Save our asses

      Еды я не дождалась. Мы покинули зал Совета напуганные, измученные, словно каждого основательно треснули молотком для мяса, а затем прокрутили через мясорубку. Сидни извинилась перед нами и поспешно вернулась в свой номер.       Она потеряла сестру, ее семья давно похоронила их обеих и даже не надеялась, что встретится хотя бы с одной из них. Сейдж не может оставаться при Дворе во время подготовки к войне, это уничтожит в ней остатки мужества, которые помогли ей два года прожить в настоящем аду. Я мысленно сделала пометку поговорить с Эйбом о том, чтобы безопасным способом доставить ее домой.       Мы шли в тишине по коридорам дворца, я надеялась, в направлении какого-нибудь ресторана, иначе скоро все присутствующие будут слышать завывания моего желудка. Ивашков и Драгомир шли, благо, молча рядом, часто бросая на меня тревожные взгляды, на которые я не отвечала. Была увлечена, наблюдая, как Дмитрий, Ганс и Артур, возглавлявшие наше шествие, о чем-то негромко перешептывались, то споря, ты откровенно ругаясь. Было странно видеть три легенды, во-первых, вместе, во-вторых, сквернословящимися. Мои родители вместе с Соней и родственниками Озера замыкали строй.       Я чуть не рухнула на землю от облегчения, когда мы вышли к светящейся вывеске с названием круглосуточного итальянского ресторана. Ганс и Артур разошлись, а Дмитрий любезно придержал для всех нас дверь. Я зашла последней, и он бросил на меня задумчивый взгляд.       Внутри царила полутьма, подвесные светильники в виде полусфер освещали каждый из столов, накрытый плотной серой скатертью с уже приготовленными столовыми приборами. Темные стены, глянцевый потолок и стены и ни одного посетителя. Не сговариваясь, мы сели за один круглый стол под пристальным взглядом официанта, явно удивленного тем, какие, не побоюсь этого слова, известные личности заглянули сюда, да еще такой странной смешанной компанией. Дмитрий отодвинул для меня стул и сел рядом, Адриан, опережая Лиссу, занял место по праву сторону. Я с любопытством наблюдала, как Кристиан задвигает за моей не менее удивленной подругой стул, усаживаясь рядом. Странный парень. Безобидный, кажется, но странный. Его назойливая тетка не постеснялась облапать плечо и шею Беликова, когда наклонилась, чтобы взять расположенное ближе ко мне меню, которое он со слабой улыбкой подвинул ближе к ней. Мне стоило больших усилий прогнать это чувство, смешавшейся с неуместной ревностью. Мама с папой сели напротив нас, а Соня — между ними и Ташей. Ей явно было некомфортно без Майкла, но у него были свои обязанности, помимо сопровождения, что достаточно расстраивало ее. Страж Теннер был якорем, который удерживал ветреную, всегда находящуюся на грани Соню, служа вечным напоминанием о ее человечности и власти перед необузданной пятой стихией. Каждый его взгляд всегда был преисполнен гордости и веры в любимую, чему я, к своему стыду, даже завидовала.       Я заказала спагетти карбонара с мясными шариками в томатном соусе и креветками, суп минестроне с дайконом и укропом, совершенно не зная, что такое «дайкон», запеченные баклажаны с моцареллой, и цезарь.       — Боже, мне нравится твой аппетит, маленькая моройка, —произнес Адриан, когда я закончила диктовать официанту свои запросы. Отец заказал свой любимый бароло, пока мама хмуро просматривала меню, наверное, в пятый раз. Перед нами поставили два графина с кровью на разных сторонах стола, перед Лиссой и перед Ивашковым; одна поморщилась, другой почти облизнулся.       Блюда принесли в течение сорока минут, и мы занимали себя бесполезной светской болтовней в стиле кто с кем спит, кто кому бастард и как Дмитрий позорно проиграл Таше в бильярд несколько лет назад. Он периодически смеялся, а я старалась не закатывать в такие моменты глаза, зная, что мне не позволено комментировать ее рассказы, как бы сильно мне этого ни хотелось. Таша Озера просто делала то, что обычно делали любые другие девушки при виде Дмитрия: млели и превращались в кокеток, стараясь выслужиться. Я знаю, потому что сама была такой.       — Ты собираешься участвовать в тренировках? — задала я совершенно бессмысленный вопрос Адриану, поворачиваясь к нему лицом. Смех Таши раздавался за спиной, но я его игнорировала, хоть и не очень успешно.       — Только если учить меня будешь ты, — подмигнул он, копируя мою позу. Хитрый лис.       — Не боишься довериться мне? О, я тронута до глубины души.       Адриан рассмеялся. У него был приятный искренний смех, совершенно странным образом напоминавший мне, ради чего мы затеяли все это.       — Маленькая моройка, я бы доверил тебе свою жизнь. — Улыбка на его очаровательном лице не могла не вызывать у меня ответную. Это морой знал, в чем он хорош, и бесстыдно пользовался этим. Если это помогло бы расслабиться, я не сильно против.       — Если бароло не свалит тебя с ног к концу вечера, жду тебя завтра на тренировочной площадке, — подмигнула я ему, кивая на дорогущий бежевый костюм, в который он был облачен. — Не в этом, если не хочешь быть опозоренным.       — Какая честь быть опозоренным именно тобой.       Я закатила глаза, прыснув от смеха и глупости этого разговора. Опять же, Адриан знал, что говорил, и как его слова действуют на меня.       Позади меня кто-то чем-то подавился, и я инстинктивно обернулась. И встретилась взглядом с Дмитрием, который поспешно вытирал губы салфеткой.       Когда первая партия блюд уже стояла перед нами, папа постучал по бокалу, привлекая наше внимание. Адриан наполнил мой бокал вином, каким-то образов догадавшись, что крови я не хочу, и я, слегка улыбнувшись не столько ему, сколько странному ощущению покоя, подняла его.       — Хотелось бы выпить за всех тех, когда судьба свела за этим столом, — торжественно провозгласил Эйб, оставаясь собой и сейчас.       Как всегда, он говорил с большим пафосом. Хоть что-то в этом мире стабильно. Его глаза светились озорным блеском, на губах играла хитрая полуулыбка, по которой я успела так сильно соскучиться. Все было далеко не в порядке, мир висел на волоске, но я чувствовала себя дома. Наконец-то, спустя столько лет. Папа произносил тост, мама сидела рядом со сдержанной улыбкой и ровной спиной, выглядя куда более величественно, чем любой морой из королевской семьи. Дом.       Не место, а люди.       — За возлюбленных, влюбленных и за до невозможности упрямых, — Эйб обводил взглядом каждого присутствующего, задержавшись на мне, и я едва сдержала всхлип от сияющей в его глазах гордости.       — За стражей, — провозгласил Ивашков.       — За пользователей духа, — поддержала я, — и тех, кто никогда не сдается.       Мне нужно было как можно скорее запихнуть в рот что-нибудь, пока слезы не хлынули ручьем и не поставили ситуацию под угрозу. Последнее, что мне было нужно, это снова стать сентиментальной девчонкой с нестабильными гормонами и эмоциональными качелями.       Минестроне, суп с пармезаном, беконом и овощами, стремительно исчезал из тарелки. До сих пор мое тело продолжало функционировать на бортовом ужине Дмитрия и пары крекеров из вазы в моем номере, которыми я перекусила, пока готовилась к злосчастному заседанию Совета.       — Полагаю, о нас лет через пять начнут писать в учебниках по истории, — почти мечтательно вздохнула Соня, подпирая голову рукой. — Никогда бы не подумала.       «Если выживем» повисло в воздухе, но никто не рискнул нарушить то хрупкое равновесие, которое установилось за столом. Мама как-то подозрительно уставилась на пасту перед собой, вероятно, прикидывая, сможет ли желудок переварить ее, не угрожая приковать на остаток моройского дня к унитазу.       — Это больше, на что мы рассчитываем, — задумчиво произнес Дмитрий, ритмично постукивая пальцем по бокалу. К вину он даже не притронулся.       — Я рада вернуться в свою среду обитания, — сказала мама, уступив голоду и прожевав кусочек. Складки между бровями разгладились, а лицо смягчилось. Ее эмоции сменялись со скоростью света, но это ничуть ее не заботило.       — Из нас выйдут отвратительные учителя, так и знайте, — вполне справедливо констатировала Лисса, откидываясь на спинку стула. Кристиан странно поглядывал на нее, периодически делая глоток вина. Я сощурилась, как будто могла прочитать его мысли, которые, уж наверняка, не были невинными.       Беру свои слова о его безобидности назад. Он странный и действует мне на нервы своим… Нет, нет никакой адекватной причины, по которой чита Озера бесила меня.       — Думаю, Артур закончит расписание к концу дня, — не столько сказала, сколько буркнула я. — До тех пор у нас уйма времени, чтобы понять, кто на что способен.       — Надрать тебе задницу я точно способна, — хмыкнула подруга, после чего вино из бокала прилипшего к ней взглядом Кристиана почти полностью оказалось в ее, едва не вылившись за края. Лисса тихо взвизгнула.       К ее счастью, я не успела продемонстрировать все прелести моих магических способностей, потому что официанты принесли еще несколько блюд каждому из нас.       Мы с Лиссой, пошатываясь, вышли на веранду, чтобы вино немного выветрилось из головы, потому что спустя два с половиной бокала, которых я почему-то вообще не заметила, меня начало пошатывать. Вообще-то, кажется, пару часов назад я планировала после ужина осмотреть места для тренировок и выведать у Ганса все тонкости работы отряда зачистки.       С одной стороны, это была бесполезная трата сил стражей, а с другой, практически каждая вылазка заканчивалась удачно. Несколько баз уничтожили подчистую еще до Нового года, а значит уменьшили количество стригоев, которые нападут на Двор, когда придет время. А оно придет, и один убитый стригой сохранит жизнь двум стражам.       — Я знаю, о чем ты там думаешь, Роза, — буркнула Драгомир, почти падая на скамью под окнами ресторана. От снегопада нас спасала крыша, увешанная желтыми гирляндами. Уже светало.       — О чем же? — Я облокотилась на перила; веранда открывала вид на заснеженный сад с голыми деревьями.       — О самоубийстве. И не надо мне тут закатывать глаза. — Она сидела за моей спиной, но я быстро придала своему лицо беспрестанное выражение, как будто и не закатывала их. — Это действительно самоубийство. Ты не даешь нам с Дмитрием выполнять свою работу.       Я обернулась, недовольно хмурясь, скрещивая руки на груди.       — А может, я не хочу этого? — Лисса вскинула светлую бровь. — Того, чтобы вы выполняли свою работу. Я хочу получить свои знаки молнии, чтобы все перестали закрывать глаза на убитых мною стригоев.       — Вот чего ты всем тыкаешь в глаза этим фактом? Я убила столько же, Дмитрий — вдвое больше. Это не то, чем нужно гордиться.       Я застонала, потому что она была права и неправа одновременно, и это чертовски злило.       — Потому что вам не нужно приводить доказательства того, на что вы способны! А мне — да. Даже тебе. Даже Дмитрию. Даже вы сомневаетесь во мне, как наседки-родители.       Часто дыша, я снова отвернулась к саду. Лиссу это не убедит, как не убедит никого из тех, кто остался за этими дверями. Они согласились с необходимостью выдать мороям оружие и научить их постоять за себя, но никто не согласиться с тем, что я могу выстоять без них. Потому что я девушка, королевская особа, моройка. Самое неудачное сочетание, которое только можно было придумать, и самое неудачное развитие событий.       Когда я, будучи подростком, мечтала когда-нибудь заслужить свой знак обещания, я не думала, что даже близкие мне люди будут стремиться ставить каждый мой шаг, каждый выпад и каждое стригойское убийство под сомнение.       — Я не совсем это имела ввиду, — сказала Лисса тихо, и в этот раз я позволила себе закатить глаза.       — Конечно, нет. Но если тебе нужен маленький беззащитный морой, который будет уповать только на своего стража-дампира, не мешая выполнять твою работу, я буду рада уступить ему место. После окончания школы страж мне не понадобится.       «Ты не более, чем источник моего дохода».       «Ты не даешь нам выполнять свою работу».       Лисса окликнула меня, когда я, не оборачиваясь, с ворчанием распахнула калитку, спускаясь по заснеженным ступеням в сад. Я была зла, расстроена, пьяна и чувствовала себя самым беспомощным существом на планете. Слова, безостановочно вертевшиеся в голове, не давали покоя до тех пор, пока я не оказалась в гимнастическом зале в кампусе стражей.       Не удосужившись повесить куртку, я бросила ее прямо на полу и расстегнула жилет, но дышать легче не становилось. Серебряные колья на тренировки не выдавали, поэтому я схватила один с настенного стенда и направилась к реалистичным манекенам на другом конце зала.       «Ты не даешь нам выполнять свою работу». В любой Академии, даже при Дворе, такого стража, как Лисса, оторвут с руками и ногами. Никто не будет препятствовать, если она захочет уйти в человеческий мир и затеряется среди смертных, если мои амбиции ущемляли ее чувство собственного достоинства.       Это, черт возьми, было низко с ее стороны.       Я делала выпад за выпадом, стремясь попасть в сердце манекена-стригоя.       Низко и отвратительно. Никто никогда не будет сомневаться в том, на что она способна.       Удар пришелся на пару дюймов ниже места, где должно находиться сердце, и я со всей силы пнула бесполезный предмет ногой, переходя к следующему.       Но может, они все правы? Ведь не все сомнения безосновательны. Я не могу быть так же хороша, как стражи-дампиры, и помимо внешних обстоятельств, мне всегда придется бороться с самой собой, с той магией, которая практически постоянно рвется на свободу. Я не смогу справиться со своими демонами, а страж, которому не подвластны даже собственные эмоции, не может выйти не то что на поле боя, даже на тренировочную площадку.       — Роза, хватит!       Чья-то рука выхватила у меня деревянный кол, откинув его в сторону. Оказывается, я попала в сердце, даже продырявила манекен в нескольких местах. Руки тряслись. Мама склонилась надо мной, взяв лицо в ладони, обращая мое внимание на себя. В зеленых глазах читалось беспокойство, которое привело меня в чувство.       — Ч-что… — голос предательски дрогнул, — что ты делаешь здесь?       Джанин мягко опустила меня на пол, думая, что я, вероятно, не смогу устоять на собственных ногах. И оказалась права. Испещренные шрамами руки мягко убрали выбившиеся из хвоста пряди за ухо.       — А где еще мне быть?       Я так истосковалась по родителям. По пониманию, по спокойной жизни, где нет места стригоям, незнакомой магии и душевным скитаниям. Мир, где со мной считались, остался так далеко, что я уже сомневалась, существовал ли он на самом деле. Из меня вырвался всхлип, и я зажала рот ладонью. Джанин покачала головой и раскрыла руки, чтобы обнять меня. Тяжелая, пульсирующая голова упала ей на плечи, и я уже не пыталась сдержать слез.       — Я хочу домой, мам…       — Знаю, — она погладила меня по макушке, — знаю.       Я отстранилась, качая головой.       — Только не говори мне, что я останусь в стороне от этого всего. — Она нахмурилась, готовая то ли возразить, то ли подтвердить мои слова. — Я не вынесу, если и ты скажешь, что я недостаточно хороша.       Удивление отобразилось на ее лице.       — Кто тебе такое сказал, kizim? А ну, посмотри на меня. — Она резко подняла мою голову, и от былых чувств, сменившихся твердой решимостью, не осталось ни следа. — Никогда не смей сомневаться в себе, поняла меня?       — Может, Лисса права?       — Лисса — не ты. — Мама мягко провела по моим щекам. — Всем им их права даны с рождения, а мы с тобой берем то, что нам не принадлежит, но это только нам это решать.       Джанин Хэзевей знала это лучше, чем кто-либо другой. Она боролась за право называться стражем практически до дня своего исчезновения, несмотря на то, что на ее шее красовались знаки отличия, серебряный кол всегда был под рукой, а сама она стала одним из авторов проекта, целью которого было позволение мороям сражаться наравне с дампирами. Она делала все, чтобы на нее перестали смотреть с высока, обвинять в богохульстве и пренебрежении моройским и материнским долгом.       — Никто не может отнять у тебя это право, Роза. Кроме тебя, если ты сдашься и позволишь кому бы там ни было продолжать вбивать себе в голову, что ты слишком слаба для того, чтобы встретиться со своими страхами лицом к лицу.       Мама вздохнула и снова притянула меня к себе.       — Мне нужно, чтобы ты успокоилась, потому что после нам с тобой нужно сделать одну важную вещь, ладно? — прошептала она мне в волосы, не прекращая поглаживать их.       Господи, как я скучала по этому жесту, по ее голосу.       — Я так скучала по тебе, мам. — Да, я слаба, слишком ранима и чувствительна, но эти эмоции — такая же часть меня, как клыки, моройская кровь и магия. — Каждый день, господи, мам… Мне так жаль, я столько наговорила тебе в тот день.       — Перестань, милая. — Мама поцеловала меня в лоб и сама всхлипнула. Это был единственный раз, когда она позволяла плакать при мне. — Это я должна извиняться перед тобой.       Я утерла рукавом слезы и немного отстранилась, не понимая, о чем она говорит.       — Я едва не убила тебя в тот де…       — Мам! — пыталась прервать я ее, но она вскинула руку, призывая к молчанию.       — Я пыталась убить собственную дочь. Мне никогда не искупить вину за все то, что я творила эти годы, будучи стригоем, и эти ужасы навсегда останутся со мной. — Она зажмурилась, и ее лицо перекосилось от боли и ужасна воспоминаний. — Но хуже всего то, что ты чуть не пополнила список моих жертв. Какого мне будет жить с этим? Какого смотреть в твои глаза, осознавая, что могла тебя убить? Ты бы смогла?       Нет. Отчасти потому что я знала, о чем она говорит.       — Но это не меняет моего отношения к тебе, — тем не менее запротестовала я. — Ты была и остаешься моей матерью. И никакие Дашковы, никакие стригои не изменят этого. И я, черт возьми, горжусь тем, что моя мать — Джанин Хэзевей. Но ты не представляешь, какого было жить с мыслью, что я навсегда потеряла тебя, что я…       Голос снова сорвался, и я часто задышала, вспоминая, с каким выражением лица и трясущимися руками папа зашел ко мне в комнату в тот день, не в силах вымолвить и слова. В тот день я потеряла обоих родителей.       — Я готова мириться с мыслью, что ты не можешь смотреть на меня, чем снова тебя лишиться.       Джанин закусила губу, отчаянно сдерживая очередной всхлип, и я не стала удерживать, когда она встала и, обнимая себя, отошла, лишь надеясь на то, что стена между нами снова не вырастет у меня на глазах.       Этого не случилось.       Я встала, приводя себя в надлежащий вид, избавляясь от последствий недавней истерики, распустила волосы, пару раз шлепнула себя по щекам. А потом мама подала мне руку, и я надеялась, что эта улыбка не была очередной ее маской. В этот день их было слишком много.       — Куда мы? — спросила я, хватаясь за ее предплечье, как будто снова превращаясь в десятилетнюю девочку, которая всегда хвостиком ходила за ней.              — Никогда не подумала, что ты разрешишь мне сделать татуировку.       Я уставилась на иглу в ее руке и отшатнулась.       — Давай, Роза, собери волосы, — потребовала Джанин, кивком указывая на стул перед собой. Там я должна была оголить шею и сидеть неподвижно до тех пор, пока она не нанесет мне четыре знака молнии.       Вообще-то, сказала мне она, нанесение знаков — это целая церемония, но ни у кого из нас не было ни сил, ни желания проводить ее официально.       — Может, начнем с татуировки розы? — поти умоляюще просила я, отходя в стене, пока не уперлась в нее спиной.       — Роза, — подняла она брови, словно отчитывая. О господи, этих четырех лет словно никогда не было. — Это же не трусость перед болью. В чем дело?       В том, что я трусила перед болью. Физической, и душевной. Мне придется вечность носить на своем теле напоминание, что я стала убийцей. Стригои были людьми, и нечем тут гордиться. Это палка о двух концах, и мне никогда не привыкнуть к тому, что я одновременно и убийца, и освободитель.       Дверь распахнулась, и на второй этаж поднялся Дмитрий. Его волосы были распущены, слегка влажные после снегопада, от чего у меня перехватило дыхание, и я на мгновение забыла о всех душевных терзаниях. Он с легкой улыбкой помахал каким-то листом перед нами и передал его маме.       — Что это? — Я осторожно сделала шаг вперед.       — Я подтвердил Гансу, что ты убила четырех стригоев, и молнии тебе нанесут и без знака обещания, — ответил Дмитрий, и легкость, которая охватила меня с его появлением, сменилось ощущением, будто меня снова захватили в ловушку. Очередное доказательство.       — Это ничего не значит, Роза, — тут же отмахнулась мама, толком не вчитываясь и бросая лист на пол с таким пренебрежением, будто он нанес ей личное оскорбление. — Простая формальность. Забудь. И садись на стул. Иначе Дмитрий будет держать тебя.       Я тут же вытянулась по струнке, а Дмитрий тихо рассмеялся. Хотя я бы не возражала.       — Я не боюсь боли, если что, — тыкнула я в него пальцем, но ответная улыбка так и рвалась наружу. — Это просто… Слишком, понимаете? Уж вы-то должны. Вы круче всех стражей в этом Дворе.       Мама вздохнула, а Дмитрий кивнул, даже не отрицая этого.       — Это почтение их памяти, Роза, — негромко сказал он, протягивая ко мне руки. Я колебалась, но все-таки потянулась к нему и позволила усадить себя на стул. Его руки каким-то образом оказались на моих плечах. Иисус, помоги мне.       — Ты же помнишь: ты либо охотник, либо жертва. Но это не делает тебя убийцей. Они бы никогда не желали навечно остаться в стригойском облике. Они были бы тебе благодарны.       Я сглотнула и кивнула, а мама благодарно посмотрела на него. Дмитрий встал вперед, усевшись передо мной на корточки, пока я собирала волосы в высокий пучок, а мама наполняла татуировочную иглу краской.       Я, в общем-то, регулярно загоняю себя в ситуации, когда испытываю боль, и никак не ожидала, что нанесение татуировок — такое мучительное дело. Но прикусила губы и не издала ни звука, пока Джанин делала свое дело. Процесс, казалось, длился целую вечность. Дмитрий все это время сжимал мою ладонь, улыбкой и гордостью в карих глазах поддерживая меня.       — В первой раз я чуть не расплакался, — тихо признался он, опасливо озираясь на маму, которая, казалось, полностью была поглощена процессом.       — Сколько тебе тогда было? — только и могла прошептать я, на миг зажмурившись, когда боль почти вырвала из меня стон.       — Шестнадцать.       Я почти засмеялась, переполненная благодарностью.       — В тринадцать ты отдубасил своего козла-папашу, в шестнадцать уже получил свою первую молнию. Я буду хвастаться своим детям, что ты какое-то время был моим стражем.       В его глазах промелькнуло что-то, чего я не могла понять. Вероятно, из-за физической боли от острой иглы на моей шее.       Вообще-то я никогда не думала о том, что у меня когда-нибудь появятся дети. Это не то, о чем задумываешься в семнадцать лет, но в последнее время все так стремительно менялось, что я могла позволить себе задуматься о том, чтобы когда-нибудь выйду замуж.       — Почту за честь, страж Мазур, — снова улыбнулся Дмитрий, и я отчаянно боролась с собой, чтобы не поцеловать его, чтобы просто не смотреть на его губы. Чертовски сложно.       Когда мама закончила, то протянула мне два зеркала, и не без труда я ухитрилась увидеть свою шею сзади. Там, на покрасневшей и чувствительной коже, появились теперь четыре крошечных черных знака, бок о бок. Слово «молния» мы произносим по-русски, но знаем, что оно означает: именно это и символизировала зазубренная форма знаков. Четыре знака за тех, кто пытался убить меня и моих друзей.