Бездны сердца твоего

В самом сердце Сильванести уже начинают сочиться ядом сердца деревьев, но еще совсем слабо, незаметно, и лес выглядит совсем обычным — не считая того, что все другие эльфы с плачем садятся на корабли с возвышенными названиями, покидая свою многострадальную родину и короля. Феал-хасу нет дела до всего эльфийского народа — в конце концов, он давно не причисляет себя к ним, да и любой из них тоже поспешно открестился бы от подобного родства. Если бы только кто-то помнил вообще о том, что существовал когда-то юноша по имени Феал-хас, которого жрецы обрекли на изгнание своим древним ритуалом. Крионик мягкой пружинистой походкой идет по берегу Тон-Талас, босые ступни оставляют отпечатки на родной земле. Он успел искупаться в реке, пока ее не пожрало проклятие, и теперь длинные белые волосы мокрыми сосульками свисают около лица, а тонкая шелковая рубашка липнет к телу. Забавно, ведь сама река не протестовала, когда в ее воды вошел темный эльф. Он идет по песчаному берегу, а лес в стороне пахнет так сладко, что даже больно: дурманящей смесью медовой липы и эфемерного жасмина, и этот аромат из далекого прошлого рвет грудь и горло, заставляя Повелителя всхлипнуть от неожиданной нехватки воздуха. Но он знает, что скоро этот нежный живой запах станет смертельной ловушкой — витающий в теплом воздухе смертельный яд, а не цветочная пыльца, драконий взгляд, а не полупрозрачные лепестки. И Феал-хас идет дальше, потому что явился не для того, чтобы в последний раз искупаться в Тон-Талас, он направляется к Сильваносту, к Звездной Башне. На его пути встречаются брошенные беженцами вещи, и пару раз он останавливается, чтобы рассмотреть что-либо. Он усмехается, подбирая фляжку, в которой еще плескалось знаменитое сильванестийское вино, а потом замахивается и изо всех сил швыряет сосуд в реку и наблюдает, как напиток растекается, как кровавый след, в прозрачной воде. В следующий раз его внимание привлекает оброненный кем-то свиток, и Феал-хас читает намеренно громко вслух обращенную к Квинести-Па молитву. Слова обжигают губы почти до волдырей, но темному эльфу дела до этого будто бы нет, и он неожиданно бережно пускает свиток в плавание по Тон-Талас. Его слуха касается тревожный шепот деревьев, и крионик смеется, ускоряя шаг — теперь он почти бежит, едва приминая траву легкими шагами. Времени у него не слишком много, потому что скудоумная белая драконица может заскучать и улететь или попросту потеряться, а повторять маршрут своего изгнания пешком Феал-хас не планирует. Но на один визит ему хватит. Неистовые Бегуны разбегаются в страхе, едва его высокая фигура появляется перед Звездной Башней. Темный эльф раскидывает руки, упиваясь властью над слабыми сердцами: а еще во дворце Говорящего пульсирует темная сила, так хорошо знакомая крионику, и с которой не любой маг справится. Феал-хас легким шагом, чуть пританцовывая, идет к Башне; от его шагов превращаются в пыль камни и сохнет трава. Пора встретиться, старый знакомый, Лорак Каладон. Говорящий со Звездами не может видеть одинокого гостя в пустом зале: его глаза закатились, а узловатые руки, как старые древесные корни, лежат на хрустальном шаре. Магия Ока не пытается вредить Феал-хасу — ему абсолютно все равно, почему, ведь пришел он не ради артефакта. Око должно чувствовать это. И знать, что его сестра не смогла завладеть этим эльфом. Маг склоняется в коротком, почти издевательском поклоне перед королем, почтительно разведя тонкими руками, облепленными иронично белым шелком. — Я вернулся, Лорак. Ненадолго — только чтобы спеть тебе в последний раз, — тихо шепчет крионик. Первая нота, которую он выводит, звенит в дрожащем от магии воздухе, будто хрусталь, если по нему ударить металлической ложкой. В Ледяном Пределе единственными слушателями Феал-хаса были волки, почтительно молчавшие, если по многоцветным залам неслось эхо его голоса. В Сильванести его не слышали веками — вплоть до недавнего времени, когда он пробрался в эльфийское королевство, как вор, по приказу Ариакаса. Но и тогда он не пел — он берег погребальную песнь для старого друга. Темный эльф бесшумно приблизился к трону: древняя ритуальная песня звучит необычно громко в пустом дворце. Магу нет дела, слышит ли его Лорак: он пришел не для сведения счетов или доставления удовольствия слабому эльфийскому королю. Старинные слова плачут в тишине, произносимые отступником для короля, мрачным пророчеством несутся над обреченным лесом, а Феал-хас тянется к сердцу короля и вплетает в свое пение новые и новые имена: Эльхана, прекрасная принцесса Сильванести и будущая Беседующая, Гаран, старый друг Лорака, лорд Теллин… Почему вспоминает король незначительного жреца из храма Эли? Имя Виндглиммера жжет губы и легкие крионика, но он не обращает внимания на боль. Его тонкие нервные пальцы ведут по впалой щеке Каладона, обрисовывая скулу, сбегают по шее и плечу и наконец касаются судорожно сведенной кисти руки. Последнее эхо голоса отступника теряется под высокими сводами зала, а в лесу в муках кричат животные, птицы и неудачливые захватчики, попавшие во власть Кошмара Лорака. Феал-хасу пора уходить: он отвешивает еще один поклон и быстрым шагом идет к выходу. Остается надеяться, что белая драконица будет на месте, и ему не придется наблюдать кошмары Лорака, которые он только усугубил, во плоти. Несмотря ни на что, эльфу почти даже больно смотреть на корчащиеся в муке деревья и изуродованные трупики певчих кардиналов и иволг. Запах липы и жасмина превращается в тлетворный миазм, и крионик окончательно убеждается, что делать здесь ему больше нечего. — Домой, Пурга.