Дыши

Репетиционный центр. Июнь 2011 года. Утро. Бё как обычно опаздывал. Сложно сказать, что задержало его этим утром сильней: жуткое нежелание покидать кокон теплой постели, подгоревшие тосты, блок новостей, который вокалист просто не мог не досмотреть до конца, дабы цинично прокомментировать последние события, или привычная пробка на разъезде. Правда, коллеги уже привыкли к непунктуальности их фронтмена, только лидер временами напоминал, что чаша терпения не резиновая... Но какой толк рассуждать об этом теперь, когда стрелка часов отсчитывала тридцать первую минуту от начала репетиции, а Масахито, чертыхаясь, хмуро высматривал свободное место на набитой под завязку парковке? Правильно, никакого. По дороге на студию вокалист думал, какая из причин его опоздания прозвучит интереснее. «Наверное, тосты, - решил он, ухмыльнувшись. – Такой на неделе еще не было. Это Руи виноват, будь он четырежды неладен: выставит сначала максимальный нагрев, потом все сгорает...» Вспомнив о друге, он ощутил, как что-то острое кольнуло в области сердца: вчера Руи вернулся поздно, в весьма задумчивом расположении духа, точно ему было отчего-то не по себе... В последнее время басист нередко впадал в подозрительную меланхолию, но Бё никогда не спрашивал, что случилось, не забывая, как где-то в апреле поинтересовался и получил в ответ недвусмысленное «Тебе лучше не знать». Нет, он не обиделся на Руи – просто понял, что у каждого могут быть свои тайны. Зная скрытный характер своего товарища, солист отнесся к этому понимающе: если будет нужно, Руи сам все расскажет. Но вчера басист был уж слишком задумчивым, даже для него, – и это Масе не нравилось. Ложась спать, друг привычно пожелал Коджиме доброй ночи и, легко поцеловав в щеку, отвернулся. Вокалист, рассчитывающий сегодня на кое-что куда более интересное, занервничал, но решил, что любимый его дразнит, и, осторожно коснувшись плеча Руи, устроился рядом, дыша в затылок. Обнял. Придвинулся ближе. Басист недовольно заворочался, стараясь выползти из сильных рук фронтмена. - Бё, прости, я спать хочу, - буркнул Руи. - Я тоже, - мягко отметил Маса. – Но, может, сначала займемся чем-то поприятней? Чтобы крепче спалось, - промурлыкал он. Руи вздохнул: за все время, что они были вместе, он, конечно, уже свыкся с непредсказуемостью сексуальных желаний вокалиста, но порой о полярности их с Бё темпераментов искренне сожалел... Если басисту обыкновенно требовалось время, чтобы возбудиться, Коджима нередко хотел любимого, что называется, «здесь и сейчас» - а уже через минуту мог остыть, взглядом спрашивая у друга невинное «Что случилось». Вот и сейчас Руи, если честно, было не до занятий любовью, а Бё едва ли не задыхался от желания. Бас-гитарист знал: нужно всего лишь грамотно отказать коллеге. Осталось решить – как сделать это, не задев хрупкие чувства Масы. - Мы завтра на работу опоздаем, - пробормотал Руи, но в ответ услышал задиристое: - Знаю я твои отговорки. Иди сюда, бука. И, покраснев, ощутил, как горячая ладонь Бё недвусмысленно спустилась ниже, замерев на бедре. В голове басиста вихрем завертелись пошловатые картины вчерашнего вечера, когда настойчивый вокалист точно так же лез к нему и в итоге таки добился своего. Сначала тоже было горячее дыхание в затылок, обжигающие объятия и тяжелая рука, поглаживающая бедро, поясницу, скользнувшая ниже, интимно обхватившая сзади... А затем разомлевший Руи был, на радость Масы, избавлен от лишней одежды и хорошенько потрахан. Похоже, сегодня фронтмен собирался совершить такую же маленькую шалость и уже предвкушал, как друг спустя пару минут будет послушно отдаваться ему... - Между прочим, кое-кто жаловался, что у него болит сердце, – вспомнилось бас-гитаристу. От соблазнительно жаркой ладони он постарался вовремя избавиться. - Ну, это ж с утра болело... – недовольно протянул Коджима. – Уже прошло. Руи-кун, давай по-хорошему, - интимно, возле самого уха: – Ты же тоже хочешь. Это грозило зайти слишком далеко, особенно когда Бё предпринял попытку залезть под широкую футболку товарища. И басист, перехватив инициативу, опрокинул Коджиму на спину, устроившись сверху. Теперь было важно не дать возлюбленному решить, что бас-гитарист удумал поиметь его: да еще и пожестче, как нравилось Бё. - Я серьезно прошу тебя, - проронил Руи, посмотрев на любимого тепло, но безумно устало. – Не надо сегодня. - Что-то случилось? – лежащий снизу Масахито мгновенно посерьезнел. Дьявольские огоньки в его глазах исчезли, как только он заметил тень скорби на лице друга. - Тебе лучше не знать, - как и тогда, отозвался басист. - Зачем ты скрываешь? - Ради тебя, Бёшенька, - Руи наклонился и бережно поцеловал товарища в висок. На глазах невольно навернулись слезы, но понимающий Маса, слава небесам, кивнул и не держал коллегу, когда тот снова отвернулся от него. Только осторожно поправил ему одеяло и произнес, точно ничего не случилось: - Добрых снов, Руи-кун. Коджима умел быстро переключаться. Спустя минут десять Бё уже мерно дышал, по привычке засунув ладонь под голову, а Руи, слушая, как он спит, думал о Юто – таком слабом и беспомощном сегодня, о словах, что Тодака сказал ему, о браслете, по-прежнему лежавшем в кармане пиджака. «Ю как будто попрощался со мной, - тревожная мысль точила душу. – Он смотрел на меня так, словно мы больше не увидимся... Я не верю, Юто-кун, не верю». Конечно, басист прекрасно понимал: его другу становится все хуже, рано или поздно наступит страшный час расставания – и тогда ребята должны будут узнать обо всем. Руи старался не думать, что это будет скоро, но сегодня, когда Тодака отдал ему браслет, с ужасом понял: вот и все. Сколько осталось времени: день? два? месяц?.. Руи не представлял, как переживет уход Юто. А как это перенесет Джин? Казуки? Манабу? Бё?.. Зная о слабом сердце Масахито, он безумно боялся, что вокалист от такого известия не оправится. «Нет, не сочиняй, - подумал басист, стараясь сдержать эмоции. – Все будет хорошо». И только тогда смог заснуть. Утром он как всегда пробудился раньше своего товарища и уехал на работу, по дороге навестив пару уже открывшихся магазинов, а Маса, проспав все на свете, как обычно опоздал. Поднимаясь на лифте, он обдумал загадочный рассказ о тостах и, быстрым шагом минуя коридор, шумно распахнул студию. - Всем доброго утра! – громко объявил он, но, бросив взгляд на друзей, тут же почувствовал, как былая бравада куда-то улетучилась. Прикрыв за собою дверь, вокалист растерянно пробормотал: – Что случилось? У вас тоже тосты подгорели?.. – но ответом стала давящая тишина. Фронтмен прикусил язык: только сейчас он заметил, насколько тревожная картина творилась в комнате. На стуле, где вчера перед уходом солист правил стихи, сжавшись в комок и закрыв лицо руками, беззвучно плакал Джин, стоявший рядом с ним Манабу, на три тона бледнее, чем обычно, бережно обнимал барабанщика за плечи, но по отчаянию, блуждающему в его темных глазах, Маса отчетливо понял: помочь другу Бу не в состоянии. Казуки сидел на диване и ничего не выражающим взглядом невидяще смотрел в пустоту – со стороны могло показаться, что у него приступ. А Руи с потерянным видом подпирал стенку, желая, по-видимому, вот-вот свалиться в обморок. Коджима похолодел, сглотнул, сделал глубокий вдох, чтобы еще раз задать все тот же вопрос «Что случилось», но задохнулся, непонимающе глядя на коллег. - Бё... – хрипло проронил Манабу. В глазах младшего гитариста застыла смесь боли и отчаяния. – Юто умер. Сердце вокалиста подскочило и рухнуло в глубокую пропасть, в душе тут же что-то оборвалось и разбилось на тысячу мелких осколков... - Мне позвонила сестра Ю, отыскав номер в его старом телефоне, - пробормотал Мана предательски дрожащим голосом, – когда не смогла достучаться до лидера, - покосился на невменяемого Казуки. – Он звонок не слышал... – до Бё эти слова доносились как сквозь туман, ноги подкосились – и вокалист, глухо охнув, осел в кресло. – Завтра похороны... – похоже, Бу не мог не говорить: иначе у него точно бы случился срыв, так что слова стали единственным выходом рвущихся наружу эмоций. – У Ю был рак легких, он не хотел, чтобы мы знали. Юто не стало сегодня на рассвете. Вот... – Манабу запнулся и смолк, опустив глаза: сил не было. «Но ведь кто-то же должен...» - горько подумалось ему. - Я над ним так часто прикалывался, - беспомощно проронил Казу, не меняясь в лице. – Обещал врезать, когда вернется, назвал предателем, а он... Лидер замолчал, стоявший у стены Руи до боли сжал пальцы, чтобы не позволить чувствам вырваться. - Какой же я идиот... – выдал Казуки. - Все мы идиоты, - ответил ему Бу, устало прикрыв глаза. - Ю-чан... – всхлипнул Джин, отнимая ладони от мокрого лица. Настолько напуганным и несчастным жизнерадостного барабанщика ребята не видели никогда. Беспомощно посмотрев на полумертвого фронтмена и побелевших гитаристов, он пару раз сморгнул, тщетно смахивая слезы, беспрестанно катящиеся по щекам. – Мой Ю-чан... – сдавленно прошептал Джин и вдруг, сорвавшись, резко вскочил и выбежал из студии, не закрыв за собою дверь. Манабу, ничего не говоря, бросился за ним, Руи вздрогнул, остальные не шелохнулись. Басиста трясло, как в лихорадке, но, пошатываясь, он подошел-таки к неподвижному Бё. Хватило одного взгляда, чтобы понять: у вокалиста приступ. Застывший в какой-то неестественной позе, Маса невидяще уставился в одну точку, его губы посинели, а пальцы до белизны костяшек впились в сиденье кресла. Солист почти не дышал. - Бё-кун, - проронил Руи, осторожно положив ладонь на плечо другу, но тот резко сбросил ее и заслонился от басиста, точно ему угрожали. - Не трогай меня!! – вскрикнул вокалист, тяжело дыша. В его темных глазах плескалось бешенство – ясное свидетельство помутнения. Ошарашенный Руи застыл в нерешимости, но на помощь внезапно пришел лидер: вздрогнув, Казуки стряхнул прежнее шоковое состояние и, мягко отодвинув басиста, присел возле Масы, крепко взяв сердечника за руку. - У него припадок, Руи, - со знанием дела произнес Казу, прощупывая бешеный пульс под тонкой кожей. – Не злись: он сам не знает, что творит. Открой окно и дай нам воды. Тем временем несчастный Коджима, похоже, истратив все силы на то, чтобы отшатнуться от Руи, безвольно откинулся в кресле, позволив Казуки ловко расстегнуть ему воротник, манжеты, пояс и, пошарив по карманам, найти то, что сейчас было как нельзя кстати: начатый блистер спасительных таблеток. Басист подал лидеру стакан теплой воды, Казуки, поблагодарив товарища, удобно усадил Бё в кресле. - Тише, успокойся, Коджима-кун, дыши, не время помирать, - тихо проронил он, вручая другу стакан. – Попей, станет легче. Потом примешь свою хрень, - выдавил на ладонь Масахито одну из округлых таблеток. - Его уже так хватало?.. – почти неслышно вопросил басист, облизав сухие губы: ему еще не приходилось видеть приступы у коллеги, и он не знал, как на них реагировать. - Да, - кивнул Казуки. – Мне не впервой быть медбратом, пару раз даже «скорую» вызывал. Последнее время Масе куда лучше, вот ты и не в курсах, - забрал у друга недопитую воду. – У него ведь больное сердце, ты знаешь? Руи кивнул: об этом он был осведомлен. И поэтому очень переживал, когда не в меру эмоциональный вокалист закатывал на студии рабочие скандалы, предельно выкладывался на сцене или просил его, своего любимого, в постели быть с ним жестче. Но Руи ни разу не видел у друга настолько сильных приступов – теперь Маса показался ему еще более хрупким, чем раньше. Скоро Бё действительно отпустило, на его щеках выступил румянец. Болезненно глянув на бас-гитариста, фронтмен прошептал: - Руи, прости меня. Но тот лишь отмахнулся, всем видом давая понять: он даже не думает обижаться. - Юто... – внезапно запнулся Бё, не сдерживая подступающих слез. – Как это... Почему это... Он... он... Голос Коджимы сломался, и он уткнулся в Казуки, которому самому было в пору грохнуться в обморок или закатить истерику, но, обняв вокалиста, лидер лишь измученно закрыл глаза, одними губами прошептав нелепое «Я идиот». Руи, не выдержав, подошел к подоконнику и тоскливо оглядел город – там начинался новый день, куда-то спешили люди, проезжали машины, сигналы светофора сменяли друг друга на перекрестках... Ветер шелестел в зеленой листве деревьев, где, перепархивая с ветки на ветку, весело чирикали пташки. Токио жил своей жизнью, он был прежним. Вот только Ю больше не было. Джин, усевшись на окно в конце коридора, горько плакал, не скрывая своего горя: весь его мир рухнул в одночасье, разбился, растрескался, перестал существовать – называй как хочешь. Сжавшись в комочек, барабанщик казался еще меньше, чем на самом деле – крошечным, брошенным... Отчаяние и боль рвали его душу, выворачивали ее, и он, не в силах ни о чем думать, маленький и несчастный, умолял небо лишь об одном: умереть от разрыва сердца. «Не хочу жить без него, не буду жить без него!.. – мысленно кричал Джин. – Юто, Ю-чан, родной мой, хороший мой, за что ты так со мной обошелся?! Зачем ты оставил меня, почему не сказал?!.. Я бы примчался к тебе хоть на другой конец света, я бы бросил все, только б спасти тебя! А теперь... теперь... Господи, за что, господи?!..» Барабанщик не заметил, когда чьи-то заботливые руки легли на его плечи, как кто-то близкий бережно обнял его. Манабу сам еле сдерживал слезы, и они уже ползли по его бледному лицу, в полумраке коридора казавшемуся старше. Но он знал, что ему нельзя оставлять Джина. - Тише, Джин-чан, тише, - прошептал Мана, целуя друга в нечесаную макушку. - Бу-чан... – выдавил тот, сильней утыкаясь в товарища. – Почему так... зачем так... почему он ничего не сказал мне?.. Мы же с ним сто лет вместе... Со школы... Все всегда друг другу говорили... - Ю любил тебя, Джин, - тихо проронил Бу. – И всех нас любил, поэтому и не рассказал, - вздохнул. – Я уверен, Юто не хотел причинять нам боль и ушел, чтобы нам было легче. Все равно мы ничего не смогли бы сделать... - Смогли бы!.. – запротестовал барабанщик. – Да я бы... да мы бы... Это я во всем виноват!.. – выдал он, горько разрыдавшись. - Ни в чем ты не виноват, - Мана погладил товарища по голове. – Ю поступил верно. Он замечательный человек, - гитарист запнулся: говорить о друге в прошедшем времени он просто не мог. Покрепче обнимая плачущего Джина, Бу хотелось проснуться и понять: ему всего лишь приснился дурной сон. Но сколько он ни смаргивал, сколько ни сжимал пальцы, перед ним все так же серел оконный проем на высоком этаже родного центра, а за ним – тихое прозрачное утро. Город. Крыши. Любимый месяц Юто. И свет – везде, насколько хватало глаз... Так красиво. В студию проник робкий луч солнца, упал на блестящую поверхность райда и рассыпался на маленьких зайчиков: они скользнули по холодной руке замершего у окна Руи, невесомо коснулись плеча убитого горем Бё, запутались в непослушных волосах Казуки. А затем, беззвучно пробежавшись по комнате, словно нарочно замерли на корпусе одинокой бас-гитары – инструмента Ю, ребята держали его здесь на случай, если однажды басист вернется. Невольно проследив за осколками солнечных игл, Руи осторожно нащупал в кармане пиджака заветный браслет. «Юто, прости нас», - зачем-то подумал он, наблюдая за странной игрой бликов, за причудливым танцем пылинок. Ему очень хотелось, чтобы его услышали. В больнице на юго-западе Токио тонкие лучи солнца привычно заливали маленькую палату, отбивались от блестящих ручек шкафа и посылали на стены зайчиков. У изголовья идеально заправленной постели отдыхали выключенные аппараты, напоминающие уснувших сказочных чудищ, а на тумбочке в красивом невысоком стакане поблескивала недопитая вода. По пустой комнате бродил ветер, ворвавшийся из приоткрытого окна, теребил простую занавеску, рассказывая самому себе никому больше не нужную сказку. Начинался новый день. Скоро сюда поселят нового пациента. Жизнь продолжалась. В тихой квартире Ю тоже гостило солнце, выпуская верных зайчиков гулять по неподвижным предметам в этом царстве порядка и тишины. Одиноко закрепленная на штативе бас-гитара поймала несколько бликов, они погладили ее гриф с той же теплотой, что когда-то дарили ей сильные изящные пальцы, до одури интимно прижимавшие тугие толстые струны... Молчаливые посланники света пытались утешить осиротевший инструмент. И разом осиротевший дом, куда больше никогда не вернется его усталый милый хозяин. А над мостом через шоссе бродяга-ветер уносил прочь легкие облака, где-то вдали в волнах моря купались беззаботные блики, и везде, насколько хватало глаз, столицу заливал полупрозрачный свет – тихий-тихий, ясный-ясный, казалось, при желании им можно даже дышать... Токио. Крыши. Июнь. Так красиво. Следующий день выдался не менее тихим и погожим: печаль и свет очень любят ходить рука об руку. Попрощаться с Юто на новом кладбище съехались лишь самые близкие родственники и друзья. Мягкий свет озарял строгий портрет красивого молодого человека, делая черты его лица правильнее и ярче. Вчера лидер сразу же отпустил всех по домам, и теперь, сутки спустя, никто из ребят не знал, что и сказать друг другу. Как утешить, если у тебя в душе зияет та же пропасть, болит та же рана? – Это немыслимо, невозможно. Вокалист, глаза которого надежно скрывали огромные темные очки, стоял чуть поодаль, кутаясь в негреющий тонкий шарф, совсем не подходящий для лета. Всем видом Бё выражал страшное нежелание говорить с кем-то, так что каждый, лишь кратко взглянув в его сторону, сразу же понимал: фронтмена лучше не трогать. - Мана-кун, - лидер осторожно коснулся тонкого запястья младшего гитариста. – Как думаешь, он слышит нас?.. - эта фраза была произнесена без голоса, но Манабу прекрасно понял каждое слово. - Слышит, - кивнул он. – Почему ты спрашиваешь, Казуки? - Я всю ночь не мог заснуть, - признался друг. – Думал о нас, о том дне, когда он сообщил мне, что уходит из группы, – вздох. – Я был груб с ним, наверно, он все еще сердится на меня... - Не думаю. Ты же не знал причины, а он сам не захотел разглашать ее. - Знаешь, Бу-чан, - на губах Казуки появилась слабая вымученная улыбка. – Мне кажется, я никогда не смогу забыть его, потому что все вокруг о нем напоминает: предметы на студии, где мы всегда репетировали, спорили, смеялись, улицы, по которым гуляли, даже моя квартира... Там все так же, как во времена наших шумных посиделок, когда Юто прикалывался с тебя, а я прикалывался с Юто... - Да ты и с меня вечно прикалывался, - нахмурился Манабу. – И с Масы. - Ну да. Помнишь, Бё в ответ нагло фыркал, а я пытался его защекотать? И вы с Джином над нами ржали... - Хорошее было время, - светло проронил Бу. - Хорошее, - согласился Казу. – А теперь куда ни глянь – все связано с Ю-куном. Нет ничего, что было бы от него отдельно. Манабу понимающе посмотрел на друга и, положив ладонь ему на плечо, мудро заметил: - Как видишь, нашего незаметного Юто оказалось очень много. - Вот, смотри, - вдруг вспомнил лидер, доставая из кармана джинсов мобильный, и, недолго порывшись в нем, продемонстрировал коллеге ту самую фотографию, сделанную четыре года назад на мосту возле студии. - У меня тоже такая есть, - слегка смутился Мана, но нашел в памяти гаджета такой же снимок. – Я никогда не удаляю ее, она точно талисман, ходит из телефона в телефон. Мы здесь славные вышли... С экрана смотрели пятеро взъерошенных молодых людей: Манабу с не по возрасту серьезным видом подпирал перила, донельзя развеселый Джин занимал передних план, показывая обеими руками знак «Виктория», Казуки, хитровато улыбаясь, пихал в бок вокалиста, а Юто гордо глядел в камеру из-под полуопущенных век. Шикарные пряди басиста забавно разметались по плечам, в них ярко отбивались золотистые лучи солнца. - Я прям гендиректор, - улыбнувшись, проронил Бу, покосившись на Казу. - А я пихаю Бё, детский сад, - вспомнилось лидеру. Они тихо невесело посмеялись: наверно, каждый отыскал в памяти тот светлый июньский вечер. - Юто-кун красивый такой, - печально заметил Казуки, и Манабу, наблюдая, как экран неминуемо гаснет, согласно кивнул: - Ты прав. Стоявший недалеко от гитаристов Руи слушал их беседу вполуха, мысли его были заняты совершенно другим: басист озадаченно и взволнованно поглядывал на барабанщика, который, слегка наклонив голову, отрешенно изучал портрет Юто. Вспоминая вчерашний срыв, Руи никак не решался приблизиться к Джину: после несостоявшейся репетиции лидер и Манабу, поручив басисту позаботиться о Бё, отвезли полуживого друга домой. Усаживая в машину обессиленного приступом вокалиста, Руи на секунду обернулся, чтобы запомнить бледного ударника на заднем сиденье автомобиля Казуки и почувствовать, как сердце сжимает болезненный спазм. В следующий раз бас-гитарист увидел Джина лишь на похоронах – измученным, вымотанным, за одну ночь постаревшим лет на десять. Барабанщик держался спокойно, но подрагивающие руки выдавали внутреннее напряжение, а потерянный взгляд заставлял сомневаться в его душевном здоровье. Руи безумно волновался, поэтому в конце концов отбросил нелепые сомнения и подошел к другу. - Как ты? – тихо спросил басист, привычно кладя ладонь на плечо невысокому Джину. Тот обернулся, в его глазах появилась осмысленность – и Руи незаметно выдохнул: кажется, еще не все потеряно. - Да вроде ничего, - хрипло ответил барабанщик. – Мне уже лучше, спасибо. - Прости, что вчера не поехал с вами: у Бё случился приступ. - Ничего, меня недолго ломало, а после успокоительного я почти сразу вырубился. Как Масахито? – ударник заметно переживал за товарища. - Нормально, - пожал плечами Руи. – Я напоил его сердечными каплями и уложил спать, припадков больше не было. - Это хорошо, - Джин, поежившись, спрятал руки в карманы. Сегодня барабанщик был непривычно молчалив, но его желание выговориться не скрылось от Руи... Однако басист мялся, не зная, куда закатился ключ от сердца друга. - Молодец, что пришел, Джин, - наконец пробормотал бас-гитарист, мысленно проклиная себя за корявую фразу. – Ты очень сильный человек... - Я не сильный, - прервал ударник. – Совсем не сильный, скорее даже наоборот. И здесь я только благодаря заботам Ю-куна. Эти слова прозвучали настолько уверенно, что басист на мгновение замер, встревожено посмотрев на друга. В темно-кофейных глазах застыл немой вопрос. - Ю меня охраняет, - пояснил Джин, мягко улыбнувшись, и, пока Руи не спросил резонное «Ты в своем уме?», поспешил добавить: - Он приходил ко мне вчера... нет, сегодня ночью, просил прощения за то, что не попрощался, сказал, что любит меня и никогда не бросит. Знаешь, Руи, - барабанщик задумался, - Юто выглядел совсем не так, как показывают в кино: никаких несуразных одеяний, савана, прочей хрени. Белая рубашка, штаны, ремень с вычурной пряжкой: он всегда знал толк в подобных мелочах... В общем, обычный Ю, такой, каким я его знаю. Он пообещал, что станет моим ангелом-хранителем, и я не могу отмахнуться, несмотря на весь свой скептицизм... – Джин посерьезнел. – Потому что Юто еще... уже спас меня: я не сдох только благодаря Ю, лишь его заботами не сошел с ума... Он утешил меня, Манабу... то есть Руи, сказал, что никогда не умрет. И я ему верю. Джин замолчал, кажется, высказавшись и тем самым сбросив с души тяжкий груз. Басист же, бережно взяв его за руку, вздохнул и произнес тихо-тихо: - Джин, ты... - Я в порядке, - заверил барабанщик. – Не думай, крыша у меня не поехала. - Вот и хорошо, - согласился коллега, пытаясь сгладить наклевывающийся конфликт и убеждая себя, что это у друга нервное и скоро пройдет. Ударник был немного не в себе, в чем Руи даже не сомневался: парня трясло, он заговаривался, а нездоровый блеск в глазах с головой выдавал последствия сильнейшего стресса. Руи нарочно отгонял навязчивый страх, что бедняга с горя утратит рассудок. «У него был срыв, такое не проходит бесследно. Но время вылечит Джина, он обязательно оправится, - уверенно подумалось басисту. – Мы все ему поможем». - Смотри, Руи, - отвлек его барабанщик, подрагивающей рукой извлекая из кармана мобильный и открывая папку с фотографиями. – Это еще в школе, мне отец фотик на днюху подарил, - слабо улыбнулся. С экрана на бас-гитариста смотрели трое забавных ребят лет пятнадцати – несмотря на минувшие с тех пор годы Руи не мог не узнать жизнерадостного Джина, мрачноватого Масу и гордого Юто. – Мы учились в одном классе, - пояснил ударник. Руи никогда раньше не видел этого снимка. Про себя бас-гитарист невольно отметил, каким смешным оказался Бё, но вслух почему-то произнес другое: - Ты такой маленький. - Ну да, - Джин улыбнулся. – Я всегда был низкорослым, вырос только к окончанию школы, но, как видишь, баскетболиста из меня все равно не вышло. А это мы уже в Screw, четыре года назад на мосту сфоткались, - он открыл другой кадр. Теперь перед Руи раскинулась закатная панорама, но фоне которой позировали пятеро молодых людей: веселый Джин на переднем плане, а чуть дальше – лидер, пихающий вокалиста, серьезный Манабу, подпирающий перила, и самоуверенный Юто, шикарные пряди которого разметались по плечам, переливаясь в ярких лучах солнца. - Тодака-кун всегда будет для меня таким же, - проронил Джин и бережно погладил изображение на экране, глотая подступающие слезы. Чтобы избавиться от предательской дрожи в руках, закрыл фотку и спрятал телефон в карман пиджака. – Знаешь, Руи, - невесело улыбнулся ударник. – Я когда-то мечтал стать следователем, как папа: раскрывать запутанные дела, гоняться за преступниками... Теперь вижу, что из меня офицер бы не получился: не могу вынести, когда рядом умирают друзья... - Из тебя бы вышел отличный офицер, - возразил коллега. – Ты сильный, Джин. - Я просто везучий, - хмыкнул тот – эта улыбка показалась Руи подозрительной. – Что на самом деле не всегда хорошо, - он устало потер глаза. Басист, заметив на безымянном пальце друга увесистый перстень, не удержался от легкого кивка. - Это... - Подарок Юто, - ответил тот на незаданный вопрос, - на День рожденья, очень давно. Ю-кун говорил, это мой камень, он принесет удачу и все такое, но я не носил его, считая чересчур увесистым и смеясь над забобонами Юто. А Тодака-кун всегда был очень суеверным, особенно на гастролях: так не сиди, туда не ходи, гитару не трогай... – сжав пальцы в кулак, чтобы лучше презентовать украшение, Джин миролюбиво заметил: - Теперь этот перстень станет моим талисманом: вдруг вечная везучесть зазевается, - он сделал паузу, убирая руку. – А еще у меня на этот случай есть Ю. - Он будет всегда с нами, в нашей памяти, - кивнул басист. - Мы живы, пока нас помнят, - мудро добавил Джин. – Он не оставит нас. Барабанщик печально улыбнулся, и горячая слеза, скатившись по щеке, упала на рукав его пиджака, тут же впитавшись в черную ткань. Руи осторожно взял друга под руку, точно боялся, что Джин вот-вот свалится в обморок или убежит. Больше до самого окончания церемонии никто из них ничего не говорил. Когда все уже принялись расходиться, к одиноко стоящему вокалисту подошла невысокая темноволосая девушка: даже большие солнечные очки не помешали сестре Ю узнать в замученном мрачном парне бывшего коллегу ее любимого брата. - Ю просил отдать это вам, - сказала она, протягивая Масе небольшой конверт. Вздрогнув, Коджима принял дар, кратко поблагодарил девушку, невольно заметив, что ее глаза остались сухими, и мгновенно проникшись к ней невероятным уважением. «В семье Тодака все люди принципиальны, - вспомнилось ему. – И главный из принципов – никогда не сдаваться». Вежливо попрощавшись, девушка ушла, а Бё, спрятав письмо в карман и с тоской взглянув на товарищей, незаметно покинул территорию кладбища. Неспеша прошелся по дорожкам, неслышно прикрыл за собой калитку и побрел куда глаза глядят. На душе безжалостно скребли кошки. Тем временем Руи как раз обернулся, чтобы убедиться, что коллеги еще здесь, и, не найдя глазами темной фигуры Бё, не на шутку разволновался: когда он успел исчезнуть? только что ж тут стоял... «Нужно идти за ним, - решил он. – И как можно скорее». В сердце басиста заворочалось тревожное чувство, не сулящее ничего хорошего... - Манабу-кун, - обратился Руи к задумчивому гитаристу, легко тронув его запястье. – Пожалуйста, позаботься о Джине. Я должен найти Бё. Мана понимающе кивнул: от его внимательных глаз не утаился тот факт, что барабанщик слишком потрясен и все еще нуждается в поддержке. - Конечно, - согласился он, с осторожностью обнимая несчастного Джина, и переглянулся с лидером, всем видом выразившим готовность помочь. Руи оставил друзей с легким сердцем. Репетиционный центр. Июнь 2011 года. Вечер. Масахито не знал, куда идти теперь, да и, впрочем, зачем: вчерашняя новость пробила в душе страшную брешь, незаживающую, смертельную. Привычный мир Бё в одночасье рухнул, рассыпавшись на тысячи острых осколков, все потеряло смысл. Вокалист плохо помнил, как его накрыло приступом, как заботливый лидер помогал ему прийти в себя, как Руи отвез его домой и, заставив выпить ударную дозу капель, среди бела дня уложил спать. Отрубился Коджима сразу, а очнулся уже среди ночи и до утра провалялся в удушающем полусне. В голове вертелась одна и та же мысль: «Ю, мой Ю, я так и не спас тебя...» - а слабое сердце ныло и сжималось, угрожая вот-вот остановиться, теперь уже – навсегда. Если честно, Бё искренне мечтал об этом, хотя чудовищно боялся... остаток ночи он провел в слезах и объятьях своего невыносимого горя. Сейчас время медленно, но верно близилось к вечеру. Яркое солнце катилось на запад, обещая учинить фантастически красивый закат. Вокалист и не заметил, как ноги сами привели его к студии: наверно, сработал внутренний «навигатор». В принципе, выбор неплохой: сегодня сюда никто не приедет, поэтому вряд ли кто-то помешает Коджиме побыть в одиночестве... Печально взглянув на родное здание, вокалист медленно подошел к лестнице и уселся на одну из ступеней. Небо как под линейку разрезали тонкие облака. Красивый сегодня день. «Юто любил такие», - тоскливо подумал Бё и вдруг вспомнил о письме. Внутри у Масахито что-то неприятно екнуло. Сняв мешающие очки, парень дрожащими руками развернул клетчатый блокнотный лист, исписанный малопонятным почерком. До боли знакомые неровные строки, начертанные почти без нажима иероглифы, красивая подпись в конце письма – словно шпора с решением задачи из далекой школьной юности... «Мой Юто... мой Ю...» - прошептал Бё, даже не стараясь сдерживать слез, встрепенувшись лишь когда пара капель подпортила страницу. На ветке дерева над вокалистом мирно зачирикали птички, а в его голове, как с пленки, зазвучал родной бархатный голос мудрого Тодаки. Здравствуй, Бё. Нет, не так: здравствуй, Маса. Возможно, ты удивишься, зачем я вообще решил написать это письмо – письмо от руки на вырванной странице блокнота в наш электронный век. Но, пожалуй, так будет вернее, чем что-то куда-то набирать. Если ты читаешь эти строки, значит, все правильно: значит, ты жив, а мне уже не больно. Держу пари, ты сейчас плачешь, но прошу тебя, Коджима-кун, не надо слез! Не надо страданий: я пишу это не для того, чтобы ты мучился, а чтобы наконец узнал обо всем. Прости меня, друг, за то, что так неожиданно исчез – не мог поступить иначе. Помнишь, в конце 2009-го меня угораздило простыть и свалиться с температурой? В итоге я, не желая подставлять группу, на ногах перенес бронхит, а когда пришел провериться, мне поставили страшный диагноз: рак легких. Не веришь? Я тоже не поверил, но от правды не убежишь... И тогда я решил никому ничего не говорить... Если можешь, Маса-кун, прости: больше всего мне не хотелось, чтобы вы мучились из-за меня, переживали. Вы мне слишком дороги, и я не вправе доставлять вам лишние неприятности. Поэтому и не попрощался, обрубил все концы, подговорил родителей и медперсонал больницы не рассказывать, где я и что со мной. Ты, верно, решишь, что это дело принципа – может, ты и прав, но вообще-то я просто трус: мне было страшно умирать у вас на глазах, чтобы вы видели меня слабым... Куда приятней, если вы, мои друзья, коллеги и единомышленники, запомните меня прежним – здоровым и молодым участником нашей замечательной группы. Так лучше, правда. Поверь мне, Бё-кун. За полтора года в больнице я много думал и многое понял, например, то, что наша жизнь хрупка и коротка, а в ней нужно так много сделать... Посмотри вокруг, Маса: мир прекрасен и удивителен, но мы за мелкими проблемами и всякими пустяками обычно не замечаем этого. Когда мы молоды, нам, сильным и смелым, кажется, что перед нами открыты все дороги, мы обязательно достигнем даже самых недостижимых целей, станем знаменитыми, успешными, счастливыми... С годами пелена спадает, ты видишь, что осуществлять задуманное не всегда просто – и однажды каждый из нас приходит к пониманию, что так ничего и не успел. Пожалуй, эта горькая участь незнакома лишь тем, к кому смерть явилась неожиданно, но они все-таки в меньшинстве. Возможно, я осознал все это слишком рано – что сделаешь, не мне решать. Зато я, наверно, могу давать советы. Только сейчас, потеряв все, я вижу, что совершил массу глупостей – вечно боясь чего-то, стесняясь... Я ведь на самом деле страшный трус, Бё. Хотя ты и так, верно, об этом знаешь. А сейчас... столько всего не сделано, не закончено, не создано! Моя группа, музыка, которой я жил, - все оборвалось на взлете. А больше всего я сожалею, что не признался раньше в своих чувствах к тебе, Масахито: нам бы досталось хоть чуточку больше времени на наше нелепое счастье... Теперь у меня осталась лишь одна ночь, и я честно храню ее в самом дорогом уголке сердца, не потеряв ни секунды: помню каждое твое прикосновение, каждый поцелуй, теплое дыхание на щеке... Ты навсегда останешься моим светом, Бё-чан. Мне невыносимо больно уходить, до ужаса страшно, до слез обидно... Но, наверно, это не самая важная вещь сейчас – куда важнее, чтобы ты, друг мой, жил дальше. Прошу тебя, не скучай обо мне. Я так и не успел пожить с тобой, сделать тебя счастливым, а такой парень, как ты, заслуживает счастья. Если ты встретишь другого человека, пусть он подарит тебе все то, что не успел я. Хороший мой, знаю, тебе сейчас очень плохо, но если это тебя утешит, вспомни принципы, которым я старался следовать: мы живем только здесь и сейчас, Бё-кун, поэтому ничего не бойся, никогда не сдавайся и ни о чем не сожалей. Вокруг так много света, так отбрось все сомнения и страхи – давай, дыши!.. Прости мне мою слабость, за мелочами я не замечал, что нужно ценить каждый миг такой короткой, ускользающей жизни. Пожалуйста, Маса-кун, не повторяй мои ошибки. Жизнь – это дар, и мы не имеем права забывать об этом. Один известный писатель говорил, что любая боль однажды проходит, в конце концов, всегда утешаешься. И когда ты утешишься, ты будешь рад, что знал меня. Ты всегда будешь мне другом, Бё. Всегда-всегда. Знаешь, если на душе грустно, хорошо посмотреть, как заходит солнце... Помнишь наше знаковое место у центра? мост через шоссе? Там хорошо виден закат, а сейчас стоят такие погоды... Однажды Джин фоткал нас на этом мосту. В трудный час иди туда – и ты увидишь, что я незримо буду с тобой, и не только там, а везде, в любое время дня или ночи – я не брошу тебя. А если тебе все равно будет грустно, просто вспомни наше доброе лето – и оно соберет меня заново, восстановит из клетки, «из тетрадной клетки, в которой одной уместится вся моя жизнь – от школы и до больницы, от школы и до конца». Когда я пишу эти строки, я улыбаюсь – пускай, читая их, ты тоже улыбнешься. У тебя очень красивая улыбка, Бё-кун. Живи. Дыши. И будь счастлив.

Искренне твой, Ю.

Онемевшими пальцами спрятав письмо в карман, вокалист на немеющих ногах поднялся со ступеньки и, пошатываясь, побрел к видневшемуся вдали мосту через шоссе. Яркое солнце уже окрасило небо ворохом теплых полутонов, его золотые лучи озаряли город, а легкий задорный ветер играл прядями вьющихся волос Масахито. По лицу фронтмена безостановочно текли слезы, он даже не пытался смаргивать их, лишь иногда вытирая мокрые глаза, чтобы видеть, куда идти. А путь у него был только один. Опершись о местами пошарпанные перила, вокалист задумчиво и открыто смотрел вдаль, туда, где небо встречалось с бесконечными крышами столичных домов; ветер путал пряди его волос и ласкал лицо, казавшееся в золотом свете старше и измученней, чем обычно. Отсюда отлично просматривалась панорама города, закатное небо во всей красе раскинулось перед взором, где-то далеко беззаботно щебетали готовящиеся ко сну птички, а легкие облака, расчерчивая небосвод, медленно розовели. Такой простой и обычный вечер – но насколько же приятный, незабываемый... Как тот, четыре года назад. Машинально достав мобильный, Бё закрыл сообщение о пропущенных звонках Руи и загрузил заветную папку с фотографиями. Первый снимок сделан еще в школе: он, Джин и Юто, трое верных друзей, на пороге взрослой жизни. Беззаботные и счастливые, не знающие, что их ждет, а потому готовые ко всему на свете. Второй кадр заснят в 2007-м здесь, на мосту: пятеро участников крутой рок-группы на фоне заходящего солнца. Масахито печально улыбнулся и, погладив экран, спрятал телефон. Сегодня снова такой же вечер, и сегодня он, вокалист Screw, вновь пришел сюда. Все закончится там, где все начиналось – именно так и должно быть. «Юто, прости меня, но не обещаю выполнить твою просьбу, - печально подумал Бё. – Я не смогу не скучать, да и жить дальше без тебя тоже, - его сердце сжалось от привычного спазма. – Ты прекрасный человек, я не заслуживаю быть с тобой. Если жизнь и дар, то не моя, ведь я не помог тебе, Ю-кун, предал тебя, променял... Вместо того чтобы расшибиться в лепешку, но отыскать и постараться поддержать, вылечить, спасти, как последняя дрянь отдался другому... Мне нет прощения, Юто, это я, а не ты, трус и слабак. Гореть мне в аду за свою гребаную слабость, - вокалист глубоко вдохнул и наклонился через перила, без интереса изучая проезжавшие внизу машины: движение здесь не прекращалось ни на секунду. От высоты голова начинала кружиться, Бё наклонился ниже... еще ниже... оставалось лишь оттолкнуться ногами и... - Прости, Ю, но я не могу иначе... Простите все: Казуки, Манабу, Джин... Руи... Таким, как я, не место среди вас... – последний решительный вдох, золотой луч прячется в мятых завитках, на дрожащих бледных губах расцветает слабая улыбка... – Прощайте...» Земля уже почти ушла из-под ног, когда, задыхаясь от внезапного ужаса, Бё почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за пояс и, резко дернув на себя, оторвали от перил. Вокалист ошарашено обернулся, но разомкнуть стальные объятья не сумел. Липкий страх и чудовищный стыд заволокли сознание: его держал Руи – бледный, как мертвец, злой, как черт, и безумно замученный, точно ему пришлось пешком обойти все районы Токио. В темных родных глазах плескалась настолько жгучая ярость, какую солисту еще ни разу не приходилось видеть. Сейчас его будут бить – понял Бё и, втянув голову в плечи, что есть силы зажмурился. Но Руи, вместо того, чтобы заорать или – что вернее – врезать другу заслуженную пощечину, только ослабил хватку и отчетливо проронил: - Не делай так больше, Коджима. И Бё, кажется, впервые в жизни почувствовал, что слова могут быть страшнее любого, даже самого бесчеловечного избиения... Опустив голову, он не смел поднять на басиста глаза, ощущая себя вконец виноватым и потерянным. Руи же, заметив, что Маса не вырывается, отпустил коллегу и мягко взял за плечи. В душе бас-гитариста остывал безумный страх, охвативший его как только он увидел вокалиста, решившего свести счеты с жизнью. Руи не запомнил, как за пару секунд оказался рядом, как вырвал друга из цепких лап смерти, уже облизывающейся в предвкушении часа «икс»... Он искал Коджиму повсюду, он звонил ему, но рассеянный Маса не отвечал: видимо, как всегда забыл телефон дома. И когда, уже даже не надеясь, Руи приехал сюда и обнаружил фронтмена в настолько удручающем положении, он плохо соображал, что делает. Теперь басист постепенно отходил от шока и понимал, что должен утешить Бё. Вот только как?.. - Маса-кун, пожалуйста, не твори глупостей, - выдохнул Руи, стараясь собрать воедино разрозненные мысли. – Подумай о нас, о родителях, братьях... Хотя бы раз не будь эгоистом. - Ради себя стараешься? – хмыкнул вокалист, не глядя на товарища: с перепугу он, как всегда, выдал нечто циничное. Но Руи не обратил на его едкий тон никакого внимания. - Не ради себя, - честно признался басист. – Ради всех. И ради Юто. - Юто? – вокалист сморгнул, напрягаясь. И вдруг, прожигая друга взглядом, сорвался на крик. – Да что ты, кретин, знаешь о Юто?! – Коджима едва ли не задыхался от гнева, сжав кулаки. Из покрасневших глаз снова поползли горячие слезы. – Что ты знаешь о нас?! Руи, я не сумел уберечь его! Я ничего не сделал, ничего – понимаешь?!.. Хотя с какого бодуна тебе понимать?! Он же не был с тобой столько лет, не был тебе другом – таким другом, каких и во всем свете не сыщешь! Да ты вообще не знал его – тебе никогда не понять меня, мою боль, мою утрату!! Я потерял близкого человека, у меня кусок сердца вырвали, а ты... Постеснялся бы лицемерить. Выплеснув злость, Коджима устало потер веки, чувствуя чудовищную усталость – хотелось упасть прямо тут и сдохнуть от разрыва сердца... - Я не лицемерю, - ровно произнес Руи, опуская глаза. – Ты прав, Бё-кун, я не был знаком с Ю настолько же близко, как все вы, я не дружил с ним со школы, не списывал у него на контрольных и не работал в одном коллективе, - он горько вздохнул: при воспоминаниях о Тодаке боль бессовестно сжала душу. – Но я знал Юто. И знал, где он находился на протяжении этих полутора лет... – вздох. Руи поднял измученный взгляд на обалдевшего Бё. – Мы познакомились с ним, когда я стал официальным участником Screw: он сам нашел меня, а потом мы сдружились. Я регулярно навещал его в больнице, до последнего дня, и не верил, что он умрет... Несмотря на болезнь... не верил, - басист резко вытер набежавшие слезы, но чувства были сильней. - Почему ты не сказал?.. – прошептал Маса, непонимающе хлопая глазами. - Потому что дал слово не выдавать его, - негромко проронил Руи. – Я не мог предать Ю... Если ты не простишь мне это, я готов покинуть группу. Честно, - последняя фраза тяжело далась басисту, но не сказать ее сейчас было бы преступлением. - Не надо, - сглотнул вокалист, понимающе глядя на товарища: открывшаяся правда шокировала его, но не лишила способности думать. – Ты поступил правильно, Руи-кун. Скажи... – потупился он. – Ему ведь не было очень больно?.. - Юто никогда не жаловался, - признался басист. – Если он и страдал, то держался достойно, – сделал паузу, облизав пересохшие губы. – Я надеюсь, Ю-кун ушел легко: врач говорил, он просто не проснулся... Бё кивнул. Они помолчали, слушая, как по шоссе внизу проносятся машины. Наконец, Руи, решившись, положил ладонь другу на плечо. - Я не представляю, что бы сказал Ю, если бы встретил тебя сегодня в другом мире, - серьезно произнес басист, - но я уверен: он бы жутко расстроился, узнав, что ты наложил на себя руки. Ты был ему очень дорог. И... – Руи недолго помялся. – Юто знал о наших отношениях – я не говорил, но он понял сам – и благословил нас. Вокалист непонимающе посмотрел на друга: так, значит, Тодака был в курсе его предательства... и простил его... и даже пожелал ему счастья... «Господи, да Ю же святой...» - похолодел Масахито. От нахлынувшего стыда он был готов провалиться сквозь землю. Откашлявшись, вокалист потер виски. - У меня была связь с Юто... – тихий вздох. – Ты знал?.. - Нет, - честно ответил Руи, тепло улыбнувшись и зачем-то погладив друга по плечу. Хотя правда и кольнула сердце, басист выдохнул с нескрываемым облегчением. – Но догадывался, - озвучил он свою мысль. – И совсем не виню тебя, Бё-кун. Наоборот: это я виноват, что посмел влюбиться в уже занятого человека, это моя беда и мое невезение – ты тут ни при чем. Если бы не болезнь Ю, меня бы не было ни в Screw, ни рядом с тобой, уверен, вы прожили бы вместе замечательную жизнь... Но судьбу не всегда пишем мы, - он снова вздохнул и решительно добавил: - А если бы Юто поправился и вернулся, я не раздумывая отдал бы и место в группе, и тебя. Пускай мне и было б невыносимо больно. - Обними меня, Руи, - внезапная просьба Бё остановила поток эмоций. Не в силах возразить, басист сделал шаг и заключил друга в теплые искренние объятья. Время замерло. В воздухе таял ускользающий вечер, ночь уже дышала прохладой и готовилась выйти в свет, а двое на мосту неподвижно стояли, уткнувшись друг в друга и не считая минут. Солнце путалось в прядях волос, ветер играл краями одежды – есть вещи, которые не меняются. - Знал бы ты, как я волновался, - пожурил коллегу басист, отстраняясь. – Звоню, а ты трубку не берешь. Масахито, как ни в чем не бывало, похлопал себя по карманам и виновато улыбнулся. - Телефон дома забыл, - соврал он: ни к чему товарищу знать, что фронтмен просто не отвечал, потому что не хотел ни с кем разговаривать. - Я так и понял, - отмахнулся Руи. – Всегда удивляюсь, как ты еще голову не забываешь... Наказание ты мое, - и ласково потрепал друга по нечесаной шевелюре, легко поцеловав в макушку. - Прости, Руи-кун, - промямлил тот, чувствуя, как на сердце от этих простых слов ощутимо легчает... - Ты зачем пришел сюда? – спросил басист, наконец отпуская Масу. – Я сбился с ног, не зная, где тебя и искать. - Не знаю, как-то автоматически приперся на работу, - пожал плечами Коджима, а затем, вспомнив что-то, достал из кармана сложенное послание. – Юто написал мне письмо, я прочел его на крыльце, - развернув, Бё протянул листок Руи. – Он упоминает этот мост, вот я и решил, что тут прощаться с жизнью самое то... – опустил глаза. – Я знаю: Ю сейчас наблюдает за нами, ему приятно видеть, что я снова здесь. Руи понимающе кивнул. Внезапный порыв ветра вырвал клетчатую страницу из слабых рук вокалиста и, закружив, понес куда-то прочь – на закат, туда, где небо встречалось с бесконечными крышами столичных домов, где мирно плескалось море... - Черт!.. – в отчаянии выругался Бё. С досады ему хотелось выть!.. - Не тревожься, - спокойно заметил Руи, обняв Масу за плечи. Через мгновение улетевшее письмо скрылось от их взоров. Поймав тень непонимания в глазах Коджимы, басист с уверенностью добавил: – Ему там самое место. Меня зовут Ю Тодака. Я музыкант, бывший бас-гитарист группы SCREW, более известный как Юто. В июне 2011-го я умер от рака легких, хотя никогда не курил, и всего лишь пару недель не дотянул до своего тридцатилетия. Вот, в принципе, и все. Мне нечем гордиться, я не совершил в своей жизни ничего путного и вообще-то ничего не значу. И все-таки я не сделал никому ничего плохого, поэтому хотел бы уйти спокойно. Желательно – на закат. Вспомнив о чем-то, Руи порылся в кармане и, извлекая нечто свернутое, попросил: - Маса-кун, пожалуйста, дай мне свою руку. Удивленный вокалист подчинился, и друг осторожно обхватил запястье Коджимы узким ремешком, на котором крепилась маленькая округлая медалька. Рука Бё оказалась куда шире, чем у прежнего владельца амулета, так что басисту пришлось повозиться, чтобы плотно завязать концы. Глаза Масахито расширились: он просто не мог поверить... - Это же... – задыхаясь, пробормотал фронтмен. – Любимый браслет Юто... Он носил его не снимая, говорил, что эта штука приносит счастье... Я за ней еще под диван на студии лазал, пылью давясь... - Юто просил отдать его тебе, - объяснил Руи, довольно оглядев наконец пристроенное украшение. – И наставлял жить дальше, несмотря ни на что. Это его подарок тебе, Бё-кун. Ю очень тебя любил. - Спасибо, буду носить вечно, - прошептал Маса, поднося браслет к губам и осторожно касаясь. – Мы живы, пока нас помнят, - озвучил он пришедшую в голову фразу Джина и, светло улыбнувшись, бережно погладил талисман. – Я никогда не забуду Юто. - Никто из нас не забудет его, поэтому он всегда будет жить в наших сердцах, - Руи мягко обнял друга за плечи, перенимая его добрую, искреннюю улыбку. - Ю всегда будет с нами, - кивнул Бё. Они замолчали, глядя на закат – туда, где небо встречалось с бесконечными крышами столичных домов, а ветер сочинял свою самую лучшую песню. Где Ю так же, как раньше, улыбался им – красивый, молодой и счастливый. «Никогда не сдавайся, слышишь? - уверенно произнес первый басист Screw, мысленно обращаясь к каждому из своих друзей. – Никогда-никогда. Дыши. Живи». И последний луч заходящего солнца весело скользнул в рыжеватой пряди его беспорядочных волос.

The end

Написано и отредактировано: 25.01.–01.03.2013 г.