2025

      Мирон курил стоя на крыше, задумчиво глядя вниз на широкую улицу, где меньше полусуток назад медленно протекал цветастый поток из людей и роботов, развивались знамёна киберсексуалов: микросхемы в форме сердец на радужном фоне; раздавались пафосные, но запоминающиеся лозунги. Мы не свиноматки! Свободу Любви! Не лезте к нам в постель!       И ещё какие-то, которые он не расслышал. Должно быть, те же, что и всегда. Сейчас кое-где под целыми фонарями можно было заметить флажки с тем же рисунком, мусор, разбитый в некоторых местах асфальт… Эта картина навивала жуткую безысходность. Как пустырь на том месте, где еще вчера был цирковой шатер.       Опасно, конечно, вот так стоять — снайперу снять раз плюнуть. Правда пока снайперов в северной Пальмире не слышно, но все понимают, что это дело времени. Забавно будет вот так просто распрощаться с жизнью. Почти смешно… И очень глупо. Хотя признаться, он не помнил такого случая, чтобы революционеры погибали умно. Единственными, кто очень продуманно свалили на тот свет, были те, кто возглавлял третий рейх. Им хватило ума понять, что война проиграна, а их разорвут, когда захватят. Поэтому они и травились целыми семьями. Очень разумное решение. Без соплей. Рома наверняка бы так же поступил…       Захотелось заплакать то ли от того, что сигаретный дым в глаза попал, то ли от волнения за англичанина, который не знамо когда вернётся если… Мирон помотал головой отгоняя дурные мысли. Группа всего то на несколько часов задержалась. Не впервой.       Но он всегда волнуется. Рома смеётся, что он синтементальный старикашка, хотя разница у них всего три года. Просто Рома никогда не говорит, что волнуется или скучает. Словесные нежности это вообще не его. Но Федорову этого и не нужно. Ему нужен Рома, желательно поближе.       За спиной послышались знакомые шаги, а по щеке скатились две предательские слезинки. — Только представь, насколько им было одиноко, что они сочли роботов лучшим решением… — задумчиво проговорил Янович. — Это, на самом деле, неплохое решение, — сказал парень подходя ближе.        От него пахло дымом и одеколоном. Чувствовалось, потому что встал он совсем близко, только обнять все не решался. Либо грязный, либо руки поранил. Федоров не оборачивался, надеясь, что слезы успеют высохнуть прежде чем Англичанин заметит. — Ты из-за этого ревешь или из-за меня? — с усмешкой спросил Рома. — Как ты?… — Я всегда слышу…        Мирон сделал пол-шага назад и упёрся спиной в грудь собеседника. — Ну я же грязный! — Плевать, — сказал Окси, запрокидывая голову на удобное плечо и повернулся за поцелуем.       Губы у Ромы были обветренные и солёные, а начинающая пробиваться щетина немного кололась. Но Мирон никогда бы не смог назвать ничего более приятного и успокающего, чем поцелуй с ним.        Парень положил ладонь ему на живот и легко погладил через тонкую ткань. Федоров судорожно вздохнул. Рома развернул его к себе и, обхватив лицо ладонями, стёр с щек слезы. — Амазонка, — тихо засмеялся он и снова поцеловал. Мирон положил руки ему на талию, почти невидимую из-за балахона цвета мокрого асфальта. — Почему амазонка? — переспросил Мирон. — Потому что сначала как баба сопли разводишь, а потом приходится боевую раскраску накладывать. — Даже руки не помыл? — улыбнулся мужчина. — Знал, что придется успокаивать мою принцеску. — Говнюк. — Я тоже тебя люблю, уёбок, — улыбнулся Англичанин.       В груди болезненно сжалось и затрепыхалось с новой силой сердце, будто утопающий которому удалось глотнуть воздуха. Рома позволял себе такие слова очень редко. Быть может, именно поэтому Мирон помнил каждый раз, когда (где и при каких обстоятельствах) он их произносил. — Пойдем? — Тебе помыться надо. А мне выгнать Игоря со Стасом. — В смысле? — нахмурился англичанин. — Они посорились днём, я пустил их к нам помириться… — Нахуй? У них же есть комната. — Она близко к госпиталю и к комнате Топора…там Надя спала… — виновато объяснил Мирон. — Ты неправильный еврей, — проворчал мужчина. — чтобы когда я приду, ты был в комнате один. — Ага, — Мирон расслабился и даже улыбнулся. — Пошли, горе луковое - перекидывая руку через не узкие плечи, сказал Рома.

***

      Только войдя в бар группа рассыпалась кто куда: Англичанин после вопроса "Где?" И задраного к потолку указательного пальца Рудбоя ушел к Миро; Ден сгрузил на ближайший диванчик изрядно полегчавший рюкзак с баллончиками. Сам тут же и приземлился. Закрыл глаза и откинул голову на спинку; Раут отсалютовав присутствующим скрылся во внутренних помещениях; А Люба оседлала высокий стул у стойки. -Как прошвырнулись? - поинтересовался Рудбой, стараясь отвлечься на чай для Луперкаля и не пялиться на милую (пусть и грязную) мордашку. -Как в старые добрые… - ответила татуировщица, приглаживая некогда розовый ирокез -Есть влажные салфетки?       Евстигнеев молча выложил перед ней большую упаковку антибактериальных, с ромашкой. -Спасибо.       Девушка тут же принялась оттирать руки и лицо от копыти. -Где так уделалась? -Да эти дятлы шины слишком близко разложили… - с лёгкой досадой ответила Люба - а потом ещё и ветер в нашу сторону стал дуть... - она махнула рукой и взяла новую салфетку.       Ваня многозначительно промычал и поспешил к столику Дена. Тот на тихий стук кружки о столешницу негромко поблагодарил и попросил чего-нибудь перекусить.       Ваня положил перед ним упаковку незамысловатого печенья "К чаю" и ушел на кухню за ужином. Вернулся он быстро, с тремя упаковками доширака. Выяснилось что на кухне никого, даже еды. Вообще группу ждали куда раньше или куда позже. Обычно при задержках оставались в городе. Но глупо было бы ждать этого от группы, возглавляемой Англичанином. Он может сколько угодно гонять тему того, что он циничный говнюк, но по мере сил все равно старается Миро не волновать. Объясняя это тем, что не хочет, чтобы его старикашка словил инфаркт. Ибо цитирую: "Где я ещё такого лупоглазого найду?" Чтож...        Каждый дрочит как хочет, любит как умеет и расплачивается за это сам.       Ваня совершенно уверен, что любить разучился, а может и не умел никогда. Люба? Она другое. Ее хочется подмять под себя, вгрызаться в закривок и выбивать стоны. А потом хочется зализать свои и ее собственные укусы и прижать к себе до утра. Именно ее спину хочется ощущать своей в окружении ебанутых радикалов или омоновцев. Ее совсем не хочется оберегать, ведь ей это совсем не нужно. Это не любовь. Просто желание. Со всеми кого он любил (или думал, что любил) было иначе. Их он хотел защищать, хотел запереть в обитой матрасами комнате без окон и поить чаем с ложечки, чтобы не обожглась. Странно, но правда. А ещё он ревновал. Всех кроме Любы. И он сам не доконца понимал от чего это все и почему так странно напоминает любовь.       У него за спиной щелкнула кнопка электрического чайника, но вздрогнул Евстегнеев так, будто это был затвор. Люба тоже вздрогнула. Да, наверное все те немногие, что были здесь: чета Александорвых за дальним столиком, смеживший потяжелевшие веки Дэн... Оказывается, чтобы стать параноиком, времени нужно совсем не много...       Разговор затух сам по себе. Рудбой воспользовался паузой и заварил лапшу. Затем, чуть приглушив освещение, включил музыку. Все спокойно и приглушённо, чтобы расслабиться, ненадолго забыть, что на улице практически война... -Романтика… - улыбнулась Люба, когда они принялись за еду, сидя друг напротив друга, разделенные барной стойкой.       Ваня порадовался, что она не может видеть как у него вспыхнули щеки. Так глупо... Взрослый вроде человек, а одного намека на малейшее сближение с этой девушкой достаточно, чтобы вогнать его в краску. Самое смешное — это ловить себя на мыслях типа: СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ!ПРОСТО СКАЖИ ХОТЬ ЧТО-ТО, СУКАААААААА -Свечей не хватает. -А есть? -Должны быть.        Под стойкой действительно лежали две или три упаковки свечей, ещё штуки три были рассованы по карманам (невозможно угадать когда в очередной раз начнутся перебои с электричеством, и где ты окажешься в этот момент). По-хорошему, не стоило бы их расходовать, но...       Ваня выложил на стойку плавучую свечку, поджёг. Люба прикрыла глаза и потянула носом воздух. -Ванильная - с блаженной улыбкой протянула девушка и посмотрела так, будто он только что исполнил ее самое заветное желание. -Прям как ты сейчас… - сорвалось с языка. -Я когда кончу всегда такая~ - игриво подмигнула розововолосая. -Буду иметь в виду, - улыбнулся Ваня и принялся за еду.       Люба последовала его примеру: намотала макароны на вилку и осторожно взяла в рот. А Рудбой в этот момент неосторожно поднял глаза. И чуть не поперхнулся от открытия того, насколько сексуально, оказывается, можно есть Доширак.

***

-Наташа, надо… - с нажимом сказал Игорь. -Мы с Надей никуда не поедем! - упрямо повторила женщина. -Вы с Надей едете со мной и это не обсуждается! - твердо повторил Александров, - ты прекрасно понимаешь, что с вами будет, если нашу лавочку прикроют. Я не позволю этому произойти с вами. Ясно? - он в упор посмотрел на притихшую жену и продолжил чуть мягче - Тем более мы действительно там нужны. Помнишь какой ужас творился во время Сирийской компании и после? Мы сможем предотвратить такой исход событий, поможем нашим устроиться, стать частью общества... Это лучшее, что мы можем сделать в этой ситуации. Ты же понимаешь, Нат?       У неё по щекам покатились слёзы. Тихие и горькие. Наташа закрыла лицо руками, беззвучно крича в раскрытые ладони. Игорь пересел к ней, обнял за плечи, коснулся губами виска. -Ну чего ты? -Мне… - она глотнула воздуха, - мне так страшно… - выдавила из себя женщина, прячась в объятиях любимого, - так страшно уезжать, страшно ехать... - попыталась уточнить Александрова и разревелась пуще прежнего. -Почему тебе страшно? -У меня такое чувство... - всхлипывая начала жена, - что если мы уедем, все рухнет, мы не сможем вернуться... Не сможем нигде прижиться... Я не хочу Наде такой судьбы как у Миро… - то и дело запинаясь и всхлипывая попыталась объяснить она. -Глупенькая… - муж погладил ее по плечу: - все будет хорошо. Ты же мне веришь? Все будет хорошо. И Надя совсем не такая каким был он. Она младше, ей легче будет адаптироваться, мы выучим ее языку и все будет хорошо. Мы займёмся своей работой, купим дом, заведем наконец собаку... или хотя бы кошку... Все будет хорошо, родная… - он говорил тихо и уверенно, женщина иногда тихонько всхлипывала.

***

-И что это ты делаешь? - поинтересовался Лавров, увидев, как Стас стаскивает с кровати Мирона простынь. -Перестилаю, - коротко ответил Конченков принимаясь за наволочки, - постирать надо. -А ты знаешь, где у них белье лежит? - скептично поинтересовался недавний именинник. -Найду, - пожал плечами тощий и взялся за одеяло. -Помочь?       Парень издал неопределенный, но явно утвердительный звук. Игорь по плечо залез рукой в дырку пододеяльника, вытащил уголки и дёрнул. Конченков полетел прямо на него и они оба чуть не грохнулись на бетонный пол, коварно прикрытый светло-сереневым ворсистым ковром (где только нашли?…). -Помощник, блять! - проворчал Стас выпутываясь из объятий.       Лавров не обиделся, но лезть в это дело больше не стал - ну нахуй. Отошел к двери, которую вскоре пришлось открыть хозяину комнаты. -Вы уже собираетесь? - не скрывая радости в голосе уточнил Федоров. -Да. Хотел вот перестелить, белье найти не могу, - ответил Конченков, закрывая очередной ящик. -Не парься, я сам. Идите. Ключ только отдайте. -В замке, - ответил Игорь.       Убедившись в этом, Мирон быстренько выставил их за порог и заперся. -По ходу Англичанин вернулся. -По ходу да… - согласился Стас и направился к их комнате - она была менее обжитая, но вполне цивильная: разложенный и заправленный еще с прошлого визита диван, пара больших коробок с вещами, старенький телик, не менее старый видак и коробка с дисками на столе. Все-таки приятно время от времени отвлечься и позырить какую-нибудь комедию или мультики.       Чтобы не тот трешак, что по всем каналам крутят (включая Карусель) о том, какой президент охуенный, какое правительство благородное и какие бунтовщики козлы. В целом, повод к нынышним беспорядкам со всех сторон выглядит незначительно, но только если не брать в расчет все предыдущие запреты, ограничения и т.д. А у людей короткая память, даже если дело касается их непосредственно. Те же семидяситилетние бабуси, выходя на пенсию, вскоре начинают оправдывать власть, которая заставила их работать на двадцать лет дольше, гробя свое здоровье и тратя всю зарплату исключительно на еду и больницы. Деды до этого просто не успевали доживать. Не то, чтобы все, но большинство к шестидесяти пяти уже дышало на ладом, а в семьдесят - семьдесят пять, добравшись до финиша падало замертво, как загнанные кони. Сплошная польза для бюджета. Мало того что налоги платят гораздо дольше, так еще и все пенсионные накопления отходят государству. И ладно бы тратили на образование или инфраструктуру, так нет же! Все по карманам растекается!       А самое гадкое, что все всё знают и все равно цепляются за недоцаря и его в край обнаглевшую свиту.        "Надо по капле выдавливать из себя раба", как говорил классик. Да только за почти два века так и не выдавили. Все ещё это мерзкое лезоблюдство и стоящее на страхе поклонение. В добавок простая глупость и неспособность видеть дальше пропаганды. Стоило только задуматься об этом, Стаса охватывал ужас: его страна, его родина, такая большая и красивая, с космической скоростью летит на Гоголевской птице-тройке в ебучую антиутопию. Поэтому он старался не думать. Особенно, когда оставался один. Тогда вообще казалось, что выхода нет, бороться бессмысленно и все их жалкие игры в сопротивление не более, чем иллюзия. Утешала лишь мысль о том, что идеи не умирают. -Игорь, а ведь идеи не умирают? - спросил Конченков когда они уже улеглись и собирались отходить ко сну. -Конечно нет, - ответил Лавров.        Стас спрашивал это снова и снова с одной единственной целью - поверить. До конца, искренне поверить в бессмертие идей, как дети верят в Деда Мороза и монстра под кроватью. Ни у кого из них так больше не получалось, но Лавров все равно каждый раз отвечал: "Нет". Последнее время Стас заговаривал об этом все чаще. Это казалось началом конца, который все никак не мог наконец наступить. Будто тот самый хозяин собаки из притчи взял ножницы вместо ножа и каждый день отстригал по маленькому кусочку. Парня передёрнуло. -Ты чего? - встрепенулся Конченков. -Вспомнил о нацизме… - морщась, ответил Игорь.       Стас пробурчал себе под нос что-то неодобрительное и, придвинувшись ближе, упёрся лбом в его плечо. -Спи давай, фюрер - обнимая чужую руку добавил он, прежде чем снова провалиться в сладкую дрёму, а затем и в сон.