—
Повинуясь какому-то невольному инстинкту, Элизабет уже который вечер приходит на невысокий утес и, опускаясь на крошечный клочек травы, наблюдает за широкой гладью синего моря. В этом месте Элизабет не ощущает времени, забывая о прошедшем дне и вдыхая воздух полной, свободной грудью; Элизабет здесь одна и, черт побери, ей это действительно нравится. Она не считает, какой раз подряд находится на этом утесе, но думает, что провела тут, как минимум, большую часть своей жизни. Она никогда не любила цифры, а здесь, отдаваясь собственным чувствам и прекрасному морскому пейзажу, считать абсолютно не хочется. Элизабет не сводит глаз с горизонта; ее ноги лежат на земле, а плечо опирается о холодный камень. Легкий бриз мягко треплет ее длинные волосы, и кожа на пару мгновений становится гусиной, заставляя Элизабет дернуться и слегка поморщиться. Она продолжает неподвижно сидеть на месте, мысленно восхищаясь величием морской стихии и пытаясь заглушить бессмысленную и пустую надежду, которая, словно ее личный маленький шторм, все равно неумолимо пылает в груди. Элизабет не знает, чего ожидает увидеть где-то вдалеке, и оцепенение охватывает ее с новой силой, когда в уголках памяти начинают вырисовываться картины из прошлого, такого далекого и отчего-то нереального, что она сомневается, что подобное вообще когда-то с ней происходило. От воспоминаний на глаза наворачиваются слезы, во рту пересыхает, а старая и почти забытая боль пульсирует по всему телу, вызывая смесь тоски, ностальгии и глубокой скорби. Солнце постепенно опускается вниз, окрашивая море в ярко-алый цвет, и Элизабет думает, что не видела ничего прекраснее; с каждым новым закатом она влюбляется в это место все больше и больше. Она ждет, пока от солнца останутся только размытые блики, но не спешит уходить – ее дом совсем близко, а муж и сын уехали в город, и никто не нуждается в ее присутствии. Она не замечает, как ее веки смыкаются, а голова опускается на теплую ладонь. Морской воздух расслабляет, дарит чувство необходимого умиротворения и безопасности, позволяя полностью отдаваться воображению. И именно на него она списывает непонятный шум за своей спиной, отдаленно напоминающий шаги, именно на него она списывает неожиданное наличие такого знакомого запаха рома около себя, и она уверена, что чьи-то пальцы не пытаются коснуться ее волос, что это все – игра ее коварного воображения и тайных желаний, которые она просто не в состоянии подавить. Элизабет резко распахивает глаза, отчетливо ощутив чужое дыхание на своей шее, и она клянется, что в этот момент из ее легких исчезает весь воздух. В животе сворачивается комок страха и ужаса, ее едва не бросает в дрожь, но еще большая паника овладевает ей, когда кто-то тихо произносит: — Ты не замерзла, Лиззи? Она никогда не спутает этот голос с каким-либо другим, она никогда не забудет этот бархатный, вкладчивый тембр, она никогда не позволит себе забыть о нем, ведь как можно вообще не узнать Джека Воробья? Сильные руки обхватывают ее плечи, и на них ложится тяжелая кожаная куртка – Элизабет делает шумный вдох, явно не ожидав подобного акта нежности. Она выпрямляется, поправляя куртку, но не оборачивается, все еще не до конца осознав происходящее. Она слышит, как пират обходит ее, и боковым зрением видит, что он опускается на землю рядом с ней. — Спасибо, — поспешно благодарит она, наконец решившись перевести взгляд на Джека. Она сразу же замечает несколько новых и достаточно глубоких шрамов на его лице, сразу же замечает сетку морщин под его темными, но все еще добрыми глазами, замечает и легкую седину в бороде, и не может контролировать улыбку, которая сама собой появляется на губах. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Элизабет, не переставая улыбаться. — У тебя случайно не затерялся корабль? — вопросом на вопрос отвечает Джек, а Элизабет едва слышно смеется, потому что за эти чертовы девятнадцать лет ничего не изменилось. — Серьезно? И где ты дел Жемчужину на этот раз? — иронично говорит она, локтем толкая его в бок. — Очень долгая и нудная история, Лиззи, тебе лучше не знать, — отвечает он, качая головой, а Элизабет чувствует, как внутри у нее все сжимается, когда он так произносит ее имя. — Что насчет Уилла и вашего малыша? — Они в порядке. Полном, — Элизабет поджимает губы, потому что, на самом деле, она не хочет разговаривать о своем муже, но тут же продолжает: — Я знала, что ты поможешь им. Я..просто верила в это. И я благодарна тебе. — Это было неблагоприятное стечение обстоятельств, не напоминай, — отмахивается Джек, но Элизабет прерывает его одним словом: — Добряк. Вопреки ее ожиданиям, Джек не протестует, а лишь хмыкает и пожимает плечами. Элизабет хочет задать ему еще тысячи вопросов, но что-то сдерживает ее, и она снова переводит взгляд на горизонт. Последний луч солнца блестит на воде, и они погружаются практически в абсолютную темноту, где светом служит одна луна и миллионы бесконечных звезд, отражающихся от поверхности моря. Элизабет чувствует Джека максимально близко и, не сомневаясь в правильности своего решения, укладывает голову ему на плечо, стараясь сохранить размеренное сердцебиение. Какое-то время они молчат, и Элизабет первая нарушает тишину, признаваясь в том, чего боялась так долго: — Я думала, что больше тебя не увижу. И фраза дается ей легко и почти безболезненно, будто тревога не съедала ее изнутри на протяжении девятнадцати лет, будто не будила в ледяном поту по ночам и не преследовала каждый день ее жизни. — Все еще пиратка, — усмехаясь, шепчет Джек. Они смотрят друг другу в глаза чуть больше двух секунд, но такого промежутка вполне хватает, чтобы позволить Элизабет ощутить самый огромный спектр эмоций, на который она способна. Их лица разделяет всего несколько миллиметров, и Элизабет помнит, как подобное случилось тогда, на Жемчужине, а еще она помнит, чего ей стоил тот поцелуй; Элизабет отстраняется, но Джек сам тянет ее ближе, осторожно припадая к бледным губам. И этот поцелуй получается мягким и аккуратным, совершенно не свойственным для пирата, и Элизабет думает, что если Джек – ее воображение, то ей определенно нравится сходить с ума.Она засыпает у него на коленях.