yeah, bby

      это было в начале ноября. чонгук тогда завёл привычку совершать вечерние прогулки независимо от того, какая была погода. его вечерний ритуал вызывал в нём лишь грусть и тоску, но блаженные. во время таких прогулок он вспоминал о намджуне и о времени, что они проводили вместе в школе. так, однажды он бродил по парковой аллее, влажной и туманной после дождя, когда кто-то его окликнул. — эй, чон чонгук!       чонгук обернулся. это был пак чимин, староста его пансиона. он нравился чону и у них даже были довольно хорошие отношения. чимин был старше него на два года и относился к нему, как и все старшекурсники к младшим, — иронически-покровительственно. чимин не был особо хорош в учёбе, но был на хорошем счету из-за отсутствия замечаний и своих спортивных способностей. о, да. чимин был действительно сильным. Из-за этого кто-то даже говорил о том, что взрослые в пансионе его побаиваются. — что ты тут делаешь? уже совсем поздно, — спросил чимин, поравнявшись с чонгуком. его голос был снисходительным и даже в какой-то мере ласковым. старшие всегда так разговаривали с чоном. — стихи сочиняешь? — вдруг предположил он, сверкнув хитрыми глазами. — для возлюбленной? — нет, — коротко обрезал чон. — с чего бы мне? — ой, да брось, — усмехнулся чимин и, положив руку младшему на поясницу, подтолкнул его двигаться дальше вдоль аллеи. — это нормально. я в твоём возрасте тоже писал. особенно в такую погоду. осенью вообще хочется писать. о смерти, о юности, о любви. — не думаю, что это ко мне относится, — обороняясь, ответил чонгук и невольно занервничал. чимин так и не убрал руки с его поясницы, хотя они уже продолжали прогулку. — не бойся, я не осужу тебя, — усмехнулся чимин, устроив свою руку на талии младшего. — это романтичное время. в такую пору хочется забиться в тихое и тёплое местечко с бокалом в руках. ты, кстати, не хочешь? я как раз собирался в бар, но одному пить как-то тоскливо… — продолжал говорить чимин, и чонгук невольно скривился. он уже давно ни с кем не говорил так долго… они давно не виделись с намджуном, хотя его слова о каине и печати всё ещё бесконечно крутились в голове чона. — но я тебя, разумеется, не заставляю, — продолжил чимин, по-своему расценив выражение лица собеседника. — не хотелось бы спаивать тебя, если ты предпочитаешь быть примерным мальчиком.       эти слова больно кольнули самолюбие чонгука, и он обидчиво поджал губы. вскоре они уже сидели в каком-то мрачном баре, пили дешёвое вино и чокались после каждого пополнения в стаканах.       сначала всё действие не приносило чонгуку никакого удовольствия или наслаждения., но это было для него нечто новое. дверь, в которую он раньше не заглядывал. даже побоялся бы.       вино постепенно развязывало чонгуку язык, и он становился всё разговорчивее. уже после четвёртого стакана его было не заткнуть. он говорил обо всём, строил теории, рассуждал и даже блеснул историей о каине и авеле, которую много лет назад ему поведал намджун.       чимин слушал благодарно и с восхищением. его губы растянулись в улыбке, а лицо выражало восторг. чонгука это подначивало ещё сильнее — как давно он ждал этого! этой возможности выговориться и излить душу, возможности дать что-то кому-то. чимин хлопал его по плечу, а затем опустил ногу на его колено, одобрительно его сжимая. чонгук был счастлив, и его сердце трепетало от восторга иметь такого собеседника. пак, посмеиваясь, называл его гениальным нахалом и улыбался своими пухлыми губами. это действовало на младшего не хуже вина, а возможно и чего-то покрепче. в его душе становилось томно и сладко от этих насмешливых слов.       мир чонгука снова горел. цвета вокруг стали ярче, а чувства острее. мысли пылали в его голове, а губы продолжали шевелиться. ими говорили ум и огонь что бесновались внутри чона.       эти двое проговорили почти всю ночь. об учителях и учениках пансиона, о каине и авеле, о греках и язычестве, о метке. и они /идеально/ понимали друг друга. пока разговор не зашёл о любовных похождениях.       такой диалог чонгук не мог поддержать, хотя чимин активно пытался выбить у него секреты его половой жизни. потому что у самого пака такие имелись. он знал много как о девушках, так и о парнях. и он не стеснялся делиться своими историями, крепко сжимая ногу чонгука. уши и щёки младшего пылали от откровений, а в горле пересохло. чимин говорил невероятные вещи о том, как соитие происходит с мужчиной и как он вылизывал женское лоно. чимину было всего девятнадцать и его опыт ошеломлял. чонгук больше не был гениальным нахалом рядом с ним. он был мальчиком, который слушал мужчину. чимин говорил о том, как сложно договариваться с жеманными девушками и как легко вести переговоры с женщинами. их учительница по корейскому, госпожа чон, по его словам, всегда была готова к переговорам такого рода, и что только не происходило за дверями её запертого кабинета.       чонгук сидел заворожённый и потрясённый. в его голове крутились миллионы слов и образов. он бы не смог сделать это с госпожой чон, но… он был бы рад сделать это с намджуном, теперь, зная что мужчины могут делить постель.       чимин тем временем наклонился к его лицу. его глаза горели огнём, а щёки пылали маком. — чонгук-а, а тебе хотелось бы? — сладко прошептал он, прищурив глаза. — да, — на выдохе ответил чон и тут же поперхнулся.       рука чимина плавно проскользнула вверх, остановившись на внутренней стороне бедра младшего. пак, лишний раз бросив взгляд на лицо чонгука, пододвинулся ближе и уверенно накрыл своей рукой его ширинку. чон вздрогнул. всё его существо трепетало, а разум полыхал. это было что-то невероятное. что-то запретно-сладкое и тёмное. он с головой окунался в этот новый мир.       чимин смотрел на него, улыбаясь и поглаживая пах. он, коротко оглянувшись, плавно опустился на колени и разместился возле разведённых ног чонгука. лицо старшего не пылало и не кривилось. оно выражало спокойствие, безмятежность. оно кричало об опыте, даже в его юном возрасте. чонгук смотрел на него с благоговением из-под опущенных ресниц и не мог остановить мысли, что бесконечно наполняли его голову.       наконец чимин опустил взгляд к его ширинке и плавно, одним движением руки, расстегнул пуговицы на его брюках, спуская их затем до самых щиколоток. горячее дыхание старшего невольно опалило оголённые ноги чонгука, и он сильно вздрогнул. пак лишь хмыкнул на это действие и бесцеремонно вынул одну из его ног из штанины, устраивая её на потрёпанном диванчике, на котором они расположились. — прости, чонгук-а, — бормотал он, делая это. — иначе бы было слишком узко.       чон на это лишь закусил губу и громко выдохнул через нос. двери в тёмный, грязный, порочный мир были открыты для него так широко, как никогда прежде. он видел всё чётко, а ощущал — ярко. даже тот постыдный и грязный поцелуй, что однажды подарил ему намджун, не шёл ни в какое сравнение с тем, какая вакханалия творилась сейчас. это была оргия, это был преисподняя, это было лучшее, что чонгук испытывал за всю свою жизнь.       чимин действовал медленно и словно лениво. он аккуратно снял с чонгука его нижнее бельё и придвинул свою голову прямо к наполовину вставшему члену. горячее дыхание старшего опаляло красную головку. у чонгука был небольшой. совсем небольшой, но довольно толстый и с объёмной головкой.       чонгук наблюдал за действиями старшего с предвкушением и страхом. он словно находился на тайной исповеди: и жаждешь, и страшишься покаяться в содеянном.       тем временем, полные губы чимина легли на головку члена младшего. тут же из груди чонгука вырвался блаженный стон, и тот неверяще прикрыл глаза. это было хорошо. так хорошо, словно чонгук был благословлён и проклят одновременно. чувства сжигали его изнутри всего от одного касания. он был близок к тому, чтобы закончить прямо сейчас.       но чимин продолжал. его язык уверенно очертил головку, а затем плавно проскользил до основания. вздохи обожествления слетали с губ младшего, а затем, когда старший взял в рот полностью, и вовсе перешли на крики.       они делали это в баре. на них оборачивались другие посетители, наблюдали и обсуждали, но никто не говорил им и слова. действительно, бар — это не то место, где люди будут порицать что-то. в барах творятся вещи и похуже.       чонгук чувствовал эйфорию. по его телу струился сам огонь, а мысли были пусты и полны одновременно., но не теориями и не легендами. печать и каин покинули его голову. всё его сознание занимал горячий рот чимина и его мягкие губы. чонгук был готов плакать. он чувствовал себя святым и порочным одновременно. чонгук отчего-то хотел и страшился того, как его могут увидеть таким отец и намджун.       в его глазах горело солнце, а тело становилось магматическим. он закончил ярко, так что всё — и стол, и чимин, и сам чонгук — было в доказательстве их греха. силы совсем покинули его тело, но руки чимина не оставляли его в покое. он аккуратно уложил младшего на маленький и неудобный диванчик, а затем закинул одну его ногу себе на плечо. — чимин-щи, — еле пролепетал чонгук, сорванным голосом. — что вы делаете? — я? — усмехнулся чимин, и чонгук внезапно почувствовал что-то горячее рядом со своим анальным проходом. — я показываю тебе рай, чонгук-и.       они возвращались в пансион почти что с рассветом. чонгук чувствовал себя ребёнком в руках мужчины, когда чимин, что ниже его ростом, на себе тащил его обратно к корпусам. чонгук был счастлив. то, что он ощутил и ощущал до сих пор, было восхитительно. это действительно было раем. всё, что он почувствовал этой ночью, было запретно, очень запретно. от сидения в баре до горячего члена чимина, врывающегося в его девственное тело. чонгук был горд и чувствовал просвещение. на его языке до сих пор оставались вкус вина и революции.       та ночь запомнилась ему отчётливо. чимин пропихивал их обоих через, случайно оказавшимся открытым, окно и напоследок долго целовал младшего, что растекался лужей по полу и невнятно шептал что-то о полёте мысли и о бунте.       на утро чонгук проснулся от боли в голове и пояснице. солнце светило сквозь открытую штору, а ветер легко раздувал голубые занавески в его комнате. чон сидел в постели абсолютно голый. его одежда, обувь и нижнее бельё валялись на полу, а ноги и торс были усыпаны пурпурным. от него пахло алкоголем, дымом и похотью., но чонгук уже давно не ощущал себя так хорошо, как сейчас.       он ощущал себя дома.