banlieue

Почему-то я раньше любил уезжать рано и возвращаться ко второму завтраку, я не знаю почему, но это вошло в привычку еще со студенческих лет и было при мне очень долго. Даже если я жил сам и знал, что никто не ждет меня и, в общем-то, мне было плевать на второй, (даже) первый завтраки. И вот я захожу в нашу квартиру и поднимаю взгляд к концу лестницы, хмурюсь. – Луи? – я очень быстро снял обувь и кинул пальто прямо на пол вместе с шарфом. – Милый? – он лежал на животе у перил на втором этаже. – Господи, хей, – я упал на колени рядом с ним и пытался поднять, но он вдруг стал каменным, совсем неподатливым, твердым. К его телу было неприятно прикасаться. – Луи, скажи мне что-нибудь, – я потряс его, приподнял к своей груди, прижал ладонь к щеке. Он весь пылал. – Уже утро? – мальчик выглядел растерянным, я погладил его по плечу. – Как я тут оказался? – было видно, что он пытается напрячься и хотя бы сесть, но ни одна мышца его прекрасного организма не поддавалась. Я прижался губами к его лбу. – Ты весь горишь, – Луи сильно вспотел, я чувствовал сквозняк. – Мне холодно, – еще более охрипшим, чем прежде, голосом проговорил он, я поднялся вместе с ним на руках. Тридцать девять и один градус по Цельсию. Луи спросил меня, в каком алкоголе столько же градусов, я сказал, что существует целый перечень таких напитков. Мальчик улыбнулся, постукивая зубами из-за озноба. Я каждые десять минут спрашивал его о его самочувствии, прикладывал ладонь ко лбу и поправлял его носки или одеяло. Он сказал, что его мучает только озноб и непонятное чувство голода. – Непонятное? – переспросил его я. – Да, типа, не знаю, я вроде хочу есть и в желудке пусто, но одновременно я чувствую, что в меня ничего не влезет, – он скривился, – тошнит немного, – состроил страдальческую гримасу и перевел взгляд куда-то на шкаф. Я усмехнулся и тут же встал к кричащему телефону на первом этаже. Мелодия (язык еле поворачивается назвать этот треск мелодией) была слишком громкой и резкой. Луи только вздохнул и лег на мою подушку. – Алло? – Гарри? – Джемма? Привет, – я облегченно усмехнулся, не заметив ее встревоженного голоса. – Как у вас дела? – она, однозначно, улыбнулась, на миг, позабыв, о чем хотела сказать. – Луи, кажется, подхватил простуду, – я поджал губы. – Это же просто простуда, оправится, может нью-йоркская погода пойдет ему на пользу. – Мы еще не говорили о возвращении в Нью-Йорк, ему и тут хорошо. – А тебе? – И мне, мне тоже хорошо, – я улыбнулся, ведь говорил правду. – Гарри, – ох, эта неоднозначная пауза, как сильно я тогда хотел заполнить свои мысли хоть чем-нибудь. – Что-то случилось? – сердце неприятно сжалось. – Какая-то женщина проникла в твою квартиру, она провела там около двух часов днем ранее, – я томно выдохнул через нос. – Соседи увидели, как она уходила, у нее была сумка, она могла что-то забрать, я приехала, как только смогла, – она начала говорить быстрее, ее голос скрипел. – Вроде бы тут все нормально, нет беспорядка или чего-то такого, но не знаю, она могла забрать какие-то вещи, личные, что-то, ты ведь понимаешь, – затихла к концу предложения, конечно я понимал. – Полиция была здесь всю ночь, они попросили, чтобы ты срочно приехал и посмотрел сам, чего нет, а они только составят список и сверят. У них также есть портрет той женщины, может ты видел ее хоть раз в жизни. – Постараемся вылететь сегодня, – мне больше нечего было ответить. – Жду вас, – я услышал, что ее голос чуть окреп, ей стало легче. Я пытался убедить себя, что все хорошо. Что я не приеду и мне не придется терпеть унижения за то, кого я люблю. Кто она такая и как она попала в мою квартиру? Как узнала адрес? – Все в порядке? – я повесил трубку и остался стоять в коридоре. Луи вышел из спальни, медленно спускался по лестнице. – Мы улетаем сегодня? Я смог только кивнуть, а Луи замолчал. Несмотря на то, что его мучили кошмары о Барри и Нике целых шесть дней, он ни разу не ответил утвердительно на мое предложение вернуться в Нью-Йорк. Может быть там было спокойнее, но он не хотел покидать это место. А сегодня он с энтузиазмом собирал вещи. В отличие от меня. Я просто стоял в дверном проеме и смотрел, как Луи, трясясь от озноба, который никак не проходил, неаккуратно запихивал свои вещи в чемодан. Я усмехался. – Почему ты не хочешь улетать? – странно, что это спрашивал он у меня. Я пожал плечами. – Мы можем вернуться, если ты очень хочешь, – он сел на мои колени, я прижался щекой к его плечу, глубоко вдохнул. Я не хотел возвращаться туда вот так, не хотел, этот инцидент разрушил нашу идеальную жизнь. Я словно проснулся от прекрасного крепкого сна из-за того, что помещение вдруг стало слишком холодным или маленьким, воздух разряженным. Было неприятно. Все тело ломило от тупой боли, я чувствовал себя доживающим последние минуты стариком, в такси меня вообще чуть не вырвало. Меня все тогда стало раздражать, я не понимаю, почему я чувствовал себя так, но даже Луи, все так же восхвалено глядящий на самолет, со своим звонким голосом, вдруг стал источником ирритации сразу всех отделов мозга. Таким озлобленным на весь мир я не чувствовал себя даже в подростковые годы. В самолете я немного успокоился. Луи лег на меня и почти сразу уснул, его хотя бы перестал мучить этот противный озноб, пробирающийся даже к моим костям. Я взял его руку в свою – и меня резко окатило ощущение свободы и безопасности. Было хорошо, американский воздух прошел глубоко по бронхам и обратно, образовал паровое облако у моего лица. Луи улыбнулся. – Привет, – несмотря на всю ситуацию, мы втроем были очень бодры. – Я так скучал, – Луи крепко обнял мою сестру, я пронес чемоданы в квартиру. – Ты весь горишь, – и тогда я предоставил Джемме полную свободу действий. Пусть заботится о Луи сколько хочет. Моя квартира вдруг перестала быть моей. Я как будто был в чужом доме, в чужом месте, не родном. Я стал перебирать вещи с библиотеки, быстро осмотрел свою студию, а затем уже спальню. Честно, я не заметил ничего необычного. Да, эта женщина переставила книги в наших полках, я рассматривал их слишком часто, я запомнил. Трогала постель, очевидно, или это были уже полицейские. Мы выспались в самолете, поэтому в два часа ночи ужинали вместе с Джеммой, которая давно не знала, что такое хороший сон. – Они не нашли отпечатков или чего-то такого? – мальчик молчал. Думаю, он просто решил не лезть в это. – Нашли, причем несколько, такое ощущение, что эта женщина пыталась их оставить, – я нахмурился. – Она хочет, чтобы ее нашли? – моя сестра только пожала плечами и перевела тревожный взгляд на Луи. К пяти утра мы все умирали со скуки, я предложил Джемме прилечь на нашу постель, выспаться; она ничего не рассказала нам о доме или Джонатане, я немного ее понимал. Часом позже я пригласил Луи в спальню, предложил и ему лечь с Джеммой, но он был бодр, у него была нормальная температура и желание стоять на руках. Поэтому к сестре пошел я. Ближе к девяти утра меня разбудил Луи. – Пропала рубашка и самолет? – у него из глаз лились слезы, а я еще плохо соображал. – Не волнуйся, полиция найдет ее, – я его обнял, мальчик всхлипнул и схватился за мою руку. Больше ему было грустно от того, что я этого не заметил. Мне было искренне жаль, но я как-то и не подумал смотреть на полки в нашей спальне. А Луи подумал. И посмотрел. И обнаружил только следы от деревянных шасси, где на полку не упала пыль. Через полтора часа мы позавтракали все вместе, еще через час пришел полицейский с портретом той женщины. – Она похожа на Мура, – подытожил я, рассмотрев рисунок. Луи кивнул в знак согласия. – Мура? Уточните, кто он такой? – я ушел в библиотеку, передав лист мальчику. В моем столе, где я хранил статьи о себе, лежал конверт. Я, потеряв на минуту рассудок, потянул к нему руку. Что-то внутри кричало и ударялось о стенки опустевшего сердца. Словно сон наяву. Я взял его, позабыв, что приходил сюда за той самой статьей, что когда-то написал обо мне Мур. За теми статьями, если уже быть точным. – Джемма, не твое? – я протянул конверт сестре, та же вопросительно изогнула бровь. – Нет, – она быстро открыла конверт и достала содержимое. Какая-то старая бумага. – Что это? Свидетельство об усыновлении? – я выхватил его из ее рук. – Что? – офицер заглянул в листок. – Не ваше? – я отрицательно качнул головой. – Луи, дорогой... Николас и Джоанна не муж и жена. Луи закрылся в моей студии и не отвечал ни на одну из наших просьб выйти. Эта непонятная женщина где-то раздобыла свидетельство об удочерении Джоанны Николасом и принесла его в наш дом. Теперь все было понятно. Она не хотела задеть меня, она хотела сломить Луи и показать, что вся его жизнь – одна сплошная ложь. Джоанна говорила мне, однажды, что отец научил ее стрелять, но когда она умерла, выяснилось, что у нее никого нет и не было, кто мог бы захотеть себе часть ее праха или хотя бы кому можно было бы позвонить еще, кроме Валуа и Луи. Я не знаю, как не обратил внимания на это. Почему упустил. Из студии вскоре перестали доноситься какие-либо звуки, не было даже тихих шорохов, Джемма сидела на диване в гостиной со стаканом воды в руке. Полицейский уверил нас, что свидетельство может быть поддельным, и они обязательно все выяснят. – Луи, милый, – выдохнул я, упираясь рукой о стену, – открой дверь, не заставляй меня волноваться за тебя, – я положил другую руку на дверную ручку. Ответа не последовало. – Солнце, – я вздохнул, мой голос был тихим и спокойным, – это неправда. – Правда, – смог сказать он, прохрипев. – Нет, и ты это знаешь. – Да, и теперь я понимаю, – я сглотнул. Это не могло быть правдой. – Открой дверь, пожалуйста, – я услышал движение за дверью и облегченно выдохнул. Хотел бы я, наверное, перенять его умение вдруг становиться маленьким, очень маленьким, буквально нечеловеческих размеров, сжиматься, прятаться в своем коконе и отвлекаться от мира. Мальчик уложил голову на моем плече и тихо всхлипывал в шею, пока Джемма заваривала ему лавандовый чай, который притащила с собой, понимая, я догадываюсь, что вся это ситуация будет слишком стрессовой. Не для меня, для их обоих точно. Вот бы и мне, как и Луи, не бояться быть слабым. Гордиться, наверное, своей мягкотелостью, своим умением просто выплакаться и быть в норме. Луи проспал четырнадцать часов в тот день (в те два дня). – Доброе утро, – моя сестра спала плохо, поэтому уже с полшестого утра мне мешал шум воды, ее шаги и металлическая ложка, что так часто ударялась о края фарфоровой чашки. – Я тебя разбудила? – я лишь улыбнулся. – Все в порядке, правда, – я был не против проснуться рано и наблюдать за тем, как мальчик исцелялся, подергивая своим округлым кончиком носа и зажмуривая глаза, пряча их в подушку. – Как там Луи? – она достала чашку для меня, отвернулась. – Сейчас встанет, – я присел за стол, зевнул, повернулся к окну. Там было еще темно и непривычно. – Уже встал, – он махнул Джемме рукой, зашел в ванную. – Ему лучше, да? – она подала мне чашку с кофе. – Да, сон хорошо на него влияет, – я улыбнулся, отпил немного. – Ты хорошо справился, Гарри, – сначала я ее не понял. – С чем? – Луи, – она сделала паузу, чтобы подобрать идеально подходящее определение, даже повернула голову к окну, ища там ответ, – удивительный парень, он просто, не знаю, он как улучшенная версия тебя. – Меня? – Да. – Скорее Николаса, – сестра улыбнулась, и я посчитал это за согласие. Эту женщину нашли уже через день. Она не пыталась скрыться. Меня сразу же позвали в участок, Луи и Джемма решили посидеть в кафе неподалеку, Я пытался выглядеть серьезным, не так, словно я готов застрелить эту мразь прямо тут. Она пожелала встретиться со мной, и перед тем, как зайти к ней в комнату, со мной долго и муторно говорил детектив. – Да, она сестра Тейлора Мура, Памела Джуди Мур, – я нахмурился, взяв ее фотографию в свои руки. – Они близнецы, в этом году Памеле исполняется тридцать семь лет, – я внимательно слушал. – Год назад она вышла их психбольницы, в которой провела три года, до этого она тоже содержалась в подобном учреждении, в возрасте девятнадцати лет и до двадцати трех, между шаталась по разным санаториями, за все платил ее брат. – Психбольница? Что у нее? – Острый шизофренический бред, я не совсем уверен, что так можно выразиться, но так записано в ее личном деле, – детектив наклонился к своему столу и взял еще пару снимков. – В их нью-йоркской квартире все выглядит немного… – взяв фотографии, я понял, о чем он говорил. – Боже, они были на мне помешаны. – Вроде как. На трех снимках небольшая комнатка, захламленная, на стенах разные вырезки из газет, мои фотографии, есть даже моя картина, уверен, это не подделка. Детектив дал еще снимки, где было видно, какие статьи обо мне они хранили, какие вещи собирали. Там висела даже рубашка, которую Памела забрала (у нее был необычный ворот, поэтому ее было легко узнать), и на одном снимке я увидел деревянную фигурку самолета. – А вот это, вы забрали этот самолет? – я указал пальцем на вещь на фотографии, показал ему. – Да, но он пока у нас, как улика. – Скоро мы сможем забрать его? – Мистер Стайлс, не волнуйтесь, как только он не будет нам нужен, вы его заберете. Поговорив с детективом еще несколько минут, я уже и не хотел идти к этой Памеле и говорить с ней о чем-либо. У них с Тейлором была общая страсть, причем всю их жизнь. Их родители еще в юности стали чем-то вроде детективного бюро, отец работал на нас, пытался выяснить всю правду и вынести это в свет, но он так ничего и не нашел. Они оба были уверены в том, что наша семья «само послание дьявола». Я усмехнулся, прочитав это в дневнике, что передал мне детектив. – По-моему, шизофренический бред достался Памеле по наследству, – подметил этот приятный мужчина, я убрал пряди за ухо. – Да, определенно, – посмеялся я, поправив пиджак. – Ее руки прикованы к стулу, там в помещении еще один человек, вы в полной безопасности, – я видел ее через это окно-зеркало в коридоре. Всем нутром я вдруг ощутил ее неприятный взгляд, показалось, что она смотрит в ответ, в мои глаза. – Она отказалась от адвокатов, да? – я тяжело дышал. – Да, она готова сесть в тюрьму. Мне открыли дверь, я вошел, и как только мои глаза встретили ее темно-карие – уверенность и непоколебимость вернулись ко мне. Я выдохнул и сел напротив нее, кивком поприветствовав перед этим полицейского, что стоял в углу комнаты, держащий правой рукой приоткрытую кобуру. Кажется, сестра Мура была очень опасным человеком. – Неужели сам Гарри Эдвард Стайлс согласился со мной встретиться? – у нее не было нижних зубов. Трех или двух. – Жаль, что не смогу оставить вам автограф, – я знал, что не мог унижать ее и все в таком духе, но вся ее аура заполняла меня ядом, хотелось, чтобы ей было некомфортно. – У вас ко мне что-то важное? – Тейлор бы все отдал, чтобы получить ваш автограф, – вот зачем она говорила сейчас о нем? Его нет, все, закончим на этом. Я выдохнул, не зная, что ответить. – Молчите, значит понимаете, что виновны в его смерти, – она дернулась ко мне, я никак не отреагировал, но полицейский за ней сделал еле уловимый шаг вперед. – Еще чего, – я презрительно на нее посмотрел. – У-би-й-ца, – проговорила Памела, мне стало не по себе от ее пронзительного голоса. В моей голове крутился один лишь вопрос: как ее выписали из психбольницы? От нее веяло этим экранным безумием. – Гарри... – Для вас мистер Стайлс, да, – спокойно ответил я, вздохнув. – Не-е-ет, – она протянула, шептала, постоянно наклоняла голову в разные стороны, – кто-то, кто убил моего брата, не заслуживает уважения. – Вы ведь понимаете, что я никого не убивал, – я смотрел в ее глаза, они действовали на меня как триггер. Казалось, что сейчас я схвачу ее голову и выдавлю глазные яблоки большими пальцами. От этих образов меня затошнило. – Вы ведь понимаете, что не откупитесь от всех своих грехов, – если я пришел сюда за этим, то, пожалуй, это самая пустая трата времени в моей жизни. – Я следила за вами, сколько могла. – Осторожнее с выражениями, – я стал стремительно закипать. Я очень злился на нее. Она рассмеялась. – Мне ничего не страшно, но правду узнают все. – Все и так знают правду, вы со своим братом были просто хорошими сказочниками. – Не смей называть Тейлора сказочником. – Я думаю, на этом все. – Нет! – полицейский сзади сделал еще шаг и остановился. Я услышал разговоры на коридоре. – Вы будете сидеть здесь, пока не признаете, что убили Тейлора. – Мисс Мур, вы совершили преступление, вы это понимаете? – я сел ровно. – Вы проникли в мою квартиру и забрали одну очень ценную вещь. – Луи не виноват в том, что у него такие отвратительные корни. – Не произносите его имя, – я готов был прямо тут застрелить ее. – Не вплетайте его. – Он очень дорог вам, – улыбнулась, я скалил зубы. – Как когда-то мне был дорог Тей, – мне было все равно. – Луи очень вам дорог и я знаю почему. – Не надо его затрагивать, если это то, о чем вы хотели поговорить, извольте, я не намерен обсуждать жизнь мальчика, – пауза, ее коварная ухмылка была не напрасной. Я не должен был называть Луи здесь так, с такой любящей интонацией, с таким показательным подтекстом, в такой момент, – с вами, – я встал. – Мальчика, мальчика, мальчика, – она была не в себе. – Как же он вам дорог... Я молчал, тяжело дышал, опустил взгляд, придерживая рукой спинку стула. К черту ее и ее провокации. – Как же дорого вам его сердце, – говорила тихо, назойливо. – Его тело.. – Где ты достала это чертово свидетельство, сука! Я ударил двумя ладонями по хлипкому столу, который даже отскочил от пола немного и потом снова встал ровно. Наши лица в сантиметрах двадцати, я застыл в озлобленном оскале, мне болело горло от того, как громко я прокричал эти слова. Я вдыхал носом и выдыхал через рот, поставив верхние передние зубы на нижние. На секунду с ее улыбкой в глазах показался испуг, и это доставило мне удовольствие. Видеть, что она боится, было приятно. Я также приметил, что полицейский никак на это не отреагировал. Это было странно. Угрозу ведь могла представлять не только она. – Ты никогда не узнаешь. Она плюнула мне в лицо, но это было унизительно не для меня, а для нее. Плюют те, кто уже не имеет аргументов. Плюют те, кто проиграл и кто не был готов к проигрышу. Мужчина сзади резко подошел к Памеле и собирался схватить ее за волосы, кажется, но я жестом попросил его вернуться на место, сказав: «Спокойнее», – после я достал платок из внутреннего кармана пиджака и снова сел на стул. Упал, вернее. Ее слюна была едкой. Она больше не ухмылялась. – Если больше некому оплачивать ваше лечение в больнице, я могу этим заняться. И больше от Памелы я ничего не услышал. Детектив высказался по поводу моего действия, я сказал, что у меня нет времени слушать упреки. «Каждый бы сделал это за собственного ребенка, не находите? Вы не видели, как мой мальчик разбился от правды, что он узнал», – даже мылом никак не вымывалась ее слюна, словно я был укушен змеей. Детектив сказал, что попытается понять, но мне лучше сдерживаться. Мы еще немного поговорили, и было принято решение вернуть Мур в лечебницу, только не в нью-йоркскую, насколько я понял, там ей не помогут. Я был готов оплатить ее лечение. И вот, всю следующую неделю все газеты и штатские каналы крутили только одну фразу: «Гарри Стайлс поступил как настоящий мужчина». Джемма уехала, и мы все заново обрели свой покой. Мальчик с трудом принял факт того, что Николас удочерил Джоанну, а не женился на ней, теперь он понимал, почему она его не любила. Наверное, Луи просто стал называть Николаса папой, а тот никак не отрицал это, и Джо боялась как-либо разрушить их связь. Да и Ник считал Луи своим собственным сыном. Томлинсоны не могли жить без каких-то тайн и лжи. Но что если они просто не сошлись? Может, они любили друг друга, а потом вышло так, что уходить никто не собирался. Никто не смог уйти. Я перестал думать об этом, когда повернул голову на Луи, что рассматривал семейный снимок. Я вздохнул. Следующие мои мысли были еще мрачнее. Я подумал, что если однажды Луи захочет уйти, то я просто позволю ему. У него впереди вся жизнь, я не вправе приковывать его к себе и тащить в могилу, как бы отвратительно это не звучало. Ну, люди ведь иногда просто перестают любить, верно? – По-моему, это ваше, – мне отдают самолет. Он в помеченном пластиковом конверте. Рубашку я не забирал, она была испорчена. – Спасибо, – Памелу отправили в Пенсильванию, в филадельфийский стационар для душевнобольных. – Наверное, вы не помните меня, но, – помощник детектива? К сожалению, их имен я не запомнил, – это тоже ваше. Он медленно засунул руку в карман и, если честно, я испугался за собственную жизнь. Мало ли что там у него могло быть. Он достал полароидный снимок. На нем я. Я прикрыт легким покрывалом и, если приглядеться, то можно увидеть все нужные и ненужные очертания. День (ночь), когда я впервые оставил след от поцелуя на своем мальчике. Я придерживал снимок двумя пальцами, усмехнулся, сощуриваясь. – И за это тоже спасибо, – я спрятал фотографию во внутренний карман пальто и поставил самолет на стол, полез в другой карман за чековой книжкой. – Подайте мне ручку, – я кивнул ему, сам он широко улыбался. – С вами приятно иметь дело, мистер Стайлс, – я быстро пририсовывал нули к единице на чеке. – Если вдруг и правда не помните, то, вообще-то, я тот самый криминалист, который уже три раза все забыл. – Забудете и в четвертый, – я протянул ему чек и улыбнулся. – И, кстати, почему вы все еще тут? – Люблю свою работу и добропорядочных людей, – я посмотрел в его глаза. – Огромное спасибо, – перед глазами проносилась жизнь, да, снимок не мог так просто все закончить, но – господи – нет. Не снова. – Луи невероятно талантлив, – я вздохнул, перевел взгляд и поджал губы. – Как и вы, люблю ваши картины, – я усмехнулся. – Если вам нужна будет помощь такого плана, я всегда могу обеспечить вас связями и надежной защитой. – Хорошо, спасибо. – Удачи вам, Гарри. – И вам. Я быстро покинул здание участка.