Pink Paradise

Вегас не спит. Жизнь бьет ключом, не замирая ни на миг, и надо быть двужильным, чтобы не выбиваться из ритма города. Я приехал в четверг днём и, как был, с сумкой на плече, помятый и слегка не в себе после четырёх часов по трассе с поломанным кондиционером, окунулся в шум, гам, пробки и запахи. Ехать автобусом надоумил портье в отеле. «Ты, — говорит, — на самолёт забей, проторчишь в аэропорту как пить дать,там что ни день — фигня какая-нибудь случается». Спасибо, Билли, хорошо не автостопом предложил. И спасибо мне, что заранее отель забронировал. Ничего такой, чистенький, и тот милый паренек на ресепшене мне явно улыбался не по-деловому. Город мне понравился. Была в нём какая-то сумасшедшая харизма, он пульсировал, пыхтел, прижимаясь жаркими боками небоскрёбов, визжал, стонал и кончал, вздымая к небу прожекторы. Я бы тоже так хотел — у меня и с харизмой всё в порядке, и с фасадом, и с кредитками. Я вымылся до блеска, даже зубы почистил. Оставалось купить пачку презервативов и сунуть парочку в бумажник, где уже лежал билет на «самое крутое шоу с омегами», как назвал его всё тот же ушлый портье. Впрочем, после засады с автобусом я уже начал сомневаться, стоит ли ему верить. Часам к семи, при параде и в приподнятом настроении, я влился в плотный поток туристов. Я был с ними одной крови — саранчой, жаждавшей хлеба и зрелищ. И быстрой любви без обязательств. Максимум — перекинуться парой сообщений: «Привет» — «Привет». — «Ну, как жизнь?» — «Лучше всех». А как зовут этого «хоби_66» — уже и не помнишь. Вместе со всеми я вышел к «Белладжио» и, оглушённый музыкой и ослеплённый бившими на поражение огнями, поддался общему безумию. Даже пару раз на телефон щёлкнул фонтан и отослал кузине. Кузина Мэй, нью-йоркская паршивая овца, была к тому же старой девой, и потому — феминисткой. «Да хоть лесбиянкой», — припечатала как-то двоюродная тётка отца, пережившая двух мужей, двух любовников и двух диктаторов, а потому имевшая право говорить всё, что заблагорассудится. Больше кузину Мэй при ней не упоминали. Мэй взялась показать мне Нью-Йорк, я попал в её цепкие паучьи лапки,едва получив багаж. В прошлый приезд мне удалось от неё улизнуть, в этот раз — нет, и три дня моего и без того короткого отпуска пошли коту под хвост. Самое неприятное — кажется, она ждала, что я буду к ней клеиться. Она так многозначительно смотрела на меня поверх очков, так улыбалась, демонстрируя прекрасную работу дантиста, что мне было неловко. Ради поддержания репутации пришлось ущипнуть её за тощую задницу, но удовольствия от этого я не получил. Уже из Лос-Анджелеса, понимая, что надо как-то загладить неловкость, я послал ей пару смсок, в основном, смайлики, оставшиеся без ответа. Получив унылое «Спасибо» в ответ на фотки, я посчитал миссию по утешению кузины выполненной. Пора было занимать место в партере. Навигатор в телефоне указал дорогу — прямо два километра, налево пятьдесят метров, — и вот я уже перед фасадом. Огромный купол,светился, переливался и слепил. Вокруг купола,розовым и серебряным, бежала надпись: «Pink Paradise». Внутри было роскошно, видно, деньги текли владельцам рекой. Будь я менее благодушен, назвал бы всю эту мраморно-золотую лабуду понтами. Оказалось, что представление, на которое у меня был билет, проходит не в концертном зале отеля, а в небольшом клубе в соседнем здании. Клуб тоже назывался «Pink Paradise» и был куда менее понтовым и гораздо более уютным. Первым делом я направился к бару. Давно известно — хочешь понять, что за место, посмотри, как бармен управляется с бутылками. Здешний дело своё знал. Я заказал виски, чтобы настроиться на вечер, и огляделся. Сцена, закуток с гардеробом, боковой коридор и лестница, простенько — бывал я в местах гораздо круче, — но впечатление приятное. И публика приличная, как любит говорить моя матушка. Вот так присядет, вся в бриллиантах, на краешек кресла в театре, в пальцах с идеальным маникюром бокал с шампанским и: «Сегодня приличная публика». Прикинув, не опрокинуть ли второй стакан, я отказался от этой мысли — зрителей уже пригласили в зал. Кресла располагались вокруг сцены четырьмя секторами. С потолка — очень высокого металлического каркаса — спускались вниз несколько пилонов. Все расселись по креслам, и без предупреждения погасли все лампы, погрузив зал в темноту. Вдруг в центре сцены появились четыре фигуры. Просто так, ниоткуда. Зазвучала музыка, и фигуры пришли в движение. Приглядевшись, я понял, в чём фишка:мальчишки были затянуты в светоотражающие костюмы. Двигались эти омеги шикарно. Синхронно, плавно, убыстряя темп вслед за музыкой. Необычная, ритмичная мелодия вошла с виски в резонанс и завела меня.Парни собрались в центре сцены, тела сплелись, руки выгнулись, образовав странный цветок, одновременно прекрасный и хищный, — цветок пропал, и одновременно на пилонах возникли головами вниз ещё четыре парня в чёрных шортиках и топах. Попки были прижаты к шестам, ноги — разведены в шпагат, на лицах — чёрные маски от лба до верхней губы. Музыка зазвучала громче. Со сцены вверх вырвался столб светового огня, по стенам включились прожекторы, с потолка спустились платформы, обтянутые чёрной тканью с неоновыми бордюрами. Омеги на пилонах вытворяли чёрт знает что, гнулись во все стороны, цеплялись руками, ногами, опускались вниз головой, горизонтально, под немыслимым углом. И вместе, так синхронно, будто в зеркале отражались. На платформах тоже были, вы не поверите,люди. Оголённые на грани приличия, в чёрных масках с прикрепленными ко лбу микрофонами, смотрелись они феерически. Из центрального столба света выплыла ещё одна платформа — к ней с потолка спустился пилон. На платформе миниатюрный блондинчик — он взлетел на пилон, который начал медленно вращаться. — Ночь в самом разгаре, оковы чувств ты отбрось, темнота пробуждает то, что днём не сбылось, — сладкий голос эхом разнёсся по залу. Где-то я уже слышал этот голос. — Ночь набросит вуаль на бесчувственный свет, слушай музыку ночи, ничего больше нет. — Закрой глаза, — вступил хор, — поддайся желаньям, забудь всё, чем жил раньше. — Весь во власти желаний, насладись темнотой, и под музыку ночи оставайся со мной. — Как поёт, мать вашу, бери меня, крошка, я весь твой! На сцене всё вращалось, двигалось, сверкало, переливалось, и над этим плыл голос, перекрывавший собой хор: — Закрой глаза, поддайся желаниям... Я закрыл глаза. — Всем на пол! Руки на голову! Шевелись! — раздался истошный крик. — Полиция! Спасибо, Билли. Врубили свет, музыка поперхнулась и заткнулась, какой-то паренек заголосил на грани ультразвука, что-то громыхало, слышался топот слоновьего стада — зал наводняли копы. Кстати, выполнить их команду было не так-то просто — везде кресла, свободного пространства мало, и оно уже занято славными блюстителями закона. Куда тут ляжешь... Парнишки из шоу сгрудились на сцене, сняли маски. Полицейские грубо схватили их за руки, пытаясь стащить вниз. Кто-то пытался сбежать, кто-то нецензурно бранился. Намечалась паника. Чимин?Чимин?! Малыш, отдаться которому я только что хотел, был Пак Чимин?! Я узнал его, как только он повернулся в мою сторону, пытаясь что-то втолковать полицейскому. . — Чимин! — я рванул к нему со своего пятого ряда. В группе полицейских произошло какое-то движение, и на сцену прорвался тип в чёрной куртке поверх чёрного же худи с капюшоном, надвинутым на самый лоб. Он прикрыл собой Пака, выталкивая со сцены. Я почти добежал до них, когда дорогу мне преградила дубинка. — На пол! — рявкнул полицейский. Видит бог, я пытался объяснить ему, что мне надо пройти, но мой английский до него не дошёл. За его спиной Чимина почти не было видно. Я выбросил вперёд кулак, услышал, как хрустнула под ним кость, и сразу же налетел на ответный удар, куда мощнее. Алкогольные пары выветрились в одно мгновение, но я уже упал и краем глаза увидел, как странный тип подхватил Чимина на руки, и оба они исчезли. Продолжение следует...