Морфология революционной сказки

      Нельзя сказать, чтобы посмертно опубликованная сказка Веры Пановой «Который час» была хорошо известна или популярна. И об этом можно сожалеть, хотя едва ли произведение тянет на роль абсолютного шедевра, как в творениях того же Шварца, которым писательница откровенно увлекалась, и чей дух явно присутствует в её тексте. Есть в нём, однако, что-то отчаянно тоскливое и щемящее, лишённое какого бы то ни было сказочного оптимизма. Видимо, правдивой является легенда о том, что появилась сказка во время странствия по Веры Фёдоровны вместе с дочерью Натальей по оккупированной территории из находящегося на линии фронта Пушкина (Царского Села) в Полтавскую область, где в селе Шишаки жили её сыновья от второго брака. Через эстонскую Нарву и другие балтийские земли, видимо, по тем неведомым «дальним дорогам», по которым уходит странствовать самый, пожалуй, положительный из всех персонажей «Которого часа» — ученик часового мастера Анс Абе. Атмосфера неведомой страны, в которой происходит действие сказки, очень похожа на атмосферу страны оккупированной. Притом оккупированной своими же собственными «рыжими пиджаками» по собственному согласию её жителей.       Предыстория не прописана, но она довольно чётко угадывается. Когда-то здесь уже произошла революция, после чего дворец правителя был буквально отдан детям. В бывшем дворце теперь интернат для всяких балбесов, которые не очень-то хотят учиться в этом подобии ШКИДы, а предпочитают безобразничать. Хотя и мечтают о приключениях и дальних странствиях. Нынешний правитель Дубль Вэ не живёт во дворце. Он носит скромный костюм и занимает скромную квартиру. Впрочем, не все довольны его правлением. Главный оппозиционер по фамилии Гун содержится в психбольнице, где его хорошо кормят и лечат ваннами и массажем. Заодно в больнице содержится и некоторое количество его соратников, с побега которых, собственно, и начинается действие сказки.       Вторую революцию устраивает Гун, обещав мальчишкам из дворца романтику палаточного лагеря и путешествий по миру с автоматом в руке. Ещё он закатывает пиры с бесплатной газировкой и дешёвым мороженым с гирляндами из синего цвета (для светомаскировки). Пиры, впрочем, становятся развлечениями для молодых вдов. Повезло тем, кто для потерявшего ноги мужа может принести домой бесплатной газировки в бидончике. Война — опасное дело. Впрочем, народ не протестует против Гуна. Он предпочитает кидаться камнями в девчонку, которая написала в честь Гуна торжественную оду и была объявлена им первой поэтессой. Теперь ей нельзя выйти из дома днём — будут жёстко травить. И рыжие пиджаки её не защищают. Они охраняют дворец, в котором отныне живёт Гун. Никакого возмущения, повторюсь, нет. Есть прогрессирующее гниение на корню.       Правды ради, Гуну бы не удался его трюк, если бы старый часовой мастер Гринсгаген не повернул ход часов назад. Он просто хотел вернуть себе молодость, чтобы жениться на Белой Розе. (а ведь Вера Фёдоровна не могла знать, что именно так — «Белая роза» — называлась группа мюнхенских студентов-антифашистов, казнённых за национал-предательство в конце зимы 1943 года). Молодость мастеру не вернулась, но мир оказался объят тьмой. Прозрачный намёк Пановой на экзистенциальную пустоту увлечений красотами архаики.       Новый лидер нации отблагодарил мастера. Он дал ему удобный дом в охраняемом квартале и лучших докторов, а часовую башню велел замуровать, чтобы никто не смог вернуть «время вперёд». Но всё заканчивается какой-то фантасмагорией, в которой башня раскачивается и рушится, а над всей землёй, отуманенной солнечным затмением, парит Последняя Гибель.       По-настоящему хороших персонажей в этой революционной сказке нет. Все в той или иной степени виноваты в произошедшем. Одни хотят славы, и потому уступают призывам Гуна. Иногда даже вовсе и не славы они хотят, а всего лишь забав. Или даже свободы, которая выглядит как возможность выбросить ненавистные парты из дворцового окна на мощёный булыжником двор. А другие хотят всего лишь тихой жизни. Чтобы от них отстали. Потому принимали всё с терпением и покорством. Те же, кто должен был что-то делать, просто отошли в сторону.       Революция, как ни странно это увидеть у лауреатки нескольких сталинских премий, синоним гибели. И когда гибель становится последней, у читателя остаётся одно чувство — жалости.