Призрак замка Баттерфляй

      Мун стала королевой. Вскоре после развязавшейся драмы, о которой принцесса никому так и не поведала и в которую не посвятила никого, умерла Скай Баттерфляй. Эту сильную женщину, которую Мун молчаливо боготворила, сразила обыкновенная чахотка.       Ей было невероятно тяжело первое время. Тоска по безвозвратно потерянному времени и, что самое печальное, бесследно исчезнувшему другу, одолевали её поначалу. Мун металась, пыталась найти Тоффи, насколько ей это позволял плотный график, плакала и убивалась. Однако довольно скоро королевские тяжбы и заботы, требующие её немедленного вмешательства и решения, поглотили Мун настолько, что она стала постепенно забывать о своих горестях. Сердце ныло порой, но она, решая сложные экономические задачи и заполняя всякого рода бумаги, не понимала, откуда эта боль взялась и как с нею справляться.       Так, не вполне сознавая происходящее в круговерти событий, Мун вышла замуж — за Ривера, разумеется. Так Мун повзрослела, созрела и уже в свои двадцать четыре неотвратимо стала терять признаки юности, которой рано было увядать. И так родила себе наследницу — прелестную Стар, с небесно-голубыми глазами и вскоре проросшим белобрысым кульком волос, которая стала для Мун отдушиной и единственной радостью среди беспросветных рутинных будней.       Привыкнув к безумному ритму жизни по жёсткому расписанию, с порой проскакивающими внеплановыми событиями, Мун заскорбела по ушедшему прошлому. По беспечным прогулкам в окраинах Мьюни; обыкновенным книгам, которые теперь не было времени читать; окрыляющему вдохновению наивности; искреннему смеху, по причинам смеяться.       По нему.       Ривер не понимал и, уж тем более, не разделял этих переживаний жены. Из очаровательно-милого юнца он превратился в не очень умного грузного мужчину, изрядно полысевшая голова которого была сплошь заполнена стереотипами и предубеждениями, от коих он отталкивался, убеждая Мун в том, что тот, по кому она тоскует — страшный монстр, один из тех, против кого они борются на протяжении сотен лет. Риверу было невдомёк, как могла Мун настолько привязаться к своему «другу». И это непонимание убивало её. Будучи юношей, Ривер всегда поддерживал её и старался вникнуть в её чаяния, но теперь, став взрослее и даже узколобее, он утратил ту связь, ту нить, что когда-то свела и повела их под венец.       Она стала одинока. Намного более одинока, чем до этого. Мун считала когда-то, что несчастна, что её жизнь предрешена и расписана наперёд. Как оказалось, теперь она куда несчастнее, по-настоящему обречена. Размышляя о некогда упущенной возможности сбежать, Мун не задумывалась об отягчающих эту прекрасную сказку обстоятельствах. Многие плохие воспоминания просто стёрлись из её головы, и ей казалось, что они бы всё преодолели, какие бы препятствия ни встали бы на их пути. Ведь единственное, что было так важно для неё — столь долго и упорно желаемая свобода и глубокая любовь.       Многое отрицательное действительно съело время: Ривер никогда не напоминал Мун о событиях той ночи, а Герду она не видела уже очень давно. Когда служанка запросила воли, королева не смогла отказать. Герда ушла, не сказав никому, куда и зачем. Поговаривали, что она отправилась в какой-то храм служить, или, что куда абсурднее, стала ведьмой и отправилась колдовать в леса. Кто-то видел её порой (если, это, конечно, не фантастические выдумки), проходящей среди безликой толпы такой же стёртой, неясной фигурой.       Герда ушла, потому что невыносимо было следить за последствиями её решений. Она поняла, что успела привязаться к этому маленькому монстру, которого они с покойной принцессой когда-то спасли. Она ощущала к нему не любовь, но некую бездонную симпатию, установившуюся за долгие года связь, которой она раньше просто не замечала. В конце концов, именно она указала разгневанным людям, куда идти ловить чудовище. И даже сейчас общая истерия не стихает. Тоффи ищут до сих пор.

***

      Морщины тонкими линиями изрезали её лицо, ещё не слишком заметные, но готовые вскоре проявиться. Потяжелевшие веки бросили тень на ясные когда-то, голубые глаза. А уголки рта чуть опустились, обозначая выражение постоянной печали. Мун глядела на себя в зеркало и не могла узнать. Она вглядывалась в это постаревшее всего за семь лет лицо; глаза, что потеряли свой свет, но даже слёзы не катились по её щекам. Мун не плачет уже давно. Королевам это запрещено.       Сзади послышалось чьё-то кряхтенье, а затем и слабые подвывания. Мун обернулась и взглянула на детскую кроватку, словно впервые видела её здесь. Не королевство, не народ, не муж. Её дочь — вот то единственное, что заставляет Мун быть сильной и пробиваться дальше. Мун подошла к люльке и любовно покачала её лёгкой рукой, отчего спящая девочка притихла и успокоилась. У Стар не было постоянных нянь. Королева, несмотря ни на что, пыталась как можно больше внимания уделять ребёнку, особенно по ночам, когда все важные дела отходили на второй план вместе с отходящими ко сну дипломатами и советниками.       Но не все её ночи были заняты лишь дочерью. Удостоверившись, что Стар уснула крепко и проснётся минимум через пару часов, Мун аккуратно, почти бесшумно вышла из детских покоев. Она сняла с ног цокающие туфли и пошла босиком, дабы никого не разбудить и не быть раскрытой.       Королевская библиотека не особо пополнилась с тех пор, как правительница была здесь ещё ребёнком. В последнее время никто особо не интересуется чтением на Мьюни. Именно поэтому многолетняя пыль покрывала корешки книг, осевшая на них ещё во времена, когда Мун являлась принцессой. Лунный свет равномерно лился из окон и падал на пол прямыми столбами света, в которых летали пыльные частички.       Она жадно вдохнула затхлый библиотечный запах и проскользнула внутрь. Почти все ходы к убежищу Призрака были найдены и зарыты. И лишь один королева приказала не трогать.       Потайная дверь легко поддалась руке Мун, потому как скрипучий механизм, составленный замысловатым образом, давно уже был поломан. Факелы в коридоре больше не горели: некому было их зажигать. Мун приходила сюда с большим фонарём, который всегда стоял где-то у стеллажей, скрытый от чужих глаз. Она зажгла его, и широкий коридор тут же осветился оранжевым. Здесь её уже никто не мог слышать, поэтому Мун надела туфли обратно и продвинулась вперёд.       Мун нечасто посещала это место. Его пещера так и осталась неизменной, даже после тех событий. Мун зажгла лампы и оглянулась. Всё осталось на своих местах: и гобелены, собранные Тоффи из различных путешествий; и алые портьеры; и беспорядочные предметы роскоши и искусства; и его орган с сброшенными на пол нотными тетрадями. Тахта приветливо скрипнула, когда Мун опустилась на неё. — Да, поправилась я, видно, с тех пор, — тихо усмехнулась Мун и ласково провела пальцами по бархатной обивке.       Недалеко от тахты, почти у органа лежала лицевой стороной вниз большая рамка. Мун не составило особых усилий потянуться и взять её. Увидев, что рама обрамляет, Мун невольно ахнула. Она и ранее находила всякие его рисунки и картины, но в этот раз натурально изумилась. Портрет юной девушки с серебряными волосами, из голубой бездны глаз которой проглядывают надежда, лёгкая радость и светлая печаль. Нет, не она уже была запечатлена здесь с такой живостью и тонким исполнением каждой черты. Та, другая…       Королева вздохнула и просидела так ещё какое-то время, зачем-то крепко прижимая картину к груди, прежде чем ушла, оглашая давно молчащую пещеру стуком каблуков.       Мун, так же соблюдая все правила конспирации, вернулась в детскую. Стар не спала и почему-то звонко смеялась, но вместе с её милым смехом звучало и какое-то глухое бряцанье. Мун в недоумении заглянула в колыбель и увидела, что в руках девочки зажата искусная деревянная погремушка, с изящно выгравированными инициалами — С.Б.       Мун метнулась к закрытому окну и воспалёнными от долгих бессонных ночей глазами вгляделась в светлое лунное пространство.       Но внизу никого не было. Уже.