Потерянное поколение

      Завтракать наедине с «родителями», пронзавшими его острыми и осуждающими взглядами, было невыносимо. Дэн молчал, ковыряясь в тарелке, не поднимал взгляд. Он чувствовал, что грядёт что-то нехорошее, логически вытекающее из их со Стасей вчерашних косяков. И очень не хотелось знать, что именно. Дэн бросал косые взгляды на дверь столовой в надежде, что сейчас она откроется и в столовую войдёт Стася, сославшаяся на плохое самочувствие.       Рано поутру — часов в семь — Дэн-таки постучал в дверь Стасиной комнаты. Стася открыла. Бледная, с красными, чуть припухшими глазами и тусклым взглядом. Вместо приветствия она, опустив голову, быстро, на одном дыхании выпалила:       — Господи, Дэн, я дура дурой! Прости меня, пожалуйста. Я и себя, и тебя подставила. Я просто не могу. Там так много людей, мне страшно. Я так много накосячила.       Стася впустила Дэна в комнату, вернулась в спальню, взобралась с ногами на кровать, достала из-под неё планшет, чудом не севший за эти дни. Старалась не смотреть на Дэна. И Дэн прямо-таки почувствовал, как ей стыдно. Вздохнул, сел на пуф.       — Дэн, скажешь им, — Стася не стала уточнять, кому именно, но Дэн легко понял, что речь о «родителях», — что я плохо себя чувствую. Иначе за завтраком меня казнят.       Дэн хмыкнул. Стася бросила на него обиженный взгляд исподлобья.       — А ещё… Мне просто нужно подумать, — выключила планшет, — если Алёна что-то вчера рассмотрела…       — Ты имеешь в виду твоё развязанное платье и ленту от твоей шнуровке в моей руке? — уточнил Денис, только чтобы сделать вид, что слушает.       Стася кивнула, кивнула как-то обречённо и мрачно:       — Она же могла рассказать. Что-то мне подсказывает, что рассказала.       — А ты вообще как? Температура есть?       Стася провела рукой по лбу. Неопределённо пожала плечами.       — Да всё нормально, — небрежно махнула рукой. — Вчера просто я слишком много косяков допустила. Да ещё и эти взгляды… Мне казалось, что все смотрели только на меня. Притом смотрели осуждающе. Хотя, о чём это я! Кольцо поверх перчатки, что за чушь! — Стася упала спиной на кровать, взъерошила волосы. — Моё упрямство меня всегда подводит.       — Что я слышу, — не удержался от ехидной усмешки Дэн, — сама Станислава Миролюбова, знаток истории, говорит, что косячит! Надо же!       — И на старуху бывает проруха… — печально изрекла Стася.       И по её мрачному пессимистичному настрою Дэн понял, что их ждёт тяжёлый день.       А по холодным и тяжёлым, как металл, взглядам «родителей» Денис понял, что подруга не только не ошиблась, но даже, видимо, преуменьшила реальную ситуацию. Софи посмотрела на Григория, едва заметно кивнула ему, а потом вышла из столовой, оставляя отца и сына наедине.       — Александр, — Григорий сурово сдвинул брови, — я просил тебя уделить больше времени общению с Мими, а не общению с Анной? — Дэн коротко кивнул, тяжело и протяжно вздохнув. — Что ж, против вальса я не имел ничего против, но, знаешь ли, то, что произошло в комнате Анны, выходит за все рамки! Я говорил тебе, что после бала, организованного по просьбе матушки, ты вернёшься к занятиям в своём кадетском корпусе?       Дэн почувствовал, что запахло жареным. Вот только не хватало ему для завершения многослойного торта из проблем вишенки — кадетского корпуса.       — У тебя два дня на сборы.       Эти слова вонзились в память ядовитыми стрелами, заглушили сознание.       Остальные действия Дэн помнил смутно, как какой-то сон. Он попытался оспорить решение «отца», потом прикусил язык, отодвинул от себя тарелку, буркнув, что не голоден, пулей вылетел из столовой. Слова Григория перестали бить в подсознание, лишь когда Дэн занёс кулак над Стасиной дверью и трижды стукнул в неё. Громко, жёстко, требовательно. Звякнул ключ в скважине, дверь открыла Стася.       Она выглядела гораздо лучше, чем с утра. В её взгляде горел живой огонь азарта, какой бывал у неё лишь в моменты озарения. Да и бледность совсем исчезла, ну, или просто стала менее явной из-за домашнего розового платья, оживлявшего весь образ Стаси. Тёмно-русые волосы Стася тщательно расчёсывала своей личной расчёской, которую всегда носила в рюкзаке. «Брезгует», — почему-то подумал Дэн.       — Ну, как завтрак? — спросила зачем-то Стася, пропуская Дениса в комнату и запирая дверь на один оборот ключа.       Дэн пожал плечами, вздохнул, рассерженно взъерошил волосы, глядя вслед Стасе, скрывшейся в спальне. Загрохотали ящички туалетного столика. Дэн прошёл и решительно сел на стул, положил руки на спинку стула, побарабанил по ней пальцами, раздражённо вздохнул. Стася вышла из спальни через пару минут, вдевающая в уши серьги. Не свои — Аннины.       — Ты чего не проходишь? — усмехнулась. — Стесняешься, что ли?       — Смешно, — криво и натянуто улыбнулся Дэн, провёл ладонью по лицу.       Мысли рассыпались, разлетелись, как пепел на ветру, никак не желая собраться в единый цельный текст. Стася вставила серёжку, откинула длинные волосы назад. Улыбнулась Дэну, потом нахмурилась. Он смотрел в одну точку на стене, иногда медленно покачиваясь то вперёд, то назад. Весь вид друга пугал. Обычно Дэн излучал какой-то свет и тепло. Когда он приходил или улыбался — на душе становилось приятно и легко, появлялась твёрдая вера, что всё будет хорошо, даже если на деле было всё ужасно. Сейчас же Дэн был как будто бы погружён в себя: он не обращал внимания ни на что.       — Что-то случилось? — сглотнув, настороженно спросила: вот только не хватало им ещё неприятностей.       — Что-то случилось, — эхом отозвался Дэн, протёр потные ладони о тёмно-синие брюки, протёр лоб, а потом посмотрел прямо в глаза Стаси. Посмотрел холодно, мрачно, тяжело и равнодушно ответил: — Случилось. Через два дня я буду в кадетском корпусе.       Стася нервно собрала волосы, перекинула их себе на грудь. Нервно усмехнулась. Вгляделась в лицо Дэна, ища там знакомую насмешливую искру, ища подтверждения тому, что всё сказанное — шутка, не более чем его глупая шутка. «Конечно, шутка, — твердила себе, нервно заплетая волосы в простую косу. — После моих вчерашних косяков грех так не пошутить и не проучить меня!» Рассерженно расплела неудавшуюся, как ей показалось косу, перекинула волосы на другой бок.       — Смешно, — хотела сказать это безэмоционально, но голос всё-таки предательски дрогнул.       — Было бы, — флегматично заметил Дэн, тяжело поднимаясь со стула; подошёл к Стасе, заложив руки за спину: — Если бы не было так грустно.       — В смысле? — глупо спросила, заморгала глазами. — Ты не шутишь?       — А я сейчас очень похож на шутника?! — вдруг взорвался Дэн.       Стася вздрогнула, съёжилась, сделала неуверенный шаг назад, отходя от друга. Руки тряслись. Непослушные волосы выскальзывали из ослабевших пальцев. Стася дышала тяжело. Смотрела на Дэна, но не видела ничего. «Вот и всё. Теперь каждый сам за себя…» — коварно нашёптывало подсознание. Стася коснулась руками лба, потом щёк, потом закрыла лицо и помотала головой, слабо простонав:       — Нет. Этого… Этого просто быть не может! Нет!       Дэн стоял, заложив руки за спину и плотно сжав губы. Молчал. Молчал тяжело. И это молчание подтверждало во сто, в тысячу раз лучше, чем любые слова: это не шутки.       — Стась, я что-нибудь придумаю, — попытался придать успокаивающий тон Дэн, хотя чувствовал, что ни одна его идея не сможет отсрочить отъезд.       Стася отняла руки от лица, нервно зажала юбку платья в кулаки. Помотала головой. В её взгляде сверкнул тот страх, в порыве которого человек может делать всё, что угодно. Хоть перемахивать через высоченный забор, хоть проскальзывать в узкую щёлочку.       — Нет, — сказала коротко, резко, как отрубила. — Это сделаю я.       — Что ты сделаешь?       Вопрос Дэна не получил внятного ответа, Стася прошла в спальню, завязала лентой конец косы, посмотрела на собственное отражение. Почему-то стало неприятно. Кто она? Маленькая, трусливая девочка, всё время прятавшаяся за спиной Дэна и пытавшаяся корчить из себя знатока? «Пришла пора признать все свои ошибки», — решила для себя.       — Стась, ты что задумала? — напряжённо спросил Дэн, упирая одну руку в косяк и преграждая подруге проход. — Одну я тебя никуда не пущу. Может, ты до сих пор болеешь.       — Всё хорошо, — натянуто улыбнулась, — я вчера просто устала, потому и температура была. Просто… Надо нейтрализовать последствия моих вчерашних косяков.       — Стася, признающая свои косяки, — Дэн хмыкнул, — звучит, как что-то из фантастического романа.       Стася вздохнула, закатила глаза, покачала головой. А потом, поднырнув под рукой друга, вышла из комнаты.       Стася спускалась по ступенькам и напряжённо думала. Думала о том, что и как будет говорить Софи. Думала о том, как Софи отреагирует на эти извинения. Думала о том, что всё-таки с подарком Алёне она погорячилась: может, Анна так же, как и сама Стася, терпеть не могла вездесущую служанку. Думала о том, что правила этикета надо было не просто качать на планшет и не просто читать, а учить. Жалела, что воспоминания о правилах приличия на балу настигли её только часа в четыре утра — когда за окнами послышался грохот разъезжавшихся экипажей. «Надо держаться вежливо и уважительно, — твердила себе. — Это не двадцать первый век со свободой слова. Здесь слово родителя — закон. Только бы всё получилось, только бы всё получилось, только бы всё получилось!» Остановилась напротив двери в комнату Софи — вчера во время подготовки к балу Алёна не раз таскала Стасю туда, чтобы Софи оценила внешний вид дочери. Стася скрестила пальцы на удачу. Неуверенно стукнула дважды, спрятала руки за спину, прислушиваясь.       Софи проворчала что-то по-французски, потом спросила, кто. Стася, собравшись с мыслями, выдала самым тонким и нежным голосом, на который была способна:       — Матушка, это я. Мне нужно с вами поговорить. Я… Я осознала свои ошибки, матушка.       — Входи, ma chérie, — в сладком голосе Софи проскользнул яд.       Стася прикрыла глаза, мысленно досчитала до пяти, а потом, как-то неловко обхватив холодную медную ручку, потянула тяжёлую дверь на себя. В комнате Софи царил полумрак. Все окна были завешаны плотными бордовыми шторами с золотой вышивкой. Стася, нервно заправив за ухо прядь, помялась на пороге, принюхалась. Ощутила стойкий запах каких-то трав, поморщилась. Софи сидела в кресле, читая какую-то книгу.       — Матушка, — сделала маленький шажок по направлению к Софи.       Софи тут же захлопнула книгу, побарабанила пальцами по бордовой шершавой обложке. Подняла взгляд на Стасю. Та вздрогнула, нервно улыбнулась:       — Матушка, я… Я должна вам сказать: я виновата, — облизала губы, вздохнула, — вчера я вела себя неподобающим образом. Простите, я просто… — помотала головой, шумно выдохнула: — Простите меня, я вчера была груба и неучтива с вами, матушка. Мне жаль. Мне просто вчера нездоровилось.       Софи холодно, высокомерно и слишком внимательно оглядела Стасю, от чего той стало совсем неуютно. Она нервно сжала платье, вздохнула, поджала губы. Софи смотрела на неё спокойно, слегка кивнула. Картинно равнодушно раскрыла книгу. Снова принялась читать. «Ни слова не сказала, француженка», — сердито нахмурилась Стася, сделала ещё один шаг вперёд. Голос стал твёрже и несколько нахальнее, хотя Стася и старалась держать себя в руках:       — Матушка, могу ли я у вас попросить кое о чём? — Софи приподняла одну бровь, губы её исказились в псевдозаинтересованной ухмылке, Стася с трудом задержалась, чтобы не закатить глаза, и выдавила: — Можно ли каким-либо образом отложить отъезд… Брата?       Софи изменилась в лице. Её светлое лицо покрылось пунцовыми пятнами. Она громко хлопнула книгой, поднялась, положила книгу на стол, побарабанила длинными пальцами по столу, обернулась, повертела кольцо на безымянном пальце правой руки, приподняла одну бровь. Видно было, что она из последних сил держит себя в руках.       — Значит, отложить отъезд Александра? — Софи коротко кивнула головой. — И после вчерашнего ты смеешь просить меня об этом?!       — О чём вы? — нервно поджала губы Стася. — Разве же я сделала вчера что-то, чем прогневала вас?       Софи нервно усмехнулась, нахмурилась. Заговорила что-то по-французски. Стася стояла, чувствуя, как холод стекает с самого затылка к пяткам, дышала часто-часто. Вздрогнула, когда особенно громкое слово, произнесённое Софи с присвистыванием, вонзилось в её сознание:        — Pécheresse! [1] — Стася подумала, что нужно будет посмотреть в словаре, как переводится это слово.       Софи смотрела на Стасю свысока, взглядом, наполненным презрения. Стася представить себе не могла, чтобы мать могла так смотреть на дочь. «Другие времена — другие нравы!» — подумала она.       — Я не понимаю вас, м-матушка, — голос предательски дрогнул, Стася зажмурилась, коря себя за слабость.       — Мы с отцом поверили тебе, посчитали тебя невиновной.       «Ну-ну», — оскалилась Стася, вспомнив гневную исповедь Анны Воронцовой в личном дневнике. Софи побагровела ещё сильнее, полностью приобретая красный оттенок.       — Матушка, я прошу вас, — с трудом переступила через себя, через своё желание накричать на Софи на равных, понимая, что это последний способ удержать Дэна здесь, — не торопитесь с отъездом брата в кадетский корпус. Я не могу понять, чем же я разгневала вас так.       — Не понимаешь? — Софи усмехнулась. — Allen мне всё рассказала! Ты вздумала в разгар бала учинить в моём особняке разврат! — у Стаси всё ухнуло вниз. — Ты стояла в исподнем платье, а Александр расшнуровал твоё бальное платье!       — Это ложь! — вскричала Стася. — Алёна лжёт. Неужели же вы не поняли?       Софи поморщилась:       — Я бы и поверила тебе, однако, если Алёна говорит ложь, то откуда у неё на шее твоё украшение? Ты слишком увлеклась романами, ma сherie. Я говорила Григорию прежде отправить тебя в Смольный Институт, однако твой отец считает, что прежде за свои поступки должен отвечать мужчина.       — Я прошу, — прошептала, — поверьте. У меня и в мыслях не было подобного! Мы с ним просто друзья! Я прошу, не оставляйте меня одну!       Стася сорвалась. Из глаз хлынули слёзы. Страх остаться одной, одной в этом страшном непонятном мире, накрыл её с головой. Тьмой одиночество скрепило сердце. Ноги держали с трудом. Стася опустилась на колени перед Софи. Тяжело вздохнула, прикрыла глаза, стараясь не думать, как сильно унижается, подползла на коленях к Софи, умоляюще прижала руки к груди, забормотала клятвы, что не виновна, умоляла поверить. Но с каждым словом во взгляде Софи всё сильнее и сильнее разгоралась ярость. Стася видела, как та нервно трясётся. «Она совсем не любила дочь. И правильно Анна сделала, что сбежала», — промелькнуло в мыслях Стаси.       — Я прошу лишь об одном: оставьте его здесь. Ну, или одновременно отправьте нас из дома. Я прошу вас! Умоляю… Я не смогу… — голос стал тише: — Без него.       — Ты отправишься в Смольный через неделю, — тон голоса Софи был пугающе холодным, Стася с силой сжала лицо ладонями, помотала из сторону в сторону. — А теперь оставь меня. У меня разыгралась мигрень.       — Нет… — губы дрожали. — Нет. Нет! Я не поеду никуда! И он тоже!       Стася подскочила, взметнув яркую юбку платья. Она дрожала от напряжения, руки нервно тряслись, по щекам катились слёзы. Стася закусила губу, прищурившись, посмотрела на Софи, туго сглотнула.       — Так, значит, нет? — грустно усмехнулась.       — Ты ещё смеешь спрашивать. Anne, в кого ты превратилась? — на секунду во взгляде Софи проскользнула тоска.       — Яблоко от яблони, — дерзко ответила Стася, высоко подняв голову: ненависть к Софи возросла до крайней степени.       Горячий и острый удар обрушился на губы Стаси. Та вздрогнула, кашлянула, коснулась горящей губы, нервно качнула головой. Склонилась в издевательски-учтивом реверансе, посмотрела на Софи из-под ресниц. Развернулась, вышла из комнаты, плотно прикрыла за собой дверь. Губы нервно дрогнули, из груди вырвался всхлип, неправильный, громкий, обиженный. «Глупая, — ругнулась на саму себя, — наивная, самоуверенная!» Стремительно побежала прочь от комнаты, одной рукой придерживала юбку платья, чтобы та не путалась под ногами, а другой зажимала рот. Вбежала в комнату, упала на кровать, закрыла лицо ладонями, расплакалась в голос.       Плакала долго, всхлипывала, хватала ртом воздух, запрокидывала голову, глядя на потолок. Потом упала лицом в подушку, душила слёзы в ней. Не хотела оставаться одна, не могла расстаться с Дэном. Они слишком сильно слились друг с другом, чтобы существовать отдельно. Надо было соблюдать правила этой эпохи, а не прислушиваться к легкомысленным фразам Дэна. Надо было придумывать способы и пути побега, а не восхищённо хлопать глазами на причуды девятнадцатого века.       Надо было…       Дэн не вошёл, а буквально-таки влетел в комнату Стаси без стука. Та лишь на секунду оторвала от подушки зарёванное лицо, всхлипнула. Дэн был весь красным от возбуждения. Волосы его были взъерошены, а глаза так и метали молнии. Он был ужасно зол. Стася шмыгнула носом и опять спрятала лицо в подушке. На этот раз от стеснения.       Дэн рассерженно стукнул кулаком по косяку, так что старое дерево печально хрустнуло. Потом прикрыл глаза, уткнулся затылком в косяк, сполз на пол, закусил кулак. Задумался. Он пытался упросить Григория отсрочить отъезд, но тот загадочно намекнул, что настоящий мужчина должен отвечать за свои поступки, а после прямым текстом послал Дэна. За дверь.       Тревожная мысль назойливо напоминала о себе, раздражая и застилая другие мысли. Дэн представить себе не мог, что ждёт его там, в кадетском корпусе, есть ли у Александра там друзья или враги. В отличие от сестры Александр либо не вёл дневника, либо прятал его гораздо лучше.       Стася и Дэн молчали. Просто сидели в одной комнате и молчали. Стася прижимала к груди подушку, глядя в своё отражение, цеплялась ногтями в наволочку. Дэн постукивал носком ботинка по косяку. Иногда друзья переглядывались и синхронно вздыхали. Не спрашивали друг у друга о состоянии.       — Стась, у тебя губа лопнула, кровь, — в очередной раз глянув на подругу, сухо бросил Дэн, отвернулся, опять впился взглядом в косяк.       — Знаю, — сухо ответила Стася. — Это Софи.       — Ты была у Софи? — подскочил на месте Дэн.       Стася кивнула, вздохнула, сильнее сжала подушку, туго сглотнула, жалея о своём решении. Потёрла лоб, на беззвучный вопрос Дэна о цели Стасного визита, ответила:       — Ну, я подумала, что если извиниться и как следует попросить… — стёрла кровь с губы, посмотрела на бледные следы на пальцах. — Не получилось.       — Я тоже так подумал, — вздохнул Дэн, навалился спиной на стену. — И тоже пропал.       Стася посмотрела на Дэна. Вот он, тут, рядом, такой близкий, тёплый. Обнимет, утешит, приободрит, защитит, спасёт. «А послезавтра всего этого не будет. Не будет вообще!» — мурашки окутали тело, Стася уткнула лицо в подушку. Дышала тяжело.       — Стась, это, я подумал. Может, на лошадях прогуляемся… Ну, перед тем, как, — выдохнул. — Короче, просто прогуляемся.       Стася усмехнулась, вспомнила прошлую прогулку, болезненно поморщилась, вспоминая, как целую ночь не могла потом уснуть от ломоты где-то в районе поясницы. Всё-таки активный отдых не для неё. Стасе лучше отдохнуть на стуле с книжкой в руках. Сказала Дэну, что не хочет обременять его своим присутствием и пусть он в одиночку поскачет на лошади.       — Ла-адно, — протянул Дэн, явно не довольный результатом, — но ты хотя бы постоишь там и сделаешь вид, что наслаждаешься прогулкой?       Стася неопределённо пожала плечами. А потом кивнула.       У них всего два дня. Два дня, казавшиеся сейчас безумно длинными и дававшие надежду, что в эти два дня всё решится.

***

      Стася смотрела на стекло, по которому часто-часто барабанили капли дождя. За дверью глухим эхом по дому разносился топот слуг и короткие, отрывистые распоряжения Дэна, а Стася слышала лишь собственные мысли: «Это конец. Мы проиграли!» Стася потёрла плечо, приложила ладонь к стеклу, а потом прижалась к окну лбом, глядя на то, как короткая трава приминается под сильными ударами тяжёлых капель дождя.       Два дня назад и Стасе, и Дэну казалось, что они могут горы свернуть, не то что пространственно-временное полотно. Ошибались. Не смогли. Думали, рассуждали, не спали до утра, чертя ручками схемы перемещения во времени, но всё-таки не смогли. Их никто не трогал. Алёна старалась попадаться на глаза ребятам как можно реже: её видели лишь в компании Софи. К Стасе приставили новую камеристку, которая тут же была изгнана из комнаты с криком и скандалом. Стася сама посадила себя под домашний арест и не пускала в свою комнату никого, кроме Дэна: все эти люди, верившие слухам, не желавшие слушать детей, раздражали её. И Стася боялась. Боялась сделать ещё хуже, боялась вспылить, боялась сорваться и нарушить ход истории.       Дэн терпеливо выдерживал осуждающие взгляды родителей, на все вопросы их предпочитал отвечать односложно. На просьбы, больше походящие на приказы, оставить «сестру», резко отвечал: «У нас одна кровь. Нас нельзя разделить!» И приходил к Стасе, в надежде, что в её голову придёт хоть одна идея, как вернуться домой.       Но они раз за разом проходили по одному и тому же кругу. Озёра и дупла отметались. Оставались лишь пространственно-временные дыры и оскорбление истории. В последнее оба слабо верили, но всё-таки из виду не упускали: а мало ли что! Разрабатывали версию с пространственно-временными дырами. Дэн предполагал, что пространство и время беспрестанно движется по спирали, а местами пространственно-временное полотно истончается, образуя дыры, утверждал, что можно высчитать время и место, где окажется нужная им дыра. Стася согласно кивала: очень хотелось верить Дэну.       В дверь трижды стукнули. Стася вздрогнула, туго сглотнула, обернулась. Хрипло (голос как будто оставил её) пригласила войти. Дэн вошёл в комнату, прикрыл за собой дверь. Пригладил мокрые, торчащие во все стороны волосы, вздохнул, зачем-то постучал по стенке, сделал пару шагов к Стасе.       Та смотрела на него полными печали и отчаяния глазами, казавшимися просто огромными из-за почти чёрных кругов. Стояла, как какая-то мраморная статуя, покорно сложив руки на платье, вздрогнув, перекинула косу на грудь и снова замерла.       У Дэна заскребло где-то под сердцем. На секунду — лишь на секунду! — он почувствовал себя предателем, который бросает её, Стасю, слабую, неприспособленную ни к чему, кроме разговоров, на произвол судьбы. «Но я сделал всё, что мог, — вздохнул, сделал шаг к подруге. — Не смог. Я не бегу и не предаю. Я подчиняюсь». Сделал ещё один осторожный шаг к Стасе. Замер.       Стася чуть приподняла голову, чтобы было удобно смотреть на друга. Но тут же опустила взгляд. Сжала ткань платья, почувствовала, как уперлась ногтями в ладонь. Губы дрогнули. Она зарекалась не плакать.       — Стась, — слова звучали как-то неловко, — Стась, я пришёл… Попрощаться. Стася подняла на Дэна глаза. По щекам текли молчаливые слёзы.       — А помнишь: ты обещал, — потёрла кончик носа ладошкой, — обещал, что мы всегда и везде будем вместе? И теперь… Что дальше? Я не знаю. Я не хочу! Не хочу тут жить!       — Ста-ася… — укоризненно покачал головой Дэн, протянул к ней руки, пытаясь успокоить.       Стася мягко отстранилась, повертела кольцо на пальце, тихонько всхлипнув. Она понимала, что без Дэна не справится. «А вот он без меня — возможно», — от этой мысли стало ещё обиднее, ещё тяжелее.       — Дэн, ты сказал, что мы сможем всё преодолеть… — выдержала паузу, покусав губу. — Если будем вместе. А теперь мы разделены. И что же — сдаёмся?       Дэн замер. Не хотелось расставаться вот так — с неприятным горьковатым осадком отчаяния. Хотелось уехать, ощущая тёплые объятия подруги, уехать с надеждой на лучшее.       — Стася, — сказал твёрдо, железно, как настоящий мужчина. — Я от своих слов не откажусь. Никогда. Как сказал — так и будет. И если я сказал, что мы всегда будем вместе, значит, так и будет, — он обхватил Стасины плечи.       В её взгляде промелькнула надежда. Дэн погладил её по рукам, медленно спускаясь к запястьям, скользнул ниже, коснулся кончиков пальцев, взял Стасю за руку, прижимаясь своими ладонями к её ладоням. Стася, почувствовав тепло и силу, исходящие от Дэна, чуть подалась вперёд, крепче сжимая его руки, с силой, до онемения, переплетая свои пальцы с его.       — Ты обещаешь, что мы ещё встретимся? — прошептала, утыкаясь лбом в его плечо.       Дэн запрокинул голову, изучая потолок. Тяжело вздохнул.       — А по-другому и быть не может, — ответил, улыбнувшись краем губ. — Только ты тоже должна идти к этой встрече.       Стася кивнула. Дэн устало положил подбородок на её плечо, прислонился виском к её виску. Шумно втянул носом воздух.       Внизу, под окнами, заржали кони.       — Не езжай, — шёпот Стаси обжёг Дэну ухо, — они всё равно ничего не смогут сделать. Останься.       — Ты хочешь, чтобы наша жизнь стала совсем невыносимой? — Дэн аккуратно выпутал пальцы из хватки Стаси, она подняла голову.       — Пожалуйста, — прошептала.       Дэн поджал губы, пожал плечами, подмигнул. Стася закусила нижнюю губу, предательски задрожавшую. Дэн развернулся, собираясь выйти. Стася стояла, следила за его спиной, чувствуя, как вся дрожит, трепещет, как по венам течёт не кровь, а кипящая вода. Не выдержала. Громко окликнула его. Дэн развернулся.       — Ты рюкзак взял? — спросила, болезненно прикусывая губу.       — Да, — кивнул Дэн. — Пока?       Стася отрицательно помотала головой, сжала дрожащие руки в кулаки, а потом, крепко обняв Дэна, горячо поцеловала его в мокрую, покрытую светлым пушком, щёку. Дэн осторожно, но сильно, обнял её в ответ, а потом, как будто неумело, поцеловал её в щёку в ответ.       За дверью послышался топот ног слуг. Дэн выпутался из объятий Стаси и стремительно вышел. Стася кинулась к окну. Долго следила за тем, как дождь приминает молоденькую травку. Прислонилась лбом к стеклу, стараясь не наваливаться на него — выпадет ещё ненароком. Прикрыла глаза, тяжело вздохнула. Слёзы не переставали катиться по щекам, гонимые мыслью: «Вот и всё». В окно стукнул какой-то маленький камешек. Стася распахнула глаза. Под окном стоял Дэн, натянуто улыбавшийся и махавший ей рукой.       — Не уезжай! — вырвалось из глубины души.       Дэн помахал ей рукой, опять ободряюще подмигнул, а потом ушёл, заложив руки за спину. Стася медленно села на холодный пол, закрыла ладонью рот, тихонько взвыла. Она осталась одна. Одна в этом треклятом особняке, одна со своими страхами.       Совсем одна. Без никого.