Глава 1. Новая жизнь.
Под ту подмосковную электричку я вообще глупо попал. Вот оно мне надо было до того алкаша докапываться? Не надо, сто раз не надо — говорил я потом себе. Задним умом мы все крепки. Но очень уж он в тот момент меня достал. Дай, говорит, опохмелиться, начальник, и всё тут. Душа у него, видите ли, горит, глоток позарез нужен. А у меня она не горит? Вчера шеф наорал, сегодня с утра с женой поругался. Как всегда, за меня уже всё решили: у тещи очередной ремонт, поэтому сегодня вечером я должен был идти к «маме» класть плитку в туалете. Отказ неприемлем — моя Танюха со своей мамочкой уже обо всем договорилась, и всякие мелочи, вроде срочной командировки к заказчику оборудования в подмосковные дебеня, в расчёт не принимаются. Ты мужик, ты должен, придумай что-нибудь, у тебя и так всё время командировки… Вот и весь сказ. Я прямо скажу — никому так тяжело в России не живётся, как простому мужику-работяге. Он всем должен и перед всеми виноват: женой, начальством, детьми. А прав у него нет никаких, и всем на него, по большому счёту, наплевать, лишь бы впахивал и деньги приносил. И ведь ничего с этим не поделать: такова тяжёлая мужская доля. А тут ещё этот алкоголик пристал. — Дай еще полтинник, а, начальник? Ну дай, не хватает же, — продолжал гундосить алкаш. Нечёсаный, изо рта несёт перегаром. — Свои добавь, а? Я что, твой спонсор по жизни? Тебе моего полтинника на банку девятки хватит, опохмелишься. Много пить вредно. — Начальник, ну, войди в положение… Мне стольник нужен. — Слушай, если я тебе начальник, то иди нафиг. Считай, что я тебя уволил. — Гад ты, начальник… — Я тебе полтинник дал, и я ещё и гад? Да пошёл ты! Уволен, топай отседова! — Настроение у меня, и так весь день бывшее ниже плинтуса, испортилось окончательно. Я подошёл поближе к краю платформы, зябко передёрнув плечами под курткой на рыбьем меху. Ага, за поворотом показался луч прожектора, электричка уже на подходе. Давно пора. Мне ещё два часа в вагоне трястись, а потом час в метро. Домой опять к ночи попаду. Работу, что ли, поменять? Наладчиком холодильного оборудования, конечно, быть неплохо. Себя покажешь, мир посмотришь. То на птицефабрику занесет, то на молокозавод — интересно жить! Но уж больно командировки выматывают, и вообще… Помнится, я в школе хотел лётчиком стать. Да не простым, а военным, чтобы летать на быстром истребителе над белыми облаками. Мечты, мечты, где ваша сладость. То, что этот козел толкнул меня под электричку, я только потом понял. Было у меня время поразмыслить и сложить два и два — младенчику в детском приюте всё равно особо заняться нечем. А тогда всё быстро случилось. Я стою на краю платформы, электричка потихоньку замедляется, но едет ещё быстро. И вдруг, когда до мокрых стёкол кабины машиниста остаётся лишь несколько метров, чувствую толчок в спину. Я даже охнуть не успел: короткий мысленный вскрик «млять», полёт вниз к валяющимся на грязных шпалах окуркам, удар, вспышка боли и темнота. Приехали… Тоннелей я на том свете не видел. Только темноту и Голос. Основательный такой Голос, которому не соврёшь и с которым не поспоришь. — Леха Дергачев? — Спросил Голос. — Я! — Армейский навык не выбьешь. — Атеист? — Так точно! Был, — покаянно сказал я. — Теперь уже нет, наверное. Только сейчас без разницы, верно? — Теперь поздно, — согласился Голос. — При жизни надо было определяться. Грешил много? — Порядком, — я бы вздохнул, да в этой темноте нечем было вздыхать. — Стало быть, пойдёшь на общих основаниях? — Куда? Э… вниз? — Ну да. Куда же ещё. Другого ты не заслужил, друг, извини. — Вот так вот быстро? Раз и вниз? — Я бы даже удивился происходящему, если бы не был и без того удивлен и обескуражен фактом того, что я склеил ласты. Не так я себе представлял разговор с Богом или его ангелами, если таковые всё же обнаружатся после моей смерти, совсем не так. Это же высшее существо, создатель мира. Оно должно поражать своей мощью, мудростью, внушать трепет и благоговение, а не разговаривать тоном вышедшего покурить соседа по лестничной площадке… — А кому это надо — тебя поражать и впечатлять? И зачем? — Видимо, прочитав мои мысли, ответил Голос. — Тут с каждым говорят на его языке. С умным по-умному, с чистым — по-чистому, с добрым — по-доброму, с лукавым — по-лукавому. А с тобой, Лёха, вот так, по-простому, в самой доступной форме. Выражаясь научно, всё, что ты услышишь здесь, будет адаптировано для твоего восприятия, чтобы оказалась ясна самая суть дела. Или ты возражаешь? Хочешь изъясняться высоким стилем? — Нет, не возражаю, — постарался я собраться с мыслями. — Ну, раз Вы так решили — наказывайте. Хотя я считаю, что это несправедливо, — я понимал, что здесь и сейчас права качать бессмысленно. — Унижаться и молить о прощении я не стану — раз так случилось, значит, заслужил. Но все-таки хочу спросить. Может быть, есть варианты? Я как-нибудь послужу или вроде того? Очень уж неохота на общих основаниях. Там, внизу, по слухам, совсем жарко и тошно, а ещё я слышал, что Господь милостив, — я попытался включить дипломатию. — Слушай, а он мне нравится, — сказал кому-то Голос. — Видно, что человек-то русский, православной закалки, хоть и атеист. Держится с достоинством, но кается. Не то, что японец, который истерил и упорствовал в гордыне. Оба под поезд попали, но смотри, какая разница. — Японец получил по своим грехам сполна, — ответил другой Голос. — Им решил поиграть в свои игры Враг, и я ему не завидую. — И всё же хоть какой-то шанс японец получил, не так ли? Тот менеджер пусть и грешник, но власть Павшего над собой не признал… И зачем-то Господь попустил Врагу сделать с японцем то, что он сделал. — На всё воля его. — Это так. Но почему нераскаявшемуся японцу дали шанс, а кающемуся русскому — нет? Давай предназначенное японцу отдадим своей властью Лёхе. Если в тот мир человека отправил Враг, то отправим и мы, раз он сам хочет послужить. Так будет справедливо. — Господь не попустит… — Значит, так тому и быть. Но попробовать мы вправе, не так ли? Оказать снисхождение к грешнику в рамках наших полномочий. Я тебя по-братски прошу. Россия заслужила шанс отвернуть от гибели, он может ей помочь. — Пётр, с чего ты стал столь сентиментален к грешникам? — Нравится мне этот мужик. Хочу посмотреть, что с ним будет, когда он примет судьбу японца. — Не выдержит, сломается и скоро снова помрёт, всего и делов. Японцы жилистые, они самураи по духу и судьбу принимают, а русские — они другие, мягкие. — Ты их не знаешь толком. Уверяю тебя, они ещё фору японцам дадут. Поспорим? — Я тебя за язык не тянул, — со странной интонацией сказал первый голос. — Хорошо, будь по-твоему. Будет тебе, Лёха, снисхождение, — обратился Голос ко мне. — Хотя ты такому снисхождению и не обрадуешься. Послужи России, и будет тебе награда. Ты, главное, молись в решающие моменты, и сила тебя не оставит, а мощь твоя преумножится. Давай, до свиданья. Что делать, ты поймешь.*******
В глаза светит слабый свет, мысли путаются. Мне холодно, и вокруг ничего не понятно. Виднеются очертания каких-то гигантских предметов, всё размыто, зрение работает странно, словно в глаза закапали атропина. Руки и ноги? Вроде, они есть, но что-то с ними крепко не так. То ли связаны, то полупарализованы. Страшно… — Ути пути, какой у нас славный младенчик, — раздаётся надо мной громкий женский голос. — Опять найдёныша в корзинке подбросили? — Спрашивает другой голос рядом. — Девочка или мальчик? Гигантские руки поднимают меня куда-то вверх. Кладут на твёрдую поверхность, начинают разворачивать… пелёнки? «Пеленки, Лёха, это они», — с ужасом понял я. — Девочка, — отвечает женщина, осмотрев голого меня. Надо мной появляется огромное женское лицо. Милая такая старушка, в чепце, только гигантских размеров, как из фильма про великанов. — Тут и записка есть. — Прочитайте, Марфа Потаповна, очень любопытно. — Да что там может быть любопытного, Настенька. Всё как обычно. Читаю: «Не имея средств к существованию и, тем более, воспитанию дитяти, вверяю свою несчастную дочурку добрым людям. Окрестите её, пожалуйста, в честь великомученицы Татьяны. Фамилия у неё Дергачева, по папе. Дочка, прости». Смотри — здесь в корзинке ещё серебряное колечко с надписью «помни» и синим камушком и золотой червонец. Вот и всё наследство. — Как же так? Пишет «не имею средств», а прикладывает кольцо и деньги. Пелёнки тоже из хорошей ткани, не мешковина. — Обычно, Настенька. Гимназистка загуляла или другая барышня из благородных. Ухитрилась родить тайком, а ребёнка подбросила к нам, в приют. И всё, концов не сыщешь. Не первый раз такое происходит — в прошлом году несколько таких случаев было. Сделаем, как сказано, может быть, потом мама будет искать дочку. И колечко я для неё сберегу. Бедная девочка… Смысл происходящего доходил до меня медленно, как до жирафа. Но дошел-таки. Я попытался что-то сказать, объяснить, что никакая я не девочка, это ошибка, я Лёха Дергачев, тридцати лет от роду, бывший сержант погранвойск и нынешний инженер по холодильному оборудованию. Но младенческое горло не было приспособлено для связной речи, и номер не прошел, я только забавно сипел и мутузил ручонками. Женщина и молоденькая девушка смотрели на меня сверху с сочувствием. — Как будто сказать чего-то хочет, — улыбнулась старушка. — Забавный ребёночек. Её слова послужили спусковым крючком. Отчаяние накрыло меня с головой, и я заплакал от ужаса и безнадёги, раскиснув самым позорным образом. Тоненьким детским голосочком, надрывно и жалобно, оплакивая несчастную судьбу свою. Какого хрена это со мной случилось! За что?! — Эк надрывается, сиротинушка, — сочувственным тоном сказала Настя. — Кушать, наверное, хочет. Пойду согрею немного молока, пусть пососет… Так началась моя новая жизнь в детском приюте имени великих княжон Елизаветы и Марии. Дальше всё было плохо. Не так, как могло быть, но всё равно — ничего хорошего. Детство в приюте — не сахар, скажу точно. Тебя никто не воспринимает всерьёз. У тебя нет ни прав, ни собственности, ни элементарной свободы — одни обязанности. Беднота, конечно, вопиющая, хотя приют считался хорошим — в других жили ещё беднее. Что я там говорил про тяжёлую мужскую долю? Да я раньше просто как сыр в масле катался — возможностей в прошлой жизни у меня было миллион, и лишь моя вина в том, что я не пытался их реализовать. Переживал из-за проблем на работе и с женой, смешно вспомнить. Мне бы сейчас мои прошлые заботы. Воспитывали приютских сурово, по-казарменному. Капитан Никишин из моей учебки для погранцов рядом с воспитательницей Авдотьей Валерьевной и рядом не стоял, такая она была садюга и зверь. Чуть провинился, и розга пошла в ход, наплевать всем на права ребенка. Или коленями на горох. Но это все лирика… Первые полтора младенческих года было скучно и грустно, но, в общем-то, они прошли без проблем. Я был… или была? Нет, позвольте все жё оставаться мужчиной, несмотря ни на что. Я был хорошим ребенком, ненапряжным для взрослых. Много спал, не плакал без дела, не капризничал, ел, что дают, и старался больше улыбаться нянькам из тех, в ком видел нормальных людей, даже когда в душе воротило или с болью резались зубы. В результате получил в ответ неплохое отношение к собственной персоне. Все знали — Таня беспроблемная, добрая девочка, которая не любит одного — когда с ней сюсюкаются. Впрочем, это приют, сюсюкаться особенно и некому. А вот дальше стало интереснее. Как говорится: пить, ходить и говорить я начал одновременно. Ну, пить, кроме чистой воды, воспитанникам приюта было, в общем-то, нечего, а вот насчёт всего остального… Скрывать свою «гениальность», кося под нормального ребёнка, я и не пытался, стараясь лишь слегка держаться в рамках, чтобы моё взросление не выглядело уж чересчур резким. Какой смысл, от кого и зачем маскироваться? Так что период от первых слов «кушать» и «добрая тётя», до беглого разговора я преодолел за месяц. А потом, умильно глядя на задерганную воспитательницу и улыбаясь, попросился к девочкам, которых учили начальной грамоте. В уголок, послушать. Мне не отказали — просил я вежливо, репутацию имел пусть и необычного ребенка, но тихого и спокойного, который урок своими играми не сорвёт. Вуаля, мне того и надо. Три недели уроков, и я потихоньку «научился» читать и писать. Заодно разобрался немного с дореволюционной орфографией. В общем, в четыре с половиной года от роду я стал признанным вундеркиндом и даже получил доступ к библиотеке. Бедной и плохой, но уж какая нашлась, в других приютах и того не было. Знали бы вы, чего мне это стоило… Но тихая умненькая девочка Таня с улыбкой ангелочка своего добьется. Я ведь понял, куда попал, довольно быстро, не дурак. Осталось лишь проверить основные геополитические реалии этого мира, есть ли в нём магия и тестируют ли на нее детей. Оказалось — есть, обязательный тест с семи лет. Вот и всё, сказка стала былью. Видел я эту анимеху, видел, чтоб ей ни дна, ни покрышки. Попасть в аниме — звучит глупо и смешно. Да вот только вокруг не мультик, а самая настоящая живая жизнь. Глаза у людей нормальные, а не как блюдца, головы тоже соразмерны с телом. Зимой холодно (особенно под тонким одеялом в плохо натопленной приютской казарме), под дождем мокро, летом жарко и комары. Люди потеют, говорят о ерунде, враждуют и дружат, и вообще — живут. Целый мир, как он есть… А ещё тут имеются боевые маги, которые летают по небу, преобразовывая, с помощью специальных маготехнических приборов, собственный магический потенциал в энергию заклятий. Подробностей не знаю, специальной литературы в приюте нет, да и кто меня к ней допустит? Да, а год сейчас, кстати, тысяча девятьсот двадцать первый от рождества Христова, и проигранная русско-японская война в тысяча девятьсот пятом уже была, вместе с первой подавленной революцией. А вот с февралем и октябрем семнадцатого что-то не заладилось — наверное, потому что первая мировая война в тысяча девятьсот четырнадцатом тоже не началась. Значит, всемирная бойня будет немного позже. В самом деле, не зря же девочек-волшебниц в виде наших с японцем тушек шутники с неба сюда загодя скинули. Всё сходится. Даже внешность у моего нынешнего тельца подходящая под мультик — мелкая круглолицая девчонка с ангельским личиком, когда спит зубами к стенке. Вечно спутанные золотистые волосы и непокорный локон на макушке прилагаются. Отрезать его, что ли? Не, пусть будет, это не баг, а фича… Интересно, отмороженный на всю башку японец из нашего мира сейчас тоже где-нибудь в немецком приюте растёт и матереет? Судя по разговору с апостолами — да. Но это, в общем, неважно. Моя задача понятна. Хочу ли я жить в женском теле? Нет, не хочу и не буду. Я не баба и не трансгендер, я нормальный парень Лёха и в этом теле лишь временный пассажир. Что мне надо сделать, чтобы выкрутиться из ситуации? Точная формулировка была: послужить России и получить награду. И еще что-то про шанс для страны отвернуть от гибели. Стало быть, примем следующую рабочую гипотезу: надо помочь родной стране в этом мире выиграть в мировой войне или сохранить Российскую империю, как минимум, других толкований задания в голову пока не приходит. Это можно попробовать. Хотели, чтобы я послужил России? Послужу на совесть. Одна беда — про Россию из истории злой Танюхи я не помню вообще ничего. Разве что тот факт, что её помощница Серебрякова убежала из России. Кстати, а почему она иммигрировала, если октябрьской революции и, стало быть, гражданской войны не было? Или меня в этом мире скоро ждёт другая революция? Про какую гибель страны шла речь? Непонятно… Ладно, будем разбираться по ходу событий. В любом случае, я тут ненадолго. Помогу родине и скажу: прости-прощай, Таня Дергачева. Ничего личного, но женское тело… Если японец с ним готов мириться, то я — нет. Самоубийство — не вариант, большой грех, небесное начальство докопается. Но можно ввязаться в какую-нибудь заваруху и погибнуть побыстрее. А дальше просить на небесах обещанной награды за службу и сваливать обратно в свой мир и тело, если пустят. Так себе план, но другого нет. В любом случае через десять-двенадцать лет для меня всё закончится, а может и раньше, если погибну в бою. Магия у меня обнаружится, в этом я был уверен, лишь бы самому не налажать. Друзей в приюте у меня к семи годам от роду не завелось. Какая дружба с младенцами? Со взрослыми было сложнее — на умненького ребенка у них были некие смутные планы. На девочку-сиротку, выучившуюся к семи годам не только читать и писать, но и освоившую другие дисциплины в рамках нехитрой приютской учебной программы поглядывали, примеряясь как бы её использовать. Иногда я им подыгрывал, например, если требовалось помочь начальству произвести хорошее впечатление на заезжего инспектора, тихая умница Таня всегда готова помочь. Она и святочный стишок расскажет и песенку жалобно споет, воспитателей похвалит перед чужим дядей с детской непосредственностью. Но ничего личного — в душу не лезьте. Любые попытки взрослых построить доверительные отношения я срывал, тут же включая дурака или, точнее, дурочку. Ишь ты, ловкачи — думают, если я приютская и ничего слаще морковки не едала, то парой карамелек и ласковым словом можно меня подкупить? Нет, народ, это так не работает, Таня не сладкоежка и всегда себе на уме, на игрушки и вещи сверх минимума ей плевать. А вот за хорошую книжку или учебник имперского языка я готова помочь — сошью что-нибудь (для приютских девочек кройка и шитье — первое дело) или перепишу аккуратным почерком, а ещё я на допотопной печатной машинке здорово стучать выучился — сказывалась давняя привычка к клавиатуре. Если вы, господин наставник, адекват — договоримся. Взрослых это не особо и напрягало — гениальная девочка-малолетка, это просто гениальная девочка-малолетка, не более. Да, есть тут некая загадка, но… да всем на всех плевать, по большому счёту, такова наша жизнь была и будет. Никуда Таня не убежит, пусть подрастёт немного. А там мы умненькую красивую девочку сбагрим знакомым в няньки или горничные. Или в содержанки. В их понимании для сироты-бесприданницы это вершина карьеры. Только у меня на свою жизнь были свои планы. Но Танечка лишь улыбалась и молчала. Лишь иногда, поймав мой случайный взгляд, люди порою вздрагивали, но вообще-то я держал себя в руках. Улыбаемся и машем, что бы ни случилось… И лишь ночами я скрипел зубами от ярости и злости, уткнувшись в подушку. Сейчас я великолепно понимал японца, который за малейшую усмешку над собой с позиции, «ты, малявка», готов был глотку рвать. Довели мужика, понимаю. В таких условиях психоз заработать, как нечего делать. О том, что нашему приюту завтра предстоит проверка воспитанников на магические способности, я узнал чисто случайно. Приезд питерского магоинспектора был обставлен без всякой помпы, как обычная формальность. Магов в России было немного, и, в основном, они были родом из аристократии. Ну, ещё из зажиточных мещан и купечества, но реже. Я так понимаю, тут много факторов сложилось. Во-первых, банальное недоедание и нехватка витаминов. Всё же мозгу надо развиваться, а кормили нас в приюте скудно и однообразно. Мясо, в лучшем случае, раз в месяц в виде двух волокон в супе, фруктов, окромя яблок, почти нет, овощи представлены, в основном, капустой и картошкой, ещё дают хлеб и каши на воде. Да и тех нам редко удавалось покушать досыта — сиротам положено терпеть. От такой еды ноги бы не протянуть, какая ещё магия… ману брать неоткуда. Вон, гляньте на мою Танюху, до чего девочка дошла — ножки тоненькие, ручки тоже, спинка как тростинка. Думаете, наследственность? А я думаю, недокорм тоже виноват, детей как следует кормить надо, чтобы они росли и развивались. Слава Богу не рахит, а то бы вообще конец. А во-вторых, гены тоже играют свою роль, ага. Если поколение за поколением выбирать из простого народа способных к магии людей, скоро их там и вовсе не останется. Так что шанс обрести магические способности и подняться на социальном лифте вверх был крайне невелик — один на десять тысяч или ещё меньше. Но проверка есть проверка, инспекция по домам призрения обязана её провести и отчитаться. Стоя в очереди к длинному столу, на котором валялся всякий хлам, я изрядно нервничал. Нет, я понимал, что должно сработать. Иначе нахрена оно все вообще было? Но что, если нет? Что тогда делать? «Молись, Леха», — мысленно сказал я себе, сжав зубы. «Тебе обещали, что после молитвы силы преумножатся». Основные православные молитвы я к тому времени знал наизусть. Закон божий в приюте один из основных предметов и преподавал его отец Даниил, духовно окормлявший наше богоугодное заведение, на совесть. Но именно сейчас формальные строчки молитв в голову не лезли. «Блин, Господи, помоги! Воззвал своими словами к небесам я. Дай силу! Ну, ты же меня в это впутал, но я не ропщу, как тот японец. Стою тут и готов исполнить волю твою. Конечно, ты велик и делай, как тебе надобно. Если нет, то нет. Но если только возможно, помоги, дай мне силу! И вы, апостолы, да?.. Пожалуйста, держите слово». Пока никаких способностей я в себе не чувствовал. Глухо. Дети один за другим подходили к магоинспектору и садились за стол. Полный краснолицый дядечка в мундире надевал им на голову металлический шлем с проводами и вмонтированными в него большими синими камнями, подсоединённый к здоровенному приборному ящику, вроде старой радиостанции. — Не волнуйся, успокойся и сосредоточься. Попробуй мысленно поднять хотя бы один предмет со стола, дитё, — говорил он очередному ребёнку. Вокруг прибора на столе лежали щепки, сломанные часы, пустая чернильница, матерчатая ленточка — в общем, калиброванный по весу и форме реквизит. Затем инспектор переключал на ящике рубильник, камни на шлеме загорались, как светодиоды, и… ничего не происходило. — Следующий, — равнодушно командовал чиновник. Найти мага в обычном приюте, он, по-видимому, нисколько не надеялся. «Господи, не оставь», — взмолился я, когда мне на голову опускали шлем. — «Пожалуйста»! — Готова, деточка? — Спросил толстяк, когда шлем оказался на моей голове. — Врубай быстрее, дядя! — От волнения я слегка вышел из образа. Мужик оторопело посмотрел на меня, но препираться с наглой соплюшкой не стал, а послушно переключил рубильник. Опа! Такого эффекта я не ожидал! Перед моими глазами словно развернули полупрозрачный виртуальный экран компьютера прямо в воздухе. Какие-то символы, вроде сплетенных кругов и шестеренок, переливались разными цветами перед моими глазами, под ними мигали почти неразличимые желтые письмена, похожие на арабскую вязь. Да что это такое? Я с удивлением замер на стуле. — Звать следующую? — Спросил чиновника помогавший проводить проверку Игнатий Павлович, наш учитель математики. — Погодите… она, кажется, увидела сеть, — почувствовал что-то инспектор. — Нет, даже, подключилась к магосети, — с волнением сказал чиновник, заглянув мне в глаза. — Девочка, ты что-то видишь? — Вижу, — пересохшим от волнения голосом прошептал я. — Наблюдаю перед глазами странные картинки, господин магоинспектор. — Это нормально, — равнодушие и сонливость с чиновника как рукой смело, он в момент стал похож на гончую, почуявшую зайца, хотя при его габаритах подобное сравнение выглядело смешно. — Дай приказ сети поднять предметы вверх. Как будто ты рукой поднимаешь, только делай это мысленно. Тебе должны помочь твои картинки… — Есть! — Чётко ответил я. Сосредоточился, отметив взглядом несколько предметов, и дал мысленный приказ «поднимитесь»! Круги и шестеренки на «виртуальном экране» перед моими глазами пришли в движение, письмена замигали, а чернильница, щепки и ленточка взмыли в воздух. — Наша Таня — маг? — Удивлённо выдохнул Игнатий Павлович. — Вот уж не ожидал… Хотя она у нас девочка особенная. — Да ещё какой силы. Сразу четыре предмета в воздухе! — Добавил довольный инспектор. Вот кой-чёрт меня дёрнул приказать поднять стол? Ведь и так хорошо получилось. Но очень уж хотелось показать себя. «Вверх»! — Отдал я команду массивной дубовой столешнице. Шестерёнки завертелись со всё возрастающей скоростью, письмена набухли алым светом… «Ёкарный бабай»! — Мне рывком поплохело, голова закружилась, и я чуть не грохнулся в обморок, но здоровенный стол приподнялся на полметра над полом вместе со всем своим содержимым. Завизжали другие девочки, ахнула классная дама, а инспектор в волнении вскочил со стула. Глянул в моё побледневшее лицо и рывком опустил рубильник на приборе. Цветные картинки перед моими глазами тут же погасли, а стол с прибором с грохотом рухнули вниз. — Нельзя так, Танечка, — ласково сказал мне он, когда переполох улёгся, и шлем был снят с моей головы. — Нельзя пытаться сделать всё и сразу. Ты же ещё не готова, тебе надо ещё учиться и учиться. От перенапряжения маг может даже погибнуть, магию, как любую науку, надо осваивать постепенно. Магоинспектор обвел взглядом притихших наставников и детей, зачем-то одёрнул мундир и обратился к приютским. — Эту девочку я немедленно забираю с собой, согласно двадцать пятой статьи уложения «О Магах Российских». Поздравляю, господа, вы воспитали для Отечества и Государя такой талант! Ваши старания не останутся без внимания, обещаю. Из девочки выйдет отличный целитель или учёный. — Нет, — тихо сказал я, но меня услышали. — Не выйдет. — Почему? — Удивленно спросил чиновник. — Военный и только военный. Я буду солдатом и военным. То есть, военной офицершей, — от волнения я не смог сложить фразу правильно, заговорив как настоящий ребенок. Всё-таки детское тело накладывает свой отпечаток на личность. — Война — не женское дело, кроха, — улыбнулся мне инспектор. — Ты сначала в куклы своё отыграй, магию изучи, как следует. — Какие куклы? Моя судьба — защищать Россию от супостата, вашблагородие! — Твёрдо сказал я. — Прошу направить меня в армию, — я серьезно, без улыбки посмотрел в глаза инспектору. — Ну, это не мне и не тебе решать, — тоже серьёзно, как взрослой, ответил он. — Но если ты этого очень захочешь, то добьёшься. Военные мимо такого дара не пройдут.