***
И в тот момент Конрад не подозревал, что ему очень скоро придётся вспомнить данное обещание. Всего через день на Дитриха, несмотря на собственнические знаки на его шее, напал обезумевший молодой вампир, и юноша, оказавшийся где-то на очень тонкой грани жизни и смерти, еле-еле смог добраться до обители Прародителя. И перед Конрадом встал очень трудный выбор — позволить истекающему кровью юноше умереть, или же обратить его, обрекая на неотвратимое расставание, являвшееся лишь вопросом недолгого времени. — Надеюсь, ты не специально попался этому сумасшедшему на глаза… Тяжело вздохнув и потерев ладонью лоб, Конрад легонько прокусил клыком кожу на запястье и опустил руку, почти что прижав её к омертвевшим губам юноши. Дитрих до того ослабел, что едва смог потянуться навстречу его кисти и обхватить ранку, высасывая живительную тёмно-алую жидкость. — Пей осторожно, а то плохо потом будет. Дитрих не среагировал, ему было не до того. Эта кровь, медленно втекающая в жилы, казалось, была слаще самой жизни, она наливала тело свинцовой тяжестью, опьяняла, заставляла чувствовать себя ужасно слабым и неуклюжим. Конрад внимательно наблюдал за ним. Он хорошо помнил собственное обращение и отлично знал, что в такие моменты очень трудно контролировать себя, первые ощущения всегда самые сладкие и прекрасные. Ему даже не пришлось отрывать руку; спустя минуту Дитрих сам отпустил её и с воплем выгнулся, обрушившись на пол и сжимаясь в положение эмбриона. Ужасная боль эхом растеклась по телу, как смертельный яд, собственная кровь словно закипела и заклокотала в венах, обжигая изнутри кожу, руки и ноги, наоборот, заледенели, больше не подчиняясь своему владельцу, отчего-то безумно свело всю челюсть и заныли зубы, при каждом вдохе в лёгких будто прокручивалась мясорубка, а в глазах с каждой секундой темнело всё сильнее. Дитрих хрипел и корчился, как одержимый, его пальцы бессмысленно царапали тёмно-красный ковёр в безумной надежде уцепиться хоть за что-нибудь. — Твоё тело умирает. Успокойся. Так происходит со всеми. Конрад, придерживая медленно затягивающуюся рану на руке, наблюдал за своим творением. Дитрих вдруг замер, глядя прямо перед собой остекленевшим взглядом и приоткрыв рот. Передние зубы стали быстро увеличиваться в размерах и заостряться, из без того бледной кожи словно окончательно ушли остатки всех красок, сделав её совсем белой и полупрозрачной, волосы, став ещё более рыжими, почти огненными, упали на лицо. Он медленно повернулся на спину, сел, легко оттолкнувшись ладонями от пола, и уставился на Конрада, хлопая длинными пушистыми ресницами. — Ещё-ё-ё, — охрипшим голосом простонал Дитрих, плотоядно облизав пересохшие губы, за которыми мелькнули чудовищные, выступающие вперёд клыки. Прародитель улыбнулся ему. Всё же Конрад тогда не ошибся в юноше; из Дитриха получился прекрасный внешне вампир. Но вот сможет ли он быстро переступить через себя и превратиться в безжалостного убийцу, озадаченного тем, чтобы прокормиться и не умереть от жажды, ещё вопрос. Быть злым человеком и фантазировать на кровавые темы — это одно. Стать же машиной убийств в действительности — совсем другое. — Взгляни на мир глазами вампира, дитя моё. Ты ведь так хотел этого. И в темноте комнаты глаза Дитриха загорелись ярким янтарным огнём.Акт I: Часть 1
15 июня 2017 г. в 12:09
Люди с вампирами давно живут, поддерживая относительный мир, однако эти отношения весьма хрупки, они всё время балансируют на какой-то грани, готовые сорваться в пропасть войны. Буквально один неверный шаг, опрометчивое движение любой стороны — и эта идеальная иллюзия спокойствия разлетится к чертям. Много кто и не догадывается о том, что в этом городе существует свой отдельный небольшой мирок, в котором обитают бессмертные, живут своим обществом, по своим древним законам, они даже сохранили собственную аристократию и титулы. Но правительство, которое, естественно, в курсе всего, остерегается возрастания популяции вампиров, поэтому и существует особая категория людей — так называемый Орден Рассвета: в нём состоят охотники, которые вылавливают молодых, едва обращённых, и уничтожают их. Задача нового поколения — как минимум несколько лет не попадаться таким ищейкам на глаза. Потом их перестают уже чуять так отчётливо, и можно слегка ослабить вожжи. Сами же вампиры, особенно аристократы, древние, те, кого называют Прародители, очень озадачены тем, чтобы их в прямом смысле драгоценная кровь оставалась без примесей и только у них, а также своей репутацией, и поэтому делятся силами с кем-либо крайне редко и неохотно, не желая ощущать осуждение других себеподобных, тем более что у молодого вампира от прилива древней крови может в буквальном смысле крыша поехать. Сколько их уже таких сгинуло — обезумевших, озабоченных только тем, чтобы убивать.
Барон Конрад фон Бильфельд хорошо помнил, как он увидел своё будущее творение в первый раз. Это случилось во время всемирно известного конкурса молодых талантов, который ежегодно проходил в Венской опере. Юноши и девушки, все, как на подбор, красивые, потомки старинных аристократических родов, готовили выступления, желая продемонстрировать себя в лучшем свете, каждый старался выбрать для себя такое направление, в котором смог бы выгодно выделиться среди других. В зале, как правило, восседали представители высшего света — известные артисты, художники, музыканты, крупные бизнесмены, а иной раз даже члены правительства. Для молодых людей этот конкурс имел большое значение; девушки получали возможность, показав себя с лучшей стороны, как красоты, так и одарённости, найти хорошего жениха в том же кругу, в котором вращались они сами, а творческие юноши часто попадали под покровительство именитых людей, если, конечно, обладали талантом и желанием продолжать оттачивать мастерство, чтобы заниматься этим уже серьёзно и, возможно, по жизни. Конечно, мамы с папами у ребят, пробившихся на этот конкурс, были такие, что сами могли бы запросто деточке выстелить дорогу в будущее красным бархатом, прошитым бриллиантами, определить куда-нибудь в тёплое местечко и не трогать, но они, как правило, хотели, чтобы наследники всё-таки чему-то научились, и, если те изъявляли желание, то не препятствовали занятиям творчеством.
Естественно, на таких мероприятиях не обходилось и без вампиров — любимым занятием многих представителей аристократического звена было выбираться в подобные места и, смешавшись с толпой, с интересом наблюдать за людьми. Барон, правда, не любил такое времяпрепровождение. За длинную жизнь всякие такого рода развлечения давно потеряли для него остроту.
— Люди не те стали, — частенько со вздохом отвечал на удивление других вампиров Конрад, поправляя бледной рукой идеально уложенные длинные чёрные волосы. — Нет в них уже того обаяния и привлекательности, что были раньше. Даже наблюдать за ними иной раз совсем не интересно. Да и творчество уже себя истощило, все исполняют в общей массе одно и то же. Скучно.
Красивый, с безукоризненными манерами и идеальным воспитанием вампир, он выделялся иной раз даже среди своих собратьев. Другие аристократы предполагали, что Конраду было примерно двадцать пять лет, когда его обратили — ещё не мужчина, но уже и не мальчик. Хотя правды, конечно, никто не знал, потому как не прожил так долго, чтобы быть уверенным, а древние, привыкшие скрываться во тьме, на такие темы друг с другом и тем более с молодыми не откровенничали. Длинные тёмные волосы, тщательно расчёсанные и лежащие на плечах, тонкие черты лица, прямой нос, красиво изогнутые губы, белая, как мрамор, кожа с проступающими везде синими ниточками вен и пронзительные чёрные глаза, отражающие собой всю тяжесть прожитой им вечности. Он был худой, хотя рельеф мышц под извечными облегающими, старомодными костюмами проглядывался весьма отчётливо; тонкими бледными руками, часто затянутыми в кожаные перчатки, постоянно держал какие-то жутко старые, истрёпанные почти в лохмотья книги, в которых были написаны тексты на таких языках, какие уже почти никто даже из других древних вампиров не мог прочитать. Один из самых старых ныне живущих, не до конца свыкшийся с новыми обычаями — в то время как более молодые вампиры уже давно привыкли, что у них выработалась стойкость к солнечному свету, и днём своими делами занимаются так же спокойно, как ночью, Конрад до заката не высовывается наружу и живёт в квартире, в которой все окна, до одного, завешаны тяжёлыми бархатными портьерами. Он не то чтобы боится света и прячется от него, нет — просто Конрад привык постоянно находиться в полумраке и не собирается этим привычкам изменять, тем более что не бывает у него таких неотложных дел, которые требовали бы непременно выходить днём на улицу. Он отличается от других — живёт в каком-то своём, застывшем измерении, крайне редко реагируя на раздражители нынешнего мира. И этим вызывает уважение у «молодёжи».
Он и вправду нечасто бывал на мероприятиях вроде вот этого конкурса. И, по правде говоря, в тот день даже толком не понимал, что сподвигло его туда пойти. И даже потом Конрад отчаянно не хотел верить в то, что это судьба так распорядилась, чтобы он встретил наконец того, кто перевернул бы к чертям все его принципы, в том числе и никогда не обращать человека.
Просто каково же было удивление Конрада, когда почти в самом финале концерта, именно в тот момент, в который вампир уже откровенно зевал и клевал носом, на сцену вдруг вышел худенький невысокий мальчик и, зажав плечом старинную скрипку Страдивари и взмахнув смычком, заиграл так, как не умеют в нынешнее время и многие взрослые именитые музыканты. Казалось, что он едва-едва касался струн инструмента, и тот звучал сам по себе, выдавая невероятные ноты. На красивом лице юноши застыло каменное выражение, он прикрывал глаза, пряча взгляд за пушистыми ресницами, и зачем-то плотно-плотно сжимал губы, зала и сидящих в нём людей словно для него не существовало вовсе, будто здесь был только он и скрипка, которая фактически превратилась в часть его.
Барон неожиданно для себя самого залюбовался им и заслушался этим прекрасным исполнением. Даже легонько толкнул в бок локтем сидящего рядом старинного друга, Вальтера, и шёпотом спросил:
— Не знаешь, кто это чудо?
— Понравился? — хмыкнул в ответ Вальтер, сощурив ярко-синие глаза и поправив завитый русый локон, упавший на лицо. — Не верь внешнему впечатлению, Конрад. Это чудо — зло во плоти, много кто из наших уже пытался до него добраться, да не вышло.
— Имя, имя можешь просто сказать, без ёрничанья? — Конрад от напряжения так сжал очередную потрёпанную книжицу, которую держал в руках, что переплёт тихонько хрустнул и едва не раскрошился.
— Дитрих фон Лоэнгрин, — сообщил Вальтер. — Фамилия достаточно известная, слышал небось.
— Лоэнгрин? — вскинул брови Конрад. — Бизнесмен Дион фон Лоэнгрин ему не родственник случайно?
— Отец, — кивнул Вальтер и слегка округлил глаза. — А откуда ты его знаешь? Вроде людьми не интересуешься, что не забываешь при каждом удобном случае продемонстрировать.
— Да имел я когда-то с ним дело… — барон тяжело вздохнул. — Давным-давно, лет, наверное, двадцать назад. Только странно вот. Он уже тогда пожилым казался, сейчас ему, по моим подсчётам, уже за семьдесят, а сын такой юный?
— Так Дитрих младший у него самый, — пояснил Вальтер, складывая руки под грудью. — Папаша-то шалун, у него трое детей, все от разных жён, две дочери и единственный сын. Ну, а как иначе, бизнесмен, да ещё и герцог в десятом поколении, может себе позволить хоть армию наследников содержать. И благоверных он всех трёх похоронил, сейчас вот четвёртый раз женился, но от этого брака у него наследников пока нет. Да и вряд ли будут, сам понимаешь.
— Синяя Борода прямо какой-то, — поморщился Конрад.
— Да не то слово. Про него одно время куча всяких грязных слухов в воздухе витала, в том числе и что его избранницы не сами на тот свет отъехали, будто он им в этом помог хорошенько. Но точно никто, разумеется, не знает, всё на уровне сплетен.
— И ты ещё удивляешься, почему я людьми не интересуюсь. Потому что у них всё, как ты выразился, на уровне сплетен, только и знают, что языками друг о друге чесать, кто в какой раз женился, у кого сколько внебрачных детей, у кого сколько жён и мужей умерло и по какой причине. И ладно бы правду обсуждали, хотя это тоже не очень-то прилично, но все эти разговоры в процессе переходов между людьми такой грязью обрастают, что просто караул. Это отвратительно. Вампиры в этом плане умнее, они ведь предпочитают вообще друг о друге не говорить, каждый сам за себя.
Вальтер фыркнул, а Конрад вновь посмотрел на юношу, продолжавшего играть какую-то классическую мелодию. Дитрих внезапно открыл глаза и метнул в вампира такой взгляд, что того до дрожи пробрало. Но он смог выдержать удар и не отвернулся, внимательно ощупывая юношу глазами, стараясь понять, что в нём так привлекло.
А понимать было и нечего — просто очень уж симпатичный парнишка. Вернее, не симпатичный даже, а именно красивый, прекрасный той холодной и гордой красотой, которая неизменно привлекает к себе чужие взгляды. Фарфоровая, почти как у вампиров, кожа, лукаво прищуренные карие глаза, которые вдруг, когда он посмотрел на барона, начали быстро-быстро темнеть и превратились в чёрные, как дёготь, окружённые длинными густыми ресницами — ах, таким ресницам любая девушка могла позавидовать! — тёмные брови вразлёт, чувственные, капризно и надменно искривлённые губы, чуть вытянутый овал лица, подбородок, похожий на острый угол. Каштановые, слегка рыжеватые длинные волосы, пушистые, находящиеся в каком-то невероятном творческом беспорядке, чёлка, падающая на лоб. Ростом юноша был невелик, он, похоже, едва перерос отметку в сто шестьдесят пять сантиметров, но, скорей всего, ещё вымахает, он ведь подросток. Белая рубашка с расстёгнутым воротником, открывающим красивую вытянутую шею, и слегка ослабленными несколькими пуговицами в районе живота, и низкие чёрные брюки, держащиеся на бёдрах ремнём со здоровенной пряжкой, подчёркивали тонкокостность и худощавость фигуры. Длинные ноги, плоский живот. Особого внимания, определённо, заслуживали и его руки, держащие скрипку — тонкие белые кисти, длинные хрупкие пальцы с такими ногтями, что становилось страшно. Руки музыканта. Он наверняка умеет играть не только на скрипке — такие пальцы больше свойственны пианисту, чем скрипачу.
На вид — совершенно ангельское создание, которое даже мухи обидеть не способно. Но Конрад чуял исходящую от него опасность. И понимал, что это ловушка, рассчитанная на падких на внешность людей. Сердце этого юноши чернее самой тёмной январской ночи. Вот что привлекло барона больше всего.
Вампир усмехнулся. Такое это обычное дело для самого настоящего дьявола — надевать в нужные моменты маску посланника света. И притворяться им так искусно, что тебе поверит кто угодно.
…Конрад решил тогда всё же подойти к нему. Выследил в переполненном холле после концерта и осмелился приблизиться, уже нарушив данное себе самому правило не заговаривать со смертным. Но он не сумел просто уйти. Словно что-то не позволило.
— Вы прекрасно играете, молодой человек. Вам прямая дорога на большую сцену.
Дитрих окинул его равнодушным взглядом. Глаза опять почернели — сплошной зрачок. Почему-то показалось, что он даже разозлился, хотя его красивое, какое-то кукольное лицо оставалось непроницаемым.
— Простите, а я вас знаю? — поинтересовался он.
Голос у юного герцога в одиннадцатом поколении оказался неожиданно глубокий и низкий — приятный баритон. В нём так и играло нотами множество лукавства, скрытые насмешки, необычайное обаяние. Но слышалась и развратность. Тогда барон невольно подумал, что всё равно не до конца оценил глубину его черноты, на теле этого юноши небось уже пробы поставить негде, несмотря на нежный возраст.
— Нет, мы не знакомы. Просто я увидел ваше выступление и решил сказать, чтобы вы не бросали это занятие. Поверьте, вы станете гениальным музыкантом, если продолжите совершенствоваться.
— У меня не стоит такой цели, — спокойно, но весьма конкретно отрезал Дитрих.
— Зачем же вы тогда играете? — изумился Конрад, сложив под грудью руки.
— Затем, что это единственный для меня способ излить душу. Некому, кроме как скрипке или фортепиано.
Юноша сощурил глаза и прижал к себе чехол со старинным инструментом. После чего шумно вздохнул и опустил ресницы.
— Простите. Какое вам дело до моих проблем…
— Очень даже какое. Вас ведь Дитрих зовут, правильно? — Конрад протянул было руку, чтобы тронуть его за плечо, но отдёрнул конечность. У него, как и любого мертвеца, ледяные пальцы, ещё испугается мальчишка, а его нельзя вспугнуть. Хотя, судя по выдержке, его, пожалуй, даже дракон огнедышащий не испугает.
— Откуда вы узнали? — Дитрих медленно осмотрел собеседника с ног до головы и вдруг густо сглотнул. — Вы ведь… Вампир?
Тайный союз вампира и человека был просто немыслим, никто даже подумать о таком не смел. Но, как известно, всё в этой жизни когда-то случается впервые. Даже у вампиров, которые просуществовали несколько веков подряд.
— Почему ты не обратишь меня, если я тебе нравлюсь? Тебе ведь явно нужен компаньон, чтобы разделить вечность. Разве кто-то подойдёт на эту роль лучше, чем я?
Дитрих нежно потирался щекой о плечо Конрада, утыкаясь носом в длинные чёрные волосы. Его горячее дыхание щекотало ледяную белую кожу, заставляя вздрагивать. Вампир вздохнул и, положив ладонь на его затылок, прижал его к себе.
— Я не хочу обращать тебя, Дитрих. Хотя мне, конечно, будет плохо, если ты вдруг пропадёшь из моей жизни, просто уйдёшь или умрёшь.
— И почему ты тогда не хочешь этого сделать? Скажи! — протянул юноша капризно.
— Я тебе объясню. Любой обращённый вампир рано или поздно начинает ненавидеть своего создателя. Независимо от того, что было между ними до обращения. И они, создатель и обращённый им человек, не могут долго пробыть вместе, что бы ни произошло — они рано или поздно разойдутся. Я не хочу, чтобы ты ушёл от меня, Дитрих, — Конрад слегка повернул голову, глядя в большие карие глаза парнишки. — Я слишком долго тебя ждал.
— Но ведь я совсем скоро вырасту и уже не буду для тебя таким привлекательным, — Дитрих медленно хлопнул ресницами. — Моё тело изменится, да и лицо тоже — и что, я сразу перестану быть тебе нужным?
— Меня в тебе не только внешность привлекла, я же тебе говорил.
— И всё равно она не последнюю скрипку сыграла. Наверняка, будь я страшным, щекастым, с прыщавой мордой и кривыми зубами, ты бы меня не выделил, — Дитрих поджал губы.
— Правильно, не выделил бы, — Конрад поморщился. Эта почти что ругань со стороны воспитанного и спокойного Дитриха больно ударила по ушам.
— И чего ты тогда огород городишь? По-моему, сам уже не можешь понять, чего хочешь.
Фыркнув, Дитрих слегка поёрзал на коленях вампира, упираясь ступнями в мягкую обивку дивана, и уставился в окно. Сейчас, поздним вечером, шторы были раздёрнуты, и в мрачноватом свете фонаря можно было отчётливо видеть стену дождя, которая лилась с чёрного неба. Крупные косые капли то и дело громко ударялись в стекло.
— Пожалуй, домой я сегодня не пойду, — усмехнувшись, протянул Дитрих и, игриво блеснув глазами, глянул на Конрада. — Не прогонишь ведь?
— Куда я тебя в такой дождь прогоню. Даже если бы хотел — не смог бы, — покачал головой Конрад. — Тем более, похоже, кое-кто опять с семьёй поссорился.
Дитрих надулся, как мышь на крупу.
— Откуда?
— Носом чую. Так, кажется, люди говорят, упоминая свою интуицию? — Конрад провёл ладонью по его щеке, уцепив мягкую прядку рыжеватых волос, накручивая её на кончик пальца.
— Нет. Ты мои мысли читаешь и бессовестно ещё пытаешься это скрыть, — угрюмо заявил юноша, скрестив руки на груди. Его карие радужные оболочки резко почернели — Конрад уже уяснил, что это показатель сильной злобы, которую хладнокровный Дитрих еле держит и которая буквально его душит изнутри. Ему достались удивительные глаза. Да только вот они затянуты холодной и жестокой коркой льда, которую не растопят никакие пылкие чувства. Впрочем, и нет их, чувств, их попросту не может существовать у человека без сердца; физически-то оно у Дитриха присутствует, бьётся в груди, там же, где у нормальных людей, но в качестве хранилища для эмоций он им совсем не пользуется, они ему чужды, и он совершенно доволен таким положением вещей. Пожалуй, по-настоящему счастливым может быть лишь тот человек, который не способен любить никого, кроме себя самого.
Конрад хорошо знал, что эгоистичный, до крайности избалованный Дитрих терпеть не может своих родных и только обрадовался бы, если бы он исчезли из его жизни. Отец, по его мнению — старый пердун, которого постоянно чёрт в рёбра пинает, ему пора бы уже в могилу заползти и прикрыться каменной плитой, а он всё слюни на девчонок, даже во внучки ему не годящихся по возрасту, пускает, сёстры — полные дуры, что одна, помешанная на женихах, что вторая, настоящий книжный червь, а мачеха — молодая расчётливая стерва, решившая за счёт замужества с мумией своё положение, как финансовое, так и в обществе, поправить. И она, пользуясь, что старый герцог смотрит ей в рот, тщательно старалась рассорить его с детьми. А в случае с Дитрихом оборотистой дамочке даже и трудиться особо не приходилось — Дион не любил младшего ребёнка, он побаивался сына, Дитрих, который с детства отличался умением всё хорошо видеть, слышать и делать правильные выводы о том, что ему знать не следовало, иной раз своими размышлениями вводил его в ступор. К тому же, он слишком сильно напоминал свою мать, как внешне, так и этим бесящим отца хладнокровием и умением думать. Нет, Дион не ненавидел мальчика откровенно, Дитриха никогда никто не бил, не унижал, он жил в красивой комнате в огромном отцовском поместье, в окружении игрушек, носил роскошную, сшитую на заказ ведущими модельерами одежду, учился музыке и хорошим манерам, у него было всё, о чём только мог мечтать ребёнок — но отец старался как можно меньше контактировать с единственным сыном, им с самого детства занимались профессиональные гувернантки. Юноша попросту не знал, что такое элементарный поцелуй на ночь или совместные прогулки с папой. И до недавнего времени его всё устраивало, Дитрих никогда не нуждался остро в человеческом обществе вокруг себя. Но потом возле отца появилась Мадлен, молодая, красивая, весьма оборотистая и наглая женщина; ей удалось прибрать стареющего ловеласа к рукам, и в конце концов он на ней женился. Сначала Мадлен вроде как вполне искренне старалась заменить подросшим детям мать, и с дочерьми мужа она довольно быстро нашла общий язык, а с Дитрихом хороших отношений не получилось, мачеху быстро стала раздражать манера мальчика тихо сидеть в комнате в обнимку со скрипкой или фортепиано, часами напролёт разучивать разные мелодии и не интересоваться больше толком ничем, не таким ей виделся сын, даже и приёмный. И в доме резко накалилась обстановка. Мадлен стала потихоньку науськивать герцога против мальчика, причём манипулировала умело, прикидываясь заботливой, приговаривала, что такое поведение может свидетельствовать о серьёзных психических отклонениях, что парнишке, возможно, нужна помощь психотерапевта, предлагала отправить его в специализированную закрытую школу для таких детей. И Дитрих понимал, что рано или поздно она доконает отца, тот, и так с подозрением относящийся к единственному сыну, пойдёт ва-банк, и юноша очутится в какой-нибудь школе казарменного типа. Но Дитрих был умён, в перепалки с мачехой он не влезал, просто стал стараться как можно реже бывать в родном поместье, забегал туда лишь переночевать, да и то, делал это так, что его никто не замечал, тихонько поздним вечером проскальзывал в комнату, а ранним утром, когда вся семья ещё спала, едва на небе появлялась первая светлая полоска, опять убегал прочь. Уж что-что, а притворяться собственной тенью Дитрих умел на «ура». А иногда он и вовсе не приходил домой, оставаясь на ночь у Конрада.
— Что на этот раз? Мадлен объявила тебя больным аутизмом?
Конрад тяжело вздохнул и стал осторожно гладить его по волосам; Дитрих вздрогнул, он всё ещё не привык к тому, какие холодные у вампира ладони, трудно было с этим свыкнуться.
— Хуже. Называет шизофреником с манией величия, — Дитрих презрительно фыркнул. — Дура. Шизофрению хорошо видно, если сделать снимок головы.
— Ну так вот и пусть ведёт тебя ко врачу, раз она так уверена в твоём безумии.
— Пусть попробует, — процедил сквозь зубы Дитрих. — Буду я ещё унижаться перед этой тварью, я и без того знаю, что никакой шизофрении у меня нет.
— Странный ты, Дитрих. Я бы на твоём месте не упускал такую прекрасную возможность посадить мадам в глубокую лужу, — протянул Конрад.
— Ни за что. Это унизительно, — сморщился Дитрих, сверкнув чёрными глазами.
Вампир только пожал плечами и стал накручивать на палец прядь мягких тёмных волос. Что поделать — ход мыслей этого мальчишки никогда не поддавался никаким расшифровкам.
Шеи как пушистая кошка коснулась — Дитрих приник к мужчине, уткнувшись макушкой в подбородок. Опять согнул ноги, худые острые коленки, обтянутые чёрными брюками, оказались в нескольких сантиметрах от лица; нащупал запястье тонкими пальцами, сжал его.
— Конрад…
— М? — отозвался Конрад, зарывшись лицом в его волосы и прикрыв глаза. Сладкий аромат такого нежного, тоненького аристократичного тела кружил древнему существу голову, он уже и сам, без просьб Дитриха, был на грани того, чтобы отступить от своих многовековых принципов и обратить человека в вампира. Конраду просто не хотелось отпускать мальчишку, не хотелось расставаться с ним даже в мыслях, и невыносимо было лишний раз подумать о том, что если не привязать его к себе сейчас, то совсем скоро он повзрослеет и может запросто перейти в чьи-то чужие руки.
— Если тебе хочется моей крови, я не имею ничего против… — Дитрих чуть отстранился от него и, наклонив в сторону голову, отвёл в сторону длинные пряди рыжевато-каштановых волос. У Конрада при виде его обнажившейся шеи с бьющимися под тонкой бледной кожицей венами, в которых пульсировала кровь, перехватило дыхание; он отшатнулся, прикусывая острыми клыками нижнюю губу и разглядывая «подношение» тёмными глазами, в которых мгновенно загорелась жадность.
— Тебе ведь вовсе не обязательно при этом делать меня вампиром, если ты не хочешь, правда? — Дитрих ядовито улыбнулся. — Есть ведь возможность выпить крови так, чтобы не поставить меня на грань жизни и смерти?
— Да прекрати ты меня дразнить, — прошипел Конрад, налившись синевой и дрожа. — Ты понятия не имеешь, с чем шутишь, Дитрих.
Юноша пододвинулся к нему поближе, так, что его горло очутилось почти вплотную к губам Конрада. Пальцы с длинными ногтями ухватились за слегка вытянутый острый подбородок и сильно дёрнули; прежде чем Дитрих успел сообразить, что происходит, и протестующе пискнуть, как губы легко, почти невесомо соединились.
Этот поцелуй, ставший для него первым в жизни, сильно отдавал привкусом крови. Тело сразу же пронзила мелкая дрожь, пальцы невольно вцепились в широкие плечи вампира, сжимая ткань шёлковой белой рубашки, а бледные щёки залила розовая краска. Конрад буквально сцеловал с его рта язвительную усмешку, одной рукой крепко обхватив за талию и притянув к себе, а другой нащупав его сердце. Ритм ударов был поразительным, стучало оно, как одержимое, казалось, что вот-вот проломит узкую грудную клетку и вылетит наружу. Слегка пришедший в себя Дитрих уже смелее обнял его в ответ, не оставляя между ними и миллиметра. Разорвать прикосновение губ он не позволил, почти яростно целуя в ответ, опустив длинные пушистые ресницы и почти полностью погрузившись в свои ощущения, пока что новые и очень непривычные. Конрад тем временем углубил поцелуй, запуская внутрь шершавый язык и проворно лаская им нёбо и белоснежную эмаль зубов. По коже юноши пробежалась стайка мурашек. Обычный, казалось бы, поцелуй, хотя и первый; но не такой, как у других ребят — ведь его целует вампир, а значит, это не может быть обыкновенный поцелуй в любом случае. Это бьющие ключом и прямо по голове чуждые ему сильные эмоции, огонь в груди, дурманящий наркотик по венам вместо крови.
Похоже, Дитрих сегодня наконец-то получил ответ на извечный вопрос — что же между ними такое на самом деле? Потому что это вроде как и любовью-то назвать было нельзя, скорее просто какая-то болезненная привязанность, причём односторонняя. Дитрих искренне полагал, что Конрад выбрал именно его потому, что иначе просто быть не могло, потому, что юноша сверкал ярче всех остальных на том концерте, как красотой, так и своей игрой на скрипке, он был там как тигр в окружении разукрашенных бездарных куриц, понятно, что взгляд древнего вампира мог привлечь только он. Высокомерному избалованному юноше, считавшему всех вокруг себя мусором, даже в голову не приходило, что вампир мог заинтересоваться им лишь как будущим ужином. Однако этого и не произошло, Конраду ведь нет необходимости охотиться каждую ночь, чем старше вампир, тем меньше он нуждается в крови, и Прародители могут годами обходиться без жертв. Хотя отрицать того, что рядом с Конрадом ему комфортней всего, что вампир понимает его так, как не понимает никто, Дитрих тоже не мог, сам он едва ли был способен со всей уверенностью заявить, что будет очень страдать, если Конрад пропадёт из его жизни. Дитрих был лишён чувства привязанности как такового. Но сейчас, вот в этот конкретный момент, весь его мир вдруг словно взорвался, рассыпавшись миллиардами мелких, ставших чёрно-белыми осколков. Все убеждения распались в кучу праха. Всё, во что юноша верил, показалось глупыми и ненужными иллюзиями, давящими, как опухоль, на мозг. И в голове забилась лишь одна испуганная мысль: если Конрад не дрогнет и не сделает его вампиром, то Дитрих и вправду совсем скоро потеряет для него всю свою привлекательность. Он ведь взрослеет, и быстро; ещё чуть-чуть, и у него огрубеет голос, пропадёт красивая юношеская хрупкость, черты лица станут более крупными, пальцы прекратят быть такими тонкими и длинными. Он станет обычным. И явно не тем, кого захочет иметь возле себя Прародитель.
— Знаешь, я не понимал разговоров других вампиров, пока не встретил тебя, — прошептал Конрад, отлепившись от его рта и внимательно глядя в лицо. Тёмные глаза сейчас напоминали глубокие омуты — смотреть в них даже опасно, не успеешь залюбоваться, как тебя окончательно и бесповоротно в них затянет. — А сейчас до меня, похоже, дошло.
— А?.. — растерянно протянул покрасневший Дитрих, хлопая помутневшими карими глазами.
— Ты так прекрасен для меня лишь потому, что смертен, Дитрих, — задумчиво протянул Конрад, едва уловимо проводя по его щеке подушечками пальцев. — Вся эта твоя бренность… Твой краткий век, который пролетит так быстро, что ты и сам не успеешь этого заметить… Твоя уверенность в том, что у тебя ещё много времени впереди… Сердце, которое, как вы, люди, уверяете, хрупко, словно стекло, и запросто может разбиться от одного неосторожного движения… — он слегка наклонил набок голову, и Дитрих, сглотнув, прикусил губу. — …Всё это сейчас кажется мне самым ценным из того, что я знаю в собственной жизни.
— Поэтому ты не хочешь делать меня вампиром, — чуть слышно проговорил юноша. — Дело вовсе не в том, что любой новорожденный вампир начинает рано или поздно ненавидеть своего создателя.
Он опять прижался к барону, согнувшись в комочек и обхватив руками его шею. Пальцами он легонько теребил поднятый воротник-стойку, подвязанный чёрным атласным галстуком.
Вот сейчас Конрад и вправду выглядел как сверхъестественное существо. Эта гладкая кожа, белая и гладкая, как мрамор, тёмные, но при этом испускающие какое-то невероятное сияние большие ясные глаза, мягкие чёрные волосы, уже не уложенные тщательно и просто в беспорядке рассыпанные по плечам — такой он неземной, прекрасный в своём мрачном великолепии. Ещё тогда, на концерте, не догадавшись в первый момент, в чём дело, Дитрих мог точно сказать самому себе, что никогда ранее не встречал такого красивого человека.
Пытаясь подавить фонтаном нахлынувшие на него эмоции, Дитрих опять припал к его рту, да так резко, что они довольно сильно стукнулись зубами. И уже почти не противился, когда его голову запрокинули назад, а в шею вдруг впились зубы; клыки, края которых, казалось, были острее ножей, с лёгкостью вспороли мягкую кожу, по ней потекли две тоненькие горячие струйки. Юноша тихонько охнул от боли, но не отстранился, понимая, что отступать уже некуда, наоборот — пододвинулся ещё ближе, выгнулся так, чтобы Конраду было удобнее высасывать из получившихся ранок кровь. Он пил с наслаждением, жадно, так, как уставший, замученный долгим переходом по пустыне путник прихлёбывает воду из найденного наконец холодного родника.
Минута. Две. Дитрих слабел, он чувствовал, как руки и ноги потихоньку становятся мягкими, словно ватные, и прекращают его слушаться. Приоткрытые пухлые губы стали синюшными, как и длинные ногти; сердце в груди колотилось, как запертая в клетке и рвущаяся из неё освободиться птица, юноше казалось, что каждый удар эхом отдаётся в голове.
— Ох-х-х… — Дитрих всхлипнул, закатив глаза. Он обмяк в держащих его сильных холодных руках, свесив кисть с плеча вампира и уронив набок растрёпанную голову. Он уже еле дышал, ощущения были такие, словно ещё одна капля — и он умрёт. — Х-хватит, Ко… Конрад… — едва слышно взмолился парнишка.
— Успокойся. Досуха я тебя не выпью. В моих интересах оставить тебя в живых, — хмыкнул вампир, оторвавшись от своего занятия. — Что, нравится? Готов мне каждый раз вот так шею подставлять, когда захочется?
Сквозь внезапно накативший в голову туман Дитрих едва почувствовал, как Конрад встаёт с дивана и бережно подхватывает юношу на руки. Безвольно висящий в его объятиях, откинувшись назад и согнув в коленях ноги, с рассыпавшимися по бледному лицу длинными волосами и закрытыми глазами — Дитрих казался сломанной фарфоровой куклой. Он даже не пошевелился, когда его уложили на кровать, ощутил лишь, как тело вдруг словно утонуло в чём-то холодном, необычайно скользком и мягком, и, слегка разомкнув веки, из-под длинных пушистых ресниц увидел тень нависшего над ним вампира.
Дитрих слабо улыбнулся.
— Я так понимаю, наши отношения перешли на следующую стадию?.. А я думал, что вампиров секс на интересует…
— Почему же, интересует. Просто мы не зациклены на нём, как некоторые люди. Понимаем, что в этой жизни есть вещи, которые приносят куда больше удовольствия.
Конрад ухмыльнулся, прижавшись на мгновение лбом к его лбу. Почувствовал выступившую на коже влагу; Дитриху было явно жарко — весь распалившийся, с пламенеющими щеками, он тяжело, с хрипом дышал через рот, узкая грудная клетка высоко вздымалась и опускалась обратно.
— И я могу сказать, что ты сейчас выглядишь, как мечта педофила.
— Я выгляжу, как мечта любого, — почти простонал Дитрих, высунув кончик языка и хитро прищурив глаза. — И что, хочешь сказать, что ты сейчас ведёшь себя не как педофил? Я ведь несовершеннолетний.
— Я не могу ждать твоего совершеннолетия, это будет слишком долго и скучно. И… — Конрад наклонился ещё ближе к нему, почти касаясь приоткрытых губ. — …Я хочу пометить тебя, чтобы другие вампиры даже смотреть на тебя не смели.
— А что, у тебя есть конкуренты? — усмехнулся краешком рта Дитрих и изогнулся, бросая на вампира томные взгляды. — Хотя, ничего удивительного. Я достоин приковывать к себе чужие взгляды, неважно, людей или бессмертных. Я ведь прекрасен, разве нет?
— Сама скромность, — хмыкнул Конрад. — Но это правда, ты прекрасен. И когда я впервые тебя увидел — конкуренты были.
Короткий поцелуй — и спустя секунду юноша уже легонько подёргивался и извивался, пока его довольно грубо раздевали. Рубашка и брюки почти сразу оказались неаккуратной грудой лежащими на полу, и Конрад жадно разглядывал лежащего под ним юношу.
— Нет… Не смотри… Туда…
Интересно было наблюдать, как всегда холодный, выдержанный Дитрих лишается разом всего своего самообладания, впервые оказавшись в подобной ситуации. Дитрих стеснялся своего обнажённого тела, краснел, прикрывал глаза и хватал ртом воздух, боясь лишний раз поглядеть на вампира.
Конрад перехватил его запястья и придавил их к подушкам. Попытавшись в первый момент слабо противиться, Дитрих быстро отбросил эти поползновения и постарался расслабиться, шумно выдохнув и опустив ресницы; раскинулся на холодном скользком шёлке, глядя на любовника из-под растрепавшейся длинной чёлки хитро поблёскивающими карими глазами. Слегка повернул в сторону голову, показав всё ещё кровоточащий след от укуса. Несколько тёмно-красных глубоких ранок по кругу, они казались просто пронзительно яркими, буквально били в глаза на фоне бледности кожи.
На горле Конрада трепыхнулся сильно выступающий кадык. Он явно изо всех сил постарался не показать, что отнюдь не утолил свою жажду. Нельзя, нельзя, надо держать себя в руках. Он и так почти полностью опустошил мальчишку, если опять впиться в него, он и погибнуть может.
— Что? Не хочешь? — протянул, словно змей-искуситель, Дитрих, сощурившись и сведя вместе коленки.
— Хочу. Но у меня вовсе нет желания тебя убить. А это обязательно случится, если я продолжу пить твою кровь.
Дитрих застонал, когда по шее прошёлся шершавый язык, устраняя мелкие капельки и уже подсохшую корку свернувшейся крови. Плотоядно облизав бледные губы, Конрад ухватил его за плечо и резко дёрнул, легко перевернув на живот. Приподнял слегка за бёдра, придерживая ледяной ладонью за живот, в котором всё так и сжалось в тугой клубок, с одной стороны, яростно отвергавший всё происходящее, а с другой, моливший о продолжении.
— Ты и впрямь жутко испорченный ребёнок, Дитрих.
— Я не испорченный, — прошептал юноша, вскинув голову и посильнее уперевшись в скользкие подушки руками. — Я идеальный.
— Ну да, конечно. Если не знать тебя близко, то да, сойдёшь за идеального.
Пальцы, ухватившись за его шею, довольно сильно надавили на область под кадыком, заставив раскашляться, из ранки вылилось ещё несколько капель крови. Конрад ловко поймал их кончиком языка и прижался к юноше, проходясь по его коже едва уловимыми поцелуями. Начав от макушки, на мгновение зарывшись носом в густые рыжеватые волосы, он стал медленно спускаться вниз, касаясь губами затылка, плеч, остро выпирающих лопаток, стараясь обвести кончиком языка контуры каждого отчётливо проступающего позвонка. Одновременно он властно водил ладонями по груди, то слегка надавливая на живот, то сильно зажимая пальцами соски. Дыхание Дитриха сбилось окончательно; издав какой-то непонятный звук, то ли сдавленный хрип, то ли всхлип, он выгнулся, подставляясь под прикосновения вампира. Он весь дрожал, несмотря на то, что ему было невыносимо жарко.
— Я сделаю тебя вампиром, Дитрих. Сделаю… Я не перенесу даже мыслей о том, что кто-то ещё будет притрагиваться к тебе таким образом. Ты мой, ты только мой… — вампир жадно шептал в ухо, прихватывая за мочку острыми клыками.
…Дитрих выгнулся и до скрипа стиснул зубы от боли, когда Конрад медленно, но довольно резко вошёл в него. Поморщился, закидывая назад руки и сжимая ими скользкую подушку. Длинные рыжеватые волосы рассыпались по тёмным простыням; а карие глаза словно заволокло изнутри густым дымом, настолько мутными они казались. Конраду нравилось наблюдать за ним — видеть, как бессердечный, злобный мальчишка окончательно теряет всё своё бесценное хладнокровие, как он изо всех сил сжимает идеально ровные белые зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, как дрожат его длинные, почти до половины закрывшие щёки влажные ресницы, было для вампира бесценным. Он хотел запомнить юношу именно таким, хотел знать, что тот всё же способен хоть на какие-то эмоции, если его умело до этого довести. Конраду казалось, что он на себе чувствует всю ту боль, что доставляет Дитриху, она словно перетекала из тела юноши в его собственное и начинала струиться по венам. Давно он уже такого не испытывал. Да и не факт, что испытывал вообще.
Не выдерживая, Дитрих едва-едва подался бёдрами назад, вырвав у вампира глубокий протяжный стон, а у себя, Конрад был почти уверен в этом, острую вспышку боли; он увидел, как потемнели карие глаза юноши, превратившись в чёрные, как заблестели мелкие слезинки на его ресницах. Дитрих приподнял дрожащие руки, обнимая его за шею, зарываясь пальцами в растрепавшиеся чёрные волосы, потянулся за поцелуем. Выступившие на его покусанных губах капли крови как огнём опалили — Конрад ответил не менее жадно и вновь завалил его на спину.
— Глупый… Не спеши так, — тихонько, со смехом прошептал вампир, уткнувшись носом в его щёку.
— Не жди, Конрад… Двигайся, умоляю… Ты же не хочешь, чтобы я сошёл с ума, правда? — простонал Дитрих, сжав коленями его бёдра и сверкая глазами из-под длинной растрепавшейся чёлки. Его волосы и раньше всегда были в каком-то художественном беспорядке, возможно, раньше это являлось работой дорогих стилистов. Но сейчас, встрёпанный, раскрасневшийся, весь мокрый от пота, с покусанными до крови губами и мутными от слёз глазами — Дитрих казался Конраду ещё более прекрасным, чем обычно, наверное, потому, что выглядел наконец по-настоящему живым и наполненным эмоциями. Похоже, боль от проникновения слегка отрезвила его, хотя он и хорохорится изо всех сил, стараясь не растерять былой гордости — вон как морщится, ойкает при каждом движении, царапает спину длинными ногтями.
Оказывается, чтобы увидеть его скрытую сущность, надо было завалить его в постель. Только и всего.
— Да уж, этого бы не хотелось. Ты и без того ненормальный.
Конрад уже и сам был почти не в состоянии дальше медлить. Они оба на пределе, это и так понятно. Выйдя на пару миллиметров, он плавным движением вновь подался вперёд. Прикрыв от наслаждения глаза, он прикусил губу острыми клыками. Пары минут хватило обоим, чтобы привыкнуть к такой безумной близости; Дитрих — к тому, что он целиком и полностью в руках вампира и невольно подчиняется ему, а Конрад — к тому, какую власть он наконец заимел над непокорным мальчишкой. Толчки уже перешли на размеренный темп. Дитрих стонал при каждом движении, его голова моталась по подушкам, чудесные рыжеватые волосы рассыпались по тёмной шёлковой наволочке, пара прядок прилипла к вискам.
— Смотри на меня, Дитрих!
Юноша распахнул глубоко-чёрные, как антрацит, глаза, туманные и наполненные желанием. Вгляделся в лицо вампира, приподнялся на локте, опять припадая ко рту поцелуем. Так нетерпеливо, жадно, восхитительно… И так сладко. Так хорошо. И неимоверно превосходно, ощущать себя одним целым с существом, которого по-настоящему любишь, которым желаешь обладать…