Все волны улеглись, умолкли всплески, И спрятался пейзаж за занавески, Из телефона Тепло родного дома...*
— Витя, только не говори, что ты забыл про сегодняшнюю тренировку! — Про нее — нет! А сказать тебе, что перенес ее — да. — Витя, блин! На этом слове Юри как-то подозрительно закашлялся. — Для тебя хоть оладик, — милостиво разрешил Виктор, получая в ответ уже рычание. — Слушай, мне кажется, твои приступы агрессии усугубляются. Может, снова сходишь к моему штатному психотерапевту на прием? Обещаю тебе скидку! Юри, ты же не против? Юри только тяжело вздохнул, дескать, «я психотерапевт, а не нянечка в детском саду». А потом шепнул, что пора заканчивать разговор. Виктор и сам понял, что увлекся: стюардесса уже шла по рядам с просьбой выключить телефоны. — Да я сам тебя скину! — Юра наконец перестал угрожающе пыхтеть в трубку и начал не менее угрожающе говорить. — Из окна твоей же личной школы! — Все, бай-бай, малыш, мы уже взлетаем! — Еще раз назовешь меня малышом — я тебя на небо быстрее авиалиний достав!.. Порой Виктору казалось, что он дал Юрочке свой номер телефона только ради этого момента: сбросить вызов на самом пике накала страстей. Он выключил телефон и невинно улыбнулся подошедшей стюардессе. — Нам, пожалуйста, коф… — Викто-о-ор, — предупреждающе протянул Юри. — …два чая, — с улыбкой исправился Виктор, делая вид, что все так и задумывалось и что чай действительно начинается на «коф-». Стюардесса с дежурной улыбкой приняла заказ и скрылась за шторой. Виктор только покачал головой: вроде уже нет оснований отказываться от кофе, но Юри, похоже, привык к распорядку дня и меню во время лечения. Ну и ладненько. В конце концов, он любил чай и Юри — вполне может прожить и без любви к кофе. Правда, без любви к кофе быстро приходила любовь ко сну. Виктор широко зевнул, прикрывая рот ладонью. Сбоку тут же отозвался Юри; Виктор быстро положил ему палец в рот — а нечего забывать прикрываться! — и успел вытащить прежде, чем зубы больно сомкнулись на костяшке. — Виктор, я же просил так не делать, — с недовольным смущением произнес Юри, надевая маску для сна. Виктор не стал говорить, что делать этого не перестанет — слишком милое зрелище же. Он пожелал Юри спокойного перелета, поцеловал в щеку — все, куда давался Юри, когда они были в публичном месте, — и сам откинулся затылком на подголовник. Челюсти неумолимо разжались очередным зевком, в уголках глаз выступили слезы. Виктор сонно вытер их. Впереди их ожидали еще десять часов полета. Может, тоже стоило поспать, набраться сил перед очередным этапом их марафона знакомств? Хотя Виктор все же надеялся, что это не очередной этап, а уже финишная прямая. Они и правда проделали уже такой большой путь, столько всего произошло… Ко многому Виктор все еще не мог привыкнуть. — Как думаешь, они справятся? — сонно и едва разборчиво пробормотал Юри. Виктор понял его и без уточнений: беспокоится за школу, которую они впервые так надолго (на целую неделю!) оставляют. — Яков в свое время справился со мной — ну, почти, — уголок его губ дернулся в улыбке. Виктор слегка надавил Юри за ухом и заставил опустить голову себе на плечо — так же спать удобнее будет. — Думаю, вернувшись, мы не обнаружим от нашей школы одни лишь камни. Или ты волнуешься, как бы Юрочка тебе кабинет не заминировал? Юри не ответил — он уже спал. Виктор поцеловал его в лоб, вдохнув сладкий запах шампуня, и отвернулся. За маленьким окошком иллюминатора распростерлось огромное ночное небо. Такое глубокое, бездушное… одинокое. Ночь всегда была временем обострения его болезни. Так долго была, что Виктор до сих пор не мог поверить, что она и правда «была». А теперь — нет. Когда это твердое «нет» впервые к нему пришло? Хм-м… Пальцы сами потянулись к кольцу уже привычным жестом и стали его прокручивать. Сложно сказать. В последнее время у Виктора так мало выдавалось возможности и сил побыть наедине с собой в сознании, что — надо же! — сейчас впервые за полгода он смог по-настоящему, не торопясь и все обдумывая, оглянуться назад. Произошло и правда многое. Он пропил курс таблеток. Это оказалось не так уж просто: побочки, впервые проявившиеся сразу после приема, расцвели на две недели пышным цветом. Было все: и головокружение, и тошнило по утрам, отчего у Юрочки стало любимой шуткой спрашивать, а не залетел ли он. И просыпался часто посреди ночи, не смыкая потом глаз до утра. Руки приступами дрожали так, что Юри безоговорочно взял обязанность готовки от первого до чая на себя и, дай ему волю, с ложечки бы кормил. Самым пугающим были приступы тревоги, возникающей теперь не после определенного спускового события, а просто так. Но они были не глубокие и темные, как панические — они были неясные, лихорадящие кожу мурашками и заставляющие волосы встать дыбом, а потом уходили так же внезапно, как и приходили. Просто коленки начинали трястись и чувство такое охватывало… не что он сейчас умрет — а будто внезапно понял, что не выключил дома утюг. Было и много другое, о чем сейчас, Виктор, к счастью, почти не помнил. Но он отчетливо помнил, что даже хотел бросить принимать лекарства — и так без них неплохо жил, все наладилось!.. Но стоило только посмотреть в глаза Юри, увидеть там заботу, участливость, тревогу и нежность… Виктор просто не смог тогда сказать ему, что не хочет лечиться. А втихую бросать или прятать таблетку за щеку и незаметно выплевывать он бы не смог. Он больной, но все же не ублюдок. Вместо этого он отвлекался на работу: дел в новой школе оказалось выше крыши (которая, кстати, была не такой уж низкой; мало того, что здание само по себе было высотой в три этажа, так еще и зал с катком был настолько вместительным, что хоть этап Гран-при проводи). И работы неожиданно оказалось столько, что не справился бы он без поддержки Юри. И без помощи Лилии, которая, хоть и недовольно поджимала губы и говорила, что на слишком большой кусок он раззявил роток, все же помогла организовать подбор персонала (кроме штатного психотерапевта — эту должность он уже закрепил), составление расписаний смен и первых программ занятий. Ну и куда без привлеченного Юри Пхичита — тот за разрешение повеселиться тут с собственным шоу такую рекламу Виктору устроил, что еще до открытия у дверей уже нет-нет да и толпились люди, а его телефон обрывали ненавязчивыми просьбами оставить местечко в группе. Стоило ли говорить, что группы были сформированы в первый же день открытия? Хотя, даже несмотря на это, для трех неожиданных человек Виктор места нашел. О, каких трудов ему сейчас стоило сдержать смешок! Юри бы наверняка проснулся, а он так устал… Но Виктора до сих пор веселили воспоминания о том, какое комичное выражение было у Юри при взгляде на застывшего у ресепшена Виталия с семьей. Да тот даже убежать хотел — и наверняка убежал бы, если бы Виктор его вовремя не обнял и не пропел на ухо «Вот и свела судьба, и свела судьба, вот и свела судьба ва-ас». Естественно, это он не со зла. Но вряд ли бы Виталий пришел именно в его школу, зная, кого там может встретить, если бы все еще был болен прошлым. С Юри они в тот день все же поговорили. Разговор был коротким; Виктор, все же напряженный, и за десять метров (которые оставил им для уединения) чувствовал неловкость, стыд и сожаление, исходившие от Юри, а Виталия вообще эти эмоции овевали, словно жар от открытой печки. Но, вроде, все прошло если не хорошо, то неплохо. Они и руки пожали на прощание. В итоге Виталий с женой приходили к ним раз-два в неделю по вечерам, катались с удовольствием среди таких же возрастных и любящих лед всей душой пар. Кстати, у их дочки — старшенькой, младшая была еще слишком мала — оказался неплохой потенциал. Не чемпионский уровень, но с присущей ей старательностью в тройку сможет попадать, а то и выше. Хороший материал — это даже Яков признал. В своей манере, конечно: подозвал Виктора на одной из тренировок к себе и сказал, что если тот прошляпит девчонку, будет полнейшим дураком. Мила, часто забегавшая в гости на их каток, тоже сказала, что из девочки выйдет хорошая одиночница — хотя та липла к Юре с упорством настоящей парницы. Что, конечно, сразу же стало предметом беззлобных — профилактических! — шуток. А потом в один день побочки прошли, и все пошло как по накатанному льду. У Юри, вроде, тоже дела были хорошо: он с радостью принимал детей и их родителей в своем кабинете, где они общались. Виктор не знал, о чем именно — он решил больше не подслушивать и доверять Юри, — но еще никто с момента набора групп не ушел с жалобами. Наверное, это был показатель? К Юри — надо же только! — даже Юра на пару сеансов сходил. Конечно, не по своей воле: Виктор его отправил под предлогом, что катание деревянное и что если он так продолжит, эффективнее будет его программу отдать Юри. О, как Юра тогда взбесился! Можно сказать, сгорел как феникс в пламени из мягкого места и воскрес белым лебедушкой. А потом и правда изменился: сначала перестал лед коньками полосовать, а начал гладить, а потом взгляд его стал выражать не «вы все мне должны», а «спасибо, что пришли посмотреть». Виктор не знал, Юри ли это сотворил чудо или просто подростковый возраст начал ослаблять свои душащие гормонами объятия, но Плисецкий вырос. И одно удовольствие было за этим наблюдать. Самолет несколько раз тряхнуло, вырывая Виктора щелчком его челюстей из воспоминаний; свет поморгал и снова включился. Стюардесса дежурной улыбкой и не менее дежурной фразой: «Не волнуйтесь, небольшая зона турбулентности», — успокоила проснувшихся пассажиров и пошла по рядом с предложением еды и напитков. Виктор невольно подумал, что раньше, когда свет так бы помигал, он бы точно слег с приступом. А сейчас внутри только беспокойство проснулось, не ушибся ли Юри о его плечо. — Что случилось? — пробормотал тот, снимая маску и потирая заспанные глаза. — Ямы. — Воздушные? — Не знаю. Мы еще не вылетели из России, а тут ямы везде. Не поймешь, уже взлетел или еще нет, — пошутил Виктор, но Юри воспринял его реплику с серьезным видом. — Кажется, когда мы в Детройт летали, так не трясло-о-о, — последнее слово растянулось в зевке. Юри снова закрыл глаза и сам улегся Виктору на плечо той же щекой с красным отлежанным пятном. Виктор только умильно улыбнулся: и не поверишь, что какие-то полчаса назад кое-кто противился так ложиться, ведь «тут люди, вдруг не то подумают!». Хотя все, что о них могли бы подумать, было бы «то». Когда они летели к Мэдиссон, самолет, правда, потряхивало, но Юри от волнения трясло сильнее. Дрожь передавалась и Виктору, в которого Юри всеми конечностями вцепился. А может, то была не дрожь, а отголоски его собственной побочки-тремора, хотя к моменту, когда Юри объявил: «Мне нужно кое-что забрать в Детройте. Полетишь со мной?» — у Виктора они уже прошли. Может, он и сам переживал перед первым личным визитом к той самой великой и ужасной, о которой так много слышал и с которой даже имел честь один раз по Скайпу поговорить. Ничего ужасного на встрече, как он и ожидал (но, скорее, надеялся), не произошло: они поговорили, мисс Райт задала ему несколько уже знакомых вопросов, должных прояснить его состояние, и удовлетворенно кивнула — препарат подействовал, наблюдалась положительная динамика, и повторный курс был не нужен. Но соблюдать в целях профилактики распорядок дня, конечно, было не лишним. Потом она попросила оставить их с Юри наедине, чтобы поговорить и кое-что отдать. Говорили они недолго: Мэд была занятым, как понял Виктор из толпы студентов с зачетками возле ее кабинета, человеком; Юри вышел минут через пять, с трудом протиснувшись через людей. «Кое-что» оказалось затертым долларом. Юри тогда сказал Виктору, что это, вроде как, его талисман, его разрешение на врачебную деятельность. Виктор отнесся к этому со всей серьезностью: даже купил стеклянную рамку, чтобы символ, как настоящий сертификат, занял самое почетное место у Юри в кабинете и не потерялся. Сейчас же рамка пустовала: Юри еще утром забрал доллар оттуда, дескать, им понадобится удача с собой. То ли монетка помогла, то ли пилот сегодня встал с нужной ноги и потомственных неудачников на борту не было, но долетели они спокойно и без происшествий. Ну, если происшествием не считать, что на очередной яме Юри, спавший с открытым ртом, звучно клацнул челюстью, прикусил язык и спрятался с ранением в туалете, отказываясь пускать Виктора посмотреть, где бо-бо. Хотя, в принципе, Виктор и понимал, почему его не пустили. Ну не смог бы ни он сдержаться, оказавшись вместе с Юри в такой тесноте да наедине, ни сам Юри. Сам Юри и так под конец полета ерзал на месте и почти согласился на предложение Виктора: «Давай положу на колени пальто и поласкаю рукой». — Вызовем такси? — спросил Юри, запыхавшись от попыток на ходу не уронить сумки, натянуть шапку и не упустить из виду Виктора с его длинными ногами, широкими шагами и привычкой не застегиваться и ходить без шапки (о чем Юри не раз Виктору выговаривал). Удивительно — но холода Виктор с момента выздоровления практически не чувствовал. — Как раз этим и занимаюсь, — отозвался Виктор, включая телефон. Так и не отключенный до полета вай-фай врубился вместе с сетью, автоматически подключился к аэропортовскому. Неудивительно — запомнил же с прошлого визита. Мгновенно пилимкнуло уведомление. «Новости, в которые сложно поверить и не хочется верить». Едва прочитав заголовок, Виктор сразу понял, о чем будет содержание. Не зря же его ник в посте упомянули. — Опять? — тихо произнес Юри, приобнимая его со спины. Он, конечно же, все понял. Виктор изначально не собирался дальше читать, но теперь, когда Юри рядом, было бы как-то глупо быстро сворачивать инстраграм. Как будто он что-то скрывал. Может, Юри так и не подумает — но так подумал бы Виктор, и вообще… Вообще он что-то много думает. Как будто впервые натыкается на фанатский пост о себе. Хотя, надо было признать, сейчас их стало намного меньше — раньше и в интернет вообще невозможно было зайти не то что ему, Юре и Юри тоже. Причем если первый активно бросался в Интернет-перепалки с факами наперевес и черным списком вместо щита, то последний пытался оградить Виктора от доступа в Интернет. Что, Виктор не мог отрицать, весьма удавалось и было намного приятнее. Сейчас Юри, видимо, уже не боялся, что эти посты как-то воспрепятствуют выздоровлению, так что не отбирал из рук телефон. Он просто выражал поддержку — и Виктор с благодарностью ее принял. Прислонившись к Юри, словно бросил якорь в единственную тихую гавань посреди бушующего людского потока, Виктора начал читать вслух: — «Есть много хороших фигуристов, но единицы передают своим телом музыку, единицы настолько артистичны, что на них хочется просто смотреть, что в каждом их повороте, наклоне грация и красота. Виктор Никифоров был таким. Невероятно красивым на льду. И еще более невероятным, неземным, словно не от мира сего — в хорошем смысле! — в жизни. Почему сейчас, скажете вы, уже задолбали своим Никифоровым, за полгода можно было бы и успокоиться? Потому что сейчас, когда объявили состав сборной на Олимпийские игры, я впервые по-настоящему поняла, что это все. Мы больше не увидим катание Виктора, больше не испытаем тех чувств, тех эмоций, которые он проживал на льду и которыми делился с нами. Вот пишу — и слезы катятся, грустно это. Но знаете, что еще грустнее? Сегодня ушел из жизни казахский фигурист, не буду называть имени — вы его и так сегодня со всех сторон слышите. Мой пост не о нем, я не стервятник, чтобы хайпить на смерти». — Кто-то умер? — захлопал глазами Юри. Виктор только кивнул — еще утром слышал эту новость по телевизору. — «Так вот, — продолжил он, прокашлявшись. Отчего-то в горле словно застыл комок. — Виктор жив! Жив — и это главное! Мы по-прежнему можем его увидеть, можем попросить его автограф, можем с ним сделать фото на память, записать сториз, можем даже устроиться в его школу и получить уроки фигурного катания от него самого — вы вообще когда-нибудь мечтали о подобном? Мы счастливейшие из фанатов! И поэтому я никогда не пойму тех, кто строчит гневные посты, выставляя Никифорова то инвалидом, то трусом, то неликвидом, то эгоистом. Не пойму! Ведь Виктор Никифоров — сильнейший из всех людей, и я счастлива жить с ним в одно время! Мне не важно, по какой причине он ушел, я не собираюсь, как некоторые, копаться в его грязном белье, сторожить у дома, проводить расследования “как раздуть слона из несуществующей мухи”. Я собираюсь в понедельник, как это и принято для начинания новой жизни, пойти в школу к Виктору — и сказать ему спасибо за то, что он столько меня вдохновлял! Да, нам, преданным фанатам, тяжело пережить его потерю как фигуриста. Но самого Виктора мы не потеряли — он жив и продолжает творить! Так что нам остается только пожелать ему успехов. Твори, чемпион, легенда. Наши сердца навсегда с тобой!» Сбоку подозрительно шмыгнули носом. — Не реви, — тут же среагировал Виктор, у которого самого в глазах подозрительно защипало. — Не реву, — прогундосил Юри. Обернувшись, Виктор увидел, как Юри зажимает себе нос — верно, чтобы сопли не потекли, — и вид от этого имеет настолько потешный, что… Вся меланхолия вышла с первым же приступом искреннего, счастливого смеха. На них начали подозрительно оглядываться проходящие мимо люди, и Виктор потянул Юри с собой, на улицу, параллельно вызывая такси по прижатому плечом телефону. — Как себя чувствуешь? — поинтересовался Юри, когда они уже скользили в плотном потоке машин. После того, как от резких поворотов таксиста их пару раз бросило друг на друга, они перестали пытаться изобразить посторонних людей и теперь сидели бедром к бедру, рука в руке. — Здоровее всех здоровых! — бодро отрапортовал Виктор. — Твоя Мэд могла бы сказать, что о врачах нужно будет задуматься лет через сорок, когда придет пора вставлять золотые зубы. Кстати, как думаешь, если переплавить мои медали, на сколько зубов их хватит? — На все, даже если бы ты был акулой. Виктор хохотнул. Что ж, каков вопрос, таков ответ. — А ты как себя чувствуешь? — он это не из простой вежливости спросил, Юри еще со времен прочтения поста как загрузился, так и не разгрузился обратно. А тут еще предстоящая встреча… Но бесполезно из него это все вытягивать сейчас. Так что: — Может, не откажешься от лечебного поцелуя? — и вытянул губы трубочкой. Юри поспешно положил ему руку на губы. — Ну не здесь же, — прошептал он и добавил с плохо скрытым застенчивым предвкушением: — Потом — обязательно. Виктор кивнул и с нескрываемой любовью прижал Юри к себе. «Потом» прекрасное слово в умелых губах. А губы у Юри были умелыми. Чтобы понять это, у Виктора было достаточно много ночей. И дней. Юри после того, настоящего их первого раза, и правда стал стесняться намного меньше. Настолько меньше, что Виктор, когда его прямо на кухне перекидывали через стол и торопливо сдергивали штаны, шутил, что вырастил монстра. Не было разницы, утро, день, ночь… За ночь могло быть и по два акта любви. Может, в этом и была причина того, что приступы к нему ночью больше не приходили? Не было в его жизни больше для них места. А может, Виктор был слишком счастлив, чтобы обращать на них внимание. Едва такси притормозило у нужного дома и водитель повернулся в ожидании оплаты, Виктор понял, что кое-кто далеко не так спокоен, как хотел казаться. — С-сейчас, п-прост-тите! — засуетился Юри, пытаясь не растерять по салону мелочь и донести трясущуюся руку до водителя. Водитель отодвинулся, справедливо опасаясь, что очередным «колебанием» кулак с мелочью ему угодит в нос, но ловко забрал деньги и разблокировал двери. Свежий воздух и возможность вытянуться во весь рост были настолько приятными, насколько их только можно оценить, проехавшись в тесной машине час. Виктор, потягиваясь, едва не забылся — но руку неуверенно пытавшемуся выбраться Юри предложил. К себе не прижал сразу только потому, что чемоданы надо было забрать из багажника. Стоило такси скрыться за поворотом, как он тут же исправился. — А я предлагал уединиться на пять минуточек в туалете, чтобы сбросить напряжение, — шепнул он Юри на ухо. Ухо предсказуемо покраснело, Юри предсказуемо попытался отдернуться. — Я не напряжен! — запротестовал он. Ага, как же. — Да от тебя можно всю улицу электричеством запитать. — Виктор начал успокаивающе поглаживать его спину. — Не переживай, солнышко, я уверен, они нас не съедят. И между прочим, это ты меня должен успокаивать! К твоим же родителям приехали! — Не переживай, они тебя не съедят, — послушно «успокоил» его Юри, и только взглянув в его лицо, Виктор понял, что над ним… пошутили? Невероятно. — Ну спасибо, — надулся он. Но и против этого у Юри уже давно было оружие. И пускай поцелуй был не такой долгий и глубокий — скорее, торопливый и поверхностный… Разве много надо, чтобы почувствовать себя счастливым?***
Возвращаться домой всегда непросто. Конечно, в прошлый раз возвращаться было еще сложнее: бросив учебу, пропав на пять лет да и с полным раздраем в душе… Сейчас Юри чувствовал себя лучше, чем когда-либо в жизни. И потому как никогда сильно боялся все испортить. А вдруг родители не примут Виктора? Да, они уже знакомы — но как с пациентом. А как с… с… Юри даже для себя боялся прояснить статус Виктора, что уж говорить о родных? А вдруг кто-то рассказал им про то, что случилось больше пяти лет назад? В этом Юри сомневался, конечно, но… нет, об этом лучше не думать. Тысяча «а вдруг» кружилось вокруг него плотным, тяжелым облаком, не давая сделать шаг на ведущую к родной двери дорожку. Может, еще не поздно вернуться домой, в их дом?.. — Даже не думай, — раздалось с укором над почему-то левым (ангелам положено же правое плечо!) ухом, и Юри почувствовал давление ладоней в спину. Он смирился. Только монетку из кармана достал и принялся вспотевшими от волнения пальцами крутить, быстро-быстро, быстро-быстро. В целом, было ожидаемо, что она выпадет. Но не прямо же в кусты возле порога! С раздосадованным возгласом Юри нагнулся к земле. Рядом изящной цаплей, выискивающей золотую лягушку, опустился Виктор и принялся рассматривать землю цепким взглядом. К моменту, когда Юри уже хотел заплакать от несправедливости и рухнуть в дорожную пыль, не беспокоясь о чистоте костюма, Виктор воскликнул «Нашлась!», а дверь за их спинами открылась. — Ой! Догадываясь, что далеко не спины сейчас встретили маму на пороге, Юри быстро цапнул монетку и развернулся. — Ма-мама! — с не наигранной радостью воскликнул он и понял, что зря обдумывал первые слова. Слова — они потом. Сейчас важнее было другое. Юри с удовольствием обнял маму, которая снова постеснялась показывать свою любовь к нему при других, прижался к ней всем телом, вдохнул тепло и запах родного дома… и устыдился за все-все-все свои мысли. — Мама, я дома, — наконец-то произнес он и тут же исправился: — Мы — дома. — Я так рада, сыночек, — мама посмотрела на него — в ее больших добрых глазах стояли слезы, — а потом перевела взгляд ему за спину. — И вам рада, Виктору-сан. Спасибо, что позаботились о нашем Юри. «Нашем» прозвучало так… так, что у Юри возникло срочное желание оправдаться, как у подростка, впервые застигнутого за просмотром порнофильма. Но он не стал. Вместо этого взял Виктора за руку — не зная, для его поддержки или своей, — и произнес: — Мама, познакомься. Это Виктор, — он набрал в грудь воздуха, давя все мысли о том, как глупо сейчас смотрится перед самыми дорогими людьми в своей жизни. — Мой человек сердца. Мама посмотрела на него как-то хитро и вместе с тем с родительской укоризной — и перед кем ты стыдишься, Юри, так обтекаемо формулируя важный статус? неужели мама не поймет? — но ничего не сказала, за что Юри ей в очередной раз был благодарен. — Это хорошая новость, чтобы сообщить ее за семейным столом, — с теплой улыбкой произнесла она, глядя на их переплетенные руки. Юри почувствовал локальный пожар на щеках, но пальцы только сжал крепче. С каким-то… упрямством? Вдруг мама быстро шагнула к ним и обняла — обоих, каждого одной рукой: — Поздравляю, дети, папа будет рад. Пойдемте скорее! Вы же наверняка голодны с дороги! И устали! Виктор, ваша прошлая комната свободна, я ее уже убрала… — Не надо, мам, — сдавленным от смущения голосом выдавил Юри. — Виктор будет спать у меня. Если никто не против! Последнее прозвучало как-то жалко, постыдно и… и… и он захотел закрыть уши, спрятаться. Все выходило еще более неловко, чем в его мыслях! Смотреть на мать теперь Юри боялся, на Виктора — лучше сразу умереть. — Ох, — удивленно выдохнула Хироко, и краем глаза Юри заметил, что она перевела взгляд на Виктора. Так может смотреть только любящая своего ребенка мать. Ну или рентген-сканер в аэропорте. То ли результаты сканирования ее удовлетворили, то ли она увидела не только воспоминания, а еще кольца на их пальцах, но она кивнула и сказала: — Юри, твою комнату я тоже подготовила. На одного, правда… но, если будет что-то нужно — говорите, не стесняйтесь. С этими словами она снова улыбнулась, приглашая их внутрь. Пока Юри с Виктором заносили чемоданы и раздевались, мама уже прошла в другую комнату — оттуда послышался ее крик: — Тошия, Мари! Ну где вы?! Юри приехал с Виктору-саном, спускайтесь быстрее за стол! — Еще не поздно сбежать, — заговорщически прошептал Юри Виктору. Тот обреченно покачал головой: — Твоя мама уже позвала подмогу, а значит, поздно. Пошли уж, мой человек сердца. — Виктор! — Юри вспыхнул, на своем примере понимая, насколько глупо этот титул смотрится. — Я… — Не надо, это даже мило звучит, — успокоил его Виктор и поцеловал в тыльную сторону ладони. — Как и предложение спать в одной комнате. Прикинув, в какой стороне опасность больше, Юри заспешил к столу с Виктором на буксире. В принципе, ужин прошел неплохо. Любимый кацудон, любимая семья, ее голоса, тепло и поддержка… Юри чувствовал себя кусочком масла на ноже, зависшем над паром: он таял, таял в тепле родного дома. — Ма, так я не поняла: наш Юри женился? — проговорила Мари с набитым ртом, неприлично тыкая в брата палочкой. — Мари! — воскликнула мать; Юри закашлялся, поперхнувшись. Виктор взял роль ответчика на себя, пока он пытался уговорить рис выйти с ненужной дорожки. — Это для лечения, мисс Мари, — во фразу он вложил все свое обаяние. Юри, утиравший слезы, не мог его сейчас видеть, но не сомневался: Виктор вооружился самой лучшей и располагающей своей улыбкой. Вот только с его сестрой такое не пройдет. — Ага, — скептически согласилась Мари, судя по интонации, даже не думая спорить: к чему, ответ она уже знала. — Кстати, неплохо мой братец тебя подлатал — выглядишь и правда лучше. Уже соплей не перешибешь. — Благодарю прекрасную даму за прекрасные слова, — Виктор потянулся через стол поцеловать ее руку, Мари со смехом отмахнулась, отец, словно проснувшись, сразу предложил выпить за первого успешного пациента любимого сына, звякнули полные стопки саке — и через секунду все уже, как ни в чем ни бывало, гоняли еду палочками по пиалам и разговаривали. Юри не пил, но отчего-то ему становилось все жарче. Не опасным жаром Эроса, нет… жаром нетерпения. Кажется, пришло время? Юри покосился на Виктора и слегка подергал его за рукав. Виктор шумно опустил пустую тарелку и объявил: — Вкусна! — в это слово, не изменяя своей традиции, он вложил все свое наслаждение. Мама польщенно зарделась. — Ой, да ничего особенного… — Всего-то всей семьей с утра на кухне, — беззлобно подхватила Мари. Мама на нее бросила укоряющий взгляд, а потом обратилась к ним: — Добавки? — Нет! — поспешил отказаться Юри, зная, что под добавкой в щедром родительском доме подразумевается порция вдвое больше оригинальной. — Мы с Виктором прогуляемся. До катка. Их не стали останавливать. Слово «каток» всегда было магическим — родители любили то, что любил он, а лед он очень любил, — и не препятствовали. Может, поэтому они так быстро полюбили и Виктора? Юри так задумался над этой мыслью, что опомнился уже на улице. — Стемнело, — поделился наблюдением Виктор, засовывая одну руку в карман, а другой подцепляя Юри. — Ну что, проверим, насколько я помню дорогу, или ты каток использовал как предлог упорхнуть из-под опеки? — Я соскучился, — признался Юри. — По льду, по Юко, даже по Нишигори, понимаешь? — Постараюсь понять, — пообещал Виктор. Его глаза мягко отражали свет ближайшего фонаря; Юри вспомнил, как когда-то, когда все еще было так сложно, они так же шли с Виктором рядом, по той же дороге — но тогда он не мог сделать так. Юри приподнялся на носочки, мягко коснулся губ Виктора и, почувствовав ладонь на шее, с готовностью открыл рот. Не боясь. Теперь нечего бояться. И теперь ему не стыдно за мысли о том, что когда они придут домой, будут сколько угодно целоваться так же, лежа рядом совершенно голыми. Разговор с Юко и Нишигори прошел бурно, громко, с объятиями-пожатиями, будто Юри снова на пять лет пропал, а не на полгода. И на Виктора они смотрели так… так, что Юри понял: счастье друзей вызвано не столько встречей, сколько радостью за него. За них. Только пообещав принять их завтра в гостях с тройняшками, Юри смог вырваться с Виктором и двумя парами коньков по размеру на лед. — Так понимаю, завтра нам нужно будет скрываться от трех папарацци? — спросил Виктор, уже раскатывая чужие коньки на льду. Юри, которому было далеко до его опыта, только-только застегнул второй. — Бесполезно, — со вздохом признался он. — Все равно компромата наделают, видео снимут и в сеть выложат. — То есть там нельзя завтра будет допускать такое? — Виктор вдруг скользнул к Юри, обнял его за талию, прижимая к себе, и медленно начал кружить. — Нет, — едва слышно прошептал Юри, подчиняясь. Он как завороженный смотрел Виктору в глаза, осознавая, что они сейчас танцуют вместе, на одном льду. — И, конечно, такое? — Виктор вдруг отстранился, быстро закружил Юри, а потом, резко остановив, заставил опрокинуться назад. Стоя на одной ноге, поддерживаемый только уверенной рукой под талией, Юри едва смог разобраться, чем природа наделила его, чтобы дышать. — Так и сейчас… не надо… было! — едва собравшись с духом, возмущенно выпалил он. Виктор со смехом поставил его на ноги. — И разговоры всякие провокационные не заводить? — Это какие? — Юри честно пытался представить провокационные темы и получал в результате только те, о которых в присутствии детей и так говорить не принято. Но зато вспомнил, ради чего вообще затеял весь этот поход: — Виктор? — Да? — Раз теперь ты не мой пациент, и мы работаем вместе, я хотел спросить… — Юри замялся, не зная, как-то сказать. Это же не пустые слова! — Нет, наверно, уже поздно. — Обижусь, — многообещающе протянул Виктор, и Юри решился: — Стань моим тренером! — выпалил он, отчетливо ощущая, как выскальзывает лед из-под коньков. — Я… я готов вернуться на лед. И хочу кататься с тобой! Я понимаю, что ты теперь занят и тебе не до меня, но… — Я уж думал, и не попросишь. Юри неверяще вскинулся — и столкнулся со взглядом, про который еще полгода назад подумал бы, что не достоин такого. Этот взгляд был полон любви. А потом в нем зажглись лукавые искры. Виктор вдруг встал в позу, задумчиво нахмурился и поскреб пальцами идеально гладкий подбородок: — Только дай-ка подумать… Я занятой человек, но, наверное, если хорошо попросишь, смогу выделить тебе местечко… Юри только шутливо пихнул его в плечо. Виктор поймал его руку и вдруг опустился на колено. — Теперь моя очередь спрашивать? — Юри и опомниться не успел, как с его пальца сняли кольцо. Оно осталось лежать на протянутой открытой ладони. — Тоже хочешь, чтобы я стал твоим тренером? Виктор покачал головой: — Хочу, чтобы ты стал моим мужем. Выйдешь за меня, Кацуки Юри? Прежде всех возможных вариантов ответа откуда-то изнутри, где раньше был непринятый Эрос, пришло желание подразниться: — Я уж думал, и не попросишь. Виктор тут же сдвинул брови: — Если скажешь «дай-ка подумать, я человек занятой», я тебя укушу, — пообещал он, так же стоя на одном колене. Юри и не собирался этого говорить. Свой ответ он уже давно знал — всего одно слово. Но разве много надо, чтобы стать счастливым? Увлеченно целуясь, торчащий над бортиком телефон в детской руке и заговорщическое хихиканье трех голосов не заметили ни он, ни Виктор. Конец.