Потерянное поколение

      Когда Дэн уехал, Стасе показалось, что от неё отняли половину. Всё вокруг стало пустым и бессмысленным. Не хотелось абсолютно ничего. Остаток дня после отъезда друга Стася прорыдала в запертой комнате, не подпуская не то что прислугу, а даже доктора и Софи. Возможно, будь тут Григорий Воронцов, его бы Стася послушала и даже открыла бы дверь. Но он отправился в Петербург вместе с Дэном, дабы сопроводить его до корпуса лично и решить какие-то свои проблемы, а с другими обитателями особняка Стася не горела желанием общаться, тем более, что в отсутствие главы семьи всем управляла нервная Софи. А с ней у Стаси была взаимная неприязнь. Притом, как стало ясно из дневников юной Воронцовой, Софи недолюбливала не только Стасю в роли Анны, но и саму Анну. И Стасе очень хотелось узнать о причинах таких тяжёлых отношений между матерью и дочерью. Что же должна была сделать реальная Анна, чтобы впасть в такую немилость у собственной матери? Неужели же дело в пустых сплетнях об отношениях Александра и Анны? Пока эти сплетни Стася находила единственной объективной причиной для натянутости отношений, но нутром чувствовала, что причина в чём-то другом. Быть может, взгляды Анны и Софи настолько сильно отличались, что они не могли найти компромисс? Каждый раз, когда Стася приходила к этому суждению, она качала головой: они с Дэном всегда были слишком разными и даже не могли подумать, что однажды станут такими близкими друзьями. Слишком близкими.       Иногда Стасе казалось, что у неё в мире нет никого роднее Дениса. Они всегда понимали друг друга с полуслова и полувзгляда, так что совершенно незаметно стали единым целым, слились. Стася уже не могла представить свою жизнь без Дэна и втайне надеялась, что он тоже не мог представить жизнь без неё. Однако иногда неприятные мысли, усиливая горечь расставания, отдавались эхом в пустоте сознания: «А что в тебе хорошего? Ты только плачешь и тянешь назад. Ты не можешь ничего, кроме пространных рассуждений. За всё время ты что-то сделала лишь один раз. И то, только когда узнала о том, что Дэн уезжает. Тебе нужен сильный пинок, чтобы сделать хоть что-то! А так ты — балласт, камень на шее…» И тогда Стасе становилось совсем тошно от осознания собственной бесполезности.       Первые два дня после отъезда друга Стася физически не могла что-либо делать: всё непременно валилось из рук. Если она решала писать — бумага мгновенно покрывалась кривыми кляксами; если она решалась почитать дневник Анны Воронцовой или какую-нибудь из книг — непременно засыпала на третьей же странице; если же она пыталась есть — кусок вставал поперёк горла; если же она ложилась спать — обязательно видела сны, вызывавшие слёзы. Родной дом, семья, любимая школа, класс и Денис. Воспоминания и фантазии о родном доме, родной эпохе сменялись, как фигуры в калейдоскопе. Пару раз Стася подскакивала на кровати среди ночи, тяжело дыша, смотрела на звёздное небо. А горячие слёзы сами собой катились по лицу. Тогда Стася утыкалась носом в подушку и пыталась успокоиться. Да только воспоминания снова и снова накатывались на неё, резали по живому, давали понять, что Стася совершенно одна.       Утром на третий день после отъезда Дениса Стася проснулась часов в шесть утра и поняла, что спать больше не желает. Не хочет, чтобы сознание вновь и вновь, как будто предавая её, подбрасывало болезненные воспоминания, не хочет плакать больше. Тогда Стася поднялась, присела на пуф перед зеркалом и пристально вгляделась в своё отражение. Куда подевались спесь и самолюбие? Стася смотрела в зеркало, но себя там не видела. Видела какую-то уставшую от жизни заплаканную девчонку, которая сдалась. Сдалась, смирилась и закрылась от мира, который так давно восхваляла.       — Это не я, — сказала вслух и отшатнулась от зеркала.       Стася закрыла лицо ладонями, взъерошила волосы, помассировала голову, разгоняя кровь. И повторяла, как молитву, только три слова: «Это не я». Не хотела верить собственным глазам, не хотела понимать, что сдалась. Привычными быстрыми движениями расчесала волосы и завязала низкий хвостик, туго затянув бант. Вздохнула.       — Это не я, — повторила уже как-то обречённо, потом прищурилась: — А вот что бы сейчас сказал Дэн? Сказал бы быть собой? Не сдаваться?       Стася невольно улыбнулась: в том, что Дэн обязательно нашёл выход, она и не сомневалась. Да и найдёт. В конце концов, если его отправляют в Петербург, то и её рано или поздно отправят туда же: в Смольный Институт Благородных Девиц. А там они уже обязательно найдут способ встретиться, потому что иначе не может быть. Воодушевлённая собственными мыслями, Стася решила, что пора начинать действовать. Она уже знала, что Софи встаёт часов в пять и просит подавать завтрак в семь. Так что когда в комнату робко и тихо постучалась очередная новая Стасина камеристка — Настенька — с будничным вопросом, где изволит откушать Стася, та решительно заявила, что спустится к завтраку. Но Настя, почему-то не окрылённая этим заявлением, не побежала в столовую докладывать о Стасином решении, а неловко замерла в дверях, переминаясь с ноги на ногу.       — Ну, что ещё? — нахмурилась Стася, сжимая тяжёлую ручку двери.       — Анна Григорьевна, — Стасю опять передёрнуло от обращения: она никак не могла привыкнуть к своему новому имени, — Анна Григорьевна, что же София Николаевна скажут?       — А что скажут, Настенька?       — Как же это… Они же говорили, что вам не стоит отныне к завтраку спускаться в отсутствие Григория Алексеевича, а то быть несчастью.       Стася не удержалась: фыркнула, закатив глаза. Действительно, звучал такой наказ из уст Софи, видимо, так и не смирившейся с тем, что лишь отец имеет влияние на дочь. Но, не желая развеивать иллюзию Софи о нахальстве дочери, Стася решила снова пойти наперекор. В конце-то концов, она такой же член семьи, как и Софи, и тоже имеет право завтракать в столовой. Тем более, что ничего предосудительного — насколько Стася могла судить по отсутствию головных болей — она не сделала, так что наказывать домашним арестом её тоже было не за что.       — Настенька, с матушкой я договорюсь. Иди, сообщай обо всём в столовую и в кухню, не бойся, — нервно покусала нижнюю губу, вспоминая, что ещё хотела добавить. — Да вроде всё…       — Я пойду, Анна Григорьевна?       — Угу… — Стася рассеянно кивнула, обводя взглядом коридор второго этажа.       Настя, присев в реверансе, поспешила к лестнице, но тут Стася вспомнила, что хотела, и громким окликом вернула камеристку обратно.       — Послушай, Настенька, — почему-то именно это обращение намертво приклеилось к синеглазой служанке, — прикажи ещё принести моё любимое платье да как-нибудь возьми у ключницы ключи от комнаты моего брата.       — Анна Григорьевна, а как же София Николаевна?       Стася наморщилась и страдальчески застонала: всё сходилось на хозяйке дома. «Господи, у меня уже язык отсох повторять, что с ней я всё улажу…» — Стася тяжело вздохнула и хотела было произнести это вслух, но во время прикусила язык. И, формулируя предложения неприлично долго, выдала:       — Настенька… Послушай, мы с Софией Николаевной… В общем, немножко повздорили. Но она моя, — Стася нервно заправила прядь за уши, поправила волосы, с трудом выдавила: — матушка. Неужели же ты думаешь, что мы… Эхм… Мы… Мы так и останемся в ссоре? Я всенепременно поговорю с матушкой, не волнуйся.       Настенька внимательно слушала речь Стаси, наполненную непозволительно долгими паузами, потом покорно кивнула и спустилась вниз. Стася хлопнула дверью и тяжело сползла по ней на пол, массируя голову. Говорить, не нарушая правил этой эпохи, было очень тяжело.       На завтрак Стася спустилась в тёмно-синем бархатном платье с длинными рукавами и квадратным вырезом, отделанным чёрным кружевом, улыбнулась и легко, даже повелительно, кивнула суетящейся прислуге: она входила во вкус. А потом замерла у стола, пронзая внимательным взглядом Софи. Переступая через себя, почтительно поклонилась и ласково пропела:       — Доброе утро, матушка. Как ваше здоровье?       Стася всё время внимательно смотрела лишь на Софи, видела лишь её, гипнотизировала её взглядом. Кто-то отодвинул для Стаси стул, на который она тут же села, кто-то выставил блюда на стол, кому-то махнула рукой Софи, прогоняя прочь. Стася не поняла, как осталась один на один с Софи.       — Анна, ты вновь меня огорчаешь, — непривычно тихо и горько произнесла Софи, — я же приказывала тебе не выходить из своей комнаты никуда, кроме купальной, до приезда отца. А ты вновь меня ослушалась.       Стася неловко поёрзала на стуле. Софи говорила всё тоном, полным искренней боли и сожаления, так что Стасе показалось, что она действительно что-то сделала не так. Даже стало на секунду стыдно, и Стася уткнула взгляд в завтрак. Вздохнула. Собралась с духом. Тяжело было говорить под пристальным взглядом Софи.       — Матушка, прошу меня извинить, если я вас чем-то огорчила, — на этом Стасе захотелось закончить, — однако мне не известно, когда приедет папа, а если он вернётся только через месяц?        Софи болезненно наморщилась и помассировала виски. Стася вздохнула, придвинулась ближе к столу, внимательно посмотрела на Софи и продолжила с нажимом:       — Вы ведь помните, как батюшку задержали дела в Москве в прошлый раз? — дневник Анны Воронцовой оказался как нельзя кстати, позволяя Стасе оперировать событиями.       Стася напряглась в ожидании реакции Софи. Она наизусть запомнила строки Анны: «Батюшка обѣщался пріѣхать къ третьему дню октября мѣсяца, однако же не пріѣхалъ, ибо дѣла его задержали. И задержался онъ въ Москвѣ еще недѣли на двѣ. И всё это время maman мѣста себѣ не находила отъ тревоги, а когда батюшка прибылъ, она была чрезвычайно mal[1]». Стася уже мысленно сжалась и напряглась, ожидая бури, однако Софи отреагировала на удивление равнодушно. Лишь нервно дёрнувшийся глаз выдал её недовольство темой.       — Анна, ты не находишь, что это сравнение неуместно сейчас? Твой отец повёз твоего брата, — это словосочетание Софи произнесла с нажимом, сдвигая брови к переносице, — в кадетский корпус для прохождения дальнейшего обучения. Да, у него действительно есть дела в Петербурге, но нет таких, которые могли бы его так сильно задержать.       Стася с трудом сдержала недоверчивую ухмылку и не без удовольствия отметила, что когда Софи абсолютно спокойна, она может обходиться без французских вставок. «Может, тогда и не стоит её выводить на нервы? А то будем языком жестов общаться», — Стася улыбнулась собственным мыслям, вздохнула, а потом задала самый главный для неё вопрос:       — Матушка, напомните мне, пожалуйста, в каком корпусе мой брат обучается? — сказала с долей иронии, как будто пытаясь намекнуть, что Григорию есть, где задержаться.       — В Константиновском, Анна, но я не понимаю, зачем ты спрашиваешь?       Стася неопределённо пожала плечами, достаточно быстро съела завтрак, вылезла из-за стола и, пожелав Софи приятного дня, поспешила удалиться. Плотно прикрыла дверь столовой и выдохнула, возвела глаза к высокому серому потолку.       — Анна Григорьевна! Анна Григорьевна! Я так рада вас видеть! Вы здоровы?        Стася закусила губу, чтобы страдальчески не взвыть от этого полузапыхавшегося тона, ставшего противным так быстро, смерила уничижительным взглядом Алёнку, заметила на той украшение, брезгливо поджала губы. Алёна, проследив за Стасиным взглядом, вздрогнула, спрятала жемчужную подвеску под жёсткую ткань платья и посмотрела на свои ноги. Стася хмыкнула, выпрямила спину, высоко подняла голову, разгладила приятную прохладную ткань платья.       — Как видишь, — ответила холодно и остро. — А теперь позволь мне пройти: у меня дела.       — Зна-аем мы ваши дела, Анна Григорьевна, — ехидно пропела Алёна, — Настя уже битый час подле ключницы вертится, всё желает ключ от комнаты Александра Григорьевича заполучить. Никак он письмо вам там оставил?       Стася вздрогнула, долго смотрела на Алёнку. Удивительно, как в один миг может поменяться человек: куда делась та милая тёплая Алёнка, которая искренне желала помочь юной графине? Осталась лишь холодная язвительная приспешница Софи. Стася смотрела на Алёнку непозволительно долго, потом мотнула головой: «Пора бы уже привыкнуть, что в этом мире масок слишком много, и сменяются они со скоростью звука».       — Ты не думала, что осведомление о делах графинь не входит в твои непосредственные обязанности? — губы Стаси сами собой сложились в брезгливой ухмылке.       Поправив волосы и как бы стараясь лишний раз не касаться Алёны, Стася осторожно обошла бывшую служанку. Та вошла в столовую. Проследив за ней взглядом, Стася выплюнула сквозь плотно сжатые губы:       — Да чтоб ты провалилась. Всё из-за тебя, гадина.       Прикрыв глаза, покачала головой. Конечно, можно было обвинить кого угодно в начавшихся проблемах: и Дэна, полезшего в дупло, и Софи, мнившую дочь развратницей, и Алёну, бдительно следившую за каждым шагом Стаси. Но виноватого не было: так сложились обстоятельства. Иначе всё сложиться просто не могло. Это уже была бы не история Стаси и Дэна, а другая, чужая и более счастливая, наверное. А, впрочем, может, и нет.        Стася остановилась у лестницы, сбросила тесные туфли у первой ступеньки, поднялась и присела на четвёртую ступеньку, касаясь босыми пальцами ног холодного дерева. Сложила руки на коленях, задумчиво побарабанила пальцами по ним. «Мы могли бы уже давно убрать школьный двор, отсидеть все лекции… Хотя, какие, к чёрту, лекции — мы уже могли бы сдать все экзамены и спокойно догуливать до двадцать второго июня, — Стася усмехнулась, покачала головой, задрала голову. — А там всё… Новая жизнь, новые цели. Всё было бы по-другому. Чёрт, ну за что же нам всё это, а? Хочу домой! — Стася крепко зажала в кулаке ткань платья, положила лоб на колени. — Ну, или хотя бы, чтобы Дэн был рядом. Пожалуйста!» — Стася в отчаянии подняла глаза к потолку, как делали обычно одноклассники, не знавшие урока. В этот момент хотелось верить, что потолок действительно насылает мысли и помогает сосредоточиться.       — Анна Григорьевна, — Настенька неслышными шагами подошла к Стасе и, нервно разглаживая фартук, посмотрела на Стасю из-под пушистых ресниц, — вы просили ключ.       — А? — Стася с силой зажмурила глаза, потом протёрла их запястьями. — О, какая же ты молодец, Настенька! Спасибо!       Настенька протянула ключ головкой вперёд. Стася осторожно и даже неловко приняла его, крепко сжала в кулаке, так что он врезался в ладонь. Ещё раз поблагодарила Настеньку с мягкой улыбкой, спешно поднялась по шершавым ступенькам, ойкнула. Вернулась вниз, отворачивая лицо от внимательного взгляда Настеньки, обула туфли, заправила прядь за ухо, промямлив, что задумалась, принялась подниматься вверх, замерла на полпути, обернулась:       — Настенька, скажи-ка, а убирал кто в комнате брата?       — Нет ещё, Анна Григорьевна, прикажете убрать?       — Нет-нет-нет! — активно замотала головой Стася, поправила чёлку. — Эти распоряжения матушке надлежит отдавать. Спасибо, Настенька, можешь идти.       Настенька, пожав плечами и присев в лёгком уважительном реверансе, побежала прочь. Стася пулей взлетела на второй этаж. Подошла к двери Денисовой комнаты, коснулась пальцами холода дерева, опустила ладонь на холодную металлическую ручку. Уверенно вставила ключ в дверной замок. Щёлк-щёлк. Приоткрыла дверь. Оглянулась по сторонам, прошмыгнула. Плотно прикрыла дверь. Осмотрела комнату. В принципе, она мало чем отличалась от её комнаты, разве что как-то безжизненно тут было. Тихо. Пусто.       Коротко вздохнув, Стася прошла к столу, провела по нему ладонью, поморщилась, глядя на почерневшие подушечки пальцев. Покачала головой. Решительно прошла в спальню. Постель была аккуратно заправлена, края одеяла свешивались к полу. Стася аккуратно опустилась на колени, подняла край одеяла, посмотрела под кровать. Вытащила прямоугольный тяжёлый сверток, осторожно развернула желтоватую бумагу, не смогла сдержать улыбки: в три желтоватых жёстких листа формата А4 было запаковано портативное зарядное устройство. Заметила, что два листа были чем-то испачканы. Положила аккумулятор на колени, развернула. Пробежалась взглядом, сдавленно охнула, провела ладонью по лбу. Денис не просто надеялся, он реально знал, что Стася полезет в его комнату, что найдёт этот свёрток, что вытащит его.       — Дурак, — мягко улыбнулась Стася, чувствуя тепло, разлившееся в душе. — А если бы нашёл кто? Ну не дурак ли?       Крепко сжала в руках листы, покрытые округлыми тёмно-синими буквами, такими родными. Стася ещё раз вздохнула и, нервно покусывая губу, чтобы не уйти слишком глубоко в размышления и мечты.       Стаська, привет!       Я писать не люблю и не умею, ты об этом знаешь. Но как я не черкану пару строк на прощание? Короче, сперва — не реви, улыбнись. И не спеши проклинать меня, когда найдёшь это письмо.       Стася потёрла нос, шмыгнула, часто-часто заморгала. Казалось, что Дэн и вправду был где-то рядом. Стоял сзади, положив ладони на её плечи и ободряюще улыбаясь. Стася повела плечом, вздохнула и продолжила читать.       Не кисни, поняла меня? В конце концов я не на край света уезжаю. Да и ты приедешь в Питер по-любому. Увидимся — куда денемся. Я тут пока попытаюсь рассчитать, как нам вернуться домой. Мы вернёмся, иначе и быть не может. Считай, что у меня интуиция!       А пока я решил оставить тебе Power Bank, чтобы ты дочитала свою книгу по этикету. Всё-таки полезная иногда штука — твой бешеный фанатизм. Так что не бойся, заряжай, читай. И не чувствуй себя обязанной ни в коем разе. И не плачь. Просто знай, что в жизни всё происходит так, как надо.       Да и в прошлом не так-то уныло, как я думал. Вон, какие страсти с твоей служанкой — как в кино!       Дэн)       Стася судорожно выдохнула, обмахнула вспыхнувшее лицо листами-черновиками. Чистое письмо она аккуратно сложила в четыре раза. Прижала большим пальцем к аккумулятору, шмыгнула носом, промокнула уголки глаз, помотала головой.       — Романтик, блин, — поднялась, отряхнула испачкавшееся в пыли платье, — но спасибо.       Хлопнула дверь в комнату, Стася бросила письмо и зарядное на диван, села сверху, картинно сложив руки на коленях, и выжидающе уставилась в дверной проём. Там промелькнула знакомая тонкая фигура Софи. Стася закатила глаза и с трудом сдержала злобный рык.       — Анна? — графиня возникла в дверном проёме.       Глядя на удивлённое лицо Софи, Стася саркастично подумала: «А то ты по сыну соскучилась, что сюда пришла».       — Матушка? — вскинула брови, постаралась, чтобы голос звучал как можно более удивлённо.       — Что ты здесь делаешь, Annette? — замерла на пороге спальни Софи, скрестив руки на груди. — Это комната Александра, я не думаю, что тебе следует здесь находиться.       — Простите, матушка, просто я… Я у брата забыла, — Стася нервно обвела комнату взглядом, решая, что она могла забыть, не компрометируя себя. — Вернее, мне показалось, будто бы я позабыла своё кольцо, но… Я его не нашла. А вы зачем пришли сюда? — склонила голову набок, но тут же прикусила язык, уловив в своём тоне нотки язвительности.       Софи сдвинула к переносице брови, обхватила себя руками и побарабанила тонкими пальцами по плечам. Вздохнула. Стася потупила взгляд и вяло промямлила извинение за дерзость. После извинения на языке стало горько, а ещё не до конца зажившая губа заныла. Всё Стасино существо противилось налаживанию отношений между нею самой и Софи. «А у меня выбора нет», — оправдалась перед собой, погладила потными ладонями колени. Закусила губу, исподтишка наблюдая за Софи. Почему-то рядом с ней Стасе становилось не по себе.       — Я могу идти, матушка?       Стася осторожно приподнялась, обхватила рукой с аккумулятором юбку платья, затаила дыхание, отвела взгляд в сторону, чтобы невзначай не столкнуться с неприятным высокомерным взглядом Софи.       — Можешь, — Софи легко и едва заметно кивнула.       Стася поднялась, крепко вцепилась пальцами в ткань и, вытянувшись в струнку, попыталась пройти мимо Софи, не поворачиваясь к ней спиной. Натянуто улыбаясь, Стася-таки прошмыгнула в кабинет, сложила руки под грудью, пряча прощальный подарок Дэна.       — Аnnette! — как всегда холодный и металлический тон Софи заставил Стасю вздрогнуть.       Она медленно обернулась, заложив руки за спину.       — Слушаю вас, maman, - выдохнула, нервно постукивая каблуком по полу.       — Как только твой отец вернётся, вы с ним отправитесь в Смольный институт, — Стася медленно кивнула, пристально изучая Софи исподлобья. Софи коснулась пальцами подбородка и задумчиво и свысока, как дама на портрете Крамского «Неизвестная», посмотрела на Стасю, а потом добавила: — Там-то из тебя сделают une dame digne d'une noble société [2] (леди, достойную высокого общества)!       — Всенепременно, матушка! — Стася, не желая больше оставаться с ней в одном помещении, спешно вылетела за дверь        Закрылась в своей комнате, прошла в спальню, упала на кровать, прижимая к груди аккумулятор и письмо, улыбнулась в пустоту. Странно, но уныние как будто кто-то стёр с её души властным жестом. Стало тепло. Стася резко села, игриво подмигнула собственному отражению, достала из-под кровати рюкзак. Распутала зарядное от планшета, подключила аккумулятор к планшету, всё, трижды проверив, вернула в рюкзак и под кровать. Одёрнула края одеяла, подошла к туалетному столику. Улыбнулась своему отражению, надменно подняв голову.       — Что ж, мадемуазель Миролюбова, за что боролись, на то и напоролись, да? — фыркнула и самодовольно усмехнулась. — Хотя… Боже мой! Даже бояться этого теперь стыдно. Это такой пустяк, о котором даже смешно говорить.       Ободряюще подмигнула себе, перекинула косу на грудь и вышла из комнаты. Тревожно вздохнула, покусывая губу. Да, хотелось верить, что институт благородных девиц — действительно, пустяк после перемещения во времени. Тем более из дневника Анны Воронцовой было несложно узнать, кто друг, а кто — нет, кто может помочь с уроками, а при ком лучше не вести себя вызывающе и сидеть тише воды ниже травы. А в собственных знаниях Стася ни на секунду не колебалась. Но что-то всё-таки не давало ей покоя. Как ни тяжело было признавать, но её мечты и фантазии разбились вдребезги на крохотные частицы. Да, время всегда хорошее, но только для тех, кто в этом времени живёт. А в девятнадцатом веке детям из двадцать первого века делать нечего.       Жаль, что она поняла это слишком поздно, иначе бы не стала бросаться громкими фразами во Вселенную.       «Мысли материальны, — вздохнула Стася, усаживаясь за письменный стол и пытаясь выцарапать пером хоть какие-то слова на желтоватых листах. — Может, тогда стоит усиленно думать о возвращении домой?» Рука подрагивала, перо неприятно поскрипывало, оставляя за собой неровные угловатые буквы.       Когда всё идёт из рук вон плохо — не вешай нос. Друзья всегда рядом с тобой, даже если тебе кажется, что их нет.       Отложила перо в сторону. Перечитала написанное, прикрыла глаза, помотала головой. От осознания того, что Дэн позаботился о ней, что он подумал о ней, становилось не намного легче. Было бы гораздо лучше, если бы он стоял сейчас за её спиной. Тогда бы Стасе не казалось, что она делает шаг в пустоту. Тогда бы она просто сжала его руку, и они сделали бы шаг вперёд вместе. Как делали всё до этого.