Часть XIII. ПО ОБЕ СТОРОНЫ ОКЕАНА: ЛОНДОН
23 апреля 2016 г., 17:00
I
– Крупный план…
Чуть искаженный динамиком голос Бена удовлетворенно расслаблен, но полон озорства и насмешливой провокации. Мартин усмехается в ответ, откинув одеяло, устраивается на коленях перед экраном, направив глазок видеокамеры непосредственно на свою вставшую дыбом ширинку.
– Отличный ракурс, – одобрительно мурлычут из ноутбука.
Фриман, улыбаясь, прикрывает глаза, с демонстративной медлительностью поглаживая промежность и ожидая дальнейших распоряжений.
– Покажи… – в нетерпеливом выдохе скорее настойчивая просьба, чем приказ. – Покажи мне его…
– Так сразу? – Мартин и сам жаждет освободиться, но слишком соблазнительна возможность поддразнить Бенедикта. – Я думал, что сюжет фильма будет развертываться постепенно.
– Разве в порнухе бывает постепенное развертывание сюжета?
– Я не снимаюсь в порнухе. Предпочитаю эротическую драму или комедию и считаю…
– Фриман!
– Считаю… – Мартин с веселым упрямством игнорирует сердитый рык, – что не стоит с первых же кадров срывать все покровы, обнажая скрытую суть и лишая зрителя какой-либо интриги.
– Просто сними свои гребаные штаны!
– Уверен? Может, все-таки переработаешь сценарий?
– Теперь ты пользуешься тем, что между нами почти 3460 миль?
– Прости, я не удержался, – раздеваясь, Фриман громко сопит – дыхание сбито из-за смеха и возбуждения. – Но ты сможешь отомстить мне за каждую из них, когда вернешься.
– Даже не сомневайся.
Оставшись голым, Мартин опускает руки вдоль тела, скашивает взгляд на правый нижний угол экрана, где ютится его собственное мини-изображение, и тут же снова его отводит, чувствуя, как начинают пламенеть уши.
– Мне до смерти нужно взять у тебя в рот, – с тихой мукой вдруг произносит Бенедикт.
Фриман вздрагивает, прижимает ладонь к животу, словно в попытке обуздать стремительно разрастающееся внутри пламя, затем соскальзывает ею ниже, обхватывает член, сжимает, стонет с не меньшим отчаянием, чем то, что прорывается к нему сейчас через Всемирную Паутину, чертыхается, снова стонет и все-таки срывается – несколько лихорадочных, грубых движений, и он едва успевает отпрянуть от ноутбука, чтобы не запачкать клавиатуру.
– Твою мать… – чистой рукой Мартин тянется к тумбочке, роется в ящике, пока, наконец, не выуживает оттуда упаковку влажных салфеток. – Я чуть с кровати по твоей милости не свалился.
Однако нарочито ворчливый тон нисколько не маскирует его растерянности, Фриман приводит себя в порядок, натягивает штаны и только после этого решается, наконец, посмотреть на свидетеля своего унизительного фальстарта.
– Ну, и что ты молчишь? – с легкой неприязнью интересуется он, сам не зная, что его заденет сильнее – проявление жалости или насмешка. – Кажется, я безнадежно запорол дубль.
– Наоборот, – серьезным и самым невозмутимым тоном высказывает немедленное возражение Камбербэтч. – Я настаиваю на том, что все получилось великолепно. Страстно, эмоционально, волшебно, стремительно…
– Стоп! Заткнись! – Мартин угрожающе выставляет вперед указательный палец.
– Головокружительно... Необузданно…
– Бен, иди нахрен! – но цель друга достигнута – Фриман снова смеется. – Когда уже там твой чертов самолет?! Я соскучился.
II
BAFTA Television Awards, Лондон, 12 мая 2013 года:
Интервьюер: «Шерлок» ... когда мы снова увидим его на экранах?
Мартин: Эм… в декабре или январе, думаю. Мы работаем над ним прямо сейчас. Да, в конце этого года или в начале следующего.
Интервьюер: Это, должно быть, очень трудно… ну, вы знаете, вы же оба теперь международные кинозвезды… найти время в своем расписании?
Мартин: Ну, эм, я полагаю, я полагаю. У Бена отлично идут дела, не так ли?..
* * *
– У Бена отлично идут дела, не так ли?..
Пристальный, обличающий взгляд жены навязчиво липнет к его лицу, словно вынуждая Мартина отвернуться, опустить голову, устыдиться, признать, что то счастливое оживление, что завладело им при упоминании Бенедикта, неуместно, предосудительно, незаконно. Однако ее безмолвный напор лишь провоцирует в нем приступ воинственного упрямства.
– Эм… да, мы… мы работаем, слава богу. Но мы оба любим это шоу, вы знаете. Нам обоим оно действительно, действительно нравится. Мы его уважаем. Мы знаем, что это хорошее шоу, так что…
Мы с Беном. Мы вдвоем. Мы вместе.
Губы Аманды с упреком поджаты, и Мартин все же прекращает забивать гвозди в крышку гроба их бесславно почившего временного перемирия.
– Я думаю, мы всегда найдем для него время. Ну, я надеюсь…
* * *
Боевые действия внезапно возобновились днем накануне.
* * *
– Наверное, мне не стоит завтра ехать с тобой.
Аманда останавливается рядом с его шезлонгом, на ней резиновые сапоги и старая куртка, в которой она обычно выгуливает собак.
– Почему? – он наклоняется, чтобы ласково потрепать за уши приветственно ткнувшегося ему в ноги Артура.
Ночью и утром шел дождь, но после полудня распогодилось и потеплело, так что, прихватив плед и бутылку красного сухого вина, Мартин с удобством расположился во внутреннем дворике, наслаждаясь пряным запахом влажной земли, перемешанным с нежными ароматами майского разноцветья.
– Мне не в чем.
Фриман поднимает глаза на жену, все еще пребывая во власти ленивого субботнего благодушия.
– Так купи себе что-нибудь, еще успеешь – впереди целый вечер.
– Мне не на что. Ты забыл, что меня объявили банкротом?
Он. Не. Забыл. Ему приходится помолчать, пока слегка затихает мгновенно вспыхнувшее в нем раздражение.
– Тебе дать мою банковскую карту?
– Обойдусь без твоих денег.
Холодная агрессия в ее голосе окончательно не оставляет от его хорошего настроения камня на камне.
– Мэнди, – Мартин подливает себе вина и устремляет взгляд на белесые облака над густо зеленеющей грядой деревьев, – что ты сейчас от меня хочешь?
Она раскладывает второй шезлонг и садится напротив.
– Хочу, чтобы ты перестал считать дни до возвращения из Нью-Йорка твоего долбанного любовника и вспомнил о том, что у тебя есть семья. Но вижу, – Аманда вздыхает с видом великомученицы, – что я хочу невозможного.
– Зачем мы вообще об этом говорим? – игнорирует он беззастенчиво грубую психологическую манипуляцию.
– Затем, Марти, что я все еще надеюсь, что в тебе когда-нибудь проснется совесть. Грэйси! Джо! Мы с папой в саду! – резкий переход к показной жизнерадостности коробит, Фриман крепче сжимает в руке бокал, рискуя переломить тонкую стеклянную ножку.
– Артур! Ко мне! – Джо, смачно топоча резиновыми сапогами, скачет по мокрой траве, Грейс прижимается к матери, обнимая ее за плечи.
– Мам, – она искоса поглядывает на отца, – а почему папа теперь ночует в гостевой спальне?
Аманда награждает его долгим выразительным взглядом, и Мартин не выдерживает – отводит глаза, чувствуя себя так, словно на его шее затягивают удавку. Его жена усмехается, но тон, которым она обращается к дочери, естественен и спокоен:
– Папа вдруг начал слишком громко храпеть, малыш, и мешает мне спать, поэтому пришлось пока выселить его в соседнюю комнату. Давай, – она чмокает Грейс к щеку и мягко отталкивает, – беги к брату.
– Хорошо сыграно, – он криво улыбается, против воли испытывая благодарность.
– Спасибо, – она замолкает, наблюдая за веселой возней ребятни, затем снова оборачивается к нему: – Помнишь, как ты был счастлив, Марти, когда купил этот дом? Все, как ты хотел – на отшибе, подальше от лондонской суматохи, тишина и покой, никого постороннего, только ты и я… Тебе никто не был нужен, кроме меня.
Горечь и боль в ее голосе очевидно призваны разжечь в нем чувство вины, но Мартин ощущает только глухую, изматывающую досаду. Аманда вглядывается в его лицо и резко поднимается на ноги.
– Мудак.
* * *
Когда на следующий день он спускается вниз, наконец-то готовый к отъезду на церемонию, его жена стоит у кухонного стола и пьет чай, осторожно касаясь края высокой чашки тщательно напомаженными губами.
– Похоже, опять будет дождь, – Аманда кивает за окно как ни в чем не бывало, словно длившийся сутки упорный бойкот Фриману лишь привиделся. – И мы опаздываем.
– Ты же не собиралась ехать.
– А ты и обрадовался, – она ставит опустевшую чашку на дно мойки. – Хорошо выглядишь.
Он не торопится возвращать ей комплимент.
– Неужели тебе настолько нечего надеть, Мэнди?
– Тебе не нравится? – она с невинным удивлением поправляет черное, в пол платье.
– Нравится. И три месяца назад, когда ты так же одевалась на NTA, тоже нравилось.
– Подумаешь, – Аманда пожимает полуобнаженным плечом. – Как будто кто-нибудь что-то заметит. Кто я такая, в конце концов?.. Всего лишь «плюс один» известного британского актера Мартина Фримана. – И не дождавшись его реакции на свой самоунижительный пассаж, продолжает: – Но даже если кто-нибудь и заметит, то, согласись, вполне уместно не щеголять новым нарядом, когда ты должен государству более ста тысяч фунтов.
Разыгрываемый ею спектакль ясен как день, так же, как и та неприглядная роль, которую она намеренно отводит ему в этом спектакле, однако Мартин все же пытается в очередной раз:
– Давай, я уже просто заплачу за тебя этот долг.
– Нет уж! Сама я эту кашу заварила, сама и буду ее расхлебывать!
Возможно, он даже смог бы проникнуться ее решимостью, если бы не был абсолютно уверен в том, что нужная сумма рано или поздно все равно будет списана с его счета.
* * *
На красную дорожку перед Royal Festival Hall они ожидаемо пребывают в самых последних рядах и тут же оказываются в центре навязчивого внимания фанатов и папарацци. Его имя выкрикивают со всех сторон, и Мартин посылает направо и налево сдержанные улыбки, настраиваясь на обязательные части программы – интервью, автографы, фотосессия. Въедливо мелкий, противный дождь то прекращается, то начинает моросить с новой силой, с Темзы налетает влажный, пронизывающий до костей ветер. Аманда в своем открытом платье то и дело вздрагивает от холода, зябко поводит плечами, жалобно, но в то же время c усердием улыбаясь, и ее демонстративный страдальческий стоицизм отчего-то действует Фриману на нервы сильнее, чем колкости и упреки.
– Хватит, твою мать! Прекрати! – он срывается неожиданно для себя, некрасиво орет, не особо заботясь о том, кто еще, кроме нее, может его услышать.
Лицо Аманды обиженно застывает, но она ни словом не отвечает на его грубость, упрямо продолжая нести свой мученический венец – неотступно маячит за его спиной, пока он общается с репортерами, пока медленно движется вдоль ограждения красной дорожки, подписывая бесконечные постеры и странички блокнотов и периодически уступая просьбам о селфи.
– Мартин, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Мистер Фриман! Мартин, и мне! Мартин! Мартин! Мартин!
Он испытывает огромное облегчение, когда кто-то наконец просит автограф и у нее.
…К тому моменту, как наступает время фотографироваться, нос Аманды бескомпромиссно краснеет, глаза слезятся, и, ненавязчиво приобнимая жену за спину, Фриман думает о том, что сам наверняка выглядит не лучше.
– Не стесняйся. Можешь прижать меня к себе посильнее, – саркастический шепот касается его ушей, Мартин послушно скользит ладонью по согретой теплом тела ткани, пальцы аккуратно ложатся на талию. – Боже, какая страсть… – приподняв подбородок, Аманда с широкой улыбкой позирует папарацци.
* * *
На афтепати он обнаруживает ее в уголке с неизвестно каким по счету бокалом шампанского и в обществе бойких журналисток из Daily Mail и Radio Times.
– О, мистер Фриман, а правда, что ваш дом стоит 900 тысяч фунтов?
– Интервью окончено, дамы, – он крепко берет жену за руку, уводя ее от насмешливо переглянувшихся акул прессы.
* * *
В автомобиле по дороге домой Аманда отворачивается от него, обессиленно откинув голову на подголовник, смотрит в залитое дождем окно.
– Пора прекращать этот фарс. Ты возьмешь у меня деньги и заплатишь свои долги.
Она молчит, а потом произносит с беспомощной злостью:
– Я отдам тебе каждый гребаный фунт!
– Как скажешь, – Мартин закрывает глаза.
Черт, до чего он устал…
Хорошо, что скоро возвращается Бен.
* * *
DAILY MAIL, 21 мая 2013 года:
Эббингтон обещает погасить долг в 120 тысяч фунтов самостоятельно…
Вместо того, чтобы положиться на своего партнера-миллионера Мартина Фримана
Актриса сериала «Мистер Сэлфридж» Эббингтон настаивает на том, что будет платить свои долги в одиночку – и не станет просить о помощи своего партнера-миллионера Мартина Фримана. 39-летняя телезвезда, имеющая двоих детей со своим долговременным партнером Мартином, попала в заголовки газет в марте, когда выяснилось, что Высокий суд Лондона объявил ее банкротом из-за неоплаченного налогового векселя. Ее собственные финансовые неприятности начались в то время, как она проживает в доме стоимостью 900 тысяч фунтов с актером «Шерлока», который, как говорят, стоит 10 миллионов фунтов после своей главной роли в фильмах про хоббита.
Хотя многие критики утверждали, что Мартин должен помочь Аманде, актриса настаивала на том, что она сама несет ответственность за собственные финансы.
Она рассказывает в новом выпуске Radio Times: «Все в порядке. С этим разобрались. Это было большой ошибкой, но я разбираюсь с этим прямо сейчас. Это оплачивается в настоящее время. Я никогда не хотела бы пройти через это снова. Но я оплачиваю это…» …
III
16.05.2013 г.
От здания Гламорган Кардиффского университета их с Бенедиктом автомобили отъезжают практически одновременно, оставляя позади не слишком многочисленную, но взбудораженную встречей с актерами толпу фанатов, и так же одновременно прибывают к месту дислокации трейлеров.
– Зайдешь? – немного нервно интересуется Камбербэтч.
– Сначала переоденусь.
Мартин стучится в дверь к Бену спустя пятнадцать минут – впереди их ждут вечерние съемки на студии, но сейчас есть немного времени передохнуть. Тот открывает, все еще в брюках и рубашке своего персонажа, Фриман проходит внутрь и плюхается на диван, сдвигая в сторону брошенное там же пальто Шерлока.
– Что это? – он с любопытством берет в руки лежащую поверх пальто книгу.
– Где? А… это… – Бенедикт взмахивает ладонью, меряя шагами ограниченное пространство трейлера. – Всучили, когда в машину садился.
– Всучили? – Мартин хмурится. – А зачем же ты взял? Мало ли что тебе могут всучить. Куда смотрела охрана?
– Что? – оборачивается к нему Камбербэтч, явно занятый мыслями о чем-то другом. – Да нет, – он отрицательно встряхивает кудрями. – Там Сью. Все нормально, – и встретив откровенно недоумевающий взгляд Фримана, поясняет более вразумительно: – Подарок от русских фанатов.
– Солидный такой подарок… – Мартин поглаживает твердый переплет, ласково проводит пальцем по имени Бена на обложке и, раскрыв фолиант, медленно перелистывает страницу за страницей. – Увесистое признание в любви.
Бенедикт не отвечает, продолжая в странном напряжении слоняться по помещению. Мартин поднимает на него взгляд.
– Бен, что случилось?
Тот резко останавливается прямо перед ним, вздыхает, сглатывает, снова вздыхает и, наконец, решается:
– Ты должен кое-что знать.
Фриман, чуть прищурившись, его рассматривает, затем опять сосредотачивает свое внимание на книге.
– Ну, говори.
– Я рассказал о нас Закари Куинто, – на одном дыхании выпаливает Камбербэтч.
– Вот как? – очень аккуратно Мартин переворачивает очередную страницу. – А скажи-ка… – страница, – за каким хреном… – страница, – тебе понадобилось рассказывать о нас… – страница, – Закари Куинто?
– Мне пришлось, – несмотря на то, что Фриман внешне выглядит совершенно спокойным, Бен предпочитает отойти от него на пару шагов. – Просто он подумал, что он может… что мы с ним можем…
Громкий отрывистый звук – Мартин захлопывает фолиант, кладет его на диван и поднимается на ноги.
– Что вы с ним можете что?..
– Ой, да ничего не было! – язвительно взрывается в пылу самозащиты Бенедикт. – Всего лишь один раз поцеловались.
– Поцеловались?!?!
– Вот только не надо орать! – Бен отступает в глубину трейлера, на всякий случай выставив перед собой кресло на колесиках. – И давай как-нибудь обойдемся без всего этого Шекспира. Не стоит корчить из себя Отелло. Абсолютно не твоя роль!
– Ничего! – рычит Мартин, в ярости дергая на себя кресло. – Может, я цветом кожи и не вышел, но с процессом удушения справиться в состоянии!
– Фриман, прекрати! Это нелепо! В конце концов, я же не виноват, что он ко мне клеился!
– А не надо было задницей перед ним крутить!
– Я не крутил!!! – оскорбленно едва ли не взвизгивает Бенедикт.
Крик ударяется о стены маленькой комнаты, несколько секунд еще звенит в воздухе и пропадает, оставляя после себя гулкую, пульсирующую тишину. Мартин и Бен тяжело дышат, вытаращившись друг на друга, и вдруг одновременно фыркают, а спустя мгновение уже стонут от смеха, истеричный хохот рвется из обоих со слезами и всхлипами, а потом так же внезапно, как начался, сходит на нет. А еще через мгновение разделявшее их кресло с силой отброшено, и они целуются, со всей мочи вжимаясь друг в друга, руки мнут ткань рубашек, теребят пуговицы, вцепляются в волосы, стискивают плечи.
– Да. Да. Да. Да... – как заведенный бормочет Мартин, пока Бенедикт расстегивает на нем джинсы. – О, боже… – нетерпеливо скулит он, когда горячие ладони оглаживают его обнажившиеся ягодицы.
Бен толкает его на диван, в течение невыносимо долгой минуты избавляется от собственных брюк и белья и, наконец, седлает его колени – вдавливается пахом в пах. Фриман запрокидывает голову, губы Бенедикта обжигающе блуждают по его лицу, язык настойчиво вторгается в рот. Две руки встречаются, образуя крепкий кокон вокруг двух членов, бедра инстинктивно дергаются, в стремлении усилить трение, выдохи становятся все короче, все жарче, все лихорадочнее…
* * *
– Два чокнутых идиота… – Мартин все еще еле переводит дыхание, уткнувшись лбом Бену в плечо. – Дверь у нас хотя бы заперта?
– Хрен ее знает… – Бенедикт водит и водит полуоткрытым ртом Мартину по щеке, по ушной раковине, по взмокшему от пота виску. – Не помню, чтобы я ее запирал…
– Два чокнутых идиота, – повторно выносит свой вердикт Фриман и морщится: – Бен, приподнимись, мне в задницу врезается что-то жесткое.
– Это не я.
– Придурок. Приподнимись же!.. Вот черт… – Мартин хихикает, вытягивая из-под себя многострадальный результат фанатского творчества. – Надеюсь, они нас простят.
Бенедикт с сияющей улыбкой чмокает его в нос.
– Уверен, что простят.