***
Разумеется, ее находят. Реборн громко ругается, пару раз прикладывает ее голову о ближайший стол, разбивая губу, и говорит о том, какая она, блять, идиотка и как ему хочется устроить ей все девять кругов ада. Цуна истерично хихикает, дрожащей рукой вытирая кровь, и, наверно, это становится ошибкой, потому что в следующее мгновение ей дают коленом в живот и вырубают. Свобода выбора, не свобода последствий. Оставьте этот мир в покое, он все равно заставит вас плясать под его дудку.***
Вторая попытка спокойная, деловитая и невозмутимая. Она приходит ночью в черепную коробку, барабанит по хрупкой стенке и рявкает, чтобы Цуна просыпалась. Будить спящего — моветон, дайте несчастной кандидатке на место Десятого Босса Всякой Дряни поспать без наркоманских кошмаров хоть пару часов, будьте, блин, человечны, думает Цуна. Идите нахрен, орет в ответ Цуна. Через час поезд Намимори-Токио отходит от станции, через восемь — вырвиглазно белый самолет приземляется в Нью-Йорке. Цуна — упрямая ослица, и бросаться вперед с упорством бешеной псины для нее не проблема. В принципе, нерешаемых проблемы только две, и одна из них — сама Цуна.***
Люди делятся на два типа: те, кто прогибаются под этот мир, и те, кто пытается прогибать его под себя — ключевое слово «пытаются», господи, дайте дураку Богу молиться, он и лоб себе расшибет, — и все они и д и о т ы. Цуна захлебывается рыданиями, потом — водой из стакана, сидящий рядом Реборн — несмешная галлюцинация от очередной дряни, которую она зачем-то выпила, — ухмыляется и с напускным беспокойством спрашивает, в порядке ли она. Разумеется, она ни черта не в порядке. Люди «в порядке» не шляются по сомнительным барам, не тащат в рот все, что видят, и не заливаются слезами в понимании того, что мир — это отстой, и люди — отстой, и лучше пойти и сдохнуть где-нибудь за углом. Люди «в порядке» в принципе верят — даже в глубине души, неважно, — что все будет хорошо. Цуна считает, что дай бог, все будет не так отвратительно, как сейчас.***
Цуна — что-то вроде идеальной девочки со вшитыми в подкорку правилами поведения и прописанным алгоритмом реакций. Цуна — что-то вроде образца поведения для маленьких и не очень. Сборник — уже подохших, правда, но похрен — людских идеалов, пример для подражания. Что-то вроде. Да. Цуна — идеальная девочка с вирусом в системе. С пепелищем на месте центра управления. С поехавшими ориентирами и мутантами похлеще чернобыльских, к которым гвоздями прибиты кривые, темные от времени и крови деревянные таблички: «УБЕЙТЕ, ЧЕРТ ПОДЕРИ, ПРИДУРКОВ-РАЗРАБОТЧИКОВ. С УВАЖЕНИЕМ, ПОЛЬЗОВАТЕЛИ». Цуна мысленно отвечает матом, потому что он уже давно не кажется ей чем-то особенно бескультурным и «о боже, как ужасно!», но в ответ улыбается и нежно щебечет, потому что где-то внутри все еще трепыхается выжженное на коже «будьте вежливы, дети мои». Нервная система — в топку, мозги тоже туда же, Цуна размазывает сопли и слезы по лицу, а потом заливисто смеется, хватаясь за пистолет, потому что табличка «Сторибрук» кажется ей откровенно нелепой и напоминает английское story book, а где-то справа шевелятся ветки. Мужчина в дорогом костюме, с тростью и цепким взглядом глубоких янтарных глаз поднимает руки и что-то говорит спокойным, журчащим тоном, а Цуне резко становится очень херово, потому что долбанная калька на Реборна плюс Маман — или наоборот? от перемены мест слагаемых сумма не меняется — напоминает о Вонголе. Уберите от нее Вонголу. Как же она задолбала.***
Какой-то мальчишка смотрит на нее с подозрением и настойчиво дергает за куртку. Цуна смотрит на него недоуменно, в глазах — покрытых красной сеточкой лопнувших сосудов, равнодушных, усталых — пустыня и восточный ветер. — А что вы здесь делаете? Блондинка в форме шерифа за ним закрывает рукой лицо и качает головой. Цуна натянуто улыбается, невольно тянется к пистолету. — Генри, не приставай к людям… — Но ты же знаешь! Никто не может выехать из Сторибрука или приехать в него! У Цуны есть множество причин не отвечать, нет, серьезно, равенство и братство, да здравствует свобода всего, что только можно, бла-бла-бла, и вообще хочется взять и перестрелять всех к чертям, но слова слетают с ее губ сами по себе. — Убегаю. Это хорошо, что никто здесь не появится. «Меньше будет трупов».***
Цуна бьется в самой натуральной истерике, когда Реборн пинком открывает дверь в кафе, мгновенно находит ее столик и с ухмылкой палит в нее раз пять. Никаких приезжих, ага. Давайте доверяться маленьким мальчикам, ага. Какая же ты идиотка, ага. Наверно, это было даже предсказуемо, в конце концов, она даже не пыталась замести следы, но черт-черт-черт, у нее же почти получилось, ну как же это несправедливо.***
Мальчик Генри с ужасом смотрит на смуглого мужчину в шляпе, закинувшего бессознательную девушку себе на плечо и направляющегося к машине, потом — на полицию. Иногда принцессы немного не нежные девочки, а драконы безбожно подобны людям. Только сказки уже не те. Не свобода выбора, свобода последствий. Мира на самом деле и нет, зато есть человечество, вперед, люди, вершите свои судьбы, вот вам начальный план действий.***
Некоторые проблемы не решаются. Но уничтожаются, проверено. Новая Донна Вонгола слетела с катушек окончательно и бесповоротно. Величайшая мафиозная семья — тоже, только не слетела, а стерлась, и не с катушек, а из истории. Правда, принцессы и драконы не умирают, не найдя своих рыцарей. Но и рыцари иногда не спешат на помощь. В случае погребенного под обломками Ямамото Такеши, он не придет никогда.