Об искрах и душах

      Внутренний дракон завозился, вновь расправляя крылья. Древнее существо стряхнуло ледяные капли с хвоста, поднимая морду к небесам. Туда, где сверкали мириады звезд и звучала музыка ветра. Туда, где вновь звенел призывный колокольчик.       Туда, где рыдал человеческий детеныш.       Дракон собирался туда, где его ждали.       Когда человеческая душа выгорает до тла от разлуки, огромный черный зверь пробуждается ото сна и летит далеко-далеко, к рассветной звезде, горящей в груди у одной непутевой девчонки. Он обвивается вокруг потускневшей, холодеющей крупинки и греет её. Сначала только лапами, цепко хватаясь когтями за мягкие лучики света. После — прижимаясь к искре души целиком, осторожно на неё дыша, боясь, что она потухнет окончательно.       Он греет, греет эту непутевую маленькую песчинку в груди у непутевой маленькой девчонки, прекрасно понимая, для чего все это.       Дракон должен летать. Огонь должен сверкать. Пламя должно греть, состязаясь по теплоте с горячим солнцем. Девочка, называющая себя драконом, должна видеть свет вокруг и освещать теплоту ночи вместе с этим. Девочка должна понимать и принимать это. Девочка должна твердо стоять на ногах и лететь меж ветров. Потому что она дракон. Потому что её душевная искра — бесконечное пламя и ярость огня, безумный свет яркой свободы.       И, быть может, Лис, Птица и Шиншилла смогут её поймать, когда искра души потухнет, а девочка вдруг начнет падать. Но поднять её сможет только тот, кто её не раз поднимал.       Тот, кто научил девочку-дракона гореть и летать.       Лис, несомненно, сверкнет ясными глазами, махнув пушистым темным хвостом, выходя из призрачной тени. Мягкой поступью подойдет к Дракону, лизнет его теплую щеку и уткнется мокрым холодным носом в бок, укрывая ящерицу и искру хвостом и тенями. В тенях Лиса хорошо — в тенях уютно и не страшно, а искра сверкает ярче.       Шиншилла примчится подобно вихрю, словно родной ей ветер, принося прохладу и чистый незамутненный воздух. Смахнет случайно хвостом лучи, попробует невзначай иксру на зуб. А когда та чуть-чуть, совсем немножко, начнет тлеть, тогда она смирненько уместиться между Лисом и Драконом, мгновенно засыпая. Шиншилла всегда принимает решения мгновенно и непредсказуемо, а делает все быстро и резво.       Птицу же выдаст хлопанье крыльев. Она сядет на лоб Дракону и со всей силы клюнет его в лоб. А потом еще и крикнет что-нибудь, что заставит искру вновь сверкать, а зверей — поймать птицу лапами и крепко прижать к себе крепко-крепко. От греха подальше.       Но при всем при этом искра вновь не загорится. Да, тепла в ней прибавиться, ярче засверкает. Но Дракон раздосадованно рыкнет — огнем она сама не станет, пламя само не пробудиться.       И пока Дракон будет разочаровываться в жизни, к звериной компании незаметно подойдет Дьявол. Тихо ступая босыми пятками, в своей неизменной красной майке, со своими мечами в волосах. Она подойдет так, словно бы это дело обычное, и не происходит ничего ровным счетом. Можно даже больше сказать, она даже искру не заметит.       Зато она погладит ладонью Птицу, потреплет у Лиса и Шиншиллы за ушами и расцелует морду Дракона. И только тогда искра вновь запылает. Только тогда огонь будет сверкать. Только тогда пламя будет греть. Только тогда.       И потому когда девочка вновь и вновь красит прядь в красный, черный внутренний Дракон мурлычет что-то на своем драконьем языке, прося сквозь времена и расстояния:       Просто. Будь. Со мною. Рядом.       И внутренний Дьявол слышит, тихонько что-то колдуя. А девочка со внутренним Дьяволом чему-то улыбается.