История одной шляпы

      Если вы думаете, что попасть в распределяющую шляпу — это весело, то вы совершенно правы.       Но если вы думаете, что родиться девочкой, дожить до двадцати трех лет, получить высшее образование с перспективой удачного трудоустройства, а потом сдуру загадать желание и попасть в распределяющую шляпу без малейшей возможности вернуться обратно — это весело, то вы чертовски заблуждаетесь!       А знаете, почему? Не знаете? Ну, тогда устраивайтесь поудобнее, запасайтесь попкорном и слушайте читайте. Я вам, так и быть, расскажу.

***

      Начать, пожалуй, можно с моей краткой биографии. Для полноты картины, так сказать. А точнее, для полноты осознания всей приключившейся со мной жести.       Моя жизнь была совершенно обычной. Ну, как там бывает: родился, учился, женился… Хотя, чего не успела, того не успела. Впрочем, первые два пункта были мною выполнены на пятерку. Родилась в России, закончила школу, затем МГУ… с красным дипломом, между прочим. Обидно, знаете ли. Но об этом позже.       Вот представьте, получила я свой новенький, красивый диплом, отметила с друзьями, как полагается, пришла вся такая довольная домой, получила порцию одобрения от родителей и… черт меня дернул, по другому не скажешь, решила устроить прощание с детством. Ну, а как? Все, учеба позади, впереди работа, семья и прочая взрослая жесть жизнь.       А символом детства у меня, как и у девяносто девяти процентов людей моего поколения, являлся, разумеется, незабвенный Гарри Поттер, чтоб его! Вот клянусь вам, если когда-нибудь мне удастся вернуться в свой мир — первое, что я сделаю, приеду в Англию, найду Джоан Роулинг и удушу собственными руками! Хотя, уже поздно. Не поможет.       Так вот, забралась я в кровать, обложилась всякими вкусностями, водрузила на колени ноутбук и включила первый фильм… а затем второй, потом третий… в общем, к шести часам утра, когда многострадальный мальчик со шрамом все же ухлопал многострадального человека без носа окончательно, я успела слопать ведерко мороженого, пачку крекеров, шоколадку, выпить полтора литра кофе и почти утопить в слезах ноутбук, ностальгируя по столь быстро закончившемуся детству.       А когда загримированный под взрослого дядю Редклифф трогательно махал с платформы Хогвартс-экспрессу, и я уже собиралась всхлипнуть в последний раз и рухнуть, наконец, спать, произошло ЭТО. То самое событие, которое наглым образом перечеркнуло всю мою прекрасную жизнь. Я, мать его, загадала желание! Вот взяла, дура такая, и подумала вдруг: как чудесно было бы очутиться в мире поттерианы — вечной волшебной сказке.       Но кто же знал, что в это самое время за окном упала звезда?! Вы знали? Вот и я нет.       А она, зараза, упала. Я-то через секунду вспомнила, что являюсь дипломированным психологом, мысленно отругала себя за инфантильность и уснула, но где-то там, наверху, уже завертелся механизм судьбы и исполнения идиотских желаний. Бессмысленный и беспощадный. Да-да, как русский бунт.       Только вот, заснула я такая умная и дипломированная у себя дома в Москве — в две тысячи семнадцатом году, на минуточку! — а проснулась, если это вообще можно так назвать, в шотландском графстве Аргайлшир, в… девятьсот шестьдесят первом году. И нет, я не пропустила цифру. Я действительно за одну ночь скакнула на тысячу с лишним лет назад во времени, на хрен-знает-сколько тысяч километров в пространстве, да еще, до кучи, между мирами. И приземлилась точнехонько в шляпу.       Думаете, это смешно? Вообще ни разу.       Но, ясен пень, весь размер катастрофы я осознала далеко не сразу. Нет, ну вот вы… да-да, вы — нормальный человек. Скажите, вам придет в голову, открыв глаза и обнаружив перед собой каменную стену, подумать, что ваше сознание оказалось в шляпе из поттерианы? Ну и мне не пришло.       В первые минуты, я, честно говоря, впала в ступор. Созерцала себе неровные глыбы камней и думала: что за дурацкий сон? Потом пришла мудрая мысль: а что это я, собственно, стою и смотрю в стену? Надо бы отойти.       И вот тут я поняла, что отойти я не могу по той простой причине, что я не чувствую своего тела. От слова «совсем». Ни рук, ни ног, ни головы… ну, шеи по крайней мере точно не было, потому что голову я повернуть не могла. И только я подумала, что сон становится все более дурацким, как внезапно меня кто-то схватил за… я бы сказала, за волосы, но волос, как выяснилось позже, у меня тоже больше не было. Так что схватили меня за тулью и бесцеремонно развернули.       И что вы думаете? Теперь, вместо каменной стены я узрела четыре склонившихся ко мне лица, разглядывающих меня с неподдельным интересом. Два женских и два мужских.       Слава богу, к лицам прилагались еще и тела, иначе я бы точно уже поставила себе диагноз. Психологи, они же как врачи, дай только обнаружить у себя парочку маний и десяток фобий… Но нет, это были обычные люди. Обычные люди, выглядевшие так, будто сбежали со съемок исторического фильма, и державшие в руках деревянные палочки. Подозрительно знакомые палочки, прямо как…       Додумать эту мысль я не успела, потому что один из мужчин повернулся к остальным и заговорил. И не спрашивайте меня, ради бога, что он сказал, я понятия не имею.       А вы смогли бы понять речь человека, тараторящего что-то со страшной скоростью на одном из кельтских диалектов?       Я, например, будучи россиянкой, очень прилично владела английским — современным английским! — и немного французским. Но никак не кельтским и не ирландским, и уж тем более не разговорным!       А странная четверка, тем временем, бурно обсуждала что-то, то и дело указывая на меня, спорили, что-то друг другу доказывали… Особенно горячился мужчина, который заговорил первым. Бурный темперамент, скажу я вам, наверняка холерик.       Подумав, что больше я никогда не буду перед сном смотреть восемь фильмов подряд, я занялась тем, что стала изучать окружающую обстановку. Больше всего, на самом деле, было похоже на зал какого-то старинного замка. Стены, пол, потолок, деревянная мебель, ничего интересного. Гораздо больше меня беспокоило то, что я не могла двигаться, правда, никакого неудобства от этого я почему-то не испытывала, а вот люди, маячившие перед глазами уже начинали сильно раздражать. Особенно тот, холерик который.       В общем-то я могла бы долго и в самых нецензурных красочных выражениях расписывать вам мой шок, потом истерический смех (мысленный, конечно), потом отрицание… и все прочие стадии психологической адаптации попаданца в волшебную шляпу, но не буду.       Скажу только, что эти четверо придурков… простите, основателей — да-да, тех самых, великих! — вовсе не заколдовывали колпак Годрика для распределения. Ха-ха два раза. Они тупо взяли и провели ритуал, призвавший в шляпу духа. Рандомного. Без конкретных указаний временных рамок. А тут я так удачно со своим идиотским желанием и дипломом по психологии. Вот у них там, наверху, хохоту-то было! Наверное, им показалось забавным такое стечение обстоятельств.       А вот мне было совсем не смешно. Потому что быть шляпой с человеческим сознанием — это просто обалдеть, как скучно. Нет, первые несколько лет после того, как я окончательно смирилась с ситуацией, я развлекалась вовсю. Учила язык, например. Ага, на слух, а как еще? Думаете, невозможно? А вы полежите десяток-другой лет на полке в кабинете директора, слушая болтовню вокруг. Хочешь не хочешь, а со временем начинаешь понимать, что вот этот невоспроизводимый возглас означает: Годрик, мать твою, что за кретинские шутки с движущимися лестницами?! А вот тот гогот и бормотание сквозь смех: Ровена, это же забавно, не будь такой серьезной!       И я сейчас не пошутила. Хотите — верьте, хотите — нет, а основатели оказались обыкновенными людьми со своими тараканами, закидонами и чувством юмора.       А вот мое собственное чувство юмора постепенно впало в глубокую кому. Не очень-то легко сохранить адекватное психологическое состояние, когда оказываешься внутри шляпы и полностью лишаешься возможности поговорить…       Нет, говорить-то я, конечно, могла. Вот только никто вокруг меня, разумеется, не понимал. А после того, как Годрик прямо во время моей первой пламенной речи, произнесенной на чистейшем русском-матерном в день «попадания», запустил в меня каким-то заклятием, спутавшем мысли так, что на время я вообще забыла, как меня зовут, я сочла за лучшее прикинуться немой.       В следующий раз я заговорила только тогда, когда эти четверо гениев решили испытать шляпу в действии. Ох, вы не представляете, как мне хотелось, оказавшись на голове у Годрика, завопить «Слизерин!» — исключительно чтобы полюбоваться на их вытянувшиеся лица. Но я опасалась, что тогда они сочтут эксперимент неудачным и, чего доброго, избавятся от шляпы. И что тогда со мной станет?       Была, конечно, слабая надежда, что я вернусь обратно, но где гарантии?       А потому, коснувшись темных волос основателя и с изумлением обнаружив, что, кажется, могу читать мысли — которые, впрочем, были совершенно бесполезны, поскольку думал Годрик на том же языке, на котором разговаривал — я взяла себя в руки… ну, то есть, собралась с духом и завопила с жутким русским акцентом: Гриффиндор!       А затем, кочуя с головы на голову, отрапортовала три остальных фамилии, чуть не перепутав Хельгу с Ровеной, к счастью, одна из них вовремя назвала другую по имени. Основатели, казалось, удовлетворились, хоть и поглядывали на меня с сомнением.       Признаюсь честно, на первой распределяющей церемонии, состоявшейся всего через три недели, я раскидала студентов по факультетам рандомно, не заморачиваясь. Мне, еще не пришедшей тогда в себя, было откровенно наплевать, кто где будет учиться, и копаться в головах маленьких волшебников было последним, чего мне тогда хотелось.       Но со временем, когда я поняла, что пути назад у меня нет, и более менее освоилась, я научилась видеть характеры людей, надевавших меня, и даже их скрытые желания и устремления.       Так или иначе, а время летело. Пылясь годами на полке в директорской башне Хогвартса, я наблюдала тысячи мелких склок, сотни провинившихся студентов, знаменитую ссору Гриффиндора со Слизерином — Салли, кстати, нормальный мужик был, хоть и немного двинутый на самосовершенствовании, зря на него все ополчились — а затем и смерть поочередно оставшихся троих основателей.       Первым, как я и предполагала, погиб Годрик. Глупо погиб, я бы даже сказала — нелепо. Ввязался сдуру в схватку с каким-то темным колдуном и был убит. А все потому, что после ухода Салазара он как-то сильно сдал, похоже, искренне сожалея о потере друга.       Еще через пять лет умерла Ровена — один из ее многочисленных экспериментов сработал неправильно. Нет, не зря все-таки говорят, что лучшее — враг хорошего.       Последней, дожив почти до ста двадцати лет и потеряв всякий интерес к жизни ушла Хельга. Она, если быть честной, нравилась мне больше всех из великой четверки. Добрая, обладающая мягким и справедливым характером, большую часть времени она играла роль амортизатора между своими гениальными, но крайне импульсивными друзьями. Но в то же время, в ней чувствовался железный стержень, удивительная сила духа, благодаря которому она умела принимать тяжелые, но необходимые решения.       В ее последние годы мы частенько разговаривали. Я к тому времени прилично выучила язык и наслаждалась тем, что могу, наконец, поболтать, а Хельге было одиноко и тоскливо после смерти семьи, которой стали для нее друзья.       Помню, как похоронив Ровену, она все рвалась разыскать Салазара. Надеялась помириться с ним и уговорить вернуться в Хогвартс, но не знала, на кого оставить школу. Долгое время она мучилась, не решаясь доверить свое детище постороннему, а когда все же решилась, было уже поздно. Слизерин, ушедший с головой в изучение темных искусств и изменившийся до неузнаваемости, был убит светлыми магами, испугавшимися слухов о его жестоких деяниях.       Хельга тогда вернулась подавленной и долго плакала, вспоминая погибших друзей и их общую историю. А затем вытерла слезы, как-то обреченно улыбнулась мне, попросив прощения за все — в конце концов, я рассказала основателям правду о себе (частично), и они честно попытались вернуть меня домой, но ритуал оказался необратим — и ушла спать.       Тем вечером я видела эту великую женщину в последний раз.       Следующим утром я долго ждала, когда же она спустится из спальни в кабинет, но время шло, а Хельги все не было, и когда к обеду кабинет так и остался пуст, я поняла, что больше ее не увижу.       Честное слово, если бы шляпы могли плакать, я бы устроила в замке потоп, глядя, как профессора, поднявшиеся в директорскую спальню, выносят оттуда ее тело.       Хельга Хаффлпафф умерла во сне, лежа в своей постели. Единственная из всех основателей.       После ее смерти я окончательно загрустила. Новый директор мне не нравился, он казался недостойным этой должности — слишком мелочный и приземленный, поэтому общаться с ним мне не хотелось. Годы шли, следующий директор оказался еще хуже предыдущего, я совсем замкнулась в себе и стала постепенно забывать о том, что когда-то была человеком. Все, чем я занималась, лежа на полке — сочиняла песни об основателях. Мне не хотелось, чтобы о них забыли. И в первую очередь о Хельге. Да, они были всего лишь людьми из плоти и крови, но они были великими людьми, и память о них должна была сохраниться в веках. Поэтому, оказываясь каждый год перед толпой первокурсников, я с грустью воспевала их смелость, ум и доброту, делая упор на черты характеров, а не на достижения. О достижениях и так написали книжки все, кому не лень.       Так я и жила от сентября до сентября. Распределение, пара недель на сочинение новой песенки, а затем я впадала в спячку. Да-да, как медведь. А что еще мне было делать? Жизнь моя была скучна и бессмысленна до слез.       Впрочем, иногда происходило нечто интересное.       Например, в середине одиннадцатого века я распределила по факультетам братьев Певерелл. Ага, тех самых. Как сейчас помню свое удивление, когда Орин Мортимер — тогдашний заместитель директора — вызвал из толпы первокурсников Антиоха.       В моем сознании словно что-то щелкнуло, и я вдруг вспомнила, что согласно седьмой книжке про Гарри Поттера, именно этот кучерявый мальчишка и его двое братьев встретятся на мосту со Смертью… если Бидль не соврал, конечно.       Антиоха я смело запихнула на Гриффиндор. Нет, правда, ребенок был очень умным, но таким активным и безрассудным, что у Годрика ему было самое место. Кадм, поступивший на следующий год, был совсем другим. Тихий, мечтательный, он был по натуре склонен к созиданию, и вот его я с легким сердцем отправила на факультет Хельги.       Вообще, к Хаффлпаффу я относилась очень нежно и посылала туда только тех, в ком была уверена. Мне хотелось, чтобы Хельга могла гордиться своими выпускниками даже после смерти. Наверное, поэтому ее факультет неизменно оказывался самым дружелюбным и беспроблемным, ведь туда я отбирала студентов особенно тщательно.       А вот с Игнотусом я мучилась долго. С одной стороны, парнишка был явным исследователем, с другой, достаточно смелым, но в отличии от Антиоха — разумным. А с третьей — он был скрытен и умел извлекать выгоду для себя буквально из всего…       Впав в глубокую задумчивость и едва не заснув, я в конце концов плюнула и отправила его на Слизерин. Ну, а что? Разностороннее семейное образование. Жаль что братцев было всего трое, четвертого бы я обязательно запихнула к Ровене. Для полного комплекта.       Что там происходило с Певереллами дальше, я была не в курсе, но, говоря откровенно, мне было начхать. Следующие пару веков ничего интересного не случалось и я снова начала погружаться в анабиоз.       Нет, какая-то движуха была. Изредка на церемониях распределения мелькали знакомые фамилии. Уже через пару десятков лет после выпуска Игнотуса в Хогвартсе объявился первый Малфой.       И вот знаете, я была бы рада ехидно потереть руки и зашвырнуть его на Гриффиндор, спустив в унитаз семейную традицию блондинчиков в самом начале, но…       Во-первых, у меня не было рук, а без ехидного потирания, согласитесь, эффект совсем не тот. Во-вторых, до изобретения унитазов было еще лет восемьсот, не меньше, а в-третьих… Мне помешала совесть. Серьезно, вы бы видели этого Корнуэла Малфоя — вылитый Салазар только в уменьшенном варианте. У них даже черты лица были похожи, а уж характеры… Мама дорогая. Короче, не смогла я нарушить обещание, данное основателям — а именно, быть справедливой и беспристрастной, и светловолосый паренек отправился под серебристо-зеленые знамена.       Потом еще была парочка Гонтов, в которых я с умилением обнаружила наследие Слизерина, в начале двенадцатого века нарисовались первые представители благородного дома Блэк, а к концу затесался даже какой-то Поттер. Ричард, что ли… Сейчас уже и не вспомню. Олливандеры, Пруэтты, Нотты… я наблюдала, как трясутся в очереди на распределение основатели и первые представители древнейших фамилий, и это было забавно. Некоторое время.       Периодически объявлялись и кровные наследники Годрика, носящие, правда, уже другие фамилии. Ни Слизерин, ни Гриффиндор так и не женились, слишком занятые своими великими свершениями, что, впрочем, не помешало им наплодить потомства по всей Шотландии. Единственная дочь Ровены, тоже, к слову, рожденная вне брака, влюбилась в какого-то баронишку и сбежала еще при жизни матери, прихватив с собой фамильную диадему, а затем вернулась в Хогвартс, но уже в виде призрака. Унылого и молчаливого. А вот у Хельги детей не было к огромному моему сожалению. Может, хоть ее потомки продолжили бы дело матери, и маги бы так не деградировали?       В самом деле, с каждым веком волшебники мельчали. Теперь уже не каждый второй, как раньше, а только каждый десятый мечтал о великих свершениях. Некоторые предметы убирались из школьной программы, менялись учителя и директора, каждый перекраивал учебную систему под себя… Неизменным оставался лишь замок, который — слава основателям! — был надежно защищен от любых попыток перестройки, да я. Вот мы на пару с Хогвартсом и покрывались пылью, защищенные от уничтожения, но беззащитные перед временем.       Нет, были, конечно, и плюсы. В середине пятнадцатого века, например, я имела честь лично лицезреть величайшего алхимика в истории. Николас Фламель прибыл на очередной Турнир Трех волшебников, в составе делегации из Шармбатона. Чемпионом, он, кстати, не стал, и слава богу, потому что в тот год двое из трех избранных погибли.       Вообще, должна заметить, в средневековье турниры были что-то с чем-то. По сравнению с ними — тот, в котором участвовал Поттер, просто возня в песочнице.       Дракон с яйцом, подумаешь! Вы попробуйте выкрасть подсказку к следующему заданию у клана оборотней ночью в полнолуние. Вот это, я понимаю, развлечение!       Правда, самой мне ни разу не довелось понаблюдать за состязаниями, все, чем я довольствовалась — слухи и бурные обсуждения комиссии в кабинете директора. А в остальном… в остальном… мне было все равно.       Мое сознание необратимо изменилось, почти перестав напоминать человеческое. К середине тысячелетия я уже почти не помнила ничего из своей прошлой жизни. Казалось, я была шляпой всегда, и тогда в сознание закрадывалась предательская мысль: а может, так и есть? Что если человеческое тело, мои родители, моя реальная жизнь мне всего лишь приснились? Или я ее нафантазировала от скуки?       В такие моменты я пугалась и начинала тщательно вспоминать все, что происходило со мной. На время помогало, но затем все начиналось по новой. Спячка, почти автоматическое распределение студентов, расползающиеся в разные стороны мысли, кое-как сочиненная песенка, которые век от века становились все короче, и снова спячка. Не знаю точно, сколько времени это продолжалось, пока однажды…