***
Эйфория рассыпается в полудрёме, и остаётся страх, когда я понимаю, что мы натворили. Обратного пути нет — отступать от собственных решений неблагородно и недальновидно. И, на удивление, не хочется — хоть я и корю себя за неблагоразумие, но глубоко внутри рад открывшимся перспективам и возможности реализовать свои запрятанные желания. Морщусь и мотаю головой — словно про проект какой-то говорю, а не… А не про что? Названия мы этому так и не придумали. Позади раздаётся недовольное мычание — видимо, пока я пытался вытрясти из головы канцеляризмы, случайно задел Игоря. Он тёплый — крепко сжимает меня в своих объятиях, проводит носом по волосам и замирает, щекоча шею размеренным дыханием. – Спишь? – сиплю я: голос не слушается, ломаясь от звуков. В ответ лишь нос водит из стороны в сторону на затылке — видимо, это значит «нет». Нашариваю в районе живота его руку и аккуратно переплетаю пальцы: эти отношения были бы с обложки романов для взрослых, будь мы влюблены друг в друга. Жизнь прозаичней и расставляет фигуры по угодному ей порядку. Нет армии вокруг бесценного короля — только разруха после слетевших голов пешек. Пешки — наши представления о мире, маленькие, хлипкие, рассыпавшиеся под гнётом реальности — суровой и беспощадной, как поставивший мат ферзь противника. И получается, что мы пытаемся жить против — против действительности и настоящести, в силу собственным взглядам и впечатлениям, и не замечаем, когда клетки на шахматной доске сливаются в единый цвет, а посредине доски остаётся одна фигура — серая и самая главная. Мурашки бегут по коже, когда шеи касаются шершавые губы. Я сжимаю пальцы Игоря сильнее и выпускаю из лёгких торопливый вдох: внезапная ласка развеяла вязкую рефлексию и окутала дребезжащим теплом. Влажный кончик языка касается мочки — давлюсь собственным стоном и поворачиваюсь. Рука скользит по чужому предплечью: мне хочется утонуть в мёде глаз напротив, и я взглядом пытаюсь их найти. Игорь смотрит из-под полуопущенных ресниц, и в груди распаляются новые чувства от его нежности. Я не ожидал, что он может быть таким: мягким, волнующим и горячим. Мне не хочется падать в бездну переживаний рядом с ним, хочется расслабиться и утонуть в осторожных, но уверенных касаниях. В горле ком — наворачиваются слёзы от того, как хорошо и как жаль, что мы не пара. Я бы хотел любить его иначе. Губы Игоря приоткрыты — словно с них вот-вот сорвётся неосторожное слово. Но этого не происходит: он целует меня и закрывает глаза. Я наблюдаю за его подрагивающими ресницами и плавно поддаюсь ему, купаясь в ласковом внимании. – Вот так экзамен, – улыбаясь, отрывается от меня Игорь и сгребает в охапку вместе с одеялом. Понимаю, что мне жарко, но шевелиться не хочу: мне слишком хорошо рядом с ним, чтобы обращать внимание на внешний дискомфорт. – Я бы такие хоть каждый день сдавал. – Можем сделать это традицией, – необдуманно предлагаю я, и слышу смех. – Тогда нам быстро придётся искать работу, а мне ещё и жильё, – Игорь трётся подбородком о мой висок. – Нет, это… для тех случаев, когда хочется… без расписания. Стыжусь озвученной глупости. Нашёл же, что сказать… Да и с экзаменом что-то думать надо, но препод вроде… лояльный. Не думаю, что с ним возникнут сложности. – Ты же понимаешь, что такой способ… взаимодействия больше исключение, чем правило? – спрашивает Игорь, перебирая пряди моих волос. Киваю — точнее, пытаюсь кивнуть, и бормочу: – Я понимаю. И что это только между нами, понимаю. И что ни к чему не обязывает, тоже понимаю. И что мне жаль, что дело обстоит именно таким образом, понимаю тоже. – Хорошо, – слишком уж бодро отзывается мой… кто? Друг? Любовник? Друг-любовник? – Мы можем прекратить это в любой момент. Хоть сейчас. Только скажи, главное. – Ты тоже. Если твой возлюбленный взаимностью ответит, например, или… – не успеваю закончить, потому что меня перебивает громкий хохот Игоря. Он раскидывает руки по кровати, сжимает пальцами переносицу и смеётся до выступивших в уголках глаз слёз. Приподнявшись, с улыбкой смотрю на него — нездорово веселящегося — и скидываю с себя жаркое одеяло. Нет, он не друг и не любовник. Он просто Игорь. Мой Игорь. POV Демьян Артём врывается в квартиру – всклокоченный и осоловевший. Хлопает дверью, стягивает шапку и прислоняется спиной к двери, тяжело дыша. – Ты бежал, что ли? – интересуюсь я, заглядывая в коридор. Сосед одеревенело кивает и смотрит сквозь меня, механически расстёгивая и снимая куртку. – Случилось чего или просто соскучился? – пытаюсь пошутить, растянув губы в улыбке, но не вижу никакой реакции — скинув ботинки, Артём медленно выпрямляется, но осмысленности его виду это не добавляет. – Нет, я… – сипит он и прочищает горло, – я… Дем, я такое натворил… Это… – Что такого ты натворил? – усмехаюсь в ответ. – Экзамен пропустил? Не такая беда, – приобняв его за плечи, веду на кухню. – Пойдём, попьём кофе, расскажешь. Но Артём останавливается — трёт ладонями лицо и поднимает голову. Он совершенно потерян, и прежде я его таким не видел. Даже от встречи с Егором не было такой реакции. – Я… Дем, это пиздец какой-то, я… Да что у него произошло? – Я даже сказать не могу, потому что это не только мой секрет, но… Я такой кретин, – шепчет Артём. Он уходил на экзамен с отчётливым желанием его пропустить и судя по времени возвращения домой, так и сделал. Но что такого могло произойти за эти несколько часов, что мой сосед не может найти себе места? – Артём, если это несёт за собой какие-то последствия, будь то административное или уголовное преследование, лучше сразу говори, как есть, – срывается необдуманная фраза. Взгляд напротив сменяется с растерянного на удивленный, а уголки губ медленно тянутся вверх. – Дем, ничего такого, – полусмеясь, отзывается сосед. – Я просто… Нет, я правда не могу сказать, это касается не только меня, да и мне… стыдно. Он щурит глаза и растягивает губы в улыбке, только светлее и легче от неё не становится. Киваю в сторону кухни, но в ответ отрицательно мотают головой и идут в сторону ванной комнаты: – Помою руки и подойду. С тебя вкусный чай… нет, кофе. Да, кофе! Не чай! Его торопливая речь скрывается за дверью, а я прислоняюсь к стене и задумываюсь. Это несвойственное, слишком энергичное, внезапное, болезненное поведение заставляет меня волноваться. Как давно я начал волноваться за что-то, не относящееся к Егору? Первые дни зимних каникул как будто перелистнули страницу и поставили заголовок новой главы нового произведения. Что-то неотвратимо изменилось в моем отношении к окружающим людям и вещам. Как будто пропала нездоровая зацикленность на одном-единственном человеке, потому что… Потому что эта зацикленность выглядит страшно – я её увидел со стороны. И она мне не понравилась. Не понравилась как для человека, которым одержимы и который тоже одержим. Это ведь было совершенно очевидно: зависимость от Егора была – а может, всё ещё и есть – ненормальная, разрушающая и не такая невинная, как у Артёма. Хочется верить, что она прошла у нас двоих. – Ну и где мой кофе?.. – сосед заглядывает на кухню и обращает внимание на меня. – Дем? – А? Я задумался. Сейчас сделаю. От окна на кухне немного дует — понимаю это, встав около старой плиты. Артём протягивает турку и заглядывает в холодильник, и пока я пытаюсь сделать кофе, выуживает баночки, достает нарезной хлеб, тянется к доске — собирается делать бутерброды. Улыбаюсь его милой заботе и отворачиваюсь к окну. За ним оживлённый город, чуть смурной от наступающего вечера, изобилует людьми: на остановках, у магазинов, на лавочках у подъезда. Потеплело — на смену стылым морозам пришёл легкий снег даже без ветра. Морщусь — от таких перепадов температуры в один день, видимо, голова разболелась. Правда, заметил я это только сейчас. Артём включает какое-то ненавзячивое видео на фон, пока я слежу за туркой. Уже поднимается крема — ароматный кофе тут же разливается в заранее подготовленные кружки. Матовые на ощупь, спокойного серого цвета. Не помню, чтобы я их раньше видел — новые? – Ага, – отзывается сосед на мой вопрос. – Мать всучила перед тем, как я уехал, в самый последний момент, а я не стал отказываться, чтобы не обидеть, да и наши уже ободранные какие-то… – Тоже верно, – замечаю я. – Тебе молоко нужно? – И две ложки сахара, – кивают в ответ. На кухне необычно кипит жизнь от нас двоих так же, как она кипит за окном от проснувшегося города. Я как будто успел отвыкнуть от движения, и теперь пытаюсь к нему снова приспособиться. Разбавив кофе молоком, ставлю перед соседом кружку и присаживаюсь за стол. Артём устраивается рядом, забравшись на стул с ногами и подвинув блюдо с бутербродами поближе. Серое, матовое, под стать кружкам. – Тоже из дома привёз? – Ага. Там целый набор был. Знал бы ты, как я боялся разбить, пока вёз. – Могу представить, – с теплотой в голосе усмехаюсь я. Мне приятно видеть его таким: с нелепыми заботами, настоящего и не раненого. Но уголки губ быстро опускаются, а глаза смотрят в кружку. Атмосфера между нами становится тяжелее и гуще – кожа быстро покрывается мурашками от касания чужой горечи. – Ты можешь не говорить, что именно произошло, но поделиться переживаниями, – предлагаю я, не в силах вытерпеть и минуты этого угнетённого состояния. Артём поднимает взгляд, и первым моим желанием становится обнять его, как обнимают друзья – сказать, что всё будет хорошо и потрепать по голове, вызвав тонну смешного негодования. Но меня хватает только на то, чтобы протянуть руку и опустить соседу на плечо. – Это не так просто сформулировать, – тихо роняет он и делает глоток из кружки, словно ему нужен повод сделать паузу. Терпеливо жду, следуя примеру, и тоже отпиваю свой кофе — горький, без сахара. Виски тут же сдавливает тисками, и я морщусь, силясь не обхватить голову руками. Артём вздыхает, поджимает губы, чуть напрягшись — чувствую это ладонью, которую так и не убрал – и продолжает: – Я, кажется, воспользовался доверием близкого человека ради своих желаний… приземлённых. Это что-то типа… договоренности о взаимодействии… в определенных обстоятельствах, то, что делают люди, которые находятся не в тех отношениях, в которых находимся мы. Я улавливаю суть, но понимаю с трудом, о чём он говорит. Эти фразы звучат чужеродно для задушевных бесед. Стряхнув тишину, даю знак продолжать, одобрительно качнув головой и тут же об этом жалею — боль разливается в висках. Проблема точно в словах, а не в приступе мигрени? – Это сложно понять, и я был бы рад, если бы ты не догадался, – начинает сосед и снова замолкает. В знак поддержки слабо сжимаю его плечо: – Я понимаю суть, но наложить на реальность что-то не получается. Артём едва улыбается и расслабляется. – Это хорошо. Самое непонятное в этом не то, что мы не в тех отношениях, а в том, что мы не понимаем даже, в каких отношениях были… и стали. Как будто это никак не называется, потому что такого не было. А если и было, то настолько… непублично и редко, что никто не придумал, как это назвать, и от этого больше всего проблем. – Я хорошо тебя понимаю, – добавляю я, пока он переводит дыхание, выпалив все как на духу. – На самом деле… это частое явление. И что же у вас за отношения? – Хотел бы я знать, Дем. Молчание немного затягивается, но в голову не лезет ни единой мысли, что можно ответить. Сосредотачиваюсь на начале разговора – Артём переживал, что воспользовался доверием, так? В жизни не поверю. – Что касается доверия… Ты как-то схитрил или что? Не очень понимаю. – Нет, я не хитрил, – вынырнув из задумчивости, говорит сосед. – Сказал как есть. – И этот близкий тебе человек согласился? – Согласился. Смеюсь про себя. Артём… Ну и что это за «воспользовался»? Воспользоваться — это обмануть, выдать одно за другое, ввести в заблуждение, а то, о чем говоришь ты… – Ну, это больше похоже на одолжение, если выгода с этого только тебе. – Нет, у него тоже… свои мотивы. У него? Интересно, что же это за договоренность такая… и с кем? Кто ему сейчас близок, кроме меня? В голову приходит только один ответ, и на душе становится тягостно и легко одновременно. – Тогда это сотрудничество. Ни о каком «воспользоваться» речи не идёт. Когда вы вместе совершаете что-то… неважно что, но преследуете каждый свои цели, о которых знаете… Это больше похоже на сделку. А сделка — это не то, ради чего стоило бы убиваться, только если это… – Это законом не запрещено, – фыркает Артём, прерывая меня. Отпускаю плечо и поправляю выбившуюся прядку, наблюдая за его лицом. Расплывается в слабой улыбке, и боли в глазах становится чуть меньше. – Спасибо. Мне стало гораздо легче. Ну и о чём таком законном ты с Игорем договорился, Тём?***
– А где Егор? – спрашиваю я у Глеба вместо приветствия. Тот недовольно оглядывает меня с ног до головы, проводит по барной стойке пальцем и, убедившись, что она чистая, отвечает: – И тебе привет. Совсем не похож на себя прежнего — спокойный, не плюётся ядом, не ехидничает от вопроса и не называет подстилкой. Поняв, что я не собираюсь каким-либо образом комментировать его приветствие, он продолжает: – Не знаю, где Егор. Оставил вместо себя заместителя неделю назад, больше на связь не выходил. Да и не было нужды, мы все праздники не работали, так, иногда приезжали удостовериться, что с клубом всё в порядке, сигналки, инвентарь, ну, ты знаешь, я думаю… Сегодня первый день. – Не тебя? – уточняю я, протирая и без того чистый стакан. Посетителей нет — январь, пожалуй, самое непростое время для подобного бизнеса. Все гулянки отгуляны, бухгалтерия отдыхает дольше обычного, зарплата приходит частями, и денег на вечер в клубе нет. Собственно, как и ресурса. – Что? – непонимающе переспрашивает управляющий. – Ты сказал, что Егор оставил заместителя, – терпеливо поясняю я. – Не тебя? Глеб дергает уголком губ и прячет взгляд, отведя его в сторону. – Нет, не меня. Спасибо, что не выгнал и не понизил. Я бы так и сделал, наверное. – Выгнал и понизил одновременно? – иронично замечаю я. – Ага, почти, в другом порядке, – рассеянно отзывается мой собеседник. – Сначала понизил бы, потом уволил. Неприятный урок вышел бы… очень. Да что с ним такое? Он сам не свой, похож… на человека. Не огрызается, переживаниями делится, это что, так отсутствие работы на него действует? Отсутствие труда сделало из Глеба человека? Теория Дарвина на нём не работает? – Ты какой-то не такой, как обычно, – осмеливаюсь озвучить свои мысли, но резкой реакции, которой я ожидал, не следует. Глеб кивает, соглашаясь, и хмыкает: – Это потому что я веду себя по-человечески? – Не дождавшись моего ответа, управляющий продолжает: – Я вёл беседу с Егором, очень… отрезвляюще, так тебе скажу, да и вообще… Надоело быть мудаком, я не такой, это… – он раскидывает руки в сторону, – обстоятельства вынуждали. – А сейчас не вынуждают? – уточняю я, с сомнением окидывая взглядом его широкий жест. – Вынуждают, но я не могу уже… не хочу. Между нами повисает пауза – стушевавшись, Глеб кладет на стойку руки и внимательно на меня смотрит. Делаю вид, что не замечаю, и убираю стакан к другим. – За тот вечер… извини. Я не хотел, чтобы это всё было… вот так. – Как? – безучастно окидываю взглядом бар, чтобы найти себе занятие, даже не поворачивая головы в сторону собеседника. – По-свински. Уебански. Чёрт его знает, как ещё сказать… – Второй вариант вполне себе подходящий, я считаю, – не найдя себе занятия, я наконец поднимаю голову и смотрю в ответ. Видно, что Глебу неловко, но мысленно хвалю его за смелость признать свои ошибки. Я такого не ожидал. – Всё, что я пытался сказать, доказать, назови как хочешь… Егор тебе не пара, ты лучшего заслуживаешь. Он… Внизу живота неприятно скручивает – кто он такой, чтобы стоять тут и пытаться распалить ту мысль, которая преследует меня с первого дня нашей с Егором встречи? Не про то, что заслуживаю лучшего, – а что мы с ним не пара. – А кто пара, – едко перебиваю я. – Ты, что ли? – Нет, я тем более не пара, – слабо улыбается собеседник. – Просто подумай… как-нибудь. Ещё раз извини. Не буду тебе докучать, просто хотелось… новый год с чистого листа начать безо всей этой грязи. Провожаю управляющего взглядом, а сам ничего не понимаю. Ядовитость отступила, и на ее место пришло недоумение – что такого успело произойти в начале этого года, что всё кардинально поменяло свои места? Или исказилось моё восприятие реальности? Но насколько нужно быть слепым, чтобы за черное принимать белое? Однако если так… Мысли кружат вокруг одного человека, и словно вороны — навязываются четким «оглянись». Не в Глебе же только дело, я и в Артёме не видел глубины, и в поступках Егора не замечал очевидной мотивации. Нет, он другой, – отмахиваюсь я, но разбудораженное сознание ехидно подкидывает образы, словно скриншоты с галереи: да, Егор любит, заботится, отменно трахается, но лишь тогда, когда это удобно ему. Перед глазами плывет тонна моих сообщений и звонков ему — и лаконичное «я скучал» спустя сутки, двое, неделю. Но ни разу в тот же момент, когда внутренности рвутся на части от раздирающей тоски так, что хочется открыть окно и выйти в него — лишь бы избавиться от мучительного сплина, захватившего и разум, и тело. Дверь бара открывается, и я понимаю это по мазнувшему щёку морозу. Я гляжу перед собой и вижу пустоту: развёрнутую, тяжёлую и глухую, перечеркивающую опыт, эмоции и чувства. Мне надо спрятаться, и я жмурю глаза, сжимая в руках стакан для виски. Самоанализ подвалил невовремя – стараясь сдержать рвотный позыв от нахлынувшей паники, глубоко выдыхаю и чувствую тепло под подбородком — мягкое и требовательное, сопровождающееся россыпью мурашек под кожей. Пустота распадается, и глаза ловят кофейный взгляд, словно теплое объятие. Я забываю тревоги и страхи, пальцы ловят горячие руки, губы касаются сухого воздуха между нами. Грудь сдавливает, но дышать словно легче, и до момента, как становится понятно, кто рядом со мной и что происходит с губ сходит предательски мягкое и невыносимо нежное, словно сладкая патока: – Егор?..***
Я думал, что нас захлестнет страсть — животная, терзающая, дикая – но этого не происходит. Нежности между нами не возникает тоже — той, которую я вижу в Артёме. Между нами словно опека друг над другом — пока я отвлекаю Егора от своей боли, он отвлекает меня от моей — с разницей, что моя боль именно им и вызвана. Руки скользят под рубашкой, губы — на шее; рваное дыхание дразнит кожу и рождает предвкушение. Я готов отбросить — я уже отбросил — свои сомнения и страхи; я готов преклонить колени и предаться пьянящему влечению, я хочу сейчас чувствовать живое, тёплое, наркотически дурманящее. На пол летит одежда: небрежная и официальная; к коже липнет обивка дивана, я — липну к Егору: покрываю его тело поцелуями — легкими, сладкими, быть может, дразнящими. Нет, очевидно дразнящими — его реакцию выдают пальцы в моих волосах. Они дрожат, сжимают пряди и отпускают тут же, чтобы снова схватить. Моё дыхание рассыпается у основания члена, и проведя кончиком языка, я заглатываю его целиком, дав себе время привыкнуть. Нетерпение Егора выдают мазнувшие по затылку подушечки пальцев, но он не торопит — лишь рвано выдыхает и ждёт. Неспешно начинаю двигаться, в такт толкаясь себе в руку; спустя пару движений пробивается хриплый стон, а на макушке чувствую знакомое натяжение от стиснутых прядей. Пожалуйста, продолжай. Отгони от меня сомнения и подари мне то, что я заслужил. Я задыхаюсь накалом между нами: кабинет наполнен шорохами и стонами, царапающими слух. Глотнув воздуха, я снова погружаю его член в рот, чуть высунув язык и ощущая им оплетающие орган вены, взбухшие от моей ласки. Свободной рукой невесомо касаюсь яичек, и уловив судорожный всхлип, мягко сжимаю, зажмурившись и вобрав член в себя ещё глубже. Надолго Егора не хватает: рыкнув, он отстраняет меня, опрокидывает на спину и всматривается в моё лицо. – Хочу тебя, – читаю то ли по губам, то ли по взгляду, то ли по языку тела. Глаза задёрнуло поволокой, и пока я пытаюсь сбросить наваждение, мои ноги разводят в сторону и под поясницей чувствуется напряжение, перерастающее в боль — приятную, от которой предвкушаю разрядку и сброс накопившихся за день переживаний. Оставь меня без всего: без мыслей, тревог и сомнений. Я хочу раствориться в твоем желании, в твоей похоти, в твоей ненасытности. Не хочу думать, размышлять, предполагать — хочу чувствовать и трогать, ощущать эту сладостную наполненность, вызванную тоской и скукой: мою — по тебе, твою — по мне. Ты же скучал? Живот томно тянет, по коже мажет предэякулят — и пока Егор с хрипом трахает меня, я со странной отстраненностью сжимаю головку своего члена, вслушиваясь в происходящее. Под спиной едва поскрипывает диван — он был рассчитан не на секс, а скучные деловые встречи, на которых люди сидят с прямой спиной и почти не шевелятся. Едва жужжит ноутбук на столе — единственный источник света в кабинете. Город за окном застыл, и даже фонари, потрескивающие вдоль дорог, пожухли, погрузив улицу в полуночный мрак. – Демьян, – требовательно, меж толчков, зовёт Егор. – Ты со мной? Отряхиваюсь от посторонних мыслей с ужасом: о чём я вообще сейчас думал? Сейчас, лёжа под любимым мужчиной, сводящим меня с ума в любом из смыслов этого выражения. Чуть прогибаюсь в пояснице, смазанно кивнув, всхлипнув от касания чувствительного места изнутри. Егор довольно улыбается, опустив ладони мне на талию. – Да, я понял… вот этот угол, да? – уточняет он, и по реакции считывает, что да. С губ срывается громкий стон, отчего я запоздало кусаю губы, пытаясь не дать ему прорваться. Грубые движения выбивают из меня мысли — поджимая пальцы ног, я забываюсь в этом дурмане. В голове не единой мысли кроме желания кончить — чтобы опустошить и тело от наполнившего его напряжения и ощутить облегчающую пустоту. – Я скучал… – вторит моему желанию шёпот, вызывая новую волну мурашек с оргазмом, растворяется в застывшем воздухе кабинета. Мой член вяло вздрагивает, и внизу меня наполняет чужое тепло. Мне хочется сказать, что с такими словами в меня ещё не кончали, но это звучит пошло и грязно, отлично от посыла и эмоций, которые я хотел бы в это вложить. Я протягиваю руки вместо этого – прижимаю к себе влажного Егора, зарываюсь пальцами в его волосы. Я тоже скучал. Я так скучал, что тоской изодрал себе нервы, что чуть не утонул в своей рефлексии, что погрузил себя в сомнения и чуть не потерял тебя в мыслях. Не оставляй меня, будь со мной. Дыши мной, как я дышу тобой. Как вдыхаешь дым от своих сигарилл, беззвучно тлеющих на борту пепельницы. POV Игорь«Ты где?»
Стою за углом, курю вторую сигарету и жду этого сообщения, потому что без него выныривать на оживлённое место встречи мне страшно. После нашего последнего разговора мы только списывались и не затрагивали произошедшее ни в новогоднюю ночь, ни в постканикульное утро, вообще ничего, чтобы касалось нас и отношений между нами. Мало было смелости решиться на этот шаг — его нужно еще принять. А как его принять при неловкой паузе — непонятно. Тянусь к телефону, как меня обдает порывистым ветром, и до слуха доносится яркое: – А, ты здесь! Так и знал, что за углом тебя найду, ты докурил? Губы невольно трогает улыбка – склонив голову, молча приветствую Артёма, выбрасывая сигарету в урну. Я закончил, только потому что ты пришёл ко мне раньше. – Это чай латте, – сообщает друг, протягивая мне высокий стакан с трубочкой. Ноздри щекочет запах пряностей и трав, и я с усмешкой делаю глоток — твой чай латте пахнет как ты и на вкус тоже как ты. – Немного как матча латте, но там больше чай прям чай, а тут совершенно необычное сочетание, не похожее ни на что. Ты тоже ни на кого не похож. – Это вкусно, – продолжает он, хватая меня за предплечье и выводя на проспект — живой, наполненный людьми, высунувшими носы в это тёплое зимнее воскресенье. – Да, вкусно, – хрипло отвечаю я, не в силах оторвать взгляд от пальцев, вцепившихся в рукав моей куртки. – Мне нравится. Куда мы идём? – Вперёд, – смеётся Артём. – А там как получится. На улице хоть и не холодно, но ветрено — мягкая свежесть забирается под одежду, дребезжит на коже, растекается и тает в тепле. Воздушный снег, опустившийся хлопьями на город с утра, проседает под ботинками, сминается в серое протоптанное полотно. Пальцы на предплечье не ослабляют хватки — перехватив крафтовый стаканчик другой рукой, опускаю сверху ладонь — чтобы ему не было холодно, чтобы чувствовать кожей не только касания размякшей зимы. Артём вскидывает голову, словно его обожгло — запинается, улыбается и сверлит меня взглядом — чистым, как безоблачное небо над нами. Мы обмениваемся ощущениями — не говоря друг другу ни слова, идём дальше. Чай в стакане остыл и уже не пахнет так насыщенно, как светлая макушка рядом, спрятанная за нелепой шапкой. Мне не хочется ничего, кроме томного жара между нами, который не в силах развеять даже самому студёному морозу. – Допил? Мусорка здесь, – кивает Артём, и я обращаю внимание на место, куда мы пришли. Это набережная — с возвышающимся над рекой парком, ближе к берегу огороженная парапетом. Самая ветреная и холодная часть города, заброшенная до лета и нелюдимая до открытия аттракционов. Та часть, в которую я бы и сам пришёл вместе с ним именно в такую погоду. Стаканчики летят в урну, и пальцы размыкаются — сунув руки в карманы, Артём поворачивается ко мне лицом. Неугомонный ветер треплет выглядывающие из-под шапки пряди — позади растирается заброшенный парк, с поскучневшими, припорошенными снегом каруселями и пустынными лавочками. Уединенность обволакивает — погружает в шорох безлюдной природы, не подпускает никого, кроме нас. Шагнув ближе, протягиваю ладонь: ощутив мягкое тепло, привлекаю Артёма поближе и спрашиваю: – Чего застыл? Мы идём? – Идём, – соглашается тот, сжав пальцы. – Так непривычно ходить здесь зимой, ни души… Тем же лучше. – На набережной, наверное, будет прохладнее, может, стоит взять кофе, чтобы согреться? – предлагает Артём и, оглядевшись, разочарованно выдыхает, – блин, тут же всё закрыто, возвращаться, что ли?.. Мотаю головой в знак протеста и тяну за собой – пойдем. Замёрзнешь — я тебя согрею. Опущу одну ладонь на затылок — там, где макушку не закрывает шапка — другой рукой прижму к себе поближе и защищу от всего: мороза, ветра, взглядов, слов… Только скажи. Дай знак. Я сделаю. Снег на набережной не тронут — пуховым одеялом распластался по тротуарам и парапетам. Артём вырывается вперёд и как ребёнок подбегает к самому краю, перегибаясь через перила. – Не поверишь, – кричит он, оборачиваясь, – сколько живу в городе, а впервые вижу замёрзшую реку. Улыбаясь, подхожу к нему ближе. Я очарован им и его вниманием, мне впервые так легко за многие дни с момента нашей первой встречи. Меня не тревожат ни похороненные амбиции, ни невысказанные честно чувства, ни-че-го. Мне спокойно и хорошо рядом с ним. Просто рядом. – Ты молчаливый какой-то, от силы проронил сегодня пару фраз, даже непривычно, – тараторит Артём, отходя от парапета и отряхивая руки от влаги. – Тебе если некомфортно, ты скажи, я не хотел тебя заставлять идти, ты же всегда можешь отказаться, я ни к чему тебя не обязываю… Я не могу это слушать — опустив ладони на горящие щёки, провожу пальцами по мягкой мочке и касаюсь его губ своими — ласково, пока он не захлебнулся в беспокойном потоке слов. Мне же комфортно молчать с тобой — почему ты не понял? Я не хочу говорить, потому что хочу тебя слушать — словно щебетание весенней синички под окнами. Мир распахивает двери теплу: просыпается природа, распускаются цветы и деревья, сквозь подтаявший снег пробивается первая зелень, знаменует окончание безжизненной зимы. Ты — моя весна и моё солнце, разбудившее меня, вытянувшее на свет и согревшее — улыбками, словами, касаниями. Ты робкий, но такой смелый — способный признать и увидеть правду, даже когда отгоняешь её от себя. Как в глубине души ты знал, что Дем не к тебе питает чувства, так, надеюсь, ты поймешь, что их питаю я. К солнцу — с небесными глазами. – Это не очень изящный способ меня заткнуть, – Артём ворчит, прижавшись к моей груди. Хорошо, что за слоем одежды не слышно, как колотится сердце — иначе моё волнение было слишком очевидно. Шапка сбилась — поправив её, обнимаю покрепче и негромко возражаю: – Я не затыкал, просто ты глупости говорить начал. Если бы я не хотел, то не пошёл. Ты так увлечённо рассказывал, что мне не хотелось тебя прерывать. Я всё это время слушал. А когда ты начал ерунду говорить… подумал, что так будет проще тебе показать, что я на самом деле думаю по этому поводу. – Ясно, – коротко отзывается он, сомкнув руки за моей спиной. Ветер тут и правда сильный — обжигает холодом уши, срывает капюшон с головы. Время остановилось — река неаккуратным кадром застыла внизу под толстым слоем льда. – Нам ещё к экзамену готовиться, – вспоминает Артём, на что я согласно киваю: – Да. – А мы будем к нему готовиться? – Надо. Завтра последняя пересдача, на комиссию не очень хочется. – Мы могли бы сдать, если бы пошли ещё в первый раз, – замечает Артём. – Там всем автоматов понаставили, в честь праздников прошедших. Мы одни, как дебилы, не пошли. – Не одни, – вздыхаю я, проводя большим пальцем по его щеке. Кожа холодная и мягкая — в противовес моим шершавым мозолям. – Ты бы пошёл сейчас, если бы знал? – Не пошёл, – он отстраняется и смотрит на меня, едва задрав голову. – Ни за что бы не пошёл. В его глазах плещется ласка — невыраженная, утомившаяся в ожидании. Он целует меня прежде, чем я успеваю придумать ответ, и так же быстро прерывается. – Для автомата нужно было ответить правильно на любой из базовых вопросов, а я не был способен даже на это. Уверен, что тебе не нужна даже подготовка — ты умнее, чем пытаешься показаться. Со смехом принимаю эту шутку и целую уже сам — тоже коротко и дразняще. – Если ты настолько безнадежен, то идём.***
– Одно вытекает из другого, – поясняю я, отпивая горький кофе. – Если здесь аргумент А, то и функция пойдёт… – провожу пальцем по графику на мониторе, – вот так. Понятно? – Да это и без тебя было понятно, – раздражённо, но беззлобно, отзывается Артём. – Мне вот дальше непонятно, здесь, – он листает презентацию с билетами и останавливается на предпоследнем слайде. – Здесь вообще никакой взаимосвязи. Пропустив смешок, щурюсь – в полутьме буквы плывут перед глазами. Это задание со звёздочкой, для зубрил и отличников, зачем оно ему? – Ну вообще оно для пятёрки, не думал, что тебе принципиально… тут обратный принцип, как перекрестный… блин, с чем сравнить-то… помнишь, как на вышке мы матрицы перемножали? Типа того… вот, смотри… – я погружаюсь в объяснения, не сразу понимая, что Артём смотрит не на лист с формулами, а на меня — увлечённого нелепой игрой цифр, букв и функций. – Что? – Я бы на пары к тебе ходил. Ты так объясняешь… – Артём смотрит словно мечтательно, растягивая губы в мягкой улыбке. – Столько бы родительских денег сэкономил. Я же никогда почти не сдавал ничего сам, проще купить, там, проставить за активность в студсовете, всё вот это вот. Не думал, что готовиться может быть так интересно. Что предмет интересный… и ты… – Я тоже интересный? – пряча неловкость за усмешкой, перебиваю я, на что получаю искреннее: – Да, очень. В моей голове даже в самых потаенных уголках не разворачивался такой сценарий. Наше взаимодействие друг с другом как совокупность хаотичных и разрозненных вспышек — ярких, как огни фейерверков на ночном небе. С них всё и началось — или, точнее, двинулось с места – в новогоднюю ночь, под окнами дома, в котором мы сейчас — пьём кофе, листаем слайды с вопросами к экзамену и разговариваем в кои-веки открыто и честно. – Понятно. Так вот, что касается… Чего? Что я ему объяснял? Пытаюсь сфокусировать взгляд на экране, но вместо стройного ряда слов перед глазами серое пятно, а в голове — белый шум. Я отвлёкся на секунду и растерялся рядом с ним — под взглядом внимательных синих глаз, разморившийся от мягкого полушёпота, наполнившего затопленную в мраке комнату. Артём считывает мою растерянность – захлопывает ноутбук и мягко вытягивает из рук листы с ручкой. Убирает под кровать — ленясь дойти до стола – туда же ставит и кружки. – Ты устал, – отмечает он, подсаживаясь ближе. – Оставайся. Завтра вместе пойдем. Одежду я одолжу, если надо. Запасная щетка есть. Новая, – поясняет зачем-то и продолжает, – места тоже достаточно, будет тесно, я просто перелягу на кровать Дема, всё равно он вернётся под утро… В глаза как песка насыпали — с собой ни жидкости для линз, ни каплей — но именно сейчас это не имеет никакого значения. Меня хватает лишь оцепенело кивнуть головой в знак согласия.***
– Я ведь всегда думал, что лучше делать так, как проще. Так, чтобы тратить меньше времени, так, чтобы встречать минимум сопротивления, просто потому, что могу. И теперь мне кажется, что в гонке за этим «проще» я упустил так много всего… Я не про знания, дисциплины у нас отстой в большинстве своём. А про… в общем, – Артём раскидывает руки, пытаясь показать масштабы, и чуть не попадает мне по носу. Легко перехватываю его ладонь и касаюсь губами тыльной стороны – необдуманно. Просто потому что могу. – Ничего ты потерял. Просто одно исключает другое. А ты обобщаешь сейчас — не каждый предмет интересный и стоит траты времени, не каждый понятный и нужный, не каждый… – Ты, – прерывает меня собеседник, поворачиваясь боком. – Не каждый ты. Комната погружается в вязкое молчание, и какое-то время стены вслушиваются лишь в наше разрозненное дыхание. Прижимаю локоть к груди, словно это способно утихомирить разбушевавшееся сердце, и невесомо пальцами провожу по ушной раковине Артёма. Он довольно жмурится, едва приоткрыв рот, и добавляет: – С тобой ещё проще, Игорь. Я знаю, что он не про экзамен, потому что тоже чувствую эту невесомость между нами — горькую, отравленную бэкграундом, ломанную и развороченную сомнениями и недомолвками. – Мне тоже с тобой легко, – это не то слово. Мне не просто легко — мне умеренно волнительно и хорошо — пригретым солнцем песком под ногами, тёплым ветром на затылке, лёгкими лучами — яркими — на переносице. – У меня есть просьба, – тихо роняет Артём, словно помимо нас в комнате есть кто-то ещё. – Мне не даёт покоя одна ситуация… Игорь, расскажи мне, что между нами было в новогоднюю ночь? Я кроме каких-то отрывистых ощущений ничего не помню. Ничего такого, чего бы не делали после, Тём. – А меня это гложет, понимаешь, я… Мне надо знать. Хмыкнув, сжимаю подушечками пальцев его мочку и, мягко массируя, предлагаю: – Могу показать. Артём вскидывает голову и кивает, приподнявшись на одной руке. – Садись, – говорю я, усаживаясь тоже. – Напротив меня. Будет почти идентично – разве что на трезвую голову. Его волнение ощущается под кожей — перекатами дрожи, вперемешку с моим. Мне тоже боязно признаться в уязвимости, показать своими глазами ту ночь. Знаешь ли ты, Артём, что я помню каждое твоё касание и слово? Даже будучи пьяным не меньше твоего, я запоминаю и храню в душе любую секунду, связанную с тобой. Опускаю его ладонь себе на щеку и привлекаю поближе, шепча: – Началось всё с твоей просьбы. Помнишь её? В ответ мне кивают и губ касается уже знакомое, только не хмельное, а трезвое, настоящее: – Поцелуй меня. Я жмурюсь, склонив лицо — мазнув своим кончик его носа, выдыхаю искажённый девиз всего того, что происходит между нами: – Ты пожалеешь об этом. Его губы больше не горькие — и между нами горечи тоже нет — лишь глупое любопытство. Он реагирует так же – зарывается пальцами в волосы на макушке и тянется ближе в объятия — ему они важнее любого другого физического контакта. Привлекаю его к себе крепче, вдавливая в собственное тело, словно хочу с ним быть в одном коконе. В уголках губ скопилась пряная нежность — втянув этот аромат, невесомо дотрагиваюсь кромки его языка. Рот Артёма от неожиданности приоткрывается, и лицо обжигает жарким дыханием. Руки гладят его спину — проводят пальцами вдоль позвонков, сжимают футболку от нетерпения. Склоняюсь сильнее — поддеваю уздечку под языком и ловлю судорожный полустон — горячий. Воздуха не хватает – прервавшись с неохотой, аккуратно целую нежную кожу за ухом — и опускаюсь ниже к шее, пока Артём уже знакомо вздрагивает от каждого касания. Даже самый мимолётный контакт вызывает тонкий трепет, распадающийся мурашками по коже. Я почти танцую с тобой — вкладываю в каждое действие чувство, пытаюсь говорить через ощущения. Прислушайся, услышь – моя привязанность к тебе сквозит в каждом движении, в каждой осторожной ласке. Опускаю Артёма на спину и нависаю сверху, упершись руками в кровать. На меня смотрят открыто и изучающе, пытаясь скрыть волнение в полумраке комнаты. Я улыбаюсь и хрипло, не контролируя голос, спрашиваю: – Страшно? – и не дождавшись ответа, говорю почти сразу. – Мне тоже. Немного. Но ты не бойся, я что тогда, что сейчас, ничего не сделаю без твоего согласия. Принимаю лёгкий кивок за сигнал к действию и устраиваюсь между его ног. Задрав футболку, провожу языком по солоноватой коже живота. Реакция не заставляет себя долго ждать — ахнув, Артём прогибается в спине и сжимает меня ногами. – Ты… – бормочет он. – Так и правда было? Один в один. И испугался ты откровенности точно так же. Хмыкнув, поправляю задравшуюся футболку и опускаю голову на вспотевшую грудь. Его сердце бьётся загнанной ласточкой, а макушку щекочет частое дыхание. – Обними меня. Артём замирает, а я терпеливо жду, прикрыв глаза. В прошлый раз просить мне не приходилось. Когда после моего недовольного «ну» подрагивающие руки опускаются на спину, мои губы непроизвольно растягиваются в усталой улыбке, и я поясняю: – Так и было. Ты перепугался, перепугал этим меня, расстроился и обнял. А я лежал и тихо посмеивался от нервного напряжения, это было… волнительно. Мой страх едва ли можно назвать волнением — весь мир рухнул в мгновение от одного необдуманного движения, а потом за мгновение отстроился обратно в чужих объятиях. – Вот как, – едва разбираю слова – они запутались в судорожном вздохе. – Мне тоже страшно, Артём, – признаюсь я, глядя перед собой. По стенам напротив гуляют тени — иссиня-серые, с шорохом улицы наблюдая за нами, сбившимися в одно целое. – У меня не было ответов на твои вопросы тогда – и сейчас их тоже нет. Я не знаю, что будет. Что нас ждет. Есть ли эти абстрактные мы, – это всё вертелось в голове, но механизм не срабатывает — и мысли текут наружу бесконтрольно. – Я не понимаю, здорова ли наша привязанность, есть ли она, нужна ли она в такой форме. Но я точно чувствую, как мне хорошо с тобой рядом, и терять эту близость не готов. Горло саднит от горечи высказанного, и я замолкаю. Его ладонь дрожит, но опускается мне на затылок и по-родному проводит по отросшим волосам. Мы упиваемся этой прогорклой тишиной, впитавшей наше дыхание. – Это задание со звездочкой, Игорь, – нарушает молчание Артём. – Будем искать ответ вместе. – Значит, решим вместе, – тупо повторяю, отмахиваясь от скорбной пустоты. Я не один — он со мной в этом повязан. Только позиции всё ещё неравны. Люди такие — едва обретя желаемое, хотят сразу больше. И я не лучше. Мне хочется, чтобы он знал истинную подоплёку моего сближения – чтобы тоже задыхался от чувств, но не к Демьяну, а ко мне — так же, как я тону в слепой влюблённости. Чтобы ощутил весь спектр искренней любви и взаимной — чтобы был счастлив и спокоен, чтобы не мучился чужими неответами, чтобы смотрел на меня — и только на меня. Я отпущу его, если это потребуется, но мои желания давно далеки от правильных – именно поэтому каждую мысль о нём прошивает одна-единственная фраза. Я не отдам тебя никому.