Under The Sun

У Мин Юнги вообще-то херовая жизнь. Нет, правда. И это не из разряда «безответная любовь» или «кроссовки порвались». Он сейчас сидит на остановке около круглосуточной забегаловки и смотрит на огромные капли дождя, которые херачат грёбанных три часа без перерыва. У него в сумке пара маек и старая потёртая кепка, а в кармане едва ли наскребётся тысяча вон. Ему некуда идти, и дряблая грязная скамейка сейчас его единственное пристанище. У Мин Юнги вообще-то херовая жизнь. Уж точно не из разряда «на автобус опоздал» или «сигареты закончились». Его выперли из универа, потому что он не посещал занятия. Он работал в затхлых клубах диджеем и наутро просто не мог проснуться и заставить себя сходить хотя бы на одну пару. Его мачеха ускакала с новым хахалем в какие-то далёкие дали, оставив ему огромные долги. С работы попёрли, потому что отморозки преследуют его, пытаясь вернуть деньги. Его сегодня из квартиры выгнали из-за тех же отморозков, которые подъезд угрозами расписывали. У Мин Юнги херовая жизнь. У него мобильник сел, а зарядить негде. А если посчастливится найти местечко с розетками — ему звонить-то некому. У него друзей из-за дрянного характера не осталось, даже девушка дала заднюю, когда с работой рассчитали. У него денег не хватит даже на пачку сигарет, что уж говорить про ночлег? Ещё и этот нескончаемый дурацкий ливень. Середина августа, а холодный ветер продирает до косточек, и пахнет, почему-то, октябрём. — У тебя не найдётся тысячу вон по пятьсот разменять? — раздаётся откуда-то сбоку, и Юнги поворачивает голову. Огромный жёлтый диск ослепляет на секунду, но быстро исчезает. То, что казалось «диском», на самом деле лишь зонт, а незнакомый парень присаживается рядом и смотрит узкими глазами на Мина, задавая ими тот же вопрос. — Нет. — Может, есть разменять по двести? — Юнги не нравятся настырные парни. Не нравятся те, кто задают много вопросов и в особенности те, которые улыбаются так ярко и широко. Будто бы в этом мире всё хорошо, а у Мин Юнги ни разу не херовая жизнь. — Нет. — У тебя что-то случилось плохое? — обеспокоенно спрашивает парень напротив, делая соответствующее лицо. У этого парня волосы выжжены почти в цвет зонтика, брови сведены к переносице, и голос хриплый и немного приглушённый из-за дождя. — Нет. — Ты умеешь говорить что-нибудь кроме «нет»? Ну, там, слова в смысле. Типа «Да, мне херово. Мне негде жить» или «Пошёл на хер, чего пристал?» Юнги смотрит затравленно немного и не понимает толком, что происходит. Парень рядом придвигается и толкается своим плечом в плечо Мина. Его ноги болтаются в воздухе в разные стороны. Он смотрит на Юнги почти насквозь и улыбается одной из тех улыбок, которые так не нравятся Юнги. Потому что ему действительно хочется поверить в то, что мир не так ужасен, в особенности его собственная жизнь. — Смотри, как красиво! — воодушевлённо произносит парень, указывая пальцем перед собой. Мин поворачивает голову и видит это. Впервые: дождь прекратился, а небо окрасилось в голубо-фиолетовый. Огромное яркое солнце освещает силуэты многоэтажек — свежо, ясно и…действительно красиво. Что-то холодное и солёное потекло по щекам, и Юнги поздно осознал, что это слёзы. В детстве мачеха всегда ему говорила: «Заткнись уже, перестань реветь»; в школе повторяли: «Не плачь»; а тут вдруг его прижимают к тёплой груди, мягко и почти невесомо ерошат волосы и тихо шепчут: «Поплачь немного. Все так делают, когда плохо». Да, это говорит ему незнакомец, да, это странный парень. Зато безумно тёплый, и рядом всё равно никого больше нет. Юнги не помнит точно, сколько плачет, но глаза сильно опухают, и становится намного легче. Будто бы он вернулся в то время, когда был ещё совсем маленьким, и мама ласково прижимала его к груди, поглаживая по волосам. Прямо, как сейчас. Почему-то сердце пропускает несколько судорожных ударов и замирает на несколько секунд. — Меня, кстати, Чон Хосок зовут. Я живу здесь недалеко, — сиплый голос проникает куда-то вглубь и приятно оседает где-то внутри. Мин Юнги впервые за долгое время отпускает. Действительно отпускает без всяких «но». Вдруг становится вообще всё равно, что будет завтра. Просто сейчас хорошо, тепло. Сейчас кто-то есть рядом. Пусть даже этот странный индивидуум Хосок, или как там его? — Мин Юнги, — сухое представление вызывает, однако, бурную реакцию. — О, так ты всё-таки умеешь говорить что-то, кроме «нет». Это хорошо, — и снова обнадёживающая улыбка, раздирающая на кусочки. Но не успевает Юнги что-нибудь съязвить, как слышит: — Не хочешь пожить у меня несколько дней? Я тут гулял в дождь, потому что одному в квартире страшно. Ну, там, типа монстры всякие, понимаешь? В общем, этот Хосок вполне может оказаться каким-нибудь серийным маньяком-убийцей, а если учитывать его безумную улыбку, то ещё и полным психом. Но Юнги впервые в своей жизни говорит «Да» и кивает в придачу, потому что ему в принципе то терять нечего, и хуже уже явно не будет. Хосок аккуратно берёт Мина за тонкую кисть, раскрывает большой жёлтый зонтик, который Юнги кажется огромным жарким солнцем, и ведёт, по его ощущениям, в совершенно новую жизнь. А потом, когда эти самые «несколько дней» затягиваются в несколько недель, а потом месяцев, Юнги понимает, что иногда всё же стоит говорить «Да». Даже не так. Он теперь всегда говорит «Да», что бы Хосок не предложил. А предлагает он порой что-то действительно странное, дикое и нелепое. Но Юнги даже это в нём нравится.