Он никогда не разбивал мне сердце. Он только превратил его в компас, который всегда указывает на него. Клементина фон Радикс, В защиту любви к нему
Проходит неделя, а для него он все еще «Акааши». Не Кейджи, нет, — просто его связующий, его «лучший друг». Все «Он был твоим возлюбленным» и «Ты действительно любил Акааши» заканчиваются только неловкими смешками и «Правда, неплохая шутка». Это прекращается спустя три дня после того, как все замечают неудобство и боль на лице Акааши. Он больше не может контролировать свои эмоции. Он думал, что все еще наладится после того, как уговорил Куроо сначала дать Бокуто пожить у него — по всей их квартире были разбросаны воспоминания и прикосновения, и все так и кричало «ими». Записки, прикрепленные Бокуто на холодильник. График домашних обязанностей, расположенный на одном из кухонных шкафчиков. Доска для объявлений, которую они использовали не по назначению, заполняя фотографиями, расписаниями и записками-планами: увидимся в ресторане, я люблю тебя. Календарь, пестрящий отметками годовщин и дней рождения. Сейчас, стоя посреди всего этого, они кажутся такими большими. На мгновение он представляет Бокуто, бегающего по квартире. Сегодня суббота. Свободный для обоих день и ночь кино. Он представляет, как они склоняются над кучей фильмов, разбросанных по всему полу и усеянных записками: «еще не смотрели», «порекомендовал Куроо», «фильм, который ты хотел посмотреть на прошлой неделе», «напомнил мне о тебе». Затем он чувствует это, внезапно: оно поднимается, а потом опускается, раздавливая его. Глаза начинают слезиться, рука — сжиматься в кулак у сердца; он опускается на пол, задыхаясь, горячие слезы падают вниз. Он даже не может зарыдать, не может ничего сказать, просто рвано дышит и скулит, и, о боже, как же хорошо выпустить все наружу. В то же время чувствуется тяжесть, будто в нем целый океан, проглоченный по случайности. Грудная клетка начинает болеть, и кажется, что его горло режет изнутри. Он с силой закусывает губу, потому что от всего этого просто больно, все просто отвратительно, и это засасывает его, все прошедшие времена, все раньше, его «Кто такой Кейджи?», боль и тяжесть, и — Он хочет, чтобы он вернулся. Он хочет, чтобы он вернулся. Он не хочет быть забытым.***
Когда Бокуто приезжает в их квартиру, она безупречно чиста. Акааши уже забросил доску в глубочайшую часть шкафа и отделил свои вещи от вещей Бокуто. Он собрал все записки и что только было с надписью «я люблю тебя» и сложил в коробку, спрятанную в ящик. Он сменил календарь. Он припрятал и пару рубашек. Все чисто, и он чувствует себя опустошенным. Но Бокуто обожает квартиру и шутит над его организованностью большую часть времени. В ответ на что он закатывает глаза и слегка улыбается перед тем, как снова подходит к графику домашних обязанностей. Он проводит небольшую экскурсию: показывает его комнату, ванную, куда нужно выбрасывать мусор и тому подобное. Бокуто говорит: «Все выглядит таким знакомым. Мне кажется, будто я провел здесь много лет». Ты и провел, хочет закричать Акааши, мы провели. Но он сдерживает себя и через силу улыбается. Это не тот Бокуто, которого он- Не тот, с которым они учились в старшей школе, не тот, за которым он последовал в тот же самый колледж, не тот, который предложил ему встречаться после проигрыша в Super Smash Bros и украл его первый поцелуй, когда на заднем плане играла дрянная музыка из боевика. Это не его Бокуто. Этот Бокуто его не помнит — этот Бокуто натурал; Бокуто до знакомства с Акааши, который встречался с девчонками еще до того, как Акааши узнал, что значит чувствовать влечение по отношению к кому-либо — Этот Бокуто его не любит. (И голос в голове, звучащий как Куроо, упрекает его за это) Он выпивает свой кофе и включает телевизор, перевозбужденный голос Бокуто доносится до него даже из спальни. Назло самому себе он горько улыбается.***
— Что? — единственная реакция Куроо на новость Бокуто. Бокуто надувается: он ожидал чего-то получше, что-то вроде: «Мои поздравления, приятель, я знал, что ты можешь это сделать!», но все, что он получил, это Куроо, смотрящего на него так, будто он сошел с ума. Почему? Что плохого в девушке? Он уже в колледже и выпускается через два года. Что в этом плохого? — Я сказал, что у меня есть деву- — Я и в первый раз все услышал! — он действительно не понимает — Куроо выглядит таким напряженным и несколько оскорбленным. Почему? — Почему ты так говоришь? То есть… Что с Акааши? — Что ты имеешь в виду под «что с Акааши»? Он не имеет к этому никакого отношения, — выдает Бокуто, — или ты все еще продолжаешь свою нелепую шутку? — Чт- Ты маленький—, — Куроо выглядит таким злым, и Бокуто начинает немного раздражаться. Проклятье, он не гей. Сейчас у него есть девушка. Почему Куроо продолжает с «Он был твоим парнем»? Кажется, все вокруг не могли уже забить на нее. — Ай, нахер, делай что хочешь. — Почему ты так зол? — Ничего, просто -, — сейчас настает очередь Куроо обижаться. — Забудь об этом. Мои поздравления. — Спасибо, чувак.***
Сейчас Куроо помогает Акааши во время его занятий скрипкой. — Что сегодня? — спрашивает Куроо, устанавливая себе стул поблизости, пока Акааши занимает позицию. С закатанными рукавами и скрипкой наготове Акааши отвечает: «Мендельсон, „На крыльях песни“». Куроо не имеет ни малейшего понятия, что это значит, но все равно усмехается. Красивая, почти легкая мелодия начинает заполнять пространство, и Куроо сосредотачивает внимание на Акааши. Он безупречен, как статуя, самолично вырезанная Бернини, и его игра на скрипке всегда заставляет чувствовать себя лучше. По сути, он не испытывает ничего особенного по отношению к Акааши, но что-то в нем заставляет тебя хотеть открыться и просто говорить о своих проблемах до тех пор, пока не полегчает. Когда он выпаливает: «У Бокуто есть девушка», что-то, напоминающее скрежет ногтей, царапающих доску, заполняет комнату, и Акааши останавливается, смотря на него. Куроо нервно смотрит в ответ, но не может разглядеть его реакцию — закатное солнце заливает собой комнату, и Акааши стоит слишком далеко. Пастельные тона заполняют пространство, и Акааши просто стоит здесь. Затем он сжимает скрипку и зажимает струну. Становится в позицию. На этот раз мелодия приносит с собой чувство тяжести. И Куроо больше не нужно спрашивать, что он играет. Куроо всего лишь переводит взгляд за окно, позволяя Акааши играть. В конце концов, он играет этот фрагмент с тех пор, как Бокуто забыл. Spiegel im Spiegel.***
— Я не гей, — говорит Бокуто, когда он приходит домой со скрипкой под рукой. Акааши смотрит на него с удивлением на лице, пока не замечает бумажку, которую показывает Бокуто. В замешательстве он берет ее и чувствует, как желудок скручивается при прочтении содержимого. О боже. Это одна из его записок. Я люблю вас, Бокуто-сан, будьте осторожны по пути в школу. Это одна из самых первых записок, которые он написал; тогда они даже не обращались друг к другу по имени, но Бокуто был невероятно счастлив, когда увидел приготовленные на скорую руку блинчики и чашку кофе с этим стикером. Он помнит это, как будто все было только вчера, и его сердце подпрыгивает до горла. Он чувствует тошноту. Как он ее нашел? — Где вы ее взяли? — Это не важно, — отвечает Бокуто. — Что это значит? Бокуто выглядит таким запутанным, потерянным и беспомощным, что Акааши не в силах сказать правды. Он не может представить реакцию окружающих; но он уже видел достаточное количество его реакций на предыдущие попытки, и он уверен, что если скажет сейчас правду, то получит в ответ только злость или отвращение. Он не может себе этого позволить. Он не может себе позволить потерять его еще больше. — Это было нашей повторяющейся шуткой, — говорит он, складывая записку в карман, и проходит мимо Бокуто в дом. Его руки снова дрожат, и все, чего он хочет, — это лечь на свою кровать. Он хочет уснуть навсегда. Он хочет все забыть. — Не переживайте, Бокуто-сан. Бокуто моргает и словно светлеет. — А, я понял! — Ага, — это единственное, что он может ответить, быстро проходя по коридору и закрывая руками лицо. Слезы жгут глаза и оставляют теплые дорожки на щеках, а он просто продолжает вспоминать, кем они были раньше, как все было, потому что сейчас это место такое холодное, и он теряет его. Уже потерял. Он прислоняется к двери, поднимает взгляд и усиливает хватку на скрипке. — Ага.***
Бокуто так и не вспомнил. Дни становятся неделями, недели — месяцами, и еще до того, как они все осознают, Бокуто выпускается. Акааши играет Рондо Каприччиозо, когда Куроо внезапно говорит: «Он собирается сделать ей предложение». На этот раз он не играет Clair de Lune. Но к восьмой минуте он уже рыдает, а колени подкашиваются. Куроо бросается навстречу — рефлексы по-прежнему в отличном состоянии, даже после стольких лет. Они идут домой раньше: Акааши — дрожащий, а Куроо в намокшей от слез рубашке.***
Она сказала «Да». Бокуто переехал из их квартиры. В день своего отъезда он обращается к Акааши с просьбой: — Акааши, ты же знаешь, что ты мой лучший друг, да? Ты станешь… Ты будешь моим шафером? Он выглядит таким невероятно взволнованным, что на секунду Акааши чудится, будто он делает ему предложение. Но это не так. Этот Бокуто просит его быть рядом, когда он женится. Верит, что он прикроет его в случае чего. Просит его наблюдать за тем, как он идет рука под руку с другим человеком в качестве любви всей его жизни. Просит его наблюдать за тем, как он любит кого-то другого. Просит отдать его- — Конечно. — Здорово, Акааши! Спасибо, Акаа- Акааши? Эй, Акааши, почему ты плачешь? Акааши выдавливает из себя улыбку, самую большую, которую только может, когда человек, которого любишь, любит кого-то еще, когда знает, что его забыли, сейчас и навсегда. Когда он знает, что все, что у него осталось, — это кусочки бумаги и постаревшие фотографии в его шкафу в ящике. Потому что он не может быть эгоистом. Не когда он так сильно его любит. Так что он делает то, что у него выходит лучше всего с заплаканной улыбкой и изо всех сил подавленным всхлипом. — Я так рад за вас, Бокуто-сан. (Без его ведома, Бокуто чувствует, как что-то болит. В груди. Он чувствует необходимость дотронуться до Акааши. Он отбрасывает эту мысль в сторону. Сейчас не время для глупостей.)***
В этом вся правда: тяжело любить человека, который влюблен в кого-то еще. Я не знаю, как обратить это в поэзию. Клементина фон Радикс, Без названия
Свадьба прекрасна. Акааши удается убедить всех в том, что он в порядке, в идеально отглаженном костюме, всегда рядом с Бокуто. Мегуми, невеста Бокуто, милая. Что не хорошо, потому что Акааши не может ненавидеть ее. Она милая и смеется над их шутками, держась за Бокуто рукой с кольцом. Она милая. Акааши проводит десять минут в ванной. — У шафера есть подарок для молодоженов! — ведущий церемонии очень энергичен, представляя Акааши, стоящего в центре платформы со скрипкой. — Давайте поаплодируем ему! Зрители хлопают, в большинстве своем воодушевленно — Куроо приподнимает бровь, но Акааши лишь многозначительно смотрит на него перед тем, как повернуться к супружеской паре. Он сглатывает. Они выглядят как само совершенство, как будто они созданы друг для друга. И они просто смотрят на него, улыбаясь, и он снова думает, что готов заплакать. Его ладони потеют, а в грудной клетке раздаются раскаты грома, сердце стучит слишком быстро — он приближается к критической массе, но заставляет себя успокоиться. Он уже потерял его. — Я исполню пьесу для Мегуми-сан и Бокуто-сана, — говорит он в микрофон, занимая позицию. — Хотя они уже оба Бокуто-сан. Слушатели смеются, но он чувствует, как его внутренности сжимаются от этой шутки. Так что он закрывает глаза, занимает нужную позицию, дожидается необходимого отрывка, выбранного для Мегуми. Пианист, согласившийся ему помочь, отыгрывает необходимую партию, и он начинает играть. Все замолкают и приковывают взгляды к нему. Spiegel im Spiegel. Бокуто чувствует, как что-то в нем вздрагивает. Он чувствует тупую боль в груди и ни разу не отводит взгляд от силуэта Акааши. Мегуми что-то говорит, но он не может ничего услышать. Он не может услышать ничего, кроме этой мелодии, которая кажется такой до боли знакомой, и он не может увидеть ничего, кроме играющего Акааши. Внезапно он начинает плакать.***
— Ты всегда выглядишь так, словно готов заплакать, когда исполняешь эту пьесу, — выкрикивает Бокуто после того, как Акааши заканчивает Spiegel im Spiegel. — Да? — спрашивает Акааши, отложив в сторону скрипку. На сегодня они закончили. — Это моя любимая пьеса. — Хм? Правда? — говорит Бокуто, поднимаясь со стула, чтобы потянуться. — Почему? Акааши поворачивается к нему с улыбкой на лице, и у Бокуто перехватывает дыхание. Он выглядит как само совершенство, стоя здесь, пока лучи заходящего солнца падают на него в самых подходящих местах, чтобы сделать красивее. Он просто не может поверить, что Акааши его. Весь он. Его. Он любит его, и любим в ответ. И он понимает, как же ему повезло с ним. — Потому что она напоминает мне о тебе, Котаро.***
Акааши заканчивает пьесу. Люди хлопают ему стоя, некоторые даже плачут. Поклонившись, он коротко говорит: «Мои поздравления, Бокуто-сан», и покидает сцену. Он готовит свои пьесы, чтобы сыграть во время ужина. И только когда замечает на Silentium мокрые пятна, понимает, что плачет. Он хочет удержать его.***
— Акааши, спасибо тебе! — ухмыляясь, Бокуто подбегает к своему шаферу. — Ты самый лучший шафер и друг, о котором можно только мечтать! И Бокуто, стоящий в лунном свете, с фонарями над ним, так напоминает о прошлом, что все его внутренности переворачиваются, а сердце грозит разорваться. Акааши принимает решение о своих действиях за долю секунды. Он хочет прикоснуться к нему. Хотя бы раз. Последний раз, ради всего святого. Ради отношений, которые были- Он наклоняется, целует Бокуто в щеку и горько улыбается со слезящимися глазами. Он никогда не вспомнит. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом. То, что между ними было, навсегда забыто. — Раньше ты называл меня Кейджи, Котаро.