* * *
Ранее, первая суббота августа, 03:00 Рабочая неделя позади. По давно сложившейся традиции это дело мы с коллегами отмечали в пивнушке, поэтому домой я возвращался поздно, нетвердой походкой, огибая лужи, оставшиеся после недавнего дождя. Размышлял о своей жизни, которая так и не задалась. Меня зовут Суворов Андрей Иванович. Сорока двух лет от роду. Пол мужской. Брюнет. Глаза серые. Работаю мастером участка в дорожном строительстве. Семейное положение: в разводе. Имеется сын, которому двадцать два года — моя копия! — Где тебя носит? Чертов алкаш! О, Лешик дома! Он года четыре как съехал от меня — самостоятельный! У меня бывает не часто, если бы я знал, что он сегодня придет, пришел бы домой пораньше. В принципе, какая разница, где пить пиво: в пивнушке или дома. А вот сына я вижу редко. — Привет, Лешик! Я соскучился. Пытаюсь обнять сына, но он уворачивается, брезгливо морщась. — А я нет! Знал же, что так выйдет! Знал и не хотел идти, если бы не Лена — не пришел бы! Опа! — Что за Лена? — Жена моя. Завтра… сегодня уже будет. Я пришел только чтобы сказать, что женюсь. От таких новостей я даже протрезвел. И присел, потому что ноги перестали меня держать. Кошмар! Я, конечно, знал, что моего сына когда-нибудь захомутает какая-нибудь алчная блядь, но чтобы вот так! Такого я не ожидал. Справившись с шоком, хриплю: — Я против! — А кто тебя спрашивает? Я тебе вообще ничего говорить не хотел, так Ленка заладила: «это же твой отец». Сколько раз я говорил, что у меня не отец, а дерьмо. Она же еще ругается… Я перестал слушать, привычно пропуская «комплименты» сына мимо ушей. До меня с трудом начало доходить, что от этой Ленки он уже не отступится. — Я иду на свадьбу. — Да куда ты пойдешь в таком состоянии? Сиди дома, не позорь меня. — Переживешь. — Черт! Если бы не Лена, хрен бы я к тебе пришел! — Вот и договорились, — удовлетворенно кивнул я, понимая, что он возражает уже только из принципа и по привычке.* * *
Первая суббота августа, 08:10 После душа я чувствовал себя настолько хорошо, насколько это вообще возможно, учитывая угрозу женитьбы сына. — Лешик, а в чем я на свадьбу пойду? — Голым! — Ты не подумай, я не против, но ты уверен? Кто у вас там на свадьбу приглашен? Старики, дети? — Слушай, а это мысль! Иди голым. Тебя сочтут за геронтофила-педофила-онаниста-хулигана-пьянчугу и загребут в вытрезвитель или куда похуже, а я поеду жениться. — Хорошая попытка. Пожалуй, я надену свой старый костюм, и меня сочтут за бомжа, случайно забредшего на свадьбу. — Я купил тебе костюм, надевай. И поехали в салон красоты, у нас запись. Вот. Ведь все уже на мази, так чего ему неймется-то? Вечно пытается меня довести на пустом месте. Надел купленный сыном серебристо-серый костюм. Он сел как влитой. Что значит глазомер! Тут сыну нет равных. Правда, на мне: обросшем и неопрятном нарядный костюм смотрелся инородно, но это уже другой вопрос. В салоне нас встретили очень красивые и милые девушки. Правда, милыми они были только с Лешей, меня же просто игнорировали. Мужик с трехдневной щетиной, обломанными, не стрижеными ногтями, всклокоченными волосами, отросшими до плеч, и со следами перепоя и недосыпа на помятой роже — это, конечно, зрелище не для тонких девичьих натур. Однако занялись и мной, о чем я успел десять раз пожалеть, но ради Лешика снес все пытки этих ведьм. — Вау! Кто бы мог подумать, что под маской неотесанного неандертальца скрывается такой мужчина? Встречавшая нас девушка смотрела на меня, открыв ротик. Я с интересом посмотрел в зеркало. От мешков под глазами и алкашной бледности не осталось и следа, волосы подстрижены и уложены небрежной антрацитовой волной, отчего серые глаза еще больше выделяются, ногти приведены в идеальное состояние. В общем, вылизали с ног до головы, ничего удивительного, что в безразличных взглядах зажегся огонек. Дуры. В кого, они думали, мой сын? Даже ведя свой нынешний образ жизни, я остаюсь тем, от кого у него атлетическая фигура, высокий рост и прочие достоинства. Недостатков у моего сына нет, все, что можно, я забрал себе. Леша недовольно поморщился от излишнего внимания к моей персоне. — Идем, — скомандовал он. А я разве возражаю? Я послушен и смирен. Прям агнец. — И нехер делать такую покладистую мину, я прекрасно знаю, что ты сейчас на убийство готов. — Думаешь? — Знаю. Ты когда орешь или выходишь из себя — легко управляем, а вот когда спокоен и лыбишься, тогда страшно — точно что-то задумал и от своего не отступишь. — Как хорошо ты меня знаешь. — Что у тебя на уме? — Пока что ничего. — Только попробуй испортить Ленке праздник, и ты меня больше не увидишь, ясно? — Куда уж яснее. Ленке, значит, испортить ничего не получится.