Fifty days with Severus Snape

Я молю остаться здесь, я не хочу обратно. Мой грустный сон, прости меня, прости. Исчезни, день, рекою волн певучих Мой грустный сон, меня ты отпусти, Я заблудился как в лесу дремучем… Не забирай меня, ну, подожди, прошу, Когда уйдёт тот поезд старый, ржавый, То на перроне я платочком помашу. Не забирай меня с собой — не надо. Пойми, что я уже другой совсем. Когда любовью травишься как ядом, Где друг как враг, а жизнь как плен. И я молюсь — не забирай, не надо, Оставь меня на перепутье ты, Когда подаст гудок тот поезд старый, Ты вдруг поймёшь, что я чужой вам всем… (Чудинка)

Он лежал перед ней. В белой палате и на белой простыне. Как в гробу. Тяжёлое дыхание и давящее на слух пиканье аппаратов жизнеобеспечения. Воздух стал каким-то затхлым, обреченным, хоть беспрестанно работал кондиционер. Это не спасало. Дышать здесь становилось все труднее. Неизвестно, кто сейчас умирал — она или он. Запах смерти. Холодный и скользкий, как змея. Вы держали когда-нибудь в руках пресмыкающихся? Вы можете вспомнить свои ощущения в деталях? Каждый, кто скажет, что ничего особенного не испытал, соврёт. Пресмыкающиеся и отличаются ото всех других живых организмов тем, что прикосновение к ним в большей степени отвечает на вопрос: что такое смерть в ощущениях. Гигантские змеи, привезённые из тропических лесов, чаще всего бывают очень агрессивными. Вначале. До тех пор, их не накачают нужными седативами. Для большой массы тела нужно больше лекарства. Две ампулы, если быть точнее. Банально. И просто. Змеиный яд является одной из панацей, известных миру, для того, чтобы лечить самые страшные заболевания. Однако не всегда ядом лечат. Яд был изначально создан для того, чтобы убивать. Не стоит недооценивать его свойств. Как лечебных, так и смертельных. Он лежал перед ней. Беспомощный, как ребёнок. Или просто дурак. Во всяком случае, такое сравнение подходило по ситуации. Окрестить человека дураком можно с рождения. И даже после смерти. На самом деле все мы являемся такими. Но кто-то из этого факта извлекает выгоду, а кто-то… Кто-то просто живет и пытается доказать себе, чего стоит. Но никто ещё не смог доказать богу, если он вообще существует, что может сделать человек, дай тот ему вечную жизнь. Вечной жизни нет. Также, как и нет абсолютной истины. Лжецы придумали игру в «правду-неправду». Чтобы спасти себя. А праведники из кожи вон лезут, уличая соседей по планете в грехах, до которых сами просто не в состоянии дотянуться. Грех родился не в Аду, если вы помните. Он зародился как раз в Раю. Если бы и он знал, что жизнь — обман, то мог бы сейчас ещё побороться за место под солнцем. Умение находить лазейки — вот главное в жизни. Ты можешь быть сколько угодно красивым, богатым, удачливым, но если ты не в силах продумать свои ходы наперед, то… Пиши пропало. Баста. Последний ход. Ты просто никчемен. Слабое звено. Оно покидает цепь ещё до того, как начинают закручиваться шестеренки. Почему он умирает? Всё просто. Он сильно ранен. Но разве это оправдание в подобной ситуации? Нет. Он, увы, оказался слабым в своей уверенности в том, что она — порядочна. Так бывает. С каждым разом всё чаще. Он лежал перед ней. Сейчас. Обнажая свою душу, как никогда. Хоть и без сознания, но по-прежнему имеющий некое подобие авторитета. Возможно, своего последнего авторитета в это мгновение. Последней каплей гордости. Крупицей остывающей привязанности. Осколком былой роскоши. Осколком, врезавшимся в её жизнь, и до этого дня, резавшего не её, а себя самого. Ненависть к самой себе сжирает её изнутри. День за днём и секунда за секундой. Но это чувство нужно не путать со слабостью, которая выжигает сперва нутро, а затем и оболочку. Слабые боятся ненавидеть, потому что неспособны признать всю силу разрушающего чувства. Они попадают под раздачу быстрее, чем те, на кого ненависть направлена. Ах, если бы он знал, что она возненавидит и его сразу после брака… Пара счастливых дней. Не больше. Ошибки нужно совершать в молодости. Потом поздно. Потом — это уже не ошибка, а рок. Он лежал перед ней. Похудевший. Надо же. В кои-то веки. Постаревший. Время-то идёт. Циничная усмешка и холодное презрение. Она будет счастлива после него. За него. И за себя. За двоих. Только она. Но… Он заслужил это? Нет. И оттого противно. Сколько раз она слышала от подруг и знакомых слова, от которых кривился рот. Но молчала. Но никакого оправдания им вслед. Но никаких истерик. Томительное ожидание. Их совместная жизнь и так была оправданием. Его оправданием. Он всё ещё хотел добиться признания. Её признания. Он умел ценить и всегда ценил то, что нельзя купить. При этом всегда имел много денег. И даже друзей. Сделать что-то для другого человека сложно. Сделать всё для себя ещё сложнее. Деньги заменяют некоторым всё, но до поры. Каждый, кто попал под их власть, должен усвоить одну негласную истину: деньги кончаются тогда, когда кончается смелость. Её запас весьма скуден. Смелым можно быть в молодости. Можно быть даже идиотом. И нужно в определённых случаях. Просто жизнь не делится на «до» и «после», скажут иные. Да. Однако «жить» и значит вечно быть молодым. Но не всегда так хорошо получается. Возраст вносит свои ограничения во всё, даже в секс. «Деньги и секс» употребляются как слова синонимы, и те, кто не имеет одного, пытается заменить его другим. А она ещё не узнала, каково это — продать и себя. Она пока ещё думает, что можно будет купить новую жизнь. Другую. Правда, купить без потерь — нереально. «Секонд-хенд» встречается куда чаще, чем дорогой бутик на дороге жизни. Она любила его? Нет. Никогда. Она жалела его? Снова нет. Три буквы в слове, которое не даёт пути обратно. Это как запереть дверь и выбросить ключи. Выход только один — с балкона. Шагнуть и всё. Как прыжок в воду. С вышки. В бездну. Руки дрожат. Её гнусные руки. А он всё ещё дышит. Грудь вздымается. Движется кровь в артериях. Стучит сердце. Он все ещё жив. Он дышит. Дышит и будто усмехается уголками губ. А ей плевать? Снова нет. Но почему?! Пузырёк в кармане. Длинные ногти под слоем красного лака не сразу подцепляют резиновую шпуньку, которой прикрыта смертельная доза. Руки опять трясутся, как после недельной пьянки. Перед глазами пелена. Или это туман, проникающий в раскрытое окно в коридоре? Запах смерти. Он приобрел оттенки. Вдруг. Для неё? Или ещё кто-то это учует? На самом деле. Запах скорой смерти. Почти физический. Она почти могла ощутить пряные, травянистые, спиртовые, какие-то цитрусовые, даже несколько чайные и прочие сильные ароматы… Нет. Это только намёки на них. Капельница остановлена. Колёсико её стоит в режиме «ожидания». Палец опять тронет его, и лекарство снова течёт по трубке в тело. Ослабленное, но карабкающееся. Снова остановка. Трубка заполнена белой жидкостью. А в пузырьке красная. Это игра со смертью. Разбавить на каплю? Или на десять? Он сейчас полностью зависит от её решения. Его жизнь зависит от неё. Она была уверена, что он бы не смирился с этим. Но ведь совсем никто не смог доказать богу, если он вообще существует, что может сделать человек, дай тот ему вечную жизнь. Вечной жизни нет. Также, как и нет абсолютной истины… Пузырёк теперь открыт. Только шаг. Одно движение. Перевернуть его и влить в этот засорившийся «фильтр». Так просто. И невыносимо сложно. Руки похолодели. Приходится сделать некоторое усилие, чтоб поднять и удержать маленький сосуд. Ещё немного. Шаг. Полшага. Полдвижения. Всего лишь. Закрыть глаза и сделать то, что нужно. Сжать зубы и забыть о любых понятиях человечности. Забыть о совести и жалости. Успокаивая себя тем, что помочь другому избавиться от боли — миссия любого гуманного человека, можно даже поверить в то, что все мы рождены уникальными. Но на самом деле уникальных нет. Талантливых тоже. Просто у некоторых хватает фантазии и изощрённости для того, чтобы казаться такими. Казаться, но не быть. Последний короткий взгляд и про себя сказанное «прости». Без него нельзя, как без разбитой бутылки о борт судна. Традиция. Последняя секунда в этой жизни… Для обоих. Один умрёт, но другой точно возродится из пепла. Таких, как он, много. Они были, есть и будут. Яд оказался во флаконе с лекарством, сразу образуя плёнку на поверхности, давая реакцию, но при этом полностью растворяясь за следующие секунды. Готово. Точно такая же прозрачная жидкость, только она даст противоположный эффект. Всё. Поздно. Смотреть назад поздно. Она уже развернулась и небрежным жестом потянулась к капельнице, чтобы пустить «струю по вене» больного, но неожиданно он открыл глаза. За её спиной. Она быстро одёрнула руку. Замерла, как пойманный таракан, на месте преступления… Голову Гарри пронзила такая жуткая боль, когда он в очередной раз вынырнул из Омута памяти, что парень готов был закричать. Воспоминания, навалившиеся на него именно сейчас, когда часть их же успешно была нейтрализована Снеггом, оказались слишком уж непростыми. Гарри опёрся о стену, смотря на Римуса Люпина, который тоже выглядел измотанным. Пожиратели, вопреки ожиданиям, так и не появились. Утро, туманное и серое, повисло над Хогвартсом. Ещё одно утро. — А это что за воспоминание? — еле шевелящимся языком спросил Гарри. — Это одно из последних воспоминаний твоего отца, — тихо проговорил Люпин. — Прости, что показал его тебе. Должно быть, неприятно узнавать, что твоя мама была готова на самые отвратительные поступки, пытаясь защититься? — Она пыталась отравить папу? — глаза у Гарри полезли из орбит, а на лбу выступил холодный пот. — За что?! — Она посчитала его предателем, когда Сириус и Джеймс рассказали ей о том, что собираются сделать. О том, что собираются забрать тебя, как только угрозы не будет… — Этого не может быть. Римус посмотрел на паренька сочувствующе. — Это точное воспоминание? Не подправленное, как у Слизнорта, например?! — Гарри вызывающе сверкнул глазами. — Боюсь, что нет. — Почему ты только сейчас обо всём этом начал мне рассказывать? — Нет больше смысла это скрывать. К тому же, никто не знает, сколько нам осталось. А я не хочу умереть и знать, что не передал тебе эти воспоминания. — Как отец оказался на больничной койке? — Его ранили Пожиратели. — Он не пытался скрываться?! — ошарашенно спросил Гарри. — Это было за месяц до наложения на ваш дом Заклинания Доверия. — Что произошло? — Была небольшая стычка с Пожирателями, напавшими на Дамблдора. Твой отец не пожалел себя и кинулся вытаскивать уцелевших авроров из-под завалов. Сам был сильно ранен… Магия бы не помогла, точнее — никто не решился применять её. Лили настояла на том, чтобы Джеймса отправили в маггловскую больницу. Потом взбешенный такой тупостью Сириус неоднократно пытался поговорить с ней, но она не слушала… — А если бы… он не пришёл в себя? — в ужасе от самого себя выдал Гарри. — Если бы она всё-таки отравила его?! — Знаешь, я сам увидел это несколько недель назад и… тоже был в шоке. — Кто её надоумил? — Поттер сжал кулаки. — Не Снегг, случаем? — Этого я не знаю, Гарри, — вздохнул Люпин. — Была у меня версия, что в этом воспоминании всё-таки не Лили… То есть, другой человек в её обличье. Но мне всё же кажется, что это она. — А если это и правда сделал Снегг?! — Судя по тому, как переживала Лили в последние дни, и как каялась, вариант с Оборотным зельем отпадает. Хотя, у тебя будет возможность задать Снеггу немало вопросов. Если мы всё-таки доберемся до нового убежища Волан-де-Морта. Гарри закрыл лицо руками. Почему-то перед глазами всё ещё стояло лицо матери. Не то, каким он видел его на фотографиях и во снах. Злобное. Бледное. Чужое. И вдруг в памяти Гарри всплыло лицо Снегга. В ту самую ночь, когда он убил Дамблдора. Поттер помотал головой, но тут две картинки, как паззлы сошлись, и образовали один цельный образ. Стало ещё хуже. Парню захотелось выблевать из себя всё увиденное. Очиститься. Нырнуть в Омут снова и схватить того, кто пытался отравить его отца за руку. Выдернуть её с корнем. Гарри не мог поверить в то, что его мать на самом деле была так озлоблена на Джеймса Поттера, что решилась его убить. В ту самую пору, когда он был единственным, кто смог бы их защитить. — У нас есть план? — вдруг в бывший кабинет Дамблдора, который теперь походил на проходной двор, вошёл Рональд. — Сколько можно сидеть и ни черта не делать?! — Нам нужно ждать ещё подкрепления, — важно сказал Римус. — Неужели? — ощерился Рон. — Может, признаешься, что струсил опять? — Думай, как угодно. Но пока Гарри не в стоянии что-либо предпринимать, за главного буду я. — Как его башка? — небрежно обронил Уизли. — Вспомнил хоть что-то? — Вспомнил, — буркнул Гарри, продолжая опираться на холодную каменную стену. — Если я ошибусь, подправите. Гарри почти чётко воспроизвел все события, случившиеся после смерти Дамблдора. Лишь до того момента, как они со Снеггом оказались в Визжащей хижине. Парень обнаружил сильные пробелы, когда попытался рассказать, что именно ему сказал Снегг перед тем, как исчезнуть и ударить «Обливиэйтом», надо заметить, странного какого-то действия. Облегченного. Раз он, Поттер, смог почти сразу всё вспомнить. — Вот теперь правьте, — сказал наконец Гарри, с надеждой глядя на Рона. — Что было дальше? — Профессор МакГонагалл сказала, что застала вас в коридоре, когда вы били друг другу морду, — усмехнулся Рон. — Затем появился Лука. — Кто? — вытаращился Гарри. — Лука. Пожиратель. Он забрал Снегга с собой. К Лорду. — А больше ничего? — Он сказал, что жив брат Сириуса — Регулус, — обронила не выспавшаяся и растрёпанная Гермиона, показавшись в дверном проёме. — Понимаешь Гарри? Это значит, что тот самый Р.А.Б. — это Регулус Арктурус Блэк. — Что-что? — Рон резко обернулся к подруге. — Как ты это… узнала? С чего ты взяла вообще, что это связано с Братом Сириуса? И вообще, черт, побери, почему вы всё от меня скрываете? — От меня тоже, — грустно усмехнулся Гарри. — Гарри, ты же помнишь, что вы с Дамблдором нашли фальшивый Крестраж? — Ну… да, — неуверенно качнул головой Поттер. — Так вот — там были эти инициалы. — Гермиона протянула другу клочок пергамента. — Смотри. «Я знаю, что умру задолго до того, как ты прочтёшь это послание. Но я раскрыл твой секрет. Я забрал настоящий Крестраж и собираюсь его уничтожить. Я без страха смотрю в лицо смерти, и очень надеюсь, что, когда ты встретишь равного себе, ты снова станешь смертным. Р.А.Б.» — Значит, ещё один Крестраж мы сможем найти у этого Регулуса? — тупо переспросил Гарри. Мысли его были далеко. — Да? — Наверное, сможем… — Гарри, мне нужно знать ещё кое-что, — произнёс вдруг Люпин. — Где Золотое Сердце? Тот самый артефакт, который вы со Снеггом удачно откопали в могиле Волан-де-Морта. — Оно было у него… — Ты уверен? — побледнел Люпин. — Волан-де-Морту оно и нужно, — Поттер утвердительно кивнул. — А ещё он собирается убить Снегга, верно? Но я не могу этого допустить… пока… он не ответит за всё, что сделал. — Погоди, Гарри… — Гермиона в растерянности подошла к товарищу. — Ты не хочешь ли сказать, что собираешься любыми путями вызволять Снегга, отдав Волан-де-Морту Золотое Сердце?