Opus

Шон или, как его часто называли, Трепло Суинстон никогда не приходил вовремя на совместные дежурства с Бобби, а если и приходил, то больше валял дурака или пытался сплавить часть работы своему отличному напарнику, - будь это кто-нибудь другой, задницу Шона бы никто не прикрывал, и он не задержался бы на автомойке ни на минуту. Что ему нравилось в Бобби, так это понимание - крепкий малый просто схватывал на ходу всё его мысли, делился опытом, а, если у него на тот или иной случай его не было, пытался давать советы - и они были чертовски хороши - как, например, когда его близкий друг ударил ножом в спину, украв стартовый бизнес, - он был ужасно подавлен и сломлен, все планы рушились к чертям, но Бобби, улыбчивый азиат с прозорливым прищуром, которого он встретил на мойке, сказал ему выдохнуть: - Предательство - обычное дело для людей. У Бобби за пазухой было всего-то двадцать два года, какое-то короткое музыкальное прошлое, о котором он перекинулся при знакомстве двумя сухими фразами, татуировка на спине с какой-то мудростью и бесконечное упорство, которому Шону оставалось только завидовать. В тот день скоропостижного падения напарник посоветовал ему не торопиться с действиями и не идти на поводу эмоций, тем самым, вызвав сомнение в его вспыхнувшем желании пойти и продырявить Тревору башку - именно этот выход здесь являлся самым действенным, эффективным и наиболее часто используемым, но Бобби его как-то переубедил, его - Гориллу Суинстона, который готов был отомстить каждому говнюку за оскорбивший его шаг, - остановила на полпути к убийству, мукам совести и, возможно, тюрьме, кроличья улыбка и уверенная ладонь, ударившая по плечу: - Если ты его пристрелишь, ты убьёшь самого себя. Не будет никакого облегчения или радости, ты просто станешь ещё одним подонком. Успокойся и стартуй заново. Он стартовал, начав с подработок во всех свободных местах района, разгуливая по ночным улицам и думая о том, как накопить новый капитал для совершенно по-иному перерождающегося бизнеса. К слову, Тревор обанкротился и стал нищебродом, - эта месть ему казалась более красивой, Бобби был прав - пусть дохнет сам по себе. С тех пор, для него часы на автомойке были выбросом всех испытанных за неделю эмоций и перекрученных мыслей - он не заметил, как сам, будучи двадцати девятилетним бугаем, обращался к Бобби, как к старшему брату и родителю, которых у него не было - все они погибли, когда ему было двенадцать. Шону нравилась его яркая улыбка, зубы, выступающие вперёд при громком, неудержимом смехе, - а этот парень смеялся что надо - и сердце, которое ватным одеялом прикрывало его раны на несколько редких минут, пока они обслуживали очередного нервного клиента, полоская кузовы холодной водой и мыльной мочалкой. - Слушай, Бобби, тут такое дело... - немного напряжённо начал Шон после обеда, когда мышцы рук уже болели от круговых движений, а одежда полностью вымокла в поте и мыльном средстве. - Мне кажется, моя девочка мне изменяет. - Что? - Чживон проморгался от жаркого воздуха и вопросительно приподнял бровь, оглядывая снизу верх мускулистого негра с проколотым носом и огромными, почти втрое больше его губами - они всегда давили на него своими габаритами. - Нужна помощь, - Шон снова сделал своё умоляющее, благодарное заранее лицо, которое будто бы знает, что Бобби не откажется, Бобби поможет и снова потреплет его за спинку. - О чём это ты? - через его загоревшие руки с набитыми царапинами и мозолями прошло не меньше двадцати машин, и он не был готов снова слушать толкатню Суинстона, который предполагал, наверное, что мать Тереза переродилась в виде Чживона и готова слушать с немым благоговением все его просьбы. - Ну, знаешь, я не уверен... Мне кажется, она себя странно ведёт и игнорирует в последнее время. А в плане... - Стоп-стоп-стоп, - Бобби скрестил руки, выражая тем самым "пас" в данном вопросе. - В этом я не помощник. - Почему? - искренне удивился Шон и вытер краем жёлтой футболки свой морщинистый лоб. - Мне только надо знать, изменяет ли она мне или нет. - Шон, - Чживон сдвинул брови и почесал костяшками нос, думая о том, как бы правильнее выразить идею о том, чтобы Суинстон не давил на его и так забитую всяким дерьмом в голову - в конце концов, он всегда решал свои проблемы в одиночку - так почему бы теперь его напарнику не разобраться хотя бы со своей личной жизнью самостоятельно? - Что? - выжидающе крутанулся прямо к нему негр. - Мне кажется или у тебя фобия? - Фобия? - Шон округлил глаза по пять центов, видимо, плохо понимая, о чём идёт вообще речь - эти психологические ввинчивания Бобби ему иногда были невдомёк. - Ну да. У тебя теперь страх после того случая, что все вокруг тебе изменяют и обязательно предадут, - Чживон провёл указательным пальцем по острой линии челюсти и склонил голову, внимательно наблюдая за тем, как Шон постепенно разглаживает лицо и озаряется осознанием. - Точно. Чувак, я тоже так думаю - может, я того - слишком много накручиваю. Ванесса хорошая, я уверен, что она не сможет так. Но вот этот страх... как его, фобия, просто херня, - Шон схватился за голову огромными ладонями и печальными глазами воззрился на Чживона, словно на лечащего врача. - Как это вылечить, а? - Ну, не знаю, - Бобби дёрнул плечами, обмахиваясь полотенцем, пытаясь вдохнуть свежесть через заложенный нос - вчера, вместо Ханбина, он сам умудрился схватить простуду, - и выискивая в своём лабиринте из мыслей приемлемый для озвучивания ответ кроме простого "не знаю". - Проводи с ней больше времени или... Нет! Не маячь у неё перед глазами вообще последние несколько дней - она сама к тебе прибежит, вот увидишь. Думаю, она просто устала от тебя. - От меня? - вздулся Шон, недовольно вопя на всё пространство - до конца перерыва оставалось несколько минут, и вот на что Чживон его тратил - угораздило же его. - Что со мной не так? - Да дело не в тебе, - примирительно обратился Бобби к налившимся красными капиллярами глазам - он явно ударил по самооценке Суинстона. - Просто так всегда - люди устают друг от друга. Это как, если вы в тесной комнатке вдвоём три недели, - ни выйти, ни подышать. Надоедает, правда? - Нет, не надоедает! - блеснул ненормальными огоньками Шон, довольно усмехаясь. - Наоборот, все три недели, только мы... - Ну это ты так считаешь, а она - нет! - Чживон яростно пытался донести до свернувшихся в трубочку ушей негра простую истину - мать твою, от тебя любой устанет. - А ты откуда знаешь, как она считает? - недобро прищурился Шон и сжал кромку футболки, оставляя на ней отпечатки своих больших пальцев - он был крупным парнем, рост которого превышал метр девяносто, чему Бобби иногда завидовал - когда-то в баскетбольную сборную его не приняли именно из-за неподходящего роста - тогда он разбил расисту Куперсу окно метким броском и получил полную дисквалификацию из команды и чек в сотню долларов за порчу имущества - он ещё долго скалил зубы перед тем хрыщом. - Я не знаю, я предполагаю - она же твоя девушка, - Чживон устало хлопнул по коленям и попытался встать, чтобы пойти налить себе газировки и отдохнуть оставшиеся минуты в укромном уголке, но тяжёлая ладонь Шона опустилась на ноги и пригвоздила подпрыгнувшего Бобби обратно к пластиковому столу, который неуверенно шатался под их весом. - А откуда ты так хорошо разбираешься в этом? У тебя есть девушка? - Суинстон любопытно заглянул ему в глаза, пытаясь выволокнуть оттуда все ответы - он не знал, как с Чживоном это будет не так-то просто. - Вот я всегда тебе всё рассказываю, ты хоть раз скажи о себе, о своих цыпочках. - Я же сказал, что я в этом не помощник, - Чживон развёл руки и улыбнулся, пытаясь ускользнуть от дальнейших вопросов - уж лучше Шон будет жаловаться, чем он трепаться о себе. - Ну же! - играче толкнул его в бедро Шон, хитро подмигивая и намекая на что-то, чем Бобби не хотел делиться - уж точно не со Суинстоном. - Я ж могила! - Перерыв закончился, - Бобби снова попытался улизнуть, вытаскивая из рюкзака часы и демонстративно стуча по поверхности. - Не гони - ещё семь минут. За семь минут можно целую жизнь вывернуть, - Суинстон ободряюще похлопал по шее и с ожиданием удобно раскинулся в кресле, широко раздвигая ноги и переплетая пальцы в форме конуса. - Ну в этом-то опыт у тебя точно есть, признавайся - любовь и всё такое... - У меня нет девушки, - Шон вытянул шею и вылупился на чешущего загривок Бобби - он неловко кусал нижнюю губу и давил лыбу - неестественную какую-то, не такую, какая нравилась Шону. - То есть как? Вообще никогда? - Нет-нет, - громко выхрипнул Чживон, царапая горло низким смехом. - Постоянной нет. - Ааа, - понимающе вытянул Шон, расслабляясь в кресле, - Бобби был отличным парнем и пропадать ему ни в коем случае было нельзя. - Оно понятно, - игриво засмеялся негр, снова препарируя его взглядом, твердившим - "я просто обязан знать о тебе всё, парень". - Но что-то всё же было? - Что-то... было, - криво улыбнулся Чживон, дёргая коленки и теребя подпрыгивающие нитки джинсов. На самом деле, все эти разговоры касательно личной жизни никогда не приводили Бобби в восторг - он редко делился информацией о своих чувствах или имеющихся на данный момент партнёршах с кем-либо кроме себя, даже с братом он только коротко пересмеивался, вспоминая забавные или неуклюжие моменты свиданий, например, когда он нечаянно разлил жутко дорогое вино на ситцевое платьице какой-то брюнетки, - Чживон даже бы не вспомнил её лицо или имя, но раздражённый голос и отскабливавшие от ткани пятна длинные ногти впечатались ему в память надолго. Он больше не ходил на свидания - достаточно было пойти в клуб на Уилшире и каждая девушка с приятным лицом или фигурой тут же отпускала хищные конечности на его плечи и с наигранно жадным лицом устраивалась подле. Это не было любовью, даже для пародии на любовь такие отношения были переполнены сухостью и удовлетворением сиюминутного желания - практически когда откусываешь кусок торта и насыщаешься на момент только им. Конечно, Чживону хотелось чего-то другого - это невозможно было бы оформить в графованные слова - ведь бывает так, что сердце неимоверно чего-то жаждет, ноет под рёбрами и кусается по ночам, а чего - Бобби оставалось только гадать. - И? - продолжал наседать Шон, с интересом наблюдая за тем, как мало-помалу парень напротив него перемещается из режима "не трогать" в режим медленной психологической бомбардировки - Суинстон и не думал, что придётся вытаскивать из этого засранца каждое слово чуть ли не клещами. - Пять лет назад, - начал Чживон, неловко потирая шею. О Ли Хаи он вспоминал настолько редко, что почти все подростковые эпизоды с её участием рассеялись в памяти, оставляя только светлую, невесомую пыль - полностью забыть тоже не удалось. Со своими тоненькими косичками и пунцовыми от смущённых улыбок щёками она всегда напоминала ему миниатюрные пирожные, набитые сладкой сахарной пудрой и нежной кремовой начинкой, - такие всегда красовались в витринах, притягивая взгляды прохожих и перезвуки грошовых монет. Хаи - единственнная кореянка, кроме самого Ким Бобби, учившаяся в их большом классе, - наверное, поэтому Чживон чувствовал себя с ней более комфортно, чем с остальными. Она понимала его избитый корейский, на котором он лопотал только с родными, понимала американский и его собственный замысловатый язык жестов, смеялась над его шутками, лучезарно отвечая своими ямочками, и была первой, кто назвал его простокорейским "оппа", вызвав кучу взрывных атак в животе, - американки не понимали этих чудных азиатских заморочек, для них-то и имя Чживон звучало не по-землянски. - Пять лет? Тогда ты был в старших классах? Блин, это же целая куча времени! - подытоживал негр, не обращая внимание на то, что перерыв уже давно истёк, и где-то сзади до них пытался докричаться забитый в окошке кассир автомойки - нечего гудеть, такие разговоры нечасто случаются. - Ты её любил? - Эээ, - Бобби действительно не знал, что ответить на такой вопрос - прямо в лоб - любил, не любил? В голове пронеслись сцены с её звенящим, переливающимся колокольчиками девичьим смехом, белыми, полненькими ножками и певучим голосом - пела она, на удивление, прекрасно и проникновенно - он бренчал на гитаре, она купалась в мелодиях, дополняя их своим ангельским пением - таким же чистым и невинным. Хаи не была развязной, никогда не ругалась и не вешалась на мальчиков, сохраняя целомудрие и воспитанность, в отличие от американских школьниц, которые беззастенчиво предлагали Бобби прошвырнуться разок на задних сидениях их машин, но Чживон видел неосознанно зажигавшиеся тут же при виде него ярко-карие глаза, восхищавшиеся им, и чувствовал себя загнанным в тупик - вина жгла его изнутри, потому что он не мог любить её так, как она хочет. Где-то и когда-то он вычитал, что, если человек не любит тебя таким образом, каким бы тебе хотелось, это не значит, что он тебя не любит, - искренне, по-настоящему, хоть и по-своему. Хаи казалась ему воплощением всего тёплого и милого, её короткие, детские пальчики и особая привлекательность - родители были просто без ума от такого идеала женственности и намекали на то, что дальнейший выбор спутницы уже может остановиться на ней. Бобби было страшно - разве истинная любовь может иметь под собой такую шаткую и неравномерную основу как страх? Он боялся прожить с Хаи всю жизнь, он пугался мысли о том, что её ненавязчивые касания могут воплотиться во что-то совершенно другое - более серьёзное и обязывающее. Чживону вполне хватало её прелестных улыбок и решённой за него домашки регулярно перед первым уроком, но это не значило, что он её использовал, - он даже думать об этом не думал - она была просто ему симпатична, ему дорога и приятна. А любовь... Бобби не мог бы с точностью сказать, что она представляет и с чем её едят, но, по его сугубым представлениям, это было большое чувство - большее, всеобъемлющее и невыносимо сильное, почти как боль - от неё с трудом можно избавиться даже посредством таблеток. Она должна была быть страстной, тягучей и ноющей, возвышающей до небес и с треском опускающей на самое дно, - американские горки. Он должен был без сомнений знать, что захочет прожить с особенным человеком, к которому испытает это чувство, целую жизнь, а доверить её - свою судьбу - кому-то, как он считал, было делом нелёгким, делом почти что всей жизни. Шон ткнул его кроссовком в замершую голень и попытался обратить на себя внимание - Чживон даже не заметил, как запутался в своих мыслях, заплутав в лабиринте наиболее важных вопросов и ответов. Что он там спрашивал - любил он Хаи или нет? - Не думаю, - выдал Бобби после длительного молчания. С Хаи он не ощущал ничего из этого, с ней он просто пытался быть самим собой - он не был, он был не таким, каким она хотела, каким ждала, чтобы он был. А он просто Ким Чживон - парень, за которым вяжутся узлы из проблем и несостыковок. - Как так? - изумлённо выпятил свою толстую нижнюю губу Суинстон и заинтересованно придвинул своё кресло к Бобби, который замученно улыбался, сжимая и разжимая в руках высохшую фиолетовую мочалку с пупырышками. - Что тогда было? - Я и сам не знаю - симпатия, наверное, - озадаченно выдохнул Чживон, заталкивая всё свои воспоминания обратно в старый, потрёпанный сундучок - вряд ли он захочет ещё раз в него залезть, во всяком случае, добровольно. Он не любил вспоминать прошлое - Бобби жил моментом. Здесь и сейчас. - И что дальше? Что с вами случилось? Здесь и сейчас его задалбливал вопросами чёртов Суинстон, который ждал очередной истории с таким нетерпением и трепетом, словно был журналистом, выуживающим информацию из собеседника по крупинке. Бобби правда не любил все эти задушевные разговоры с незнакомцами, ему нравилось слушать и советовать, но никак не копать под себя. - Она уехала обратно в Корею. Больше мы с ней не виделись. Конец. - Чживон стряхнул с себя невидимую пыль ностальгии и встал, разминая затёкшую шею и расправляя плечи - так, что волны мышц совершили массивные, перекатистые движения. - С меня хватит, Шон. Часики тикают - работа не ждёт. - Работа подождёт, - вяло пропел негр, вваливаясь в кресло ещё глубже - так, что оно подозрительно скрежетнуло под его немаленьким весом. Он был иногда слишком ленивым для человека, который любил бизнес. - Бабки тоже? - Суинстон недовольно вывернулся из кресла при упоминании денег - это было единственное, что приводило его в форму. Бобби усмехнулся, выгибая тело, и присвистнул, наблюдая за довольно дорогой тачкой, направляющейся прямо к их мойке. - Классная рыбка, - добавил Шон, с готовностью проворачивая кран и хватая шланг с водным напором. - Что он там орёт? - непонимающе прищурил глаза Чживон, пытаясь рассмотреть движения губ и рук кассира, который выкрикивал что-то из будки. - Да пошёл он, ублюдок! - раздражённо выплюнул Суинстон, шумно заполняя вёдра водой. - Ему то что - целыми днями сидит у себя в дупле и наши бабки пересчитывает! Чживон только хмыкнул и расчистил место для следующего клиента, вытирая со лба пот и устало готовясь к тому, чтобы обслужить ещё десятки машин и натереть себе пальцы до новых мозолей. *** Ханбин впервые встретил отца Ким Чживона рано утром, когда встал спозаранку, натянул свои любимые домашние шорты морковного цвета, вываленные вчера вечером из своего разноцветного чемодана, и осторожно вышел из комнаты Ким Чжиуна, в которую вчера его закинул Чживон, предварительно о чём-то переговорив со старшим братом, - наверняка что-то пообещал за такое ценное одолжение - Ханбин не знал, насколько Бобби не хотелось находиться с ним в одной комнате. Ему не было обидно - скорее всего, неуютно, словно его кинули, подобно бродяжному коту, на помойку - ощущения были примерно однинаковыми, но, как только он зашёл в комнату хёна, мысли о мусорных баках тут же метнулись куда-то в сторону - Чжиун был полной противоположностью своего брата и до приторной чистоты следил за своими разложенными и надутюженными вещами, бежевыми гладкими покрывалами своей кровати и спортивными наградами, которые гордо поблёскивали на резных деревянных полках без намёка на беспорядок - Ханбин мог бы отлично подружиться с Чжиуном. Дверь предательски скрипнула вместе с половицами, и Ханбин ужаснулся количеству шума, которое наводит одно его пробуждение. Спускаясь по лестнице с непричёсанными волосами и мыслями, он совсем не ожидал увидеть и отца, и мать, и хёна и даже сонное лицо Чживона, полулежащего на кухонном столе и потирающего покрасневший нос с болезненным гудением, - похоже, он схватил вчера простуду, хотя провёл-то у океана не больше пяти минут - Ханбин думал, что это у него плохое здоровье. - Доброе утро, Ханбин-а, - звонко пропела хозяйка семейства, надвигая очки на нос и улыбчиво вытирая свои влажные пальцы о полотенце, чтобы подбежать к застывшему в центре столовой заспанному парню - на нём была всего-то белая постельная майка и шорты - не совсем удачный вид для знакомства с главой семьи. - Быстро садись, я сейчас накрою на стол. Боже, до чего же ты худой! - она похлопала своими тёплыми ладонями по его бокам, и Ханбину осталось только смущённо улыбнуться, пытаясь держать себя в руках и не дёргаться после касаний. Похоже, эта семья любила прикосновения друг к другу и считала это как что-то само собой разумеющееся. - Хёншик-а, познакомься, это тот самый Ким Ханбин. Помнишь, Тэян нам о нём говорил? Ханбин двинулся с места и низко поклонился, протягивая ладони к отцу братьев Ким - на вид ему было сорок пять и всё, что наводило на него строгий и отцовский вид, - золотые дужки квадратных очков и большие вороты утренней газеты, которая лежала перед ним с выпрыгивающими из неё интригующими заголовками про местных политиканов, - он с изучающим видом перелистывал статьи, пока на пороге спокойной обители не появился Ханбин. - А, тот самый? - Ким Хёншик добропорядочно улыбнулся, обнажив стройный ряд зубов, - тогда откуда у Чживона такие кроличьи зубы - и похлопал его по голому плечу своими небольшими ладонями, наподобие которых могли иметь только те, кто всю свою жизнь работал в поте лица, совершая небывалый физический труд. - Очень приятно познакомиться! Тэян лично говорил с каждым из нас и сказал нам принять тебя, как следует. Добро пожаловать в нашу семью! Тем более, я всегда мечтал о третьем сыне! Он неожиданно лукаво подмигнул Ханбину, двигая линиями морщин, и тепло засмеялся, потрепав его по растрёпанным волосам, разнося бурю на его голове, похожей на сеновал. Его гортанный отцовский смех подхватили дружно все, кроме самого Ханбина, сконфуженно сконструировавшего что-то типа улыбки, и без настроения шмыгающего носом Чживона, который только прошёлся заспанным взглядом по утреннему виду Ханбина и наидружелюбнейшему приветствию отца - ещё бы он не начал ревновать его к своим родителям. Ханбин почему-то думал, что Бобби склонен к такому типу людей - он был самым младшим в семье и, кроме того, они с Ханбином были одного возраста - вполне возможно, что недолюбливал он его тоже поэтому. - И как тебе Америка, Ханбин? Какие впечатления? - Хёншик свернул газету и отложил её к краю стола, переключая всё своё внимание на нового гостя, поправляющего майку и терпеливо выжидающего стремительных вопросов. Ханбин чувствовал себя школьником, распевающим у доски вполовину выдуманные истории о том, как райски прошло у него лето. - Мне тут нравится, - кивнул Ханбин, ненароком бросая взгляды на внимательно слушающем его Чживоне, греющим руки о бочка кружки с чаем, из которой ему в лицо струился горячий пар, - он точно заболел и у него стопроцентная температура, а он в этом проверенный специалист со стажем. - Чувства какие-то другие... - Надеюсь, хорошие? - улыбчиво проговорил Хёншик - видимо, в этой семье принято всегда и везде так добродушно улыбаться. - Конечно! - воскликнул Ханбин, мотая головой, пытаясь убедить в этом не только себя, но и Ким Хёншика. Он как-то не думал раньше, что приедет именно сюда, - казалось, это было сиюминутным решением, но где-то внутри он понимал, что Лос-Анджелес не был бы так существенен, если бы не Чжинхван, - он всегда твердил, что мечтает посетить этот калифорнийский городок с противоречивой красотой, в его глазах зажигалась непонятная Ханбину страсть к неизвестности, и ему почему-то казалось, что здесь скрыто что-то, чего он не замечает или не заметил до тех пор, в отличие от Чжинхвана. - Ханбин-а, там мы сможем найти себя. Это были его слова - скользящие гладкой бритвой по не до конца зажившим ранам - Ханбин запоминал все его фразы с гранённой чёткостью и, даже несмотря на свою забывчивость, часто воспроизводил в своей головы кассеты с аудиозаписями, хрупким, безбрежным голосом. Многие из его слов были ему непонятны - хотя бы эта - "Там мы сможем найти себя" - Ханбин так и не нашёл себя - всё тот же сгусток контрадикций и перетягивающих друг дружку мыслей. С отсутствием Чжинхвана всё стало ещё хуже - кто он, зачем вообще, блин, проживает эту жизнь, если никому нахрен не сдался - Чжиён как всегда наедине с собой, родителей нет, был один единственный друг и тот исчез, просто исчез, как и полагается в концовках тягучих мелодрам, где сюжет начинается с задумкой на долгие измывания и душевные издевательства над персонажами, а заканчивается всё смехотворное глупо, - почти как трагикомедия - кого-то сбивает машина или герой заканчивают самоубийством. Но Ханбину почему-то не было смешно. - Тэян сказал, что ты очень талантливый парниша, - Хёншик пригубил дымящегося рисового супа, пытаясь не обжечься. Перед Ханбином вдруг тоже возникла широкая тарелка с глубоким дном и белой, с плавающими рисинками, жидкостью. - Аа..да? - Ханбин дёрнул губами в знак почтения. Он должен был позвонить Тэян-хёну и наконец-то вытянуть из него всю чушь, которую он наплёл им с пособничеством Джиёна, конечно. Что они ожидали от него, от Ким Бобби - слишком отличающуюся от него личность, от его пребывания с этой семьёй - возможно, им пришло в голову, что останься от тут один на один с собой всё повторится с той же мёртвой точки, на которой застыла вся его жизнь, может быть, они рассчитывали на то, что он сможет вновь вернуться к своей одухотворенной жизни, наполненной музыкой и желанием просыпаться по утрам ради кого-то. В свои двадцать с чем-то лет он стал более, чем взрослым, у него не было привкуса ни детства, ни юношества - всего лишь безликая тень одиночества. - Просто отдыхай и наслаждайся городом, - шершавые отчие губы дрогнули в ободряющей улыбке, и Ханбин со всей признательностью кивнул, чувствуя облегчение от того, что ему не будут задавать других вопросов - все они причиняли ему дискомфорт. - Но будь, пожалуйста, осторожнее. Ханбин услышал то, чего ему не хватало всю жизнь, - простого отцовского волнения, простого предупреждения, которое он всегда хотел получать от родителей: не сидеть часто за компьютером, кушать больше, ложиться спать пораньше или не выходить поздно ночью, чтобы прогуляться по тёмным скверам парка. Никто никогда не заботился о нём с такой искренностью, какой пронизывала голоса родителей Чживона и Чжиуна, и это заставляло сжимать металлическую ложку, окунутую в горячий суп, ещё больше. - Да, спасибо! - Хёншик по-доброму улыбнулся и продолжил свою трапезу, искоса наблюдая за тем, как Ханбин с тоскливой улыбкой вглядывается в плавающие на поверхности рисинки. Ему виделось в этом мальчике что-то невероятное грустное и тяжёлое, несвойственное ребятам в его возрасте: взгляд потускнел, а желания жить, которое сразу бросается в глаза, не видно и в помине. Видимо, он познал жизнь с в слишком раннем возрасте, но кто сказал, что рано взрослеть хорошо? - Ах! Что же мне делать?! - Ханбин вздрогнул от резкого восклицания мамы Чживона, оборачиваясь на звук и замечая её озадаченное выражение лица, с которым она зашла на кухню из гостиной, держа в руках домашний телефон. Все насторожились, прекратив кушать, кроме Чживона, который успешно совмещал приём пищи и попытку спросить маму, в чём дело. - Миндже заболел, и теперь Бора не сможет выйти на работу! Как же мне теперь быть? - Кто такой Миндже? - недоумённо спросил Хёншик, озвучивая мысленный вопрос Ханбина. - А Бора кто? - подхватил Чживон, пережёвывая тёплые пышные рисовые булочки и игнорируя шокированный взгляд хозяйки дома, озвучив второй мысленный вопрос Ханбина. В немом ужасе она с последней надеждой посмотрела на Чжиуна, еле сдерживающего свой смех, словно он точно должен был знать, кому принадлежали эти имена. - Бора - это наша официантка, а Миндже - её младший сын. Они живут в этом квартале, через три дома от нашего. Странно, что вы её не знаете, - Чжиун осторожно ухмыльнулся, рассматривая пыхтящую от злости маму и недопонимающие лица отца и Чживона, которые выглядели, как школьные троечники, не знавшие ответ на вопрос учителя и не особо стремившиеся его узнать. - Как вы...? Как вы можете не знать имена наших работников? Ладно, Чживон, но их отец..., - грозно устремила свой гнев, последовавший после плохой новости, на мужа матушка Ким. - Что? - невозмутимо продолжил завтрак Хёншик. - Ресторанчик полностью в твоём ведении. Я не могу знать наизусть каждого сотрудника. Ты же знаешь, у меня и так голова забита всем, чем можно. - Я думал, её Сора зовут, - добавил Бобби, получив неодобрительный взгляд от матери. - Ох, - устало выдохнула женщина и бессильно опустилась на стул рядом с Чживоном, без зазрения совести доедавшим еду и пытавшимся дотянуться до миски с редиской. - А мне как быть тогда? Каждый день ношусь с едой, доставкой, заказами, вредными посетителями. Эти американцы сразу выплёвывают всё острое, даже до конца не жуют и жалуются - зачем тогда вообще к нам приходить, правда? - Ну тогда не добавляйте так много острого порошка, - предложил Чжиун, не понимая в чём проблема. - Они сами просят принести им самые острые блюда! - возмутилась Ким, вызывая такой же странный диссонанс в голове Ханбина. - Но причем тут это? У нас есть только одна официантка - Бора. Если её не будет, мы не сможем сегодня работать. - Мам, просто не открывай сегодня ресторанчик! - с умным видом местного гения пролепетал Чживон, потирая покрасневший от насморка нос. - Какой умный! - саркастично хлопнула в ладоши хозяйка, вызвав недоумение Бобби. - У нас сколько продуктов лежит с прошлой недели, ты видел? Если не использовать их, как можно скорее, они прокиснут. Тогда убытки будут ещё больше. - Ааа, - протянул Чживон, пытаясь вылезть из-за стола под строгим надзором матери. - Что? Я бы помог, но мне на работу. - Мне, к сожалению, тоже, - хмуро произнёс Чжиун, недовольный ситуацией. Последующее трагичное молчание было нарушено чужим, но ставшим за несколько дней почти родным голосом, который каждый воспринимал и чувствовал по-разному: - Я могу... помочь, - нерешительно произнёс Ханбин, ловя вслед за своими словами шквал положительных эмоций со стороны всех членов семейства, кроме Чживона, который оставил попытки освободить обеденный стол и теперь удивлённо смотрел на гостя через свои щёлки, словно спрашивая его "правда ли ты такой"? Правда ли ты такой, кем хочешь казаться? Ханбин определённо не понимал Бобби или понимал, но не хотел верить в такое понимание. - Ханбин-а, мой мальчик, но это твои каникулы, твой отдых. Ты уверен, что хочешь помочь? Это не так важно, я могу найти и кого-то другого, тут куча безработных... - Я хочу. Всё в порядке! - Ханбин закрепил уверенность в своём голосе и ободрительно улыбнулся хозяйке семейства, нарочито отводя взгляд от Чживона. Хотя уверенность потихоньку начала гаснуть по мере того, как мама Чживона начала стискивать его в свои объятия, обдавая запахом тёплой корейской еды, и рассказывать о том, что от него требуется только базовое знание английского, хорошая память и быстрая реакция, то есть все те аспекты, от недостатка которых Ханбин страдал и сам. - Удачи! - весело подмигнул Чжиун, собираясь на выход. - Спасибо тебе, Ханбин-а! Хёншик благодарно сжал его предплечье и, пригладив светло-синюю рубашку, попрощался с семьёй. Чживон только приобнял матушку Ким и со всех ног помчался к входной двери, чуть ли не срывая её с петель. - Ну и куда он в таком состоянии! - настороженно покачала головой Ким и тут же принялась убирать со стола посуду, наставляя их в раковину высотой с гору, не заметив, как фигура Ханбина бесшумно выскользнула из кухни. *** - Матушка, 2 порции кимчи тиге, 1 оденг и большую порцию кальби! - запыхавшийся голос в сотый раз ворвался на кухню, шипящую яркими переплетениями запахов и вкусов свежих мелко рублённых умелой рукой овощей, мясных стейков из мраморной говядины, свинины и курицы, острых приправ, разжигающих костёр аппетита и голода. Ханбин не был ярым поклонником еды, он мог обходиться без неё и несколько дней, но ароматы, витавшие в воздухе с того самого момента, как он открыл дверь закусочной, принадлежавшей семье Ким, возбуждали в нём желание утянуть с кухни какой-нибудь кусок жареной говядины и окунуть в соус с огуречным кимчи. В Сеуле таких ресторанчиков пруд пруди - каждый предлагал вкуснейшую, исконно корейскую домашнюю еду по недорогим ценам. Возможно, в силу экзотичности, немалую долю посетителей составляли американцы - с жарким энтузиазмом они приходили с большой компанией и шумно устраивались у стен, завешенных любительскими фотографиями корейских улочек и достопримечательностей, вроде модернизированного Дондэмуна, высотной башни Намсан, золочёного памятника Сэчжона и традиционных дворцовых комплексов, гармонично расположенных на лоне изящной природы; рядом с небольшой кассой располагалась дощечка с пожеланиями и фотографиями посетителей, среди которых Ханбин невольно зацепился за довольную подростковую морду Чживона, склонившуюся над тарелкой самгёпсаля - у него тогда была длинная чёлка и ещё более узкие глаза, чем сейчас. Здешняя атмосфера навевала буддистское спокойствие и уют, подобный которому можно было найти только дома: матушка Ким иногда выходила из кухни и пробегалась по рядам, дружелюбно приветствуя клиентов и спрашивая, нравятся ли им блюда, как они себя чувствуют, на что все поголовно кивали головёшками и быстро обратно переходили к приёму пищи. Ханбин никогда не работал в качестве официанта, хотя многие в его возрасте давно попробовали все виды "арбайта": курьер пиццы, репетиторство, официант, уборщик, сиделка с детьми, выгульщик собак и т.д. У него не было нужды в деньгах, но иногда, в моменты, когда его сверстники, ругаясь нецензурщиной, отсапывались на уроках и обсуждали своего гадкого начальника на переменах, ему тоже хотелось быть втянутым в эту "игру выживания", знать, каково это - проводить полдня за учебниками, а потом бежать на подработки, после которых не оставалось ни одной капли силы, чтобы подготовиться к бесконечным контрольным и отчитываниям за дисциплину. За несколько часов толкотнои и беготни из точки А в точку Б, попыток понять запросы скороговорящих клиентов и записать их в доступном виде Ханбин задался вопросом, чему тут можно было завидовать и о чём мечтать: возвращаться домой и спокойно спать или батрачить в аду, заполненнном голодными людьми, чего хуже быть не может. Он постепенного втягивался в эту жизнь - жизнь без свободного времени на нытьё, на передышки, жизнь в постоянной спешке и заботе о своём доме, о своих близких и родных. - О, кальби хорошо сегодня идёт! - засмеялась тётушка Ким, поправляя дужки очков испачканными в белой муке пальцами. - Д-давайте я, - Ханбин быстро подскочил к женщине, кинув в задний карман джинсов исписанный корявым почерком блокнот, и совсем аккуратно, приподнял сдвинувшуюся вниз оправу, получив в знак благодарности щемящую тёплую улыбку. - Какой же ты хороший! - Ким продолжила месить тесто, надавливая на белый вязкий шар и оттягивая его то в одну сторону, то в другую, - Ханбин дивился силе, которую она прикладывала к созданию нового кулинарного блюда, силе, которая содержалась небольшой, но невероятно хороший ресторанчик. - Может мне тебя усыновить? Ханбин застыл перед ней, точно не зная, зарделось ли его лицо или стало бледнее обычного, но, видимо, его неприкрытое ошеломление было слишком заметно, потому что тётушка Ким весело хихикнула и озорливо ему подмигнула, утешительным голосом повторяя: - Да шучу я, шучу! Оставайся с Джиёном! Ханбин молча отвёл взгляд и попытался свести тему усыновления на нет, пытаясь нащупать во внутреннем кармане блокнот. Тот факт, что Ханбин кому-то нравился, уже заставлял чувствовать себя неуютно - никто никогда не хвалил его, не трепал по волосам и не говорил, что он "молодец", он даже не нравился своим сверстникам, девочкам не был интересен смуглый, худой и немногословный мальчик, который сидел уроки напролёт за задней партой, пялясь в окно и напрочь забыв о реальном мире. У него не было типичного мальчишеского поведения: вместо девочек - музыка, вместо футбола - музыка, вместо стрелялок - музыка, и даже во время старшей школы, когда новые одноклассники уделяли большую часть своего времени урокам и поступлению в лучшие университеты Сеула, он смотрел в окно, стискивая в руках книжку с записями своей лирики, и не обращал внимание на насмешки, которыми в луших традициях полнились классы. - Я пойду, - Ханбин быстро поклонился и выбежал за дверь, вдыхая более прохладный воздух, свободный от горячего пара и сдобного теста. Молодая американская кореянка Миён, стоявшая у кассы и пересчитывавшая выручку, быстро глянула на него и кивнула на посетителей, количество которых увеличилось за те несколько минут, которые он провёл вне поля боя. - Ты где был? Скорее в зал! - шикнула она на него на американском - Миён с детства жила в Лос-Анджелесе и в свои двадцать семь лет не знала корейского языка, при этом с живостью пользуясь общеупотребительным корейским матом. - Да, нуна, - Ханбин снова выбежал в зал, подбегая к деревянным столам, за которыми с нетерпеливым ожиданием кусали пальцы клиенты. У Ханбина трещала по швам голова и болела от постоянных наклонов поясница - чуть-чуть и он бы свалился оземь, распластавшись посреди залы, чтобы немного отдохнуть от изнурительной беготни и нескончаемых заказов, если бы не молниеносно разорвавший воздух мелодичный голос, который впервые за сегодняшний день позвал официанта по-корейски: - Чогиё! - Ханбин на автомате высчитал столик под пятым номером и устало поплёлся к компании из двух человек, которые выглядели, как настоящие корейцы, - разрез глаз, кожа, черты лица, но что-то заставило Ханбин на секунду остолбенеть на пути приближения к ним - они выглядели слишком странно, скорее не здешнего помола. Ханбин не нашёл ничего лучше, чем прокашляться и уткнуться в свой блокнот, пытаясь вытянуть из посетителей заказы. - Добро пожаловать. Что будете заказывать? - сухо проговорил Ханбин, вскользь обведя белоснежное лицо с идеальной линией губ, тёмных бровей и больших тёмных глаз - тот, что сидел справа, неотрывно рассматривал его пальцы, как если бы на них было пропечатано меню. - Что посоветуете? - сросил бархатным голосом парень слева с ещё более нежными, почти женскими чертами лица, не доходящими до тошнотворной крайности, и яркими глазами на пол-лица. - Эмм... самгёпсаль? - неуверенно предложил Ханбин, дожидаясь волшебного момента, когда он наконец сможет засунуть свои руки, на которых почему-то заострил своё внимание сидящий справа, глубоко в карман. - И всё? - удивлённо пропел парень с обложки и вопросительно посмотрел на своего напарника, который, сведя брови, рассматривал теперь раскрытое перед ними красочное меню на корейском и английском. - Н-нет, тут много... - пролепетал Ханбин, указывая на картинки и желая поскорее отсюда смыться. - Вы давно тут работаете? - хмурые брови дополнились маленькими морщинками на белой коже, а глаза - отточенные и внимательные, словно стрелы, оглядели его с головы до пят, словно преследовали цель исследовать официанта, а не заказать еду. - Я сегодня заменяю официантку, - спокойно выдавил из себя Ханбин, неврно щёлкая ручкой и пытаясь более гладко перейти на информацию о заказе. - Простите, меня ждут другие... - Как вас зовут? - допрос перешёл на корейский язык, и теперь Ханбину явно не понравилась ситуация с выпрашиванием имени - он же вроде не сделал ничего плохого. Не сделал же? - Йа, - толкнул его в бок острым локтём друг с огромными глазищами и укоризненно отвлёк, подталкивая к нему меню. - Мы сюда кушать пришли. - Как вас зовут? - не унимался парень, смотревший Ханбину прямо в глаза. Где-то вдали замельтешила голова Миён, показывающая предосудительные знаки к ускорению. Ханбин понятия не имел, что сейчас происходит, - день неловких ситуаций. - Ким Ханбин. - Вы... родственник семьи Ким? - его тёмные, почти чёрные глаза тщательно рассматривали лицо Ханбина, пытаясь или залезть к нему в голову, или прожечь взглядом дыру. Ханбин молча заметил долгосрочные синяки под глазами, ленивую усталость в каждом движении и недешёвую одежду, которая на вид приятно сковывала и облегала чёрной тканью худое тело. - Почему вы задаёте мне эти вопросы? - Ханбин искренне не понимал, насмехаются над ним или намеренно истязают, но вестись на чужую провокацию он не собирался, поэтому повторил свой вопрос, напоминая себе надоедливого, недалёкого попугая на жёрдочке. - Что будете заказывать? - Я никогда вас не видел, - задумчиво объяснил причину своего странного поведения парень, не отводя взгляда. - Принесите на ваше усмотрение. - Ты чего сюда прилип? - гневно процедила сквозь зубы Миён, хватая Ханбина за бок и мило улыбаясь двум нерадивым посетителям. - Простите! Ханбин только недовольно отпрянул от хищных пальцев девушки и поторопился ненароком ускользнуть в подходящий момент, не до конца понимая, что именно подразумевали под собой их взгляды. Только у кухни до него дошло, что он даже понятия не имеет о том, что именно они заказали. - Миён? - осторожно позвал он, теребя блокнот. - Ну чего тебе? - расторопно пересчитывала она сдачу в кассе. - Что значит "на ваше усмотрение"? - Что? - такое чувство, будто он разговаривал с её спиной. - Спроси у госпожи Ким. Ханбин тяжело выдохнул и в сотый раз успел проклясть себя за неповоротливый язык, который предложил идею поработать официантом во время своего отдыха. В кафе стояла духота и людская наполненность, от которой он и так устал, ко всему этому, ему надоедали эти непонятные персоны, таращившиеся на него, как полоумные. Договорившись о том, что заказом будут наиболее часто заказываемые блюда, Ханбин поблагодарил маму Чживона и с внезапно возникшей паникой воззрился на спины ожидающих свои блюда двух парней. Не то, чтобы Ханбин был трусом, просто ему не нравилось сталкиваться с людьми, которые были ему малоприятны. И только эта логика толкнула его к запыханной Миён с небольшой просьбой. - Слушай... - начала было Миён, но не успела произнести ни слова, получив от Ханбина вдруг большой поднос и извиняющуюся благодарную улыбку, которую он нацепил за секунды.