ID работы: 5653268

Auribus Teneo Lupum

Слэш
Перевод
NC-17
Завершён
64
переводчик
first lucius сопереводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
20 страниц, 3 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
64 Нравится 18 Отзывы 16 В сборник Скачать

Часть III

Настройки текста
      Моргнув, он медленно открывает глаза, и завесь тумана перед ними неспешно рассеивается, словно липкий сок деревьев, уползает из его поля зрения и оставляет мир чётким. Очень чётким. Будто его взгляд сфокусирован сразу на всём, будто всему добавили резкости до предела, и он может видеть. Он пытается сделать движение, но ничего не выходит. Глянув вниз, он понимает, почему. Он в вертикальном положении, посмотрев направо-налево, он обнаруживает, что находится меж двух деревьев. Его тело подвешено, красная проволока идёт от его рук и крепится к деревьям, удерживая его в воздухе, через запястья под углом и через спину навылет, где они вскрыли его.       Его кожу оттянули назад к туловищу. Он поворачивает голову и смотрит на собственные органы, из которых на землю толчками льётся кровь, наблюдает за тем, как вздымаются и опускаются лёгкие, разглядывает, как бьётся его сердце. Его ноги свободно свисают, ручейки крови стекают по щиколоткам на грязь и траву под ним. Но это не больно. Ничего не болит. Он сгибает пальцы и обнаруживает, что они всё ещё слушаются. Его разум столь же чист, как его зрение, и находится в покое.       Он оглядывается вокруг; холодный воздух странно ощущается на его внутренних органах, скользких и гладких. Он запоздало интересуется, почему они всё ещё не выпали; его грудная клетка разделена надвое, раскрыта перед ним, словно крылья, словно двойные двери. Могут прилететь птицы и склевать его. Кажется, сейчас сумерки. Окружающие его деревья по-прежнему видно, но небо довольно тёмное. Очень тихо. Ни шелеста листьев, ни облака в небе. Единственные источники звука — тело самого Стайлза и монотонный стук капающей на землю крови.       Конечно, он не может оставаться в подобном состоянии. Он шевелит пальцами. Затем медленно поворачивает запястье. Проволока, проходящая через него, двигается вместе с ним. Он не знает, как опуститься вниз... Он встряхивает запястьем немного сильнее, но проволока по-прежнему двигается, она даже больше походит на нить, но материал, из которого она сделана, он никогда прежде не видел. Она как на леска для удочки, но качеством выше. Проволока проходит и сквозь плоть в районе его предплечий, там, где кожа покрылась мурашками. Выдохнув, он брыкает ногами — проволока раскачивается, и он вместе с ней. Так не пойдёт. Ему как-нибудь нужно спуститься.       Он внимательно осматривает проволоку — с какой лёгкостью они продели её через его кожу, будто через шёлковое полотно. Он осторожно вытягивает руку вперёд — нити слегка натягиваются, но он продолжает, пока рука не оказывается перед ним и натяжение не становится сильным. С этой стороны его тело слегка опускается. Он проделывает то же самое с левой рукой и снова опускается, кончики пальцев достают до жёсткой травы. Он медленно опускает обе руки и плавно приземляется на траву. Он чувствует, как проволока мягко выскальзывает из кожи. Когда он поворачивается, то видит, что она всё ещё прикреплена к деревьям, свободно болтается меж ветвей, будто не проходила через него мгновением ранее. Он об этом не особо задумывается: думать опасно. Вместо этого он начинает идти. Ему не очень хочется выяснять, как закрыть грудную клетку, так что он идёт с открытой, оставляя за собой кровавый след. Чувствуется стойкий запах меди, а также свежей травы и дождя. Опьяняющее сочетание, и он вытягивает язык, чтобы ощутить его.       Он проходит совсем немного, но, обернувшись, не видит деревьев, к которым был подвешен; мягкая дымка собирается у его щиколоток, словно целует их, и он беззвучно смеётся. Он знает, куда идёт, а в то же время нет. Когда он приходит, то останавливается. Поляна огромна, но и они тоже.       Смотрящие высятся на открытом пространстве, на их костях мерцает тусклый свет, но он может быть и лунным. Он не уверен. Их тела прикрыты колыхающейся тканью. Должно быть, она соткана из лунного света и морской пены, потому что он никогда не видел ничего подобного, и она двигается, как их часть. Они не издают ни звука. Совет молчит, поэтому и он тоже. Вместо этого восхищённо наблюдает за наполовину животными, наполовину призраками. Их головы — черепа больших зверей, которыми они были прежде, чем стать вторыми после Богов, задолго до людей и всего живого.       Он чувствует, что по внутренней стороне бёдер всё ещё течёт кровь. Они нарушают молчание. Он не столько слышит, сколько чувствует, что они говорят. Не слышит, но вдыхает, что они видят. Они говорят на языке Земли, пугающем и красивом, впадины их чёрных глаз пусты, как бездна, речь звучит чуждо и знакомо. Они всего лишь наблюдатели. Судьи и присяжные. Их облик изменяется, кажется, колеблется и изящно перемещается, размывается и становится чётким, поворачивается то к нему, то к остальным; когти одного подрагивают, будто подвешенные на ту же проволоку, что удерживала его. Клюв резко открывается и медленно опускается, это повторяется снова. Они усаживаются, Смотрящие по центру; это кажется женственным и холодным, оленьи рога будто вытянуты к нему, простираются через весь лес, проносятся сквозь него, оставляя отметку на нескольких рёбрах, к деревьям, такие большие и сильные, наполнившие его пепельно-серыми воспоминаниями. Они красивы, он будет красивым. Они возвращаются в вытянутый череп одного из них, и темнота позади всех них мерцает, но он не видит этого, просто знает. Они трещат, бьют крыльями, издают звуки, которые, как он думал, не существуют, а затем они утихают.       Ему хочется плакать. Он хочет, чтобы они снова заговорили. Они рассказали ему всё, что ему нужно знать, но почему они умолкли? Они снова молчат, и он знает, что сейчас должен уйти, покинуть поляну и помнить их слова, звуки, эмоции, которые потоком текли в него и из него, словно они были единым целым.       Он поворачивается и снова идёт. Осторожно закрывает грудную клетку, но позволяет коже сойти; его сердце бьётся об обожжённую кость в том месте, где коснулся Смотрящий.       Он просыпается.

-&-

      Крошечные жёлтые лютики отражаются на подушечках пальцев Дерека, контраст его грубой кожи на изящных нежных соцветиях заставляет голову Стайлза кружиться, когда Дерек опускает моток проволоки. Он может сломать их хрупкие стебли большими руками, согнуть их, уничтожить и восстановить во что-то неузнаваемое. Стайлз снова ловит взгляд Дерека. Он знает, где Дерек держит нож. Зазубренный металл всегда плотно прилегает к бедру Дерека, словно его часть.       Выражение лица Дерека поминутно изменяется. Глаза, которые горят на охоте, кажутся такими же, когда они направлены в душу Стайлза и вытягивают любой секрет и грех, как мотылька на свет. Дерек не в перчатках, его руки окрашены в тусклый красноватый цвет, и Стайлз хочет знать, как это ощущается. Он касается холодной подвески. Он представляет, что проходит бесконечность, пока они смотрят друг на друга, что мир вокруг замирает, отказывается вращаться, колеблясь на своей оси, чтобы сохранить момент. Боги неспроста привели его к Дереку. Какой бы не была причина, у него теперь есть предназначение, и он хочет вытащить его на поверхность с непристойным любопытством, от которого так непросто избавиться и которое из него пытается выбить Дерек; это заставляет его продолжать дальше, чтобы узнать, как ощущаются эти руки.       Ему тут не место. Он не отвечает за это. Стайлз опускает взгляд.       — Иди сюда, — воздух потрескивает от тяжести слов Дерека, угрожающих изменить курс Земли. Стайлз поднимается и осторожно перешагивает через капкан к Дереку. Он держит ладони раскрытыми, его поза сдержанна, а Дерек остаётся на коленях. Он не смотрит ему в глаза. Концы брючин Стайлза тащатся по земле и пачкаются.       Стайлз уже практически может почувствовать Дерека, в его присутствии горячо и сладко, как всё, что он мог бы дать Стайлзу. Его кожа, он весь до кончиков ресниц горит от... от потребности, которую он не может выразить человеческими словами. Это нечто божественное, и в груди застревают гортанные звуки чужого голоса.       Стайлз вздыхает. Лёгкое касание пальцев Дерека к его собственным исчезает так же быстро, как возникает. Стайлз хватается за его пальцы, и его собственные идеально помещаются в просветах меж них, и... его глаза расширяются, он пытается отстраниться, но руки Дерека крепко сжимаются вокруг его и удерживают его так. Руки Дерека удивительно тёплые. Кожа на кончиках его пальцев не грубее влажной древесной коры, когда скользят вверх по руке Стайлза, как листья, опадающие осенью. Пьянея от острых ощущений безнаказанности за неподчинение, он хочет большего. Кислород превращается в нектар, сладко льётся по его горлу и просачивается в его лёгкие. Дерек встает, и Стайлз поднимается следом.       Дерек приближается. Ближе, чем он когда-либо оказывался. Близость... удушает. Он возвышается и подавляет, и его зубы блестят, когда он вытягивает дыхание прямо из Стайлза собственными жадными лёгкими, жестоко и нежно одновременно.       «Auribus teneo Lupum», — шепчет Дерек, слова танцуют на влажных губах Стайлза, как просьбы.       Дерек целует его.       Стайлз тает, словно закат, под мягким касанием губ, которые на вкус как перечная мята и медь. Кисти травы щекочут ступни и пятки Стайлза, будто дразня, деревья непристойно шелестят между собой, и это перегружает чувства Стайлза больше, чем кровь на языке и наполняющая его нос.       Он резко притягивает Стайлза за тонкую талию — наглядная демонстрация силы, жестокости и привычки. Стайлз хочет, чтобы Дерек сломал его пополам.       Стайлз чувствует расстояние до него сквозь тонкий хлопок и хочет снять его с себя, содрать ткань, отделяющую его от удовольствия. Ещё больше злит слишком большое количество слоёв ткани, которые скрывают широкую грудь Дерека. Стайлз не станет просить его снизойти до такого — обнажиться, но всё, чего он хочет — оказаться кожей к коже и ничего больше.       Стайлз едва замечает, когда Дерек укладывает его на траву, на ложе из нежных цветов, как подношение, и напоминает ему о том, что сделает с ним. Разорвёт его на части и разбросает его органы, как нарциссы и колокольчики, разворачивая влажной лилией его грудь, и он знает, он знает и хочет. Прекрасная смерть, почётная смерть, и Стайлз чувствует себя значительно увереннее, дрожит в горячих руках, лежащих на его худых боках, поглаживающих кожу и заставляющих волосы вставать дыбом.       «Пожалуйста». Это как просить, чтобы дождь не падал, чтобы молния не ударяла дважды в одно и то же место. Бесполезно и отчаянно. Из всех обрядов, которые прошёл, запомнил и о которых читал Стайлз, ничто не могло сравниться с этим, с изучением Дереком его последнего творения: мягкое давление поцелуев на бледной коже и тёмных сосках, затвердевших на холодном лесном воздухе. Каждой веснушке и каждому родимому пятну Дерек шепчет новую молитву и открывает новый секрет, которые мозг Стайлза не может понять или осмыслить сейчас, когда он преследует тьму. Он резко падает на землю, слабо удерживаемый колючим хлопком, сползшим с его бёдер, спустившимся на колени, едва сдерживающим его. Но он не нуждается в сдерживании, не нуждается в поощрении, чтобы открыться свету, нежным ласкам и внимании, сосредоточенных на его коже.       В штанах тесно, с головки стекает тонкий сплошной ручеек светлой жидкости. Он закусывает губу от прикосновения прохладного воздуха к горячей плоти. Дерек оценивает его, как жертву, но целует бедра Стайлза, как любовнику, полностью стащив брюки и отбросив их в сторону, оставляя его обнаженным и беззащитным; тело Стайлза сминает цветы и траву под ним, окрашивая его бледную кожу в цвет грязи и красоты. Дерек проводит одним пальцем по длине члена Стайлза, и глаза Стайлза закатываются.       Когда у него получается открыть глаза, он видит Дерека, держащего блестящий сосуд с жидкостью, окрашенной в розовый цвет. Стайлз смутно осознаёт, что Дерек предвидел это, готовился к этому, но это его не удивляет. Дерек делает всё с определённой целью, ничто не спонтанно, и всё рассчитано. Стайлз едва может представить, что произошло бы, если бы он оказался не готов. Липкая жидкость плавно стекает по пальцам Дерека и мерцает на свету, а Стайлз послушно, безмолвно раздвигает ноги, как крылья бабочки, и предлагает себя, и всё, что у него было и есть — его недостойное физическое «я», которое не заслуживает этого, он заслуживает того, для чего был приведён сюда.       Дерек держится на том же расстоянии, которое Стайлз молил преодолеть, когда его пальцы растягивают Стайлза. Аккуратно и эффективно раскрывают его на земле, словно инструментом, и когда он устраивается поверх Стайлза, не позволяя ему увидеть пульсирующую толстую плоть, толстую, длинную и обтянутую тёмно-багровой кожей, он будто пытается вдавить Стайлза в грязь, вспахать им её и протолкнуть его через толщу Земли.       Стайлз цепляется пальцами за землю, чтобы удержаться, а Дерек трахает без передышки его размеренными и точными движениями, от которых цветы под спиной Стайлза перемешиваются в кровавые символы. Это похоже на рай. Дерек движется внутри него плавно, разделяя его на части с каждым ударом, пока он не станет ничем иным, как россыпью мяса, кожи, костей и лужами яркой крови. Его едва заметный поцелуй придает Стайлзу достаточно смелости, чтобы пропустить грязные пальцы сквозь густые волосы Дерека и стонать, как порванная шлюха, которой он стал. Нет. Был. Дерек сделал его чем-то большим.       «Ты идеален», — повторяет Дерек снова и снова, это каждый раз звучит по-разному, пока не смешивается в зелье, заставляющее Стайлза становиться еще более необузданным, зверем, ищущим удовольствий и чистой радости. Стайлз бормочет, но не может себя ясно слышать, может слышать только Дерека, но ему всё равно, ему плевать, что он откидывает голову назад и выгибает спину в опьяняющей тяге секса и Дерека. Он знает, что Дерек не тронет его в определенных местах, не даст ему всего, но это только заставляет его чувствовать, что он может получить гораздо больше.       Он выпускает липкие нити белого цвета, и его крики распугивают умолкших птиц.

-&-

      Дерек вскрывает её. Её органы вываливаются и с хлюпающим звуком падают на землю. На лице Эрики отвращение к звуку, а может, к запаху. Точно не ужас при виде застывшего, рыхлого лица рыжеватой блондинки, привязанной к дереву и истекающей кровью на мокрую грязь.       Дерек опускается на корточки и погружает когти в кучу тёплых, ещё пульсирующих кишок, скручивает их, перебирает, быстро протягивает через сжатые кулаки. Он использует длинный коготь, чтобы прорезать тёмную печень. Курильщица. Она дёргается, и Дерек поднимает взгляд. Её конечности снова расслабляются и слегка покачиваются. Тупая стерва. Он разрезает орган и извлекает маленький твёрдый комочек. Он вытирает окровавленные руки о штаны и кидает комочек в передний карман.       Когда он поднимается, на него обеспокоенным взглядом оранжевых глаз смотрит Бойд.       — Становится слишком поздно. У нас заканчивается время.       Дерек кивает и выпрямляется. Он идёт назад к лагерю, не оборачиваясь, направляется прямо к палатке, которую он объявил своей на некоторое время. Он разрезает полог, не обращая внимания на липучку, на которую тот крепится, и склоняется над фигурой спящего под тонким пастельным одеялом. Спина парня ритмично поднимается и опускается, когда он дышит.       Его идеальная жертва.       Он откладывал это слишком долго. Он вытягивает руку и проводит по короткому ёжику волос, оставляя след из холодной крови. Касается его щеки, и та окрашивается красным, словно румянами. Дерек слышит шёпот — здесь в тени духи неспокойны. Перед ним покорное, непорочное создание, на котором затягиваются небольшие шрамы, и оно принадлежит ему.       Дерек садится, засыпает, прислонившись к палатке подле парня, видит сон о том, как он проходит через пламя, чувствует запах молнии на песке, и начинает обдумывать план.

-&-

      Утром Дерек говорит Стайлзу, что сегодня тот самый день. Стайлз просто улыбается и кивает, протягивая руку и расстёгивая джинсы Дерека.       Стайлз не стягивает их вниз, вместо этого вытаскивает полутвёрдый член Дерека и аккуратно ласкает его. Он проводит языком по всей длине нижней части и посасывает головку, пробуя мускусный земляной аромат, проводит пальцами сквозь густые чёрные кудри в паху Дерека, заставляя его замолчать, и рука Дерека зарывается в его волосы и сжимает их. Стайлз принимает Дерека так медленно, как только может, используя свою руку тогда, когда не получается. Его губы растягиваются невозможно широко из-за нечеловеческих размеров Дерека; Стайлз усмехается, и тихие звуки отражаются от тента. Он опускается вниз и зарывается носом в пах Дерека, жадно нюхая; слюна, текущая из его рта, смешивается с предъэякулятом Дерека, когда он изо всех сил пытается не задохнуться.       Оранжевый цвет палатки купает всё в фальшиво-романтическом абрикосовом цвете, окрашивает ресницы Стайлза и кончики его волос в красновато-коричневый; его красный опухший рот сосёт с нетерпением, язык тщательно работает с венами и крайней плотью, которую Стайлз оттягивает и возвращает назад, дыша быстро и возбуждённо, опустившись на колени. Стайлз увеличивает темп, смакуя упругую тяжесть Дерека на языке — этого недостаточно для мужчины над ним, тянущего его за волосы почти грубо. Стайлз втягивает щеки, с неряшливым энтузиазмом отсасывая стекающие ему в горло молочные потоки спермы. Он набрасывается на них, глотая их и облизывая ладонь и пальцы, пока Дерек не стаскивает его с влажным хлюпаньем.       — Приведи себя в порядок, — говорит Дерек и выходит из палатки. Стайлз крутит головой, опускает на себя взгляд и понимает, что кончил, не коснувшись себя.       Стайлз моется в ручье и игнорирует Эрику. Он уже давно прекратил попытки понять причину её слёз. Он не спрашивает об этом, не обращает на это внимания и неспешно купается, играя с водой и используя пемзу. Когда он спрашивает, где Айзек, её всхлипы прекращаются. Она награждает его таким взглядом, что он замолкает. Тем не менее, он чувствует себя довольным, и его разум затуманен этим. Стайлз снимает подвеску, нитка которой мокрая и линяет. Он со вздохом трёт выступ над когтем. Осторожно погружает его в воду и медленно разжимает ладонь — течение подхватывает нитку, растягивает её и тянет за неё. Кончиком указательного пальца он придерживает её. Шепчет про себя и отпускает подвеску. Эрика кончиками пальцев втирает что-то густое в его волосы, что-то маслянистое и сладко пахнущее — в кожу и нечто похожее на пепел — в его лоб, когда он выходит из воды. Она берёт миску, которую принесла с собой, и стряхивает красноватый порошок на Стайлза, смотря влажным нечитаемым взглядом. Он выпрямляется, не приняв её протянутую руку, и идёт обратно к лагерю, а она смотрит на него.       Стайлз часами сидит у потрескивающего костра вместе с Бойдом. Он скрещивает ноги со стороны Бойда, закрывает глаза и повторяет молитвы горящей древесине. Когда он открывает глаза, небо тёмное и пламя странно огромное, поднимается над ним и источает тепло, словно древние Ursus arctos[1], касается его кожи с предостережением. Бойд помогает Стайлзу встать, и Стайлз улыбается, Бойд возвращает улыбку и куда-то его уводит.       Они идут в противоположном направлении, так глубоко в лес, что небо чёрное; когда Стайлз оглядывается, то видит, что Бойд уже давно ушёл. Повернувшись, он замечает Дерека. Он ожидал его, и душа Стайлза ликует.       Алтарь Стайлза красив. Мраморные плиты огромные и глянцевые. Цветы, порошок и кровь животных расположены на них в вихре детализированной поэтичности. Оранжевый, фиолетовый, розовый, жёлтый и завораживающий алый приятны и привлекательны. Это завораживает. Дерек передаёт ему жидкий огонь, и Стайлз выпивает его без раздумий. Вьющиеся у земли рядом с символами толстые венки поблескивают. Стайлз уверен, что никогда здесь не был, не уверен в том, где он вообще, кроме того, что он у ворот рая. Стайлз подходит к Дереку, переполненный чувством и, хоть Дерек отступает, он настаивает. Стайлз целует его, проникает языком в его рот и ощущает собственную кровь. Вскоре они совокупляются, как животные. Дерек рычит, будто ужасная молния и гром, и это делает член Стайлза тверже, чем когда-либо в его жалкой бессмысленной жизни, жизни, которую дал Дерек. Его учитель, его Высший, его любовник и его палач.       Дерек слизывает звуки прямо с губ Стайлза и когда он убирает их, последние вздохи Стайлза замирают в ушах Дерека. Дерек удерживает его крепко, как свернувшаяся змея, натягивая струны Стайлза, будто тонко настроенной арфы, и Стайлз может поклясться, что он слышит музыку в своём опустевшем сердце, скользящую только на окраинах барабанных перепонок, и хотя Дерек слишком сильно натягивает его волосы и жестоко кусает, Стайлз никогда не был счастливее.       Дерек говорит ему, что нужно подготовиться, что они слишком долго откладывали это, и Стайлз кивает, играя с цветками в волосах, не уверенный в том, как они туда попали, как он здесь оказался, когда он ложится на леденяще-холодные плиты принимает сочные ягоды, поднесённые к его рту, и покорно их глотает, дрожа, когда их растирают по его груди, словно краску. На долю секунды Стайлз почти ощущает страх при виде отблеска клинка Дерека, почти принимает его во внимание и избавляется от него быстрее, чем река протекает сквозь его пальцы.       Дерек ритмично шепчет слова, которые ветром относит на восток, и Стайлз чувствует, что ускользает прочь. Время идёт, тёпло в желудке успокаивает. Он зовёт Дерека, который не отвечает. Он закрывает глаза, и клинок разрывает его, словно зубы волка.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.