Драматическая буффонада

Неинтересно писать о счастье, Счастливый скучен для книжной полки, – Давай загоним счастливых в чащу, И пусть счастливых кусают волки. А чтоб дела были в меру плохи, То пусть волков искусают блохи. (О. Ладыженский)

Он привык считать себя классикой, утонченно-высоким искусством. Об его скулы можно порезаться, в его темных глазах черти пляшут квикстеп, и любой, кого смогут коснуться тонкие-бледные-ледяные пальцы, потеряет навеки сон и покой, захлебнется в тягучих водах клоаки мира. Под его каблуками хрустят осколки сердец, стекол и шоколада. В его груди свищут морские ветра, а фрейдисты готовы отдаться без слов за пять строчек из его биографии. Имя ему — Ангст, возлюбленное дитя Драмы и Пафоса. На симпозиуме, посвященном жанровой инволюции, глаза слепят бесконечные вспышки со стороны пресс-ложи: камера любит его точеные черты и меланхоличные позы. — Сэр, вы не скажете пару слов о вашей последней работе? — лопочет под руку какая-то милашка с блокнотом. — Публика в восторге от концепции взаимных измен ввиду невозможности выразить чувства друг другу, но читателей также волнует вопрос, очнется ли сестра Главного Героя после аварии. — Безусловно, — Ангст усмехается — криво, лишь одним краем губ, по-другому он не умеет. — Безусловно, все ждут, что, придя в себя, она расскажет о давней помолвке брата с нелюбимой женщиной, как это было месяц назад? Репортер слушает, затаив дыхание. Дилетантка. — Полноте, мисс, это слишком скучно. Та работа была — так, баловством. Поиском новизны. Согласитесь, перспективой вынужденного брака в наши дни никого больше не удивишь. На этот раз камнем преткновения должен стать долг перед Отечеством — о да, в разы более высокие материи. Любовь к женщине против любви к Родине — бескрайнее поле для битвы. Большего я вам пока не скажу. — А сестра? — завороженно шепчет милашка. — Если она погибнет, герой будет страдать. — Страдания — моя стихия, — напоминает Ангст вкрадчиво. Еще одна тонкая полуулыбка, и фотографы захлебываются восторгом, щелкая вокруг него. — Но ведь вы, мисс, хотите, чтобы дражайшая сестренка жила, верно? Что ж, я подумаю. На свое место за «круглым столом» он уносит ее номер в кармане (до первой урны), наинежнейшие пожелания дальнейшего вдохновения и приторную муть под языком. Слишком — до омерзения — слащавая девица: это срочно нужно запить. Вон, хотя бы водой из графина, хотя что-то покрепче сошло б в разы больше. — Эй, будешь сегодня в клубе? — красотка SM напротив чувственно изгибает вишневые губы из-под кожаной полумаски. Ангст всегда изумительно смотрится с их триадой, а ведь они так давно не выбирались никуда все вместе. Плотный график не дает продохнуть, но, ах, как же соблазнительна мысль бросить все и, как в старые добрые времена, пройтись рейдом по элитным борделям рука-об-руку с тройняшками (сплошь шипы и глянец, и соблазнительные изгибы под теснотой лайковых платьев). Утопить мысли в чужих вздохах и хрипах, в чьей-то поломанной судьбе, «перегнутой палке», ужасе первого раза и медном привкусе на губах. Шлюхи — всегда благодатная тема, как ни крути. Омегаверс проплывает мимо (шаг от бедра, томление во взоре), обдает ароматами мускуса и сирени. Кабы не это (да не вульгарно розовый цвет узкого френча), от Гета не отличишь с трех шагов. Последний, впрочем, едва ли готов признавать родство душ. Не вопит уже, как сперва — отучили, хвала богам, — но все равно машинально льнет к Джену, чуя верного единомышленника. Слэш молчит, поправляя растянутый свитер, только слышно, как сбивается ее дыхание. Крошке нравится, когда мальчики так волнующе-волнующе близко. И, волшебней любого Фэнтези, прозорливее Детектива, она может замечать порою такие детали, что у гиперсексуального PWP встает даже посреди философского трактата, а то и на инструкцию к сетевому переходнику (эх, а как они отожгли втроем в католическом пансионате для мальчиков в прошлую среду, кто бы знал). — Чего пялишься, стерва? — шипит Гет, замечая расширенные зрачки и возбужденный, лихорадочный блеск в глазах притихшей Слэш. — Ничего святого, чтоб вас. Да я скорее бы сдох, чем... Невозмутимый Джен чертит «защитный круг» на полу вокруг них двоих (припасенной заранее солью, чтобы наверняка). Некрофилия задумчиво хмыкает, поблескивая стеклами очков с другого края стола: у нее вообще, как известно, хорошее чувство юмора. Омегаверс вещает с трибуны о новейших исследованиях в сфере расчета мужских менструальных циклов. Ангст задумчиво рисует абстракции по краю чьего-то доклада: мир, где альфа не насилует альфу, предварительно заколов его беременного двойней партнера, скучен по умолчанию, а действительно разгуляться фантазии позволяют прискорбно редко. Все приходится перебиваться слезой безответно влюбленных и невинно залетевших, что суть та же парафия Гета. Умница-Ангст, конечно, давно скопил пару дюжин универсальных клише для обоих — знай только подставляй имена и не заморачивайся, гонорар-то один. Ску-ко-ти-ща. — Знаешь, что мне снится в кошмарах последние две недели? — шепчет Хоррор, перегнувшись к нему через пустой стул. — Половая система женщины-альфача. Святые угодники. Ангст молчит с полминуты, благодаря небеса за свою бессонницу, но любопытство все-таки берет верх. — И как же она выглядит? Хоррор вздыхает устало: — Не помню.