***
Они знакомятся в университете в первый день учёбы. Юнги придумывает нелепую причину, чтобы пригласить его в кафе. — Твоё лицо мне кажется знакомым. Думаю, что видел тебя где-то в будущем, — задумчиво произносит Юнги. — В будущем? — Да, ты сидел напротив меня в кафе и ел нано-бургер. А потом мы разъехались по домам и занялись виртуальным сексом. Нано-бургеры были невкусными, но Хосок тогда впервые не заметил этого. Юнги занимался музыкой и внедрением передовых технологий в собственное тело, а Хосок был одержим идеей зелёной жизни за стеной, за пределами этого разлагающегося мира. Они изначально не подходили друг другу — слишком разные взгляды на жизнь и будущее. В их мирах не было места друг для друга. Но им интересно вместе: они были молодыми, наивными и страстными в своём деле. Конечно, их не хватило надолго. Они то ссорились, то мирились, то любили друг друга, то ненавидели. Жили постоянно будто над обрывом — шаг в сторону и сразу вниз. И так продолжалось шесть долгих невыносимых лет. Юнги модифицировал свою руку, почти полностью избавившись от органической её части. Теперь он мог играть на гитаре, зажимая грубые струны лишь силой мысли. Хосок ненавидел его за это. Хосок выращивал дома цветы, семена которых трудно достать, и превратил часть дома в оранжерею. Юнги случайно опрокинул один из массивных керамических горшков, раня ногу. Хосок кричал на него, потому что плодородная земля тоже была большой редкостью. — Я тут буквально кровью истекаю, а ты о цветах беспокоишься?! — кричал Юнги. — Так залатай себя! Сделай себе железный живот, ты же умеешь, ну! Тишина, следующая после этого, оглушила обоих. — Блять, так вот, как ты на самом деле думаешь обо мне, — разочаровано выдохнул Юнги. — Не нужно делать вид, что это неправда, — ответил Хосок. — Я думал, что ты любишь меня, несмотря ни на что. Ты сам так говорил. — Ты тоже говорил, что любишь меня несмотря ни на что. Но ты ненавидишь буквально всё, что я делаю. — Хосок-и, за стеной ничего нет — земля отравлена, океаны высохли. За пределами этих стен нет жизни уже почти тысячу лет, — болезненно свёл брови Юнги, зажимая рану рукой, морщась от боли. — Но, может, другие города больше приспособлены для жизни. Ты не знаешь. Никто там ещё не был. К тому же, мы можем хотя бы попытаться. — Здесь моя жизнь, я не хочу скитаться и искать что-то новое. Мне нравится этот мир и, если честно, мне срать на деревья. Я просто хочу заниматься музыкой. Это был конец. Они остановились на этом в воспоминаниях Юнги и больше не виделись. Почти пять лет прошло с тех пор. Из тех же воспоминаний Хосок узнал, что всё же выбрался за стену, но вернулся обратно спустя несколько дней еле живой. А ещё через несколько недель стёр свою память, потому что когда Юнги подошёл к нему — тот не мог его вспомнить. Юнги наблюдал все эти годы за его жизнью — тенью, ветром. Хосок видит обрывки воспоминаний от первого лица, где Юнги собирает разбившийся горшок с цветком и пытается ухаживать за ним, однако тот быстро гибнет от нехватки света и тепла. Юнги много плачет и много работает, он ругается и даже дерётся время от времени. Он обещает себе, что никогда не забудет Хосока, а потом проклинает его — и так по кругу много раз за день.***
Когда запись прерывается, а линия загрузки оповещает о ста процентах успешно выполненной работы, Хосок на автомате отключает Юнги от системы, и выводит раствор обратно в капсулу. Юнги открывает глаза и что-то в Хосоке переворачивается в этот самый момент. Он не может вспомнить ничего из того, что увидел, но Юнги кажется таким знакомым. Его хочется обнять даже несмотря на механическую руку, которую Хосок всё ещё ненавидит. И лишь один вопрос одолевает его беспокойное нутро — почему он избавился от своих воспоминаний? Он стёр себе память после нескольких дней пребывания за стеной? Увидел ли он там что-то или кого-то, что больше не хотел вспоминать? Стёр ли он Юнги из памяти только потому, что тот был тесно связан с его желанием уйти за стену? В конце концов, он даже не помнит, чтобы мечтал об этом. — Вы плачете? — удивляется Юнги, когда полностью приходит в себя. Хосок с опозданием обнаруживает, что его щёки полностью мокрые. Он понятия не имеет, плакал ли раньше. Слёзы кажутся чужими, почти чуждыми его лицу. — Простите, частицы в глаза попали. Сегодня обещали газовые бури. Как вы себя чувствуете? — Голова немного болит, в остальном нормально, — Юнги двигает на пробу механической рукой и кивает сам себе. — Что вы помните? — продолжает Хосок по протоколу, пытаясь успокоить своё тревожное сердце. — Я пришёл к вам стереть память о ком-то. И похоже, это сработало, потому что я не могу вспомнить, о ком. «Обо мне. Ты стёр память обо мне. Стало ли тебе лучше?» — вот, что хочет сказать Хосок, но вместо этого выдавливает из себя неестественную улыбку. Хосок ещё несколько минут расспрашивает Юнги о самочувствии и дополняет базу. — Что будем делать с чипом? На продажу или утилизируем? На самом деле, он не хотел бы, чтобы эти воспоминании достались кому-то другому — за любые деньги. Он также не хотел бы, чтобы они были уничтожены. На самом деле… возможно он хотел оставить их себе и эгоистично беречь их. В конце концов, он даже не знал, что кто-то может любить его настолько долго. — Если в моих воспоминаниях было что-то хорошее — продайте их кому-то. Скрипя зубами, Хосок кивает, уже планируя выкупить их. Они завершают всю процедуру и выходят в первое помещение. Несколько клиентов уже ждут снаружи, а Хосок чувствует себя разваленным и совсем не знает, как работать дальше. Он не хочет отпускать Юнги вот так — будто что-то между ними недосказано и не закончено. Он не знает, каким был Хосок до стёртых воспоминаний — нынешний бы не выбрал призрачный мир за пределами стен вместо Юнги, даже несмотря на то, что он правда не любит это место. Вместо этого он хотел бы быть улыбчивым Хосоком с одинокой ямочкой на щеке из воспоминаний Юнги. Но время упущено. Возможно, попробуй они быть вместе снова — лишь причинили бы друг другу боль. Снова и снова, по кругу, пока от их сердец не осталось бы даже пепла. Они всё ещё очень разные, у них нет будущего, а значит, нет смысла пытаться что-то изменить. Но правда в том, что в самом Хосоке смысла в целом нет, так что почему бы не попробовать? — Ваше лицо мне знакомо. Мы где-то виделись раньше? — спрашивает Юнги, будто не хочет уходить. Юнги с воспоминаниями его бы и на метр к себе не подпустил. Хосок бы со своими воспоминаниями наверняка к нему и не приблизился бы. Но воспоминаний нет. Это их первая встреча. Может быть, это их первый шанс. Может быть второй, а может быть тысячный. Может, они тысячу раз пытались быть вместе и стирали воспоминания снова и снова. И всё же, Хосок здесь, и Юнги тоже — и если это не чёртова судьба, то что? — Не знаю, но думаю, что видел вас где-то в будущем, — отвечает Хосок. — В будущем? — Да, вы сидели напротив меня в ресторане и ели нано-пасту. А потом мы разъехались по домам и занялись виртуальным сексом. Хосок всё ещё ненавидит нано-еду, небо, перетянутое высоковольтными проводами и железными дорогами, смог и дым производств, капсулы и метро. Ненавидит, что от воспоминаний можно избавиться по щелчку пальцев; ненавидит, что можно внедрить в себя любые части тела и при этом считаться человеком. Но он не ненавидит мысль, чтобы быть с Юнги, и чтобы улыбнуться ему, и чтобы вместе с ним коротать время под высоковольтными поднебесными проводами. Хосок надеется, что Юнги не ненавидит это тоже.