Лучшее в моей жизни

Скоро началась метель. Косо летящий колючий снег впивался в лицо, от ледяного пронизывающего ветра перехватывало дыхание. Эвен набросил на голову поверх шапки капюшон, застегнул кнопки. Пальцы плохо гнулись в толстых двуслойных варежках из собачьей шерсти. Варежки были неимоверно тёплыми, словно имели внутри собственный нагревательный элемент. Этот артефакт подарила Ула. Он, может, и был взрослым мужиком двадцати пяти лет, но для неё-то оставался малышом Эвеном, у которого могут замёрзнуть ручки. Он миновал пустой перекрёсток, глядя, как светофоры с четырёх сторон настойчиво посылают световой сигнал для никого. Погребённые под снегом машины стояли вдоль тротуаров недвижными сугробами. В глубине тёмных аллей перемигивались вязы с оплетёнными светодиодной подсветкой стволами. Ему нужно было поговорить... хоть с кем-нибудь. Эвен задумчиво покусал губу — с Соней было нельзя по очевидным причинам. Он знал её слишком хорошо. Сейчас та угрызалась совестью, лёжа в постели рядом со спящим мужем. И, увидев, кто звонит, скорей всего, в панике выключит телефон совсем. Соня в жизни не следовала импульсу — она даже помаду не могла спонтанно купить. И если уж переспала с Лилле — значит, это почему-то было оправдано. Имело какой-то конкретный смысл для неё. Но факт оставался фактом: под предлогом поездки в родной город София наставила супругу рога. Эвен не обманывался всеми этими шуточками про внешность Корнелиуса — в конце концов, он бывал в их доме на Даммтраппгатан, и провёл не один вечер за разговорами с Конни. Успел немного узнать, какой тот человек. Когда Соня была на большом сроке, Корнелиус не стеснялся встать коленями на пол в коридоре и застегнуть ей молнию на высоких сапогах. ...Звонить Микаэлю в полшестого утра по его времени тоже не стоило. В конце концов, никто не умер. Эвен снял варежки, засунув в карман. И поводил пальцем по экрану вверх, проматывая список контактов. Увидел имя Нюкяйнена и остановился. Возможно, это был тот случай, про который Лассе с комично серьёзным лицом говорил: «Ты зови, если снова окажешься на краю. Это ж не на один раз. У нас серьёзные отношения.» *** Перед рейсом (ALF) — (OSL) они с Нюкяйненом ждали регистрации. Пожилой мужчина благообразной внешности вдруг отодвинул пластиковую загородку между очередями и встал перед ними. - Юмалан тэрве, - сказал он, глядя на Лассе из-под тяжело набрякших красных век. Тот вздрогнул и тут же замер, оцепенев, с вытянутой напряжённой шеей и остановившимся взглядом. Эвен не знал финского, но видел, что происходит с напарником. Это напоминало кататонический ступор, в который впадают травоядные животные в присутствии хищника. Тот финн поднял правую руку, не отводя глаз от Лассе, произнёс ещё одну фразу, чётко выговаривая слова. Нюкяйнен стоял неподвижно, но Эвен слышал, как его зубы стучат, словно в ознобе. Эвен, разозлившись, оттеснил старика плечом. Возвысил голос: - Кто вы такой? Оставьте нас в покое! Высунувшись из-за стойки, к ним уже приглядывалась девушка в форме работника аэропорта. Тот человек пробормотал что-то, грозя Эвену сухим кулаком в старческих пигментных пятнах. Но потом отступил назад, занимая своё место в очереди. Лассе всё так же стоял, как столб, и его лоб блестел от выступившей липкой испарины. Эвен посмотрел на большое электронное табло, где всё время обновлялись строчки: время у них ещё было. Взяв Лассе за предплечье, он повёл его за собой. Им нужно было где-то посидеть и привести напарника в чувство. Только позже, когда уже летели над Швецией, Эвен узнал, в чём дело. Находясь в Альте, буквально у чёрта на рогах, они умудрились повстречать пастора из общины Лассе в Куусамо. Та, первая фраза означала всего лишь «Бог приветствует». Но для экс-лестадианина была мечом разящим. Потому как напоминала: да, он в самом деле погубил свою бессмертную душу. И теперь Лассе окружали лишь «совокупляющиеся, торговцы спиртным, распутницы и ублюдки». Следом было: «Все твои грехи будут прощены во имя и кровь Христа». В том смысле, что Лассе и сейчас ещё не поздно покаяться и вернуться в лоно семьи. Хоть он и провёл восемь лет с мирянами, полными скверны. Эвен мог только предположить, как сложно Лассе было привыкнуть жить совсем одному — дома у него осталось двое братьев и четверо сестёр, не говоря о прочей родне. И он представить не мог, с каким неимоверным трудом Лассе сумел побороть ненависть к себе. Нюкяйнен никогда не ходил со всеми в сауну, и Эвен не удивлялся — его руки от запястий до плеч были сплошь исчерчены белёсыми шрамами. Была даже одна вещь, которая роднила их с Исаком: отец Лассе через полгода после его ухода написал сыну письмо. Где обстоятельно, с цитатами из евангелий от Петра и Иоанна объяснял, что отношения с ним отныне обрывает... Нюкяйнен отказывался вставать с места до тех пор, пока салон не оказался совершенно пустым. Стюардессы шустро сновали по проходу, сворачивая оставленные пледы и поправляя не приведённые в исходное положение спинки кресел. - Пошли, - отстегнул свой ремень Эвен. - Ты его больше никогда не увидишь! Но всё время, что они тащились по пурге до терминала, суровый и непробиваемый напарник шмыгал носом. Эвен уже знал достаточно, чтобы догадаться: Лассе грустил и потому, что больше не увидит того лестадианина. Старого брюзгу пастора, который значил для него «верный жизненный путь», «спокойствие» и «родной дом». *** Эвен спрятался от завывающего ветра под сводами арки и позвонил Лассе. - Привет, - как-то совсем не сонно сказал тот. - Эвен, что-то случилось? Нужна помощь? - Да. Ты как сейчас, занят? Лассе, можно к тебе прийти? - Для тебя не занят, ты же знаешь. Сейчас напишу, где я. Эвен дождался прихода смски, засунув одну замёрзшую руку в карман. Забил в навигатор и проложил маршрут. Вот бы кто-нибудь подсказал, как пройти из точки «полный пиздец в отношениях» в точку «у нас всё будет хорошо». Им бы с Лилле это не помешало. *** В прихожей у Нюкяйнена было жарко от натопленного камина. И так пахло булочками с кардамоном и корицей, что у Эвена заурчал живот. Ещё бы — он вообще не помнил, когда в последний раз ел. - Решил сам себя порадовать, не дожидаясь Рождества? - с улыбкой посмотрел он через плечо, снимая куртку. Лассе ничего не ответил и посмурнел. Эвен понял, что сказал, и ему захотелось провалиться сквозь землю. Ведь он мог догадаться, что Лассе скучал по дому, по согревающей атмосфере большой семьи, дружно готовящейся к праздникам. - Слушай, ты прости. Я совсем тупой временами, - повинился Эвен, разуваясь. - Да ладно... подумаешь, - усмехнулся Нюкяйнен. - Ты голодный? Желудок Эвена решил высказаться первым — так, что в его словах уже не было нужды. - Всё понятно. Пошли, сварю тебе кофе. - Спасибо, чувак, - от души поблагодарил Эвен. - Да у тебя тут просто как в музее! Тут же подумалось, что сейчас сказал бы Лилле — уж если Эвена, он и то обзывал анальным педантом за любовь к порядку. У Лассе дома ты чувствовал себя так, будто попал внутрь глянцевой картинки в икеевском каталоге. Никаких декоративных излишеств не наблюдалось — только строгий функционал. Напарник улыбнулся уголком рта и полез на полку за пачкой Zoégas. Эвен всё интенсивнее сожалел, что Исака нет тут, с ним — Лилле был фанатом этого кофе. Большие булочки с завитками на боках оказались щедро посыпаны бельгийским гранулированным сахаром. Эвен стащил с блюда одну и сладострастно впился в неё зубами. - Бове! Как ты это деваеф?! - промычал он, распробовав. Лассе с довольным видом скрестил руки на груди, однако, посматривая на закипающий кофе на плите: - Брось. Их даже дети готовить умеют. К великому сожалению Эвена, ему нельзя было напихиваться булочками до состояния надувного лося. Сократившийся на полуголодном режиме желудок был бы очень против. *** Вкратце рассказать про Исака и Микаэля не получилось — хотя Эвену казалось, что он и так опускал все подробности. Солнце взошло и слепило снайперски бьющим лучом через просвет в занавесках. - А у тебя что-то похожее было? С кем-нибудь? - полюбопытствовал Эвен. - Не, - покачал головой Лассе. Перевёл взгляд на свои скрещенные пальцы, - Я... ну, мне не нравится секс. Совсем. - Вот оно как. Ты поэтому ушёл от своих? - И поэтому тоже, - хмуро покосился Нюкяйнен. - У меня сейчас была бы замотанная, вечно брюхатая жена. Раньше я говорил: нас в семье всего семеро. И только потом понял, что семеро — это, вообще-то, дохрена. Не такой я жизни себе хотел. - А какой хотел? - Мне нравилось слушать Тори Эймос тайком по радио. Да... я не понимал, как это может быть грехом! Своё первое кино я увидел только в девятнадцать. Показал друг, который тоже подумывал уйти. - И что это было? - «Talvisota» про Зимнюю войну, трёхчасовой фильм. Прикинь, в каком я был шоке? Переживал смерть каждого персонажа, как настоящую. Они ж тоже были парни из Похьянмаа. Ну и... ладно, я тогда вообще считал, что Лестадиус — это такой пророк времён Христа. - А не шведский ботаник, который чудом выжил после тифоидной лихорадки и многое переосмыслил? - Угу. И не знал, что про лестадиан ставят театральные пьесы. Вроде «У Исака Юнтти много сыновей». - Это тот проповедник, который всех прихожанок делал беременными? Я о нём книжку читал. - Он самый, - кивнул Лассе. - Так странно открываться тому, кто не твой родственник. Но... здорово. - Да, - не мог не согласиться Эвен. - Вот точно. - Эвен, у тебя обязательно получится с твоими. Микки и Исак, правильно? В тебе есть то, что мы называем sisu, - убеждённо заявил Нюкяйнен. - То есть? - Сила духа. Упорство, жизнелюбие. Когда ты стоишь до конца за то, что тебе дорого. - Ваша национальная черта, что ли? - Ага. Когда русские в 39-м пришли лишить суверенитета, у нас не хватало тяжёлого вооружения. Обороноспособность Линии Маннергейма была сильно преувеличена. Но у нас было sisu. И горючее в бутылках, - подмигнул он. - Кх, - невольно усмехнулся Эвен. - Лассе, блин, но я очень виноват. Что, если Исак не захочет меня слушать? - Всё равно попробуй. И будь с ним честен. Эвен зажмурился — как раз эта часть была труднее всего. *** Им с Нюкяйненом было что обсудить, помимо личного: за прошедшие десять дней на площадке дофига всего изменилось. По идее, Эвену завтра надо было выйти на работу и активно включиться в процесс. В последний раз в Альте они отсняли сцену, где Нииласу Сомби во время протестов отрывает руку динамитом. Пока у Эвена был эпизод, команда работала над следующей, где норвежские полицейские предъявляют руку Сомби в запечатанном пакете, как улику. Расчленяя саамов своей колонизаторской политикой, как и полтора века назад. Дальше по плану шла важная часть: про то, как потомки Монса Сомби и Аслака Хетты, обезглавленных лидеров восстания в Каутокейно, требовали отдать им черепа предков. Сто сорок три года те хранились в музее Университета Осло, как образец анатомического строения низшей расы. Пока саамский народ не воспрял духом достаточно, чтобы выступить против такого отношения к себе. В 97-м дозахоронение на кладбище Кофьорд Кирхе черепов, разлучённых с остальными костями, освещала даже BBC. *** Эвен гордился тем, что участвует в подобном кинопроекте. Жалел только об одном: что нельзя присесть на занесённое снегом бревно у стенки сарая и всесторонне обсудить это с дедом. Он вообще много о чём хотел бы поговорить — например о том, как Улаф перенёс ЭСТ. Когда шестнадцатилетнего Улафа принудили пройти лечение, синтетические миорелаксанты ещё не применялись — вместо них использовали препарат на основе яда кураре. Об анастезии, даже местной, не шло и речи. Дед всю жизнь прихрамывал на правую ногу, но причину никто в семье не знал. Сейчас Эвен думал, что это могло быть следствием электрошока. В медицинских архивах значилось: при немодифицированной процедуре судороги порой были настолько сильными, что у пациентов вывихивалась челюсть, трескались рёбра, ломались позвонки. Такие штуки, как различные виды амнезии, на этом фоне не стоили упоминания. Пусть Хэмингуэй и покончил жизнь самоубийством в 61 год, потому что после курса электрошоковых процедур больше не мог писать. Дед имел мужество продержаться дольше, но исход всё равно был печальным. Когда Улафа нашли в лесу, кожа на лице была разорвана пороховыми газами, а мозговая часть черепа — снесена до основания. Прожил бы Улаф ещё десятилетие, если бы они наняли компаньонку, попробовали ещё одну схему лечения, взяли деда в Осло...? Увы, смерть ставила точку в конце любых дискуссий. *** Воображаемый коллега подтолкнул к позитивным переменам: Эвен совершил свой психиатрический камингаут через неделю после знакомства с Нюкяйненом. У них был уговор: Лассе тоже решился сказать коллегам, что вырос в лестадианской общине. Хранить секреты обоим надоело — ведь утаивание подразумевало, что ты стыдишься и виноват. Лассе, кстати, не жаловался, что ему полторы недели пришлось справляться со всем объёмом рабочих заданий в одиночку. Все ведь уже привыкли и рассчитывали на них двоих, команду с соответствующей эффективностью. Так что Эвен и тут чувствовал свою вину. Он знал, что прокачанные полярники были способны работать даже в разгар эпизодов. На групповой терапии в Гаустаде Эвен услышал немало полезных советов, как этого добиться. Линда Гамильтон признавалась в интервью, что шикарно играла ярость в состоянии дисфорической мании. Но пока что для самого Эвена подобное было недостижимо. Его за считанные секунды подкидывало на сто метров вверх, как на экстремальном аттракционе «катапульта». И затем швыряло с той же силой вниз, превращая в помидорную кашицу. Из него даже биполярник, и то получался хреновый. Эвен, объективно, был так себе работник и совсем никудышный бойфренд. Он никогда понять не мог, как Лилле вообще мог подписаться на такое. *** Когда он уже собирался уходить от Нюкяйнена, позвонил Юнас. - Слушай, Эвен, - сказал тот тяжело и устало, - Я уже давно не пытаюсь понять, что у вас происходит. Окей, ваше личное дело с ребятами. Но я Исака таким несчастным вообще никогда не видел. Даже когда он изображал сияющего гетеросексуала... на первом году в Ниссене. Ты, бля... сделай уже с этим что-нибудь. - А где он сейчас? У тебя? Хочу с ним поговорить. - Да ушёл как раз недавно. - Я тебя понял. Спасибо, что заботишься о нём. - Ну так... у семи нянек дитя без глазу, - негодующе фыркнул Юнас. - Это вы с Микаэлем должны. Хрен ли изображать тройственный союз, если вот так бросаете человека в трудную минуту? Эвен молчал в трубку с горящими от стыда щеками — ему было нечего возразить. Он не должен был так поступать с Исаком, и Мик тоже. Они оба были эгоистичными придурками — теперь напару. *** Исака он первый раз увидел в начале августа. В автобусе. Немного заезженный сюжет, но Эвен был не против. Стоя у входа, Эвен держался за петлю поручня. И, уткнувшись носом в Киндл, читал про очередного маньяка, попутно думая, что в глубине своей тёмной натуры не менее агрессивен. А может, Несбё писал так, что ты начинал сопереживать даже инцестникам с железными челюстями. Эвен покрутил головой, потому что в одном положении затекла шея, и заметил его. Парня в бейсболке козырьком назад, из-под которой выбивались светлые, золотящиеся на ярком солнце завитки. Извилина губ была слабой и своевольной, подчёркнутая ямочкой на подбородке. Парень слушал музыку с закрытыми глазами. Провод от наушников вился по шее в родинках и пропадал под серым найковским пуловером. Когда тот поворачивал голову, становился виден пушок, окаймлявший углы его челюсти, нежный зачаток бакенбард. Не ребёнок и не мужчина, он был нереальным сочетанием робости и зовущей чувственности. Эвен только спустя три остановки закрыл рот, потому что язык стал совсем сухим. Он проехал свою, но это было сейчас неважно. Тот чувак находился всего в метре от него, но навязывать своё общество кому-то в транспорте было... no-no. Совершенно недопустимо. Эвен стоял и пялился, обморочно ощущая, как сильно давит на джинсы изнутри вставший член. Под широкой ветровкой ничего было не заметно, и он не шокировал сограждан. Только самого себя. Когда тот парень всё-таки вышел, Эвен не успел выйти за ним, одуревший, потный и возбуждённый до боли в груди и в паху. Это был первый раз, когда он так впечатлился кем-то не в мании, будучи еблив, как Сатана. Сейчас у него точно, на 200% была интермиссия. И то, что Эвен чувствовал, не было долбёжкой серотонина по большой кнопке либидо. А ведь он даже не думал, что такое возможно. Не после Микаэля. Однако, когда Эвен шёл домой пешком, он едва не выскочил под машину на красный, ничего не соображая. Видя перед собой только опущенные подрагивающие ресницы и упрямый чистый лоб. Ведь наверное заметил, как он смотрел? Просто не подал виду. Господи... Эвен только надеялся, что в мозгу не полетели настройки и это не сверхбыстрые циклы. *** Тратить чистую эйфорию на тупое удовлетворение телесного зуда с Соней было кощунственно. Эвен отмазывался от встреч всеми возможными способами, словно чувствуя, что теперь уж на меньшее соглашаться не стоит. До начала учебного года оставалась неделя — Сана таки сагитировала поступать в Хартвиг Ниссенс, и его, к радости родителей, взяли сразу в выпускной класс. Петер говорил, в этой школе училась жена Нансена. Ула ехидно замечала, что в Ниссене могут встретиться и другие любители полярников. Эвен, заперевшись у себя в комнате, валялся на влажных измятых простынях. Одержимо сосал снюс (чтоб хоть что-то сосать) и тонул в эротических грёзах о безымянном чуваке из автобуса. *** В первый день школы они с Мальте из класса вышли во двор размять ноги. Зайдя за угол здания, Эвен встал в тенёчек — было жарко. Сомкнул веки и прислонился затылком к корявому берёзовому стволу, слушая шелест и шёпот листьев. Мальте разговаривал со своей девушкой по мобиле, но Эвен даже не слушал. Когда он случайно открыл глаза, то увидел: по каменным ступенькам поднимался чувак с бровями, как для театральной постановки и... его потерянный мальчик, его наваждение. - Мальте! Слушай, ты его знаешь? - дёрнул Эвен одноклассника за рукав, кивнув на них. - Того, с бровями? Конечно. Это Васкез. Тури говорит, он прямо любую может удо- - Да нет, я про другого! - с досадой перебил Эвен. - А, этот. Вальтерсен. Исак зовут. Друган Васкеза, они всё время вместе ходят. - На втором году уже? - Ну да. Их целая компания из Грефсена пришла — эти двое и Ингрид с Эвой. - Их девушки, что ли? - с тревогой уточнил Эвен. - Ну, Васкез с Эвой бывшая пара. А Исак... его, вроде, с Сарой видели, - охотно поделился сведениями Мальте. - Ясно, - как можно нейтральнее ответил Эвен, усилием воли разгладив лоб. Он не мог поверить своей удаче. Наплевать, с кем Исак видится сейчас — Эвен имел намерение сделать его своим. Он ещё не знал, как — ведь Эвен совсем не имел опыта в обольщении. Но он видел Исака каждую ночь — в мучительных снах, полных тоски по невозможному. И просыпался с неприятно прилипшими трусами, ненавидя мироздание, которое только поманило мечтой. Теперь он собирался быть везде, где бывает Вальтерсен. *** Когда во время собрания Косегруппы он в первый раз оказался с Исаком наедине, у Эвена снесло крышу. Вот прямо изуверски оторвало и унесло прочь воронкой торнадо. Он как будто со стороны видел, какую хуйню творит, только остановиться был не в силах. Но... Исак тоже торопливо ощупывал его тело взглядом, когда думал, что никто не видит. И пошёл за ним во двор, вместо того, чтобы тискать девчонок в тёмном помещении. Когда тот хихикнул и смутился от идиотской шутки про член, Эвен молча возликовал: чутьё его не подвело. Ведь как-то до сих пор не влюблялся в натуралов. *** Он мирно ехал в автобусе в сторону Грюнерлёкки, когда двери распахнулись и в салон ввалился Исак. Не поднимая глаз, тот схватился за тот же поручень, сосредоточенно набивая что-то в телефоне. И блять, Эвен был просто не мог больше ждать и терпеть. Он хотел затащить его к себе домой — для начала. А там уже как пойдёт. Исак думал, что не палится, но Эвен постоянно чувствовал на себе его взгляды, долгие и клейкие. Видел стыдливый румянец, проступающий на впалых щеках. Ему казалось, что стоит им снова оказаться наедине — и чистое взаимное горение станет ударной волной, они сдетонируют и всё вокруг сотрясёт взрыв, который разнесёт привычную реальность на ошмётки. Никто в их городе не был фанатом того, что америкосы называют small talk. Разговаривать с малознакомыми людьми в автобусах было не принято. Но Исак сделал и то, и другое, да ещё спросил, стреляя глазами: - Тебе уже есть восемнадцать? Вальтерсен даже не понимал, что флиртует — голосом с неизвестно откуда взявшейся хрипотцой, глазами в мшистой тени ресниц. Эвену так сильно хотелось его целовать, что ныли губы — от того, что ещё не случилось, но должно было случиться. *** Эвен был умудрён горьким опытом: в этот раз он не собирался признаваться в чувствах, лезть первым. Делать что-то рискованное, пока не будет совсем уверен. Поэтому он вёл светские беседы, сидя с Исаком на подоконнике, втягивая сладковатый дым марихуаны. Но эта невозмутимость была чистым фейком. Эвен думал, что просто не выдержит, пошлёт к чёрту все разумные доводы и завалит его прямо здесь. Уложит на лопатки на кухонный пол и наконец-то прижмёт, придавит всем телом. Поёрзает по нему хуем — чтоб увидеть, как Исак вскинется, выгибаясь под ним в истоме. Эвен не обманывался — у Вальтерсена огнём горели щёки, были обдолбанно блестящие глаза и срывалось дыхание. Тем не менее, они делали бутерброды с сыром, прикидываясь, что вовсе ни о чём таком не помышляют. У Исака стоял по стойке смирно, у него тоже, и всем это было до жути очевидно. Эвен «пошутил», что бутерброды на вкус, как яица — только для того, чтобы увидеть поплывший взгляд, полный откровенного «хочу». Резкий звонок воткнулся в висок, как дрель, и просверлил в голове дыру. Из всех неудачных совпадений это было самое дурацкое: Эвен совершенно забыл, что сам же позвал Соню и её друзей на вечер. Потом он понял: им повезло, что Соня пришла чуть пораньше. Ведь кто знает, до чего бы они с Исаком дошли через десять минут. *** Если подумать, то время было судьбоносным. Все важные люди в его жизни перекрещивались и сходились вместе, как сходятся линии на руке. Лилле впервые увидел Микаэля в клипе, который нагуглил, ища инфу про Эвена. Впервые увидел Соню, когда был раздразнён до невменяемости их трёхчасовыми любовными играми. Соня тоже запомнила его именно таким: обалдевшим, с мокрыми подмышками, раскрасневшимся девственником, который уставился на неё и разглядывал. Эвен как-то забыл упомянуть, что у него есть гёрлфренд. Что и понятно — у него был Исак Вальтерсен, о котором Эвен думал 24/7. *** Когда они увиделись на пре-пати на квартире у Исака, никто уже не думал притворяться. Они целовали других, но грезили наяву о том, как всё будет между ними. Неопытному Исаку было страшно. Но Эвена вообще трясло от ужаса! Его небывалая, сказочная взаимная любовь могла оказаться только дурацким экспериментом. Могла быть и невзаимной — ведь он ошибся тогда, с Микки. Но жизнь ничему его не учила. Эвен всё равно отказался от такси с Эммой и Соней. И остался с Исаком наедине, в захламлённой после вечеринки кухне. Ведь кто-то должен был начать первым. Исак робел, поэтому пришлось ему. Эвен уже втягивал ноздрями запах хлопкового дезодоранта и свежего пота. Готовясь разделить с Исаком первый настоящий поцелуй. Не такой, как с Соней, когда терпел он. Не такой, как с Микки, когда едва терпели его. Во внезапном приходе Нуры была насмешка. Лилле говорил, что этот фантомный, неслучившийся поцелуй изводил и мучил, как оборванный на середине мотив. *** Они оба так долго доводили друг друга, что в бассеине Эвен сначала схватил его за горло. Он готов был удушить там, под водой, чтобы Лилле точно от него никуда не делся. В третий раз их никто не успел прервать — и Эвен исступлённо целовал узкие губы, лаская его мокрую, облепленную волосами шею. У Эвена дома, под стёганым пуховым одеялом, в темноте, они наконец-то смогли лежать друг на друге совсем голыми. Жадно трогая во всех потаённых местах, поначалу несмело лаская. Рёбра и выступающие бедренные кости Исака впивались ему в тело, кудрявые завитки так и лезли в рот. Потом он перевернул Лилле на живот, плашмя. И сладко ёрзал на нём, всовывая член меж тесно сжатых, мокрых от испарины бёдер. Чувствуя, как тот вздрагивает и притирается, чтобы толстая головка проезжалась по входу. Но Эвен ни разу не пробовал и боялся облажаться. Поэтому сжал руку Исака на своём члене и стал нашёптывать разные развратные вещи, которые самого Эвена вгоняли в краску. *** Если бы Лилле знал, как он боялся, нервничал, и ни хрена не был уверен в себе... Как Эвен переделывал рисунок для него, случайно размазав ручку в чернильное пятно. И выстаивал у раздевалки спортзала, чтобы незаметно подсунуть своё творение в карман. Если бы он только видел, как Эвен стирал и набирал заново ту ужасную смс про «кажется, мы слишком поторопились». Ведь это было неправдой. Даже в свои семнадцать Исак прекрасно понимал: то, что у них, не идёт ни в какое сравнение с бессмысленной вознёй, которой занимались все одноклассники. Но тогда Эвен был не в курсе ситуации с Марианне. А Исак не знал ключевого факта о нём. После Микаэля Эвен «дул на воду», следя за тем, чтобы скорее недодать. Ни в коем случае не навязываться. И elsker deg Лилле получил от него сначала в смс. Если бы вернуться назад, всё это можно было бы сделать иначе, не нанося друг другу столько болезненных порезов и плохо заживающих ран. Они с Лилле совершили все ошибки, какие только можно совершить. Но Эвен не хотел расставаться сейчас, спустя четыре года трудной жизни, полной взаимной любви и взаимных упрёков. *** Они даже в школе вместе проучились два года — закончить Ниссен с первого раза у Эвена не вышло из-за длительного депрессивного эпизода. Тогда он на своей шкуре узнал, что такое электрошок. К счастью, это было не как у деда, а под общим наркозом. С саксаметонием для снятия перефирических конвульсий и кислородной маской. Процедура была уже отработана, и вред от неё не особо ощущался (хотя нейропсихологические тесты врать не могли — в когнитивной сфере его показатели ухудшились). Эвену понадобилось двадцать сеансов, и для Исака это было реальным стрессом. Ведь с ним никто не вёл разъяснительных бесед про пользу ЭСТ при тяжёлой биполярной депрессии. А сам Эвен едва функционировал и вдаваться в детали не мог. В то лето они узнали, что дантиста Эвену лучше посещать почаще. Во время самого днища он не мог чистить зубы даже ультрамягкой щёткой — казалось, что все нервы оголены. От лекарств слюны было мало, рот становился сухим, что тоже влияло на эмаль плохо. Но профилактические визиты плюс Тридент без сахара помогали. *** Идя к остановке, он разлочил телефон, обнаружив в хэнгауте сообщение от Микаэля: Американские психологи пришли к выводу, что маниакально-депрессивные люди больше других стремятся стать богатыми и знаменитыми. Ты ещё надерёшь всем зад, Эвен! Он только закатил глаза. Каждый раз, когда случался эпизод, Эвен начинал мерить себя соответствующими мерками. В депрессии он всегда был безмозглым уродом с раздутым самомнением, который только осложняет родным жизнь. Как только наступала интермиссия, Эвену приходилось отстраивать свою личность и восприятие мира заново. Тому, кто привык это делать, карьерные взлёты и падения и правда могли показаться ерундой. Микки скинул ещё: Тут уже стоит на площади норвежская ель! Только флажков наших не хватает. Эвен подумал и написал: Знаешь, чего нам с тобой реально не хватает? Мозгов( И смелости( Сейчас пойду искать Лилле. *** Зимний Осло словно сошёл с глянцевой открытки для туристов. Голубоватый снег искрился и вспыхивал на солнце, светлые здания с контрастной кирпичной отделкой отсвечивали оранжево-золотыми окнами. Здоровый мужик, полусогнувшись, тянул за собой сани с хохочущими мальчишками-погодками. Эвен смахнул варежкой снег со скамейки возле своего дома и присел. Продышался как следует, а потом набрал Исака. И слушал громкие гудки, прижав трубку к самому уху — тот не отвечал. Спустя время соединение разорвалось. Он утёр нос и позвонил снова, всё так же панически вслушиваясь в сигналы «занято». А потом уши уловили тихую мелодию. Эта заезженная на радио «Dark side» стояла у Лилле на его входящие. Мелодия всё приближалась — пока он не поднял голову и не увидел в конце переулка несущуюся к нему знакомую фигуру в красной парке. Эвен вскочил на ноги, расставив их чуть пошире, прочно утвердив на снегу, раскрыл объятия. И, задыхаясь от нежданной радости, поймал в руки пыхтящего, тяжелого Исака. Ни хрена не удержал — Лилле успешно завалил его на бок и сам рухнул следом, придавив всей массой и ещё врезав ботинком по голени. - Блять... я тебя хоть не убил? - заботливо поинтересовался он, нависая над Эвеном и выдыхая облака пара, как дракон. Орущая песня резко оборвалась. У Лилле был красный распухший нос, заплывшие и покрасневшие от вылезших сосудов глаза. Но Эвен смотрел на него сквозь толстую, преломляющую свет линзу слёз, и находил очень красивым. - Меня не так-то просто убить, - улыбнулся он, чувствуя шеей холодный, набившийся в капюшон снег. - Не получилось, Лилле лам. - Да? А я думал, всё-таки вышло, - сглотнув, сказал тот. Лёг ему щекой на грудь, прижался тесней. Эвен чувствовал, как его всего колотит, трясёт крупной дрожью. - Тише. Тише, Лилле, я тут, мы во всём с тобой разберёмся. - Ты бы только знал... что я сделал, - горестно вздохнул Исак. - Да это не меняет ничего, - помотал головой Эвен. - Я тебе... тоже про себя кое-что не рассказывал. Потому что стыдно. Но нам надо быть честнее. - Сам догадался? - посмотрел исподлобья Исак. - Один хороший человек подсказал. У Эвена загудел карман. - Кто тебе там звонит? - нервно спросил Исак. - Посмотри сам. Тот расстегнул молнию и достал телефон, на дисплее которого обаятельно улыбался Микки. - Ответишь? - Нет. Сначала мы встанем с этого льда — у меня уже задница примёрзла! Пойдём домой и поспим. Дальше нормально всё обсудим. А потом, если захочешь, будет Микаэль. Notes: Лассе небезразлична тема советско-финской «зимней» войны, поскольку восточная часть Куусамо была аннексирована СССР по её окончанию (т. н. участок Салла-Куусамо). Восстание в Каутокейно — произошедшее в 1852 году выступление группы саамов против представителей норвежских властей на севере Норвегии. Редкий случай протеста против эксплуататорской политики правительства Норвегии со стороны саамов, которые придерживались тактики непротивления злу насилием. Треки к главе: Sia — Breathe me Kelly Clarkson — Dark side