Ибо сильна, как смерть

Идзумо нутром чуяла враждебность этого пространства по отношению к ней. Ей здесь не было места, она вторглась незваной туда, где не должна была находиться. Присев, она обняла своих лис, и те прислонились к ней тёплыми пушистыми боками. В слабом свете, исходящем от их шерсти, Идзумо смогла различить лишь свои руки. — Не трусь, — сказала ей на ухо Уке. — Мы не первый раз сопровождаем жрицу на пути Прорастания. — Моя бабка тоже здесь была? — спросила Идзумо. — Не здесь. Для каждой души эта дорога своя. Бабке твоей пришлось идти голой через снежное поле. Душу возлюбленного она нашла обледеневшей и грела её своим телом. Я уж думала тогда, что всё, тут мы и поляжем вместе с ними… — Я и не знала, что она так любила деда… — Не деда! — фыркнула Уке. — Это уже после него было, когда она овдовела. — Мы не можем медлить, — прервал их Мике. — Время здесь течёт иначе! А зерно, залежавшееся в земле, начинает гнить и прорасти уже не способно. Идзумо поднялась на ноги, хотя сидеть в обнимку с фамильярами было куда приятнее и теплее. Она потёрла руки выше локтя, пытаясь согреться, но это мало помогло. Тьма вокруг была хоть глаз выколи, и невозможно было решить, в какую сторону пойти. Она смотрела по сторонам, тщетно стараясь найти хоть какой-то ориентир. Мике нервно расхаживал рядом и наконец, потеряв терпение, ткнул её носом под колени. — Иди уже! — и когда она в досаде обернулась добавил: И не оглядывайся. Не сожалей об оставленном. Смиренно прими будущее, ожидающее тебя. Идзумо поразилась тому, как внушительно может звучать его голос. Привыкнув к фамильярам, видя их на побегушках у матери изо дня в день, она как-то позабыла, что эти двое — древние боги урожая и пищи. Но сейчас, черпая их силы, опираясь на них в предстоящем ей трудном пути, Идзумо вновь ощущала исходящую от них ауру могущества и живительную энергию. Мике был совершенно прав, и, поскольку не было никакой разницы, куда идти, они просто зашагали прямо. Под своими босыми ногами Идзумо начала различать твёрдую поверхность, на которой стали изредка попадаться камешки, потом неровности. Она заметила лёгкий уклон, будто они спускались с пологого холма. Дорога становилась всё более каменистой — идти быстро никак не получалось. Несколько раз Идзумо спотыкалась и с трудом удерживала равновесие. Ей казалось, что если она упадёт, то покатится с этого холма в бездонную пропасть. Ей сильно хотелось пить. Губы Идзумо высохли и покрылись корочками. Но в этом странном месте не было воды, да и вряд ли она рискнула бы пить её, даже если бы нашла источник. Лисы тоже время от времени высовывали языки, дыша, как собаки в жару. Хотя воздух был прохладным, все они чувствовали жажду. Стопы, непривычные к такой ходьбе, быстро заболели и, казалось, превратились в сплошные синяки. Каждый камень, на который она наступала, причинял ей страдание. Споткнувшись снова о высокий валун, который она не заметила в темноте, Идзумо сильно ударилась большим пальцем на левой ноге и вскрикнула. — Смотри под ноги, — проворчал Мике. — Толку смотреть, если здесь всё равно ничего не видно! — огрызнулась Идзумо. Едва она сделала шаг вперёд, острая боль пронзила ушибленную ногу. Идзумо со стоном присела и обхватила руками левую стопу. Нога постепенно немела. — Ой-ой! — вскрикнула она, попробовав пошевелить левой ногой. С большим пальцем явно что-то было не так. Не хватало только застрять здесь из-за травмы! — Дай-ка я посмотрю, — сказала Уке. Идзумо села на твёрдую, плотно прибитую, как на грунтовой дороге, землю и вытянула ноги перед собой. Уке осмотрела больную стопу, понюхала её, навострила уши, прислушиваясь к чему-то. — Мике, иди сюда, — позвала лисица. — Придётся полечить, а то она не дойдёт. Мике, до того круживший возле них, неохотно подошёл. — Так, девчонка, пока мы будем тебя лечить, смотри в оба. Я кого-то чую. Даже если будет больно, терпи и следи за всем этим — он взмахнул хвостом, описывая широкий полукруг у себя за спиной. Давай, Уке, начинай. Идзумо, успела только покивать ему в ответ. Спрашивать, что они будут делать и почему будет больно, она не стала. Уке наступила одной лапой на её лодыжку и шершавым языком облизала стопу. Это было настолько щекотно, что Идзумо еле вытерпела и не выдернула ногу из-под лапы лисы. — Что ты делаешь? — давясь от смеха, попыталась спросить Идзумо. Но Мике сердито фыркнул на на неё и вдруг вцепился зубами прямо в больной палец. Идзумо тоже впилась зубами в свою руку, которой зажимала рот, чтобы не смеяться. Теперь она сдерживала не хохот, а крик. Мике потряс головой, будто хотел оторвать её палец, и в тот миг Идзумо показалось, что на горизонте слева она видит слабое свечение. Но, возможно, это у неё заискрило перед глазами от жуткой боли. Наконец лис отпустил её ногу и, отойдя в сторону, захаркал, закашлял, как простуженный. А Уке бросилась зализывать ранки от его укуса. Идзумо шумно дышала, чтобы не взвыть и, как было велено, всматривалась в простиравшуюся впереди темень. — Всё, всё, — приговаривала Уке и обнюхивала стопу Идзумо. Боль в пальце на удивление быстро ослабевала. Уке меж тем обратила внимание и на правую ногу. Лиса со вздохом покачала головой и, снова зажав лапой, облизала вторую стопу. Уке тоже надрывно закашлялась и, казалось, попыталась сплюнуть. Идзумо потрогала свои ноги — все синяки, которые она успела набить, исчезли без следа. Она вообще чувствовала себя значительно бодрее, даже чувство жажды прошло. Фамильяры вылечили её за какие-то минуты! — Спасибо большое! — поблагодарила она. — Я не знала, что вы так умеете, мама никогда не говорила об этом. — Умеем, но не любим, — прокашлял Мике. Свечение от него стало слабее, и сам он выглядел уставшим. Видимо, такое лечение нелегко ему давалось, и именно поэтому Тамамо никогда к нему не прибегала. Но сейчас, в крайней ситуации, Уке и Мике были готовы на многое. — Спасибо, — гораздо тише произнесла Идзумо и погладила Мике по спине. Тот ничего не ответил и лишь дёрнул хвостом. К ним вернулась откашлявшаяся Уке, её шерсть тускло белела в темноте. Идзумо провела по ней рукой — мех на ощупь был свалявшимся, с колтунами. Лиса всё ещё тяжело дышала. Не стесняясь, она крепко обняла Уке и прошептала ей на ухо благодарность. — Ну, какие нежности! — сипло засмеялась лиса и попятилась, высвобождаясь из объятий. — Вон туда пойдём, — Мике указал носом в ту сторону, откуда Идзумо видела вспышку. — То, что я чую, находится там. — Я тоже видела там свет, — сообщила она. — Может, наша цель близко. Они снова двинулись в путь. Теперь и лисы шли медленнее. Идзумо слышала их жёсткое дыхание и видела, как опадают белые бока. Фамильяры, подарив ей возможность идти, сами почти обессилели. Но уклон холма, с которого они спускались, становился всё меньше, всё реже попадались камни. И поверхность под ногами стала другой, более мягкой. Постепенно Камики поняла, что идёт по вспаханному полю. Её босые ноги слегка увязали в рассыпающейся рыхлой и влажной почве. Вдали едва заметно брезжил какой-то свет, он был слабее, чем след заката на ночном небе. Хотя они шли довольно долго, свет не становился ярче. Но Идзумо стала отчётливее видеть его источник — синеватый, бледный сгусток, мерцающий вдалеке. Подойти вплотную у них так и не получилось, потому что внезапно с высоты загремел нечеловеческий голос: — Для чего ты явилась сюда? От страха и неожиданности Идзумо отпрянула назад. Лисы припали к земле и ощерились, приготовившись защищать её. Подняв глаза, Идзумо увидела возвышающегося перед ней многорукого и многоногого великана с тёмно-синей кожей и девятью головами. Кошмарное ожерелье из отрубленных человеческих голов свисало с его шеи. Блестящие жемчужные нити обвивали его обнажённое тело и спускались к огромному эрегированному фаллосу. Оцепенев от стыда и ужаса, Идзумо уставилась себе под ноги. Она видела изображения Ямантаки в учебнике и видела его тень за спиной у Шимы в бою. Но столкнувшись с ним лицом к лицу, она была потрясена до глубины души. Ямантака сиял собственным светом, пугающим ничуть не меньше, чем его анатомия. И множество глаз на его головах тоже светились, как драгоценные камни. Он пристально смотрел сверху вниз и ждал ответа. Собравшись с духом, Идзумо обратилась к нему как можно почтительнее: — Великий видья-раджа*, я пришла за Шимой, — посмотреть на него она так и не смогла. — И я прошу твоей помощи, чтобы спасти его. — Я отказываюсь! — хором проревели головы Ямантаки. — Что? — от удивления Идзумо подняла глаза и встретилась с уничижающим взором великана. — Но почему? Ведь вы… — Я отказываюсь помогать тебе. Из-за тебя он не смог выполнить условия нашего контракта! Идзумо с трудом выдерживала низкие вибрации его голоса, вызывавшие у неё боль в ушах и за грудиной. «Как только с ним общался Рендзо? — подумала она. — Надо же! Шима и тут накосячил! Неужели он интриговал даже против собственного фамильяра?» Однако она постаралась не выдать этих мыслей, и лишь ниже склонила голову: — Я не знаю, в чём виновата перед тобой, великий видья-раджа. Мне не известны условия твоего контракта с Шимой, и я никогда не вмешивалась в их исполнение. — Он должен был найти праджню**! — пророкотал Ямантака. — Праджню? — в недоумении переспросила Идзумо. — Мальчишке повезло, — продолжал видья-раджа, — он встретил тебя уже в юности и мог легко заполучить. Но он отказался! Для него, для меня и для нашего рода необходимо, чтобы у него была супруга. Если ваша связь разорвана, мне незачем его воскрешать. После его смерти контракт перейдёт по наследству к другому члену семьи, к тому, кто будет честен со своим фамильяром. Идзумо во все глаза смотрела на Ямантаку. Выходило, что он злился на Рендзо ровно за то же самое, за что не могла простить его она сама! Фамильяр Шимы отводил ей какую-то особую роль в их контракте и отчего-то винил её в произошедшем. Но Идзумо точно знала, что этот выбор её суженый сделал сам. Размышляя над причинами этого долгие часы, она пришла только к одному выводу: — Извини, великий и грозный, но я ничего не могла с этим поделать: Шима просто не любил меня, — сказала она и почувствовала, как слёзы подступили к горлу. Чтобы не заплакать, она стала разглядывать узорчатые золотые браслеты на многочисленных ногах Ямантаки. — Может, немного жалел, может, чуть привязался, пока мы учились вместе полгода, но точно не любил. Поэтому он отказался от меня и ушёл к Иллюминатам. — Тогда зачем ты здесь? — вновь спросил видья-раджа, и его слова были тяжёлыми, как пудовые гири. — Что мешает тебе забыть его и жить дальше? На этот вопрос Идзумо пришлось ответить себе ещё до того, как она пришла в палату. Поэтому сейчас она без раздумий заговорила: — Не могу спокойно смотреть, как страдают из-за него мои друзья! И его родители тоже! Если есть способ вернуть его, я должна, обязана была попытаться. — Ты обманываешься сама или обманываешь меня! — проревел в вышине Яманатака, и его голос заставил Идзумо согнуться в три погибели и зажать уши руками. — Ты пришла сюда с ложью в сердце и на устах, а любая ложь — мерзость в моих глазах! Он топнул всеми левыми ногами сразу, и земля содрогнулась под ним. Идзумо упала на колени, длинные волосы испачкались в грязи. Уке и Мике метнулись к ней, тесно прижались, поддерживая с двух сторон. Идзумо начинало мутить, настолько нелегко давался ей разговор с гневным божеством. Она хотела возразить, но не могла выговорить ни слова из-за сильного спазма, сдавившего грудь. — Она пришла сюда, чтобы отдать твоему подопечному часть своей души! — не выдержал Мике. Издумо увидела на белой шерсти струйку крови, стекавшую у него из пасти. Она протянула руку, пытаясь зажать ему рот и не дать говорить: противостояние Ямантаке изнуряло и их тоже, а ведь они и так выбились из сил, когда лечили её ноги. Но Мике своенравно тряхнул головой, убирая её ладонь:  — Какие ещё доказательства искренности тебе нужны? Или всеведение так кружит тебе голову, видья-раджа, что ты уже не замечаешь очевидного? — с вызовом крикнул он. Но Ямантака только презрительно хмыкнул, протянул одну из своих правых рук и отшвырнул лис. Уке жалобно взвизгнула, ударившись о землю. Видья-раджа схватил Идзумо. На раскрытой ладони он поднёс её к своему бычьему лицу, увенчанному короной из черепов. — Что ты наделал! — смогла прошипеть Идзумо. — Не тронь их! — А то что? — глумливо спросил Ямантака. — Ничего твоим лисичкам не будет. Пусть полежат, подумают, на кого тявкают. А ты… — огромные золотистые глаза уставились на сжавшуюся Идзумо. В любую секунду Царь Мудрости мог стряхнуть её вниз или сломать, как сухую былинку. — Отвечай мне честно, — предупредил он, и Камики заметила, что говорит он значительно тише. — Правда ли, что ты готова разделить с моим мальчиком свою душу? Знаешь ли ты, что это может укоротить твою жизнь и уменьшить твои способности экзорциста? Идзумо не знала. Она сглотнула. Сердце у неё сильно билось. Своими способностями она, пожалуй, была готова пожертвовать, а вот жизнью… Ей хотелось жить, как бы она себя ни убеждала в обратном. — Ты колеблешься, — отметил Ямантака. — Конечно, ведь это моя жизнь, — решилась ответить Идузмо. Неожиданно великан одобрительно кивнул. — Сейчас ты говоришь честно. Продолжай. Идузмо нечаянно взглянула вниз, в головокружительную пустоту, простёршуюся под ней, где белыми пятнышками маячили бякко. Даже отсюда она ощущала их тревогу, но пока ничем не могла успокоить своих фамильяров. Идзумо отвела глаза от бездны и, боясь упасть, уцепилась обеими руками за большой палец Ямантаки — тот не возражал. — Я думала, что знаю, зачем пришла сюда, — спазм постепенно проходил, но говорить она могла только шёпотом. — Но сейчас я уже ни в чём не уверена. Мне только нужно хотя бы ещё раз увидеть его, поговорить с ним… Видья-раджа нахмурился. Видно было, что эти робкие объяснения ничуть его не убедили: — Увидеть? Поговорить? Ты хочешь что-то узнать у него? — видья-раджа прищурился. Да, что-то важное она хотела узнать, что-то такое, что не позволяло ей отпустить Рендзо в небытие и жить дальше без него. Ямантака читал её, как открытую книгу. Уловив настроение Идзумо, он глухо прорычал: — Смотри мне в глаза — я всё тебе покажу. С большим трудом Идзумо заставила себя смотреть прямо в глаза Ямантаке. Они ослепляли, будто солнце, и видели её насквозь до самых потаённых уголков души, куда она сама не заглядывала. Ей хотелось съёжиться, закрыть голову руками, не встречать этот всезнающий взор. Но она напротив распрямила спину и, сжав кулаки, раскрыла глаза. Украшения, спускавшиеся на лоб Ямантаки, тускло мерцали, пульсируя, как звёзды в тёмном небе. Черепа в его короне, казалось, начали ухмыляться, глядя на неё пустыми глазницами. Посреди лба Царя Мудрости раскрылся третий глаз, и тогда Идзумо, совершенно утратив волю, погрузилась в видения, которые он пожелал ей показать.