Надломленные

      Еще во время того, как заговорила, Гермиона заметила краем глаза, как на нее бросил взгляд профессор. Пожалуй, он был единственным, кто при виде ее изуродованного лица не испытал ровным счетом ничего. В его взгляде она не увидела никакой новой эмоции, ни брезгливости, ни жалости, ничего, кроме давно привычного раздражения. Что ж, раздражение ее устраивало более всего из возможных реакций. Раздражение и холодную отстраненность она еще могла вынести, в отличии от того, как на нее смотрело семейство Уизли, когда девушка при всех сказала, что никогда не войдет в их род, не выйдет за Рона, потому что хорошо понимает, насколько важны в семье дети, потому что осознает, что не такая жена нужна будет победителю войны, с легкостью пережившему все утраты.       Мальчишки, с которыми она росла все школьные годы, уже никогда не будут для нее друзьями, ради которых она могла бы пожертвовать собой. Никогда она не сможет прикрывать их спины, не позволит втягивать себя в сомнительные авантюры. Потому что никого из них не было рядом, когда свихнувшаяся сука раз за разом терзала ее, подвергая пыточным заклинаниям, когда она наставляла палочку на живот, произнося древнее проклятие, когда тело покрывалось все новыми и новыми порезами, из которых тягуче медленно вытекала кровь, продлевая пытку. Гарри был слишком занят исполнением предсказания, а Рон... она оказалась для него менее важна, нежели помощь другу в спасении магической Британии. Если британцы обожали своего героя, то Грейнджер просто делала выводы. Жить с человеком, для которого не являлась первостепенно важной, она не желала. И дело было вовсе не в юношеском максимализме.       Сев на место, когда началось голосование, гриффиндорка испытывала мрачную радость, наблюдая за тем, как один за другим герои войны поднимают руки, отдавая свои голоса тому, кто пожертвовал всей своей жизнью во имя искупления одной ошибки. Мерлин, всего лишь одной, тогда как у каждого из присутствующих в шкафу можно было найти с пару десятков скелетов. Грейнджер не собиралась становиться ничьей спасительницей, все, что она делала, было сделано из-за гнева, сжигающего ее душу, из-за холодной ярости осознания того, что девочка из золотого трио никому не была нужна. Ею готовы были пожертвовать во имя большего блага. Узнав о том, что в финальной битве ее схватили Кэрроу, маги, которых она называла друзьями, не кинулись ей на встречу, им было запрещено покидать замок, запрещено покидать место последней битвы. Но она выжила. И теперь просто не могла смотреть, как эти же люди готовы развести руками и отдать еще одного мага в угоду своему спокойствию.       Шестьдесят восемь рук за "невиновен" против двадцати четырех министерских крысьих лапок в пользу "виновен" были просто смешны. Смешны вдвойне, когда Скитер подняла свою руку в числе первых. Ее можно было понять, женщина как всегда хотела сенсации, а чем больше людей, тем больше сенсаций. Но Миона удивилась бы, если бы Министерство на этом сдалось и выпустило из своих лап зельевара, который, казалось, вовсе был не рад всеобщей симпатии к своей персоне. Ему хотелось сбежать по-тихому? Не в этой жизни, дорогой профессор.       Когда Поттер начал подниматься со своего места, она уже хотела натянуть капюшон и по-тихому скрыться от шумихи, которая развернется здесь, едва закончится процесс. Потянувшись руками к краю накидки, всезнайка собиралась набросить ее на голову и тем самым привычно избежать разномастных взглядов, но остановилась на середине движения. Горькая усмешка снова искривила ее лицо, когда мальчик-что-выжил-не-смотря-ни-на-что послушно опустился назад, подчиняясь Кингсли. Слабак! Ты всегда был слабаком, зеленоглазый мальчик...       Слабаками так же были и те, кто получасом ранее свидетельствовал в пользу декана слизеринского факультета. Никто не хотел брать на себя такую ношу, никто не хотел сесть в Азкабан, если его подопечный сорвется. Точно так же, как несколькими неделями ранее никто не захотел отправиться за ней в логово сумасшедшей, что поймала ее в плен в самом разгаре битвы.       Год казался слишком длинным сроком даже для стареющего главы семейства Уизли, который виновато опустил голову. Но что мог значить год жизни для нее сейчас, когда все потеряло смысл? Когда идеалы, которым она следовала, оказались песчаными големами, рассыпавшимися от удара молнии, расчертившей ее жизнь на "до" и "после".       Гермионе казалось, будто она находится не в себе, когда молча поднявшись с места, подняла вытянутую руку. В тишине, нарушаемой только стуком ее невысоких устойчивых каблуков, девушка спустилась вниз к барьеру, отделяющему ряды от центральной площадки. Она не смотрела на профессора, когда опустила ладони на полированное дерево, пропускаемая аврорами.       – Я беру опеку над деканом Слизерина, профессором зельеварения школы чародейства и волшебства Хогвартс Северусом Тобиасом Снейпом, обвинения с которого снимаются, – подходя к стулу, к которому был прикован мужчина, она посмотрела на судью, недовольно кусающую свои губы. – И, по праву опекуна, я требую немедленно освободить его.