Лучшее в моей жизни

Он спал и даже смутно догадывался, что это всё — не совсем реальность. Исак в тряпичных кедах медленно брёл по сырой траве, но ноги удивительным образом не намокали. В складчатых кружевных листьях манжетки застыли крупные дрожащие капли воды. Над рядами поросших лишайником старинных надгробий клубился влажный густой туман. В нём тонули звуки, скрадывались очертания. На самом красивом кладбище Осло в районе Гамле Акер давно никого не хоронили, превратив его в некрополь. Умершие от холеры и голода простые горожане, простреленные из кремневых ружей солдаты наполеоновских войн заслуживали тишины. Где-то здесь, в центальном секторе, была могила Мунка с непримиримо суровой головой на постаменте из серого мрамора. На шее присох птичий помёт, но мёртвого живописца не беспокоило. Во сне Исак тоже тщательно обходил это место, чтобы не смотреть в глаза с выбитыми кружками зрачков. Голова всегда упрекала, он слышал этот гневный шёпот даже на расстоянии: - Она же твоя мать. Она подарила жизнь, Исак. Как ты можешь быть таким безжалостным? Исак прижимал пальцы к ушам, чтобы слышать только шум кровеносных сосудов. Ускорял шаг — быстрее, быстрей, ломясь через кладбище напрямик, в обход расчищенных дорожек. Торопливо перескакивал через низкие, крашенные чёрным, ограды. С верхушек высоченных вязов срывались каркающие вороны с распростёртыми крыльями, пикируя вниз. Исак не выдерживал и пускался бегом. Мокрые ветки кустарников хлестали по плечам и шее, цеплялись тонкими отростками за волосы. Исак знал: совсем рядом, на пересечении Акерс и Уллеволс, высилось жёлтое кирпичное здание госпиталя Вор Фруэ. Нарядное, с узором на фронтонах из встроенных в кладку закопчённых кипичей и взирающей с высоты статуей Мадонны. Двухметровый забор с можжевеловой стеной за ним не потворствовал праздному любопытству. Исак не был там... сколько? Он хотел вспоминать. Находясь на Акерсвейен, но не чувствуя ног, потому что всё было ненастоящим, он и тут ненавидел себя. Факты назойливо и больно тыкались в обитые мягкими тканями стенки черепа. Марианне Йорансен, его мать, числилась пациенткой психиатрического отделения, принадлежащего клинике Ловисенберг. У Марианне была резидуальная форма шизофрении — хроническая стадия, в которую заболевание перешло после перенесённого острого психоза. Исак не пришёл к ней ни разу за последние три года. Не свернул сюда на велосипеде с извечного маршрута Дамстредетт-Телтхусбаккен, хотя до Вор Фруэ было несколько минут езды. - В каком смысле чокнутая? - повторяющимся эхом звучал в голове печальный голос Эвена. *** С усилием поднявшись с дивана, он пошатнулся, но потом ровно встал на обе ноги. Голова была чугунной. Исак неприязненно оглядел себя — перекрученная сбоку в жгут, заскорузлая футболка, понуро свисающий между ног член, светлый пушок поросли на голенях. Было душно, маятно, хотелось глотнуть свежего воздуха. Подойдя к окну, Исак с силой дёрнул ручку вбок. Её заклинило. А, ну да, точно же — это была его собственная идея. Их окна можно было открыть только на неширокую щель сверху. Вспомнилось вдруг то, давнее — ясно, как будто это было только вчера. *** - Боишься, что сигану с четвёртого этажа, как Струнге? - с улыбкой сощурился Нэсхайм, когда он приволок груду новых замков в прозрачных пластиковых пакетиках. Исак не отвечал, вдавив голову в плечи. Не понимая, как Эвен так легко может озвучивать самые ужасные страхи в его голове. Как вообще о самоубийстве можно говорить так спокойно. Их новая квартира с отделкой, в которую только что въехали, находилась на четвёртом. Из панорамного окна было видно широкий дощатый пирс и бликующую синюю гладь фьорда. - I can fly-yy! - поднял растопыренные руки Эвен, тараща глаза, нарочно имитируя оживлённость мании. Он цитировал фразу, которую успел сказать Микаэль Струнге до того, как сломал себе шею. В школе для Исака это был скучный «датский поэт второй половины двадцатого века». Сейчас — талантливый молодой парень с биполярным расстройством, за которым не уследили близкие. На момент смерти Струнге было двадцать восемь лет. Эвену только исполнилось двадцать два. - Да ладно тебе, Исак. Ты уже перегибаешь палку — у меня и мыслей таких нет! - Ничего не говори, ладно? - выставил перед собой дрожащие руки Исак. - Я меняю замки и точка. Не обсуждается. Он знал, что не сможет уберечь от всех опасностей, как бы не старался. Очень не хотел проявлять гиперопеку, которая осточертела Эвену ещё с Соней. Но поделать с собой ничего не мог. Нэсхайм был полностью искренен — он очень любил жизнь. Но сейчас, находясь в приподнятом и бодром настроении, не осознавал: Микаэль Струнге вовсе не желал убить себя. Тот собирался шагнуть с карниза и плавно вознестись над пятиэтажными домиками Осло в прозрачный мартовский воздух. Подняться над дымками заводов и крестами на церковных шпилях, поглядеть на вьющуюся меж холмами Акерсельву. Ведь при маниакальном эпизоде человек убеждён, что всесилен, что ему подвластно всё. *** Он прерывисто вздохнул. В голове вдруг всплыли заученные для уроков литературы строчки. Струнге писал о своей болезни — раньше Исак был слишком несведущим, чтобы понять: Стена, накренившись сквозь спину, Сокращает пространство. Собравшись с силами, её Выталкиваю обратно. Останься, говорю, как есть – Я хочу ещё жить. Но тут же спешу снова выключить свет: Даже тени, и те – слишком тяжкий вес… *** Дойдя до ванной, Исак содрал футболку через голову, с омерзением кинув этот ком в полную доверху бельевую корзину. Крышка уже еле закрывалась. Чертовски пора было принять душ — просто душ, и попрохладнее. Привести себя в порядок — Исак совсем не хотел, чтобы Микки видел его таким. Но, осознав это, только разозлился ещё больше. У них с Эвеном, очевидно, был общий системный баг. Биполярный Нэсхайм очень хотел угодить окружающим — настолько, что не позволял себе проявления бурной радости или спонтанности вне рамок мании. Не позволял видеть себя грустным, когда это не была клиническая депрессия. Скрывал свои реакции, как мог — для окружающих они всегда были черезчур яркими. Эвен по-ребячески наивно хотел нравиться, быть принятым невротипиками — как его было за это ругать? Сейчас у него самого были те же мотивы. Исак был готов замести сор под коврик и сделать вид, что проблемы не существует — только бы удержать Микаэля рядом. Исака неотвязно преследовала мысль, что жить с паталогически озабоченным субъектом тот навряд ли захотел бы. Он понятия не имел, насколько его случай поддаётся терапии. Похоже, вовлекать их отношения такого нормального третьего было ошибкой. Насколько Исак понял, Микаэль имел о биполярке лишь поверхностные представления. Он не был рядом, когда Эвен решил не принимать прописанные врачом препараты, потому что «я и так чувствую себя прекрасно». Не представлял, как выглядит резкий откат с ночными кошмарами, тошнотой и ухудшением координации. Не видел, как у Нэсхайма дёргался рот и непроизвольно приподнимались брови — и это была только одна из нескольких побочек от антипсихотиков. За время подбора препаратов с ним случилось буквально всё из длинного списка. Кроме, разве что, набора веса — повезло, врач не прописывал ему ни Зипрексу, ни Сероквель. На месте Эвена Исак сам бы призадумался, так ли уже необходима эта ежедневная горсть таблеток. Может, действительно, ну его нахуй? Микки пропустил всё это. Исак не думал, что прочитанные им из любопытства научно-популярные статьи способны были приблизить к пониманию реального явления. Хотя, кто вообще сказал, что Микаэль хочет с ними какого-то будущего? Исак треснул кулаком по раковине, уронив туда пластиковый стаканчик и рассыпав из него щётки. И застыл, пялясь на них. Щёток было три — ровно по числу гнёзд в прозрачном стакане с запаянной там рыбкой. Раньше пустое гнездо всегда полуосознанно раздражало. Он устало откинул голову назад — находиться в конфликте с самим собой постоянно было напряжно. Исак мог сколько угодно это отрицать, но... Их «эксперимент» с Микаэлем перерос во что-то очень сильное и пугающе настоящее. И прекратить это сейчас никто их них не хотел бы и не мог. *** Исак уже вытирался после душа, когда телефон в кармане махрового халата характерно квакнул. Отложив скомканное полотенце, он залез в глубокий карман рукой. И улыбнулся — это писал Эвен: Столько нового, у меня голова идёт кругом. Микки двигается к дому. Сказал, что принесёт нам пожрать. Ты там в порядке? Нэсхайм поставил жалобный смайл с поднятыми бровями, извиняясь за своё отсутствие. И ещё зелёное сердце — это была их давняя фишка. Эвен оставлял для него смешные приписки, даже переводя деньги через банковское мобильное приложение. Исак поднял телефон и сфоткал свою распаренную и осоловелую морду с завивающимися от влажности колечками. Отправил, приписав: Я ок. Собираюсь заняться всякой пользой. Ты сам как? Через три секунды на экране всплыла снятая в тёмном помещении картинка с Эвеном — вытянутое обалдевшее и восторженное лицо с камерами на заднем плане. Лоб влажно поблёскивал, а губы выглядели потресканными — опять бальзамом не намазал. Огромные голубые глаза в лучиках светлых ресниц словно заглядывали в душу. Исак набрал и отправил на автопилоте, даже не отследив разумной частью мозга: Дашь нам с Микки сегодня? Ответа не приходило. Исак вздохнул, чувствуя себе неадекватом — он ведь знал по себе, что получать провокационные сообщения в разгар рабочего дня фигово. *** Однако, пора было засучивать рукава — за полдня Исак ещё не сделал ничего полезного. Он водрузил на голову наушники, включив свой бодрый плейлист. Убрал всё с раковины, а потом с бортика ванной, как следует отдраив их и прилегающие кафельные плитки тоже. Они с Нэсхаймом никогда занудно не пилили обязанности — каждый делал максимум того, что может, когда был не занят. Микки интуитивно понял этот принцип и как-то между делом протёр пол в коридоре и на кухне. Загрузил тарелки в посудомойку, сделав это раньше, чем Исак успел попросить. Всё время готовил с ними, а сегодня обещал принести еды на ужин. Букхал умудрялся без слов показывать, что благодарен за принятие в их небольшой коллектив. В наушниках Дагни выдавала чистый и звонкий саунд, характерный для сканди-попа. Исак как-то слышал по радио, торча в пробке, что Дагню Норволл Сандвик родилась в Тромсё, но в двадцатилетнем возрасте переехала в Лондон. Почти как Микки. С внезапным раздражением Исак выпрямился с мокрой губкой в руке и понял: в его плейлисте нет ни одной песни не про пары. Не про «того единственного». А если единственных двое — как насчёт такого варианта, а? *** Исак крутанулся на эргономичном офисном кресле Нэсхайма вокруг своей оси. Он был нынче продуктивен: убрался, заплатил за коммунальные услуги, полил все цветы в оранжерейной комнате. По своей инициативе поговорил с Улой по телефону, стараясь рассказать ей о сыне как можно подробнее. Микки он не упоминал. Это была простая предосторожность — мама Эвена, пусть и будучи здраво рассуждающим взрослым человеком, вряд ли была в состоянии простить того, кто довёл до попытки самоубийства её ребёнка. Даже с оговоркой, что у Эвена был немыслимо ужасный смешанный эпизод. До назначения Нэсхайму хоть сколько-нибудь адекватных препаратов тогда ещё было далеко — их только начали подбирать. Это сейчас Эвен мог суммарно по полгода быть в нормальном настроении без резких скачков. Но сколько он намучался, пока был достигнут такой результат... Исак призадумался: для Улы их текущая ситуация могла выглядеть абсурдной и попросту невозможной. Потому что когда-то её сын лез в петлю именно от несчастной любви к своему лучшему другу Микаэлю. До недавнего времени он и сам винил в тех событиях в основном Букхала. Даже зная факты, Исак подтасовывал их в своей голове. Что уж говорить про женщину, чей единственный сын едва не погиб в семнадцать? Размышления прервал звук смс. Эвен. Исак вздрогнул — он же всё это время напряжённо ждал от Эвена ответа. Пусть бы тот даже выругал его за неуместность. Да. Я тоже этого хочу. Лилле, умоляю, не пиши ничего больше до конца дня. Ниже стоял обливающийся потом смайл. Исак виновато потёр кожу под носом. Можно было и не приставать к Нэсхайму с такими шикарными предложениями в первый же рабочий день. *** Исак разогнулся, утирая со лба пот. Плотно закрыл крышку и дважды надавил на кнопку, запуская стирку. Он взял с собой Киндл с недочитанной книжкой — можно было уютно посидеть в старом кресле, которое притащил сюда кто-то из жильцов. Обстановка тут была проще некуда; стены, облицованные однотонным светлым кафелем и толстые вентиляционные трубы под потолком внимания не отвлекали. В прачечной на нижнем полуподвальном этаже было влажно и жарко, пахло горьковатой лавандовой отдушкой кондиционера и дешёвым лимонным спреем. Они с Эвеном обычно устраивали большую стирку раз в неделю — количество машин позволяло загрузить всё бельё сразу и тут же его просушить. В этот раз пришлось пойти стирать раньше — ведь теперь их было трое. Исак чувствовал, как пол под ногами слегка вибрирует — не сильно, потому что машинки стояли на пористых прорезиненных подставках. Кроме него в четыре часа дня тут не было никого. Старики поднимались рано, живущие на опекунское пособие родители малышей старались управиться до полудня, а прочие ещё не успели придти с работы. Исак был в курсе, потому что стирать в основном он и ходил — атмосфера тут странным образом умиротворяла. Тогда как на Эвена она действовала откровенно плохо: это сочетание стимулов усиливало его тревожность. *** Исак вдумчиво читал, выставив оптимальную яркость экрана. Не следя за этим активно, он всё равно знал: цикл сушки уже заканчивается, скоро можно будет разобрать постиранное и уйти домой. Запах нагретого белья сразу от нескольких машин был почти удушающим. Зазвонивший в кармане телефон заставил в панике вскочить. Исак увидел на весь экран улыбающееся лицо Микки — сам недавно сфотографировал и поставил на этот контакт. Отложив Киндл, он торопливо принял вызов. - Лилле, - сказал тот, - я у дверей ваших стою, откроешь? - Ага. Я тут в прачечной, внизу. Через минуту выйду. Заперев массивную дверь, он быстрым шагом миновал вестибюль и распахнул сначала одну, потом вторую дверь на входе. Микаэль так просиял, увидев его, что у Исака пересохло в горле — Господи, Микки и так действовал на него, как афродизиак. Стоило услышать по телефону, как начинали гореть щёки и уши, а член приподнимался. Его белая ветровка ещё была покрыта не впитывающимися в ткань дождевыми каплями, вода текла с завязок на откинутом капюшоне. В обеих руках у Букхала были объемистые пластиковые пакеты с едой. Исак сразу отобрал у него один: - Пошли со мной. Я счас достираю, минут десять осталось. Потом вместе поднимемся. От открыл дверь прачечной, только с третьего раза попав бородками ключа в замок. Микаэль, стоящий сзади и дышащий в шею, страшно отвлекал. Он там, кажется, снимал куртку, щёлкая кнопками. Они поставили пакеты на пол, когда Микки прижался к нему сзади, обхватил за плечи и попросил: - Закрой изнутри. Исак обернулся, вдруг заметив, какие широкие у Микаэля зрачки, как он часто и поверхностно дышит. Крупно сглотнув, Исак молча протянул ему ключ — Микки тут же повернул на два оборота, положив на машину рядом со своей курткой. Они потянулись друг к другу, вжавшись стоящими в штанах, выпирающими членами. Обнявшись и разделив полный вожделения сладкий и влажный поцелуй. Микки вдруг взял его за волосы, потянул, заставляя открыть шею и присосался прямо под кадыком. Другой рукой он, не глядя, расстёгивал ему молнию на джинсах. Исак громко застонал, возбуждённый до отключки мозгов. У него весь день были только подручные средства, а тут дали всё и сразу. Микки стащил с Исака джинсы до колен. Задрал на нём футболку до горла, дав закусить зубами край. А потом прижал к стальному боку стиральной машины и схватил горячей рукой, медленно натягивая тонкую кожицу на головку и снова сдвигая вниз. - Весь день об этом мечтал, Лилле, - шепнул он Исаку в ухо. - Ещё утром хотел. Эвен сказал тебя не будить. Он расстегнулся сам — было понятно по лязгу металлических пуговиц. Исак мог только подскуливать, закатив от удовольствия глаза под лоб. Его рука каким-то образом тоже нащупала торчащий член Микаэля, и теперь они дрочили друг другу одновременно. Было нелепо испытывать такие сильные эмоции от столь незатейливых действий. Но Исак вздрагивал всем телом, у него тряслись даже колени, когда Микки ускорил темп, пальцами другой руки потирая местечко между ягодиц — там, где половинки расходились надвое. Он словно знал, что Исаку ненадолго нужны сильные стимулы. Исак плыл от всего этого, глядя на вздёрнутую пухлую губу Микки с капельками пота над ней. Он решительно выплюнул жёваную футболку. И поцеловал сам, с языком, чувствуя, как неостановимо несётся на него, сердито и длинно гудя, товарный поезд оргазма. Исак сжал его член крепче, задвигав скользкой рукой, стараясь изо всех сил. И скоро увидел, как Микки зажмурил глаза, задышал громче, с силой толкаясь ему в руку. Его губы блестели, словно облитые лаковой эмалью. Исак дёрнулся и с наслаждением обкончал Микки всю его изумрудно-зелёную футболку из Старбакса. Микаэль спустил ему в руку столько, что мутные дымчатые потёки стекли с пальцев на пол. Уши разложило и Исак вдруг услышал, как гудят все три машинки на высоких оборотах — цикл и правда был почти завершён. - Микки. У меня... в общем, ну, зависимость. Отсекса, - сказал Исак скороговоркой, пока не передумал. Букхал взял его за руку и вытер её о свою многострадальную футболку, досуха. - Так я знаю. - Тебе Эвен, что ли, сказал? - гневно вскинул взгляд Исак. - Нет. - Но тогда...? - Я и сам догадался. Вы с Эвеном постоянно на это намекаете. Лилле, ну ты чего? Разве это какой-то ужасный недостаток? - Не знаю. Ты мне скажи, - пожав плечами, нервно уставился ему в глаза Исак. - Если тебя не парит, меня и тем более, - развёл руками тот. - Извини, что надолго оставил одного. Исак слабо улыбнулся, покусывая губы — такой реакции он никак не ожидал. Застегнув джинсы, резко выдохнул — так и не пришёл в себя толком ещё. Микаэль сделал так хорошо... - С Элиасом виделся? - посмотрел исподлобья он. - Ага. Дурак этот Элиас, - цыкнул языком Микки. - Херню какую-то со своей жизнью творит. - Пошли машинки открывать, - предложил Исак, услышав финальный затихающий стук. - Там твои шмотки тоже лежат, тёпленькие. А эту сними. Когда они выгребли в корзину всё просушенное бельё, Исак откопал микаэлеву мягкую кофту, одел ему через голову. И не смог разнять руки, когда натянул её на бёдра. Так и стоял, обнимая. - Когда у тебя самолёт? - В понедельник. Исак зажмурился — оставалась пара дней. Он хотел спросить столько всего, но не мог осмелиться. Исак не был таким храбрым, как Эвен, например. - Я не хочу от вас уезжать, - ужасно грустным голосом сказал Микаэль. - Это... лучшее, что было в моей жизни, Лилле. - Но колледж, да? Перспективы? - уткнулся лицом в тёплую ткань Исак. - А с нами сложно. Может, ты потом забудешь всё. И захочешь одного бойфренда, норма-... Микки вскинул руку, недослушав: - Я Эвену сказал и тебе повторю. Если вы меня хотите, я сделаю для переезда всё возможное. Так вот, значит, как. Исаку хотелось разозлиться на Нэсхайма, но запала не хватало. Было очевидно: Эвен перестраховывался и берёг его от ненужной травмы, как всегда. - Мы хотим, - провёл он носом по щеке Микаэля. - Мы точно хотим. Они с Букхалом так ещё постояли молча, успокаиваясь. Наваленное грудой бельё в двух высоких корзинах изо всех сил благоухало лавандой. Пакеты с едой из арабской закусочной коварно источали запахи кебаба и горячей фалафели. - Чёрт, Эвен только в семь придёт, - втягивая смесь пряностей носом, пробурчал Исак. - А жрать уже так хочется. - Да там достаточно, - рассмеялся Микаэль. - Я же ваши аппетиты знаю. Notes: Название Vor Frue означает «наша (пресвятая) дева». Стихотворение М. Струнге приводится в переводе Нины Ставрогиной. Треки к главе: Dagny — Backbeat Dagny — Wearing Nothing