Когда все обратится в пыль

В голове надоедливо крутились строчки: «Ты рисуешь картину лишь раз, у тебя есть только один шанс». Повторялись раз за разом, просверливая дыру в мозгу. Кларк поморщился, перевернулся на другой бок, больно ударившись коленом о стену, — и распахнул глаза. Взгляд уперся в ту самую стену — белую, шероховатую. В его комнате такой не было никогда, как и на чердаке. Потерев болевшее колено, он перекатился — высокий потолок ослепил холодным светом встроенных ламп — и сел, опустив ноги с узкой жесткой кровати на пол — чистый, ровный, покрытый синим линолеумом. Комната напоминала скорее кладовку: узкий прямоугольник без окон с единственной железной дверью с маленьким зарешеченным окошком в ней. Сразу за кроватью, очень похожей на тюремную койку, стоял маленький квадратный стол с двумя стульями, задвинутыми под голую столешницу. В противоположном от стола углу, за ширмой, отгораживающей от «обеденной зоны», но не от двери, высился унитаз с крохотным умывальником рядом. Больше в комнате не было ничего. Ни шкафа, ни комода, ни хотя бы зеркала. Под ложечкой засосало. Кларк понятия не имел, где находится. Хуже того — он не представлял, как и когда сюда попал. В памяти назойливо крутились строчки песни — он знал, что родители очень ее любят, — и куча каких-то обрывков. Воспоминаний? Высокие фигуры в белых одеждах, с тревогой склоняющиеся к нему… Его биологические родители, мелькнула уверенная мысль, но Кларк так и не понял, откуда она взялась. Отец — его настоящий отец, Джонатан Кент, — разбивающий кольцо с красным камнем на его руке. Перепуганное лицо Пита, когда Кларк остановил на полном ходу его машину, просто уперевшись руками в капот и даже не вспотев при этом, не говоря уже о получении каких-либо увечий. Круглые, пораженные страхом и недоверием глаза друга, когда Кларк признался, что в его случае определение «приемная» относится не только к собственно семье, но и ко всей планете. Его семья, земная семья, которую он только что обрел, в тряском пикапе и рядом Лайнел Лютор с девятилетним Лексом на руках, бледным, больным и уже — благодаря его, Кларка, приземлению — лысым. Странное щекочущее ощущение на кончиках пальцев от прикосновения к гладкой человеческой коже… Разве он помнил это? Разве он мог это помнить? Лекс на берегу реки, насквозь промокший, но живой, с каким-то священным восторгом в глазах смотрящий на него, словно Кларк — живое воплощение святого, сошедшее с небес. Горький привкус речной воды на губах — и ощущение задержавшегося холода от прикосновения к чужим, от попыток вдохнуть обратно стремившуюся улететь жизнь… Когда это было? Несколько дней назад? Несколько лет? Часов? Куча обломков, бывшая когда-то комодом, Пит, еще совсем ребенок, лет восьми-девяти, не больше, кровь на его темной коже странно яркая, будто ненастоящая, — и встревоженное лицо матери. «Ты должен быть очень осторожен, Кларк, иначе Пит больше не придет к тебе играть». Это было давно, верно? Он видел Пита после, уже подростком. Так почему же кажется, будто это случилось только что? Картинки в голове вспыхивали и гасли, сопровождаемые ощущениями, звуками, запахами — острыми, четкими, живыми, — но в единое целое не складывались. Словно кто-то встряхнул его мозг, как снежный шар, перемешав кусочки памяти и превратив их в лишенную порядка смесь. От мельтешения в голове затошнило. Кларк вскочил с койки, но резкая боль, прошившая правое подреберье, прервала его стремительное движение. Скорчившись и держась за бок, он доковылял до унитаза и, упав на колени, изверг из бунтующего желудка свой завтрак. Впрочем, с тем же успехом это мог быть на самом деле обед или ужин — часов ни на стенах, ни на руке у него не было. И вчера… вчера просто не существовало как отдельной единицы времени и определенной последовательности событий. Только хаотичное нагромождение того, что могло быть ближайшими воспоминаниями, а могло относиться и ко времени его детства. Сев на пол, он тяжело привалился к ободку унитаза, наплевав на брезгливость, и задрал белую футболку. Все здесь было такое белое… стерильное. Отцепив повязку, он увидел небольшой, чуть воспаленный рубец. Что за черт? Наверное, этот вопрос должен был появиться еще раньше — когда он почувствовал боль, которую ощущать не мог в принципе, по крайней мере без воздействия метеоритов, а их поблизости не наблюдалось. Теперь рана. И память как большая помойка. Такая же аккуратная и столь же полезная. Что же, к черту, с ним произошло? Зазвеневшие за дверью ключи вывели его из бесполезных попыток привести в порядок собственные воспоминания и мысли. — Добрый день, мистер Кент, — вежливо, но отстраненно поздоровался низенький полноватый человечек в белом халате. Доктор?.. «Доктор Кастер», — прочел Кларк на бейдже, когда тот прошел в комнату — палату, видимо, все же, — и остановился возле кровати, рассматривая его с холодным любопытством. Следом, важно выпятив грудь, шагнул шкафообразный санитар, замерев возле самой двери. — Как вы чувствуете себя сегодня? — Я… — начал Кларк хрипло; горло саднило после выворачивающей наизнанку рвоты. Попытавшись найти в пересохшем рту хоть сколько-нибудь слюны, он с трудом сглотнул и продолжил: — Не очень хорошо. И… где я вообще? Что… Что это за?.. — У вас снова проблемы с памятью, мистер Кент? — «участливо» перебил доктор. Если бы Кларк попытался представить себе человекоподобного робота, тот наверняка выглядел бы именно так. — Чего вы «не помните» сегодня? А вот теперь Кларк явно расслышал пренебрежение. Сарказм. Нахмурившись, он встал и, опираясь на стену, попытался выпрямиться. Бок тянуло. Желудок тупо ныл. И вся ситуация была из разряда «хуже некуда» — совсем не та, в которой он хотел бы еще и насмешек над собой. — Где я нахожусь, доктор? И почему? Мужчина поджал неодобрительно губы и ответил, нехотя цедя слова сквозь зубы: — В Центре психического здоровья «Кэйн Хилл». Как и вчера. Как и позавчера. Как и несколько недель до этого, мистер Кент. — Почему я здесь? Где мои родители? Мне нужно поговорить с ними! — Мистер Кент… — доктор выставил вперед руку в успокаивающем жесте. Санитар как-то незаметно переместился ближе, почти задвинув Кастера себе за спину. — Я хочу поговорить с родителями! Вы не можете мне этого запретить! — Кларка начало колотить. Он попытался сделать шаг вперед, но тут же сдался перед лицом надвигающейся тошноты и покачивающегося под ногами пола и снова оперся рукой о стену. — Ваш отец умер почти два года назад. Ваша мать мертва тоже, — отрезал доктор, — как я вам уже говорил вчера, и позавчера, и каждый день до этого. И чем быстрее вы «вспомните», — кавычки прозвучали очень отчетливо, — как убили ее, тем быстрее все это закончится. На этот раз пол просто бросился вверх, встретив его лицо со всей своей холодной гостеприимностью.