Under The Sun

Хосок просыпается от ярких лучей полуденного летнего солнца, что яро пробиваются сквозь тонкие светлые шторы. В голове похмельный бардак. Скомканные воспоминания обломками не складываются в полноценную картинку в голове, а правая рука, наверное, отнялась, потому что альфа её совсем не чувствует. Он медленно поворачивает голову, будто она вот-вот расколется на две части, а потом застывает на полувдохе, боясь моргнуть, чтобы, не дай бог, не спугнуть сладкое наваждение. На его руке мило посапывает Чонгук. Чон, мать его, Чонгук — самый шикарный омега из всех, кого он когда-либо встречал. Человек, к которому даже прикоснуться со скрытыми намерениями Хосок никогда не решался, потому что это же всё ещё его донсен, который, кажется, не воспринимает альфу всерьёз. Чонгуку восемнадцать, и он пахнет солёной водой пусанского моря, где провёл своё детство. А Хосоку двадцать два, и он по уши влюблён в него, поэтому, пожалуйста, пусть Чонгук поспит ещё немного на его онемевшей руке. Чон с особой тщательностью рассматривает уже заученные наизусть черты лица. Подрагивающие длинные прямые ресницы, отбрасывающие незамысловатые тени на светлую мягкую кожу щёк, ровный нос, приоткрытые губы, которые так и манит поцеловать. Мерное дыхание и спутанные тёмные волосы, в которые хочется уткнуться носом на несколько часов. Выступающие венки на шее, неглубокая впадинка между выразительными ключицами, большая ладонь на хосоковой груди, считывающая сверхзвуковое биение его сердца. И несколько вчерашних поцелуев, расцветших фиалками на чувствительной коже. Господи, ещё немного, совсем чуть-чуть, пусть Чонгук поспит так ещё немного. Большего не нужно. И как это чудо оказалось в хосоковой постели? Альфа без особого труда вспоминает вчерашний вечер, даже несмотря на раскалывающуюся голову. День рождения общего друга. Тэхён приносит много алкоголя, Намджун проигрывает какое-то глупое желание Чимину. Тот прыгает вокруг альфы потом целый вечер и подозрительно щурит глаза. Юнги курит крепкие сигареты одну за другой, а потом смывается куда-то от «преследующего меня» Сокджина. Чонгук для виду пьёт совсем немного, на деле же приканчивает уже вторую бутылку соджу и, «эй, только не смешивай, окей?» Хосок сам пропускает только несколько бокалов холодного пива, и хмелеет лишь немного, потому что он ведь хороший хён, а за Чонгуком нужен глаз да глаз. Такая омега растёт. На единоборства ходит, пресс круче, чем у любого альфы. Умом не обделён, талантами тоже. И милым может быть, и дерзким. Глаза как два подводных матово-чёрных камня, и этот головокружительный запах морской соли. И, боже, Хосок уже завидует альфе, которого выберет Чонгук. То, что Хосок очень сильно любит Чонгука, значения не имеет ровным счётом никакого, потому что омега смотрит на него, как на хёна, и относится почти как старшему брату. Доверяет. Он ведь знаком с Чонгуком, когда тому едва четырнадцать исполнилось. Соседи по этажу. Двери совсем рядом. Родители Чонгука чуть ли не как к сыну к нему относятся. Да он в первую течку Чонгука со школы его на спине до дома тащил, пока тот выл тихонько и потом обливался, цепляясь тонкими пальцами за открытую шею Хосока, обжигая, выдыхая прямо в ухо. У Хосока тогда чуть сердце не остановилось. В штанах каменный стояк был, голова кружилась, а дурманящий запах забивал поры. Как он тогда пережил тот день, альфа до сих пор не знает. Кажется, тогда он даже сквозь стены чуял этот невероятный запах и слышал эфемерные завывания младшего прямо в ухо. Так что да, он с Чонгуком больше как семья, так что взаимности ждать не приходится. Да Хосок особо и не рассчитывает. Хорошо, что рядом быть может, защитить, если что, помочь, подбодрить, видеть его улыбку, изредка чувствовать тёплые объятия и звонкий смех. Этого достаточно. Просто вот так находиться рядом. Но сегодня что-то кардинально идёт не так, потому что Чонгук слишком задумчивый, и херачит выпивку как не в себя, а ещё смотрит странно. А Тэхён громко ставит перед фактом, что все они едут в клуб и это даже не обсуждается. А там дела идут ещё хуже. Потому что Чонгук раскрасневшийся весь; в мокрой, прилипающей к телу футболке; с дымкой в глазах, неровными движениями и красными щеками. Пьяный в доску. Виснет на Хосоке и еле выговаривает: — Хён, мне плохо. Отвези меня домой. Альфа выполняет просьбу младшего, наспех прощается с Тэхёном (потому что только его смог выловить в толпе) и предупреждает, что они уходят. У самого Хосока уже полная трезвость внутри, а прохладный воздух только больше помогает прийти в себя. Такси приезжает через восемь минут, а Чонгука ещё больше развозит на свежем воздухе. Он липнет к Хосоку всем телом, шепчет что-то неразборчивое и трогает его грудь через рубашку. У альфы пятна перед глазами и ещё стояк, с которым становится вдвойне неудобно. И, господи, лишь бы у Хосока хватило выдержки ещё хотя бы на полчаса, чтобы уложить спать омегу и пойти справляться со своей проблемой при помощи рук. Но, видимо, сегодня бог его не слышит, потому что приставания со стороны омеги не прекращаются ни в такси, ни в квартире Хосока. Серьёзно, что на него нашло? У Хосока самообладание по швам трещит, и он, честно, слышит этот звук чонгуковым шёпотом «Хён».

Хён. Хён.

— Серьёзно, Чонгук. Это уже не смешно. Отпусти меня, — альфа пытается вырваться из крепкой хватки Чонгука. — Ты просто перепил, завтра пожалеешь об этом. Завтра будет стыдно. Стыдно завтра будет только Хосоку. Потому что руки уже дрожат, безумно хочется прикоснуться. По-эгоистичному хочется воспользоваться ситуацией, беззащитностью Чонгука, оправдывая себя тем, что омега первым полез. Но Хосок всё ещё хороший хён, хороший… — Хён, мм, хён… Хосок целует Чонгука сразу глубоко и мокро, переплетая языки в такт одной им ведомой мелодии. А дальше всё только хуже. Хосоковы ладони на влажной спине Чонгука, вдавливающие позвонки. Стоны, пальцы, спутанные волосы. Мятые простыни. Громко. Согнутые колени. Глубже. До вздутых на шее вен. Больше. Хосок входит как-то слишком легко и в голове только яростная мысль, что он у Чонгука не первый. С кем тогда? Неужели Хосок не доглядел? — Хён… ещё… Срывает крышу. Быстрый темп. Придвинуться ближе, впитать солёную влагу с шелковистой кожи, вызвать очередной стон, а потом медленно доводить до исступления. Наслаждаться, и будь что будет. Переплетать пальцы, оставить несколько следов, но чтобы ненадолго. И списать всё на то, что они были пьяны. Чонгук от алкоголя. А Хосок от своих чувств. А на утро проснуться и больше не захотеть отпускать. Как нелепо. Альфа нехотя встаёт с кровати. Разминает тело, скрывается в ванной, а через несколько минут на кухне. Что он должен сделать? Что сказать Чонгуку, когда он проснётся? Как его удержать? Или, возможно, ему нужно предоставить путь для отступления? Голова болит так, будто кто-то вскрыл черепную коробку и прямо сейчас вливает туда лаву. Он даже не сразу слышит звук включённой воды в ванной комнате. Чонгук проснулся. Хосок надеется, что тот заметит приготовленное чистое полотенце для него на стиральной машинке. Руки дрожат от волнения, и помидоры режутся толстыми некрасивыми кольцами. Вода в душе выключается, и через несколько минут на кухне появляется младший. Вчерашние рваные джинсы и голый ещё влажный торс с перекинутым через плечо бледно-розовым полотенцем. Господи, Хосок опять хочет его завалить. В свободных шортах опять тесно. Но, кажется, единственный, кто чувствует себя не в своей тарелке — это Хосок, который, вообще-то, старше. Хотя стойкое чувство того, что он вернулся во времена отрочества, не покидают ни на секунду. — Хён, — начинает было Чонгук, но старший прерывает. — Доброе утро, — и улыбается слегка, пытаясь сделать ситуацию более комфортной и заодно разбудить в себе сознательного взрослого. — Доброе, — Чонгук неловко улыбается и елозит босой ногой по плитке на полу. — Давай сначала позавтракаем, а потом поговорим. — Угу. Они кушают в полной тишине, не переглядываясь. Каждый обдумывает случившееся. — Ты помнишь, что вчера между нами было? — Хосок надеется, что омега не обратит внимание на дрожь в его голосе. Конечно Чонгук понял, что произошло: по следам на теле, по боли, возможно. Но помнит ли он в действительности все детали? Помнит, кто был инициатором? Альфа надеется, что нет. Хосоку будет легче взять всю вину на себя. — Я помню, — откладывает столовые приборы в сторону Чонгук и смотрит на Хосока в упор глазами своими невозможными. И, в отличие от старшего, у него не дрожит голос. — Вот как, — брови сводятся к переносице. Ему никогда не понять, что у Чонгука на уме. Пока Хосок обдумывает важные вещи, тишина становится совсем напряжённой и почти невыносимой. — Тебе совсем нечего мне сказать, хён? — спрашивает Чонгук с надеждой в тёмных глазах. Или альфе только так кажется? Может, он просто хочет, чтобы она там была? Хосок делает глубокий вдох, откладывает полупустую чашку уже поостывшего кофе и собирает всю свою смелость. — Если ты всё помнишь, то знаешь, что я не был пьян. Я не сдержался только по одной причине. Ты нравишься мне, Чонгук-и. С нашей самой первой встречи, — говорить это Чонгуку в лицо оказывается очень сложно, поэтому Хосок поднимается со стула и идёт к раковине, притворяясь, что ему нужно срочно помыть сковородку. — Я люблю тебя, и мне очень жаль, что я воспользовался твоим состоянием. Прости. Хосоку больше нечего сказать. Даже если для Чонгука эта ночь не имеет никакого значения, для старшего она — лучшее, что только могло случиться. И пусть их отношения не станут прежними — альфа не жалеет. Минутная тишина заканчивается вместе с чонгуковыми руками, что смыкаются на хосоковом животе. Омега жмётся к Хосоку сзади, утыкается носом в горячую шею и вдыхает родной запах свежего воздуха после дождя. — Это хорошо, что я тебе нравлюсь, иначе мне было бы неловко, — бубнит омега в шею Хосока. — Ты тоже мне нравишься, так что всё в порядке. Альфа не может поверить в то, что слышит. Ему всегда казалось, что Чонгук не воспринимает его всерьёз. Он разворачивается в объятиях, смотрит в раскрасневшееся лицо, гладит руками мягкие щёки, скулы. Невесомо целует в губы, смотрит в тёмные глаза, где бездонная глубина, которая вызывает трепет во всём теле. — Хён, ну скажи уже что-нибудь, — хмурится омега, явно чего-то ожидая. — Чонгук-и, стань моим, пожалуйста. И этого становится достаточно, чтобы Чонгук искренне улыбнулся и кивнул. Хосок притягивает омегу ближе к себе, кожа к коже, и целует мягко и нежно. А у младшего только победная и немного ехидная улыбка на лице, потому что прямо сейчас всё идёт по его плану.

***

Чонгук всегда знал, что нравится Хосоку и думал, что альфа знает, что это взаимно. Родители Чонгука уже не раз заводили шарманку, что его хён такой заботливый и воспитанный, и что такому не жалко доверить своего ребёнка. Чонгук слабо отмахивался, но в душе всегда соглашался, а Хосок только краснел, улыбался неловко и вторил, что Чонгук достоин только лучшего. Но проблема как раз-таки в том, что Хосок — лучший. От него никогда не пахло другими омегами, он всегда приезжал по первому же звонку, баловал и заботился. Это невероятно подкупало. Вспомнить даже то, что в свою первую неожиданно начавшуюся в школе течку, по первому же звонку примчался Хосок, надел на него свою спортивную кофту, чтобы хоть немного перебить усилившийся запах, а потом нёс на спине до дома. Чонгук не дурак, он чувствовал как напряжён Хосок, как сильно он его хочет, как возбуждён. Но Чонгуку было всего лишь шестнадцать, и Хосок бы ни за что его не тронул. Чонгук никогда не сомневался в том, что они будут вместе. Сначала он думал, что альфа признается ему после окончания школы, потом он думал, что признание последует после его восемнадцатилетия. Но вот ему уже почти девятнадцать, а Хосок всё ещё лучший в мире хён и, блять, ничего больше. Может, Чонгук ошибся? Может он совсем не нравится старшему и все эти двусмысленные взгляды — просто иллюзия? Эти мысли поедали изнутри. Он практически не мог больше ждать. Проводить течки в одиночестве, не иметь возможности прикоснуться к альфе, которого он любит. Это становилось по-настоящему невыносимым. Поэтому он разрабатывает план. Сильно напивается на вечеринке, а перед этим дома растягивает себя добрых полтора часа, если вдруг Хосок тоже напьётся и забудет это сделать. И, боже, знал бы Хосок, как стыдно было прижиматься к нему, пошло шепча его имя на ухо. Количество выпитого алкоголя не помогало чувствовать себя раскованно, здесь больше помогли актёрские курсы, которые он когда-то посещал. Он нагло приставал к Хосоку в такси, а в уме лишь звучало «Пожалуйста, сорвись, сойди с катушек, иначе мне будет так стыдно завтра. Ты же любишь меня, пожалуйста». А потом была лучшая ночь в его жизни и полное неловкости утро. И, честно, оно того стоило. Чтобы вот так вот обниматься и целовать друг друга без причины. Просто потому что любят, потому что это всё с самого начала было взаимно. Но Чонгук никогда не признается в этом Хосоку, и, если будет нужно, разработает ещё десять тысяч планов, лишь бы удержать его рядом. Поэтому Хосоку не о чём волноваться.