Gwaew a galen taur

      В сумрачном и прохладном ночном летнем воздухе парили веселье и хмель. Ежегодный праздник Энэс Лэйр* разгорался на поляне у подземного дворца лесного эльфийского короля. Торжество проходило обыденно пышно, вина лились рекой из сотен огромных бочек, десятки костров освещали прекрасные лица эльфов, частью порядком захмелевших. Резвая танцевальная музыка гремела, заставляя пускаться в пляс. Посредине стоял высокий витой деревянный трон, на котором, вальяжно свешивая ноги с подлокотника, восседал золотоволосый король Лихолесья. Взгляд его серых глаз был спокоен, а прекрасные губы сложились в довольную ухмылку.  — Позови Истанамэ, — велел таур, поведя рукой, державшей золотой полный вина кубок, обращаясь к стоящему около Владыки молодому эльфу.       Истанамэ**, как ее прозвали эльфы по всему Средиземью, была старухой с морщинистым лицом и распущенными волосами, покрытыми серебром старости. Настоящего людского ее имени никто уже не помнил. Старуха эта была желанным гостем на всех эльфийских праздниках, так как обладала, по ее словам, чудесным даром предвидения, который, вкупе с ее познаниями в хиромантии, если не приоткрывал завесу будущего, то просто развлекал и без того веселых хмельных эльфов. Хотя некоторые утверждали, что пророчества Истанамэ точны и правдивы. Например, однажды она предрекла советнику Элронда долгое путешествие и обретение нового дома. Эльф вскоре прибыл в Серую гавань, откуда отправился в Валинор. Был ли этот поступок последствием пророчества старухи, или оно не повлияло на решение советника Элронда, знал только Эру. Но эта история была лишь одной из многих.       Предсказательница подплыла к лесному королю, опустившись к его ногам. Оправив заплатанную юбку, она подняла свои черные глаза на Трандуила и страшно, дико улыбнулась, когда он протянул ей руку.  — Даже великим и вечным эльфийским королям хочется узнать у старой Истанамэ про тревожащее грядущее…       Она взяла красивую белую ладонь в свою старую, с выступающими венами, шершавую руку, поводила по ней костлявыми пальцами и наклонилась к королевской ладони, чтобы лучше ее разглядеть. Таур с интересом следил за старухой, периодически делая большие глотки вина.  — Знаю, о чем услышать хочешь. Одиночество разъедает душу твою. Но почему ты стыдишься своего желания?       Лицо Трандуила помрачнело, а глаза ярко вспыхнули. Король резко отдал кубок стоящему рядом эльфу, приближая лицо к старухе. Он глубоко вздохнул, чтобы начать говорить. Но Истанамэ перебила его: — Твой сын так похож на тебя, таур, — прошептала старуха, обращая взгляд страшных черных глаз к светловолосому красивому эльфу, который, прислонившись к огромной бочке, что-то весело обсуждал с высоким брюнетом. — Никогда не отвергай свои чувства, Трандуил. Nahe gwaew, i le…*** Впрочем, я так разболталась!       Старуха шумно выдохнула, тяжело поднялась и, кинув странный любопытный взгляд на Владыку Лихолесья, медленно побрела к большому столу, сопровождаемая огненным взглядом серых глаз.       Лицо золотоволосого эльфа было олицетворением ярости, а в душе его с этого момента поселилось смятение, некая отчужденность, злость и отвергаемая его разумом надежда…       Трандуил резко поднялся со своего трона и твердо зашагал в сторону своего дворца. Ему казалось, что внутри течет не кровь, а раскаленное железо, еще больше усиливая его пыл. Кто такая эта старуха, чтобы говорить ему такое?! Он таур, он Владыка Лихолесья, он никогда не противится своим чувствам! И уж тем более не стыдится своих желаний! Да он мог бы одним движением пальцев подарить ей возможность провести жалкий остаток человеческой жизни в сырых эльфийских темницах. Или даже приказать казнить ее на рассвете! Кто она? И зачем она сказала про Леголаса? Какое одиночество может разъедать душу короля, когда в его дворце тысячи подданных, каждый из которых хочет угодить ему, Владыке?       Тут Трандуил почувствовал нежное прикосновение легкого ветерка, который холодной волной затушил огонь ярости в душе правителя. Тяжело, резко вдохнув и как бы опомнившись от болезненного бреда, он прошел в свои покои и всю оставшуюся ночь просидел в темноте, раскинув ноги в своем кресле.