Opus

Мино повидал на своём веку много крутых вечеринок, и практически ни одна из них не обходилась без его присутствия. Мино любили все, и он никогда особо не задумывался почему - из-за его внешности, харизмы или какой-то прочей фигни. У общества не было разнообразия - оно могло тебя или любить, или ненавидеть, или бояться. И только тот, кто вызывал по отношению к себе все эти три чувства, мог быть настоящим лидером. Мино знал только одного человека, который подходил под это описание. - Ты где шлялся, мать твою? - не успел он вытряхнуться из выдохшейся тачки Бобби, как вечно недовольная морда Зико снова появилась перед носом. Иногда Мино сильно хотелось ему навалять - этот гордый гадёныш всегда пытался указать, что ему надо делать. - Я тут умираю от скуки. - Конечно, я пришёл сюда, чтобы тебя развеселить, Чихо! - Мино засунул ключи в свой задний карман - наверняка Бобби потом обматерит его с ног до головы за безалаберность по отношению к его крошке, но так как Мино привык, а от привычек избавляться дико трудно, ничего не оставалось кроме того, чтобы продолжать в таком же направлении, пока Бобби точно не сдерёт с него шкуру. - Назови меня так ещё раз, - Зико свёл свои острые брови и по-лисьи оскалился, подаваясь к нему вперёд, - и я вырву твой язык и засуну в.... - Ладно-ладно, я понял, как сильно ты меня любишь, - Мино с максимально наигранной брезгливостью отцепил от своей кожаной дорогой куртки ловкие пальцы с яркими кольцами и отвернулся от лёгкого пинка в бок, направляясь к огромному трёхэтажному коттеджу, гремящему шуму музыки и разноцветным, вибрирующим огням, пылающим среди огромного столпотворения из полуголых тел, скопившегося у большого круглого бассейна с подсвечивающейся цветной водой. Не успел, он приблизиться к барной стойке, как мимо него пронеслась худенькая девушка, развязно хихикающая и прикрывающая свою голую грудь, убегая от какого-то парня, который подскальзывался на мокрой плитке и пытался ухватиться за оставшуюся часть от её купальника. В воздухе пахло сумасшествием, влагой, мыльной пеной и алкоголем - полуголая толпа бессвязно подпевала грузному биту музыки, барабанящей по ушам, подпрыгивала в такт и сбивалась от головокружения в воду, поднимая в воздух нагретые жаром всплески. Кто-то, лёжа на длинных шезлонгах, уже принимался за более активные действия, неосознанно вжимая свои тела в тонкую ткань и выставляя свои разгоряченные, вылизанные тела на обзор. - Нихера... И тебе тут скучно? - Мино потянул свою куртку вниз, обнажая чёрную свободную майку и выделяющиеся линии мышц, на которые тут же брызнула вода от чьего-то неудачного падения в воду, после которого послышался всеобщий дикий хохот и одобрительный визг. - Ну, блять, - он осторожно повёл носом и стряхнул с себя влажные капли, жмурясь от ядерного света, бьющего в глаза. - Не накатался ещё? - Не, тебя ждал, - кивнул Зико и подскочил к бармену, который полуадекватным взглядом обвёл их лица и, выслушав заказ, начал вертеться за стойкой юлой. - Серьёзно, дерьмо какое-то. И зачем ты вообще к нему припёрся? - Я работаю с этим самым отморозком, - Мино вздёрнул густые брови и нервно потрогал проколотое железкой ухо. - Сучёнок будет думать, что я слушаюсь Бобби. - Так и есть, - скептично поджал губы Зико, наблюдая за тем, как Мино оценивающе оглядывает чьи-то округлости. - Так и нету, - быстро выпалил в ответ Мино, давясь от нового приступа возмущения. - Я на нейтральной стороне. - Ты же знаешь, - Зико выгнул бровь, отчего его хитрое лицо приняло ещё более хищный и матёрый вид. Он потянулся за двумя готовыми стопками горячительного, и пододвинул одну Мино, прокатив по гладкой поверхности стойки. Его карие глаза зажглись отсвечивающимим неоновыми софитами, а разрез сузился почти, как у Бобби. - Здесь не существует нейтральных сторон. Мино на это только показательно хмыкнул и отгубил текилу, прокатив её, как пожарную экстренную, по своей глотке. На это ему было нечего ответить - каждый подгибался под кого-то, чтобы не сдохнуть. - Но есть выгодные и невыгодные, разве не так? - Мино оставил пустой стакан и внимательно посмотрел на Зико - на то, чтобы опьянеть ему требовалось намного больше, чем один шот, но почему-то уже сейчас он чувствовал, как у него медленно кружится голова и к горлу подступает тошнота. - Бро, есть бабки, нет бабок - ты выбрал первое и в этом нет ничего постыдного, - Зико только пожал плечами, с таким беззаботным видом, словно вещал из утренних новостей - и правда, что тут может быть такого. Мино просто выживает, как может, и никто не имеет права винить его в том, что он не хочет жить в нищете. Но почему-то выражение лица Зико безумно его раздражало - или потому, что это был Зико, или потому, что ему не нравились слова, которыми он бросался. - А вот кстати и наш именинник! - опасно улыбнулся Зико, и скользнул взглядом по расходящейся толпе, из которой, как Моисей вышел Уан, - милая улыбка, намертво приклеенная к лицу, белоснежные зубы и гладкий, худой торс с показушными, почти детскими мышцами, которые не внушали особой силы, - Мино знал, это первое ошибочное впечатление о нём - наивный, добродушный соседский паренёк, который любит в свободное время читать книжки и играть в бадминтон. До поры до времени. - Ебантроп, - сквозь зубы процедил Мино и закатил глаза, уловив смешок со стороны Зико, - он и правда забавляет его. - Чего ржёшь? - Просто, - Чихо снова пожал плечами и обнажил ровный строй зубов с золотой коронкой на нижнем ряду, поблёскивающей в темноте, - когда Мино впервые её увидел, чуть не задохнулся от истерического смеха - сейчас она смотрелась, почти как влитая, придавая ему ещё более сумасшедший вид, чем он имел - яркие, лисьи глаза, немного подведённые по краям, Мино ржал и над этим, сказав, что он похож на каннамскую бабочку, но потом тоже перестал, красно-огненные волосы, которые на солнце горели адским пламенем, и проколотые в нескольких местах уши с закреплёнными серьгами, - У Чихо был одним из тех, кто неизменно привлекал к себе внимание сначала своей внешностью, а потом своими манерами - то есть полным их отсутствием. - Я скучал. - Ага, как же, - Мино безрадостно потянулся и с лёгким прищуром прицелился на Чжевона, благосклонно улыбающегося всем, кто подходил, трогал его за плечо и говорил что-то на ухо - он склонял голову и смешливо сдувал тёмную отросшую чёлку, подмигивая каждой девушке, крутившейся у его худой богшеи. Мино тянуло заблевать весь бассейн. - И долго ты будешь за ним шпионить? - Зико толкнул его в правое плечо, пытаясь обратить внимание Сона на себя. - Пиздец, ты ненормальный. Если он тебя бесит, просто прищучь его, а? - Нет, - Мино медленно покачал головой и дотронулся кончиком языка до нижней губы, облизывая оставшуюся горькую влагу. Его проницательный, почти прожигающий взгляд, словно мушка, застрял на своей жертве, не желая сходить с цели. - Слишком легко для этого ублюдка. - Как знаешь, - присвистнул Зико и нетерпеливо постучал по коленям, обтянутым в рваные серые джинсы, замотал вихрастой головой, выискивая что-нибудь интересное, но, ничего не найдя, снова повернулся к Мино, остановились на его напряжённом лице. - Только потом не еби нам с Бобби мозги всякой хернёй. Давно пора показать ему место. - Вам с Бобби? - Мино резко крутанулся на вершке своего барного стула, врезаясь острыми коленями в бёдра Зико, вызывая у того быстрый, удивлённый взгляд. - С каких это пор вы с Бобби так слаженно взаимодействуете? Зико только дёрнул краешек широких губ и отвернулся в сторону, будто не удостаивая вниманием возмущения Мино, - кто тут ещё больший идиот, вопрос остаётся открытым. - Этот долбоящер идёт к нам, если что, - Зико ещё больше развалился на стойке, оперевшись рукой, с какой-то вальяжной придурок, хищно улыбаясь приближающемуся к ним силуэту с росписями цветных татуировок почти по всему телу - в Корее его точно выгнали бы из всех общественных мест за такую красоту. Он только будто и ждал весь свой путь, усеянный голыми, влажными, липнущими телами, чтобы встретиться с ними, - так ярко озарилось его лицо с правильными чертами лица, почти наивными и симпатичными, если бы не этот выдающий его нездоровый блеск в мутных зрачках. - И вы здесь? - мягкий голос был отличным дополнением к внешности, но разительным отличием от внутреннего дерьма, которым смело могли гордиться его богатенькие родители. - Пришли меня поздравить? - У нас даже подарочек найдётся, - фыркнул Сон и принялся что-то с фальшивой задумчивостью искать в своём заднем кармане, приподнимаясь со стула. - Так... где же... А, вот! Его поиски оказались весьма успешны - Мино хлопнул ресницами, изобразив удивлённый взгляд, и выкинул руку с приподнятым средним пальцем, вызывая одобрительное мычание со стороны Зико, который, максимально широко раздвинув ноги, наблюдал за ними так, будто единственное, чего ему не хватало, - попкорна. Чжевону такой подарок только понравился - он как-то диковато улыбнулся в ответ и подошёл поближе, хлюпая босиком по скользкой кладке возле бассейна. Костлявые ноги, подростковое тело - и почему Мино не мог просто взять и выпотрошить из него все его внутренности? - Ты же знаешь, - усмехнулся Уан, накклоняя влево голову и пристально разглядывая лицо Мино. Он был похож на маленького ребёнка, который продумывал в своей голове варианты отмщения после того, как кто-то разбил его песочный замок. - Я никогда не остаюсь в долгу. Улыбка стала ещё более неестественной, когда к нему припечаталась какая-то мокрая с ног до головы блондинка, прильнула к уху и потянула куда-то вперёд за собой, томными глазами оглядываясь на неспешно плетущегося Чжевона. - Напомни-ка, почему мы до сих пор не прострелили ему бошку? - Зико фыркнул, спрыгивая с барного стула и прокручивая золотые колечки в ушах, - взгляд его был каким-то натянутым и пружинистым, словно он в любой момент мог выкинуть что-то непредсказуемое. - Серьёзно, он похож на маленькую тявкалку. - Потому что мы делаем одну и ту же херню, но типа вместе, - безэмоцинально пробубнил Мино и невидящим взглядом уставился на пустую рюмку. Он так же ненавидел говорить об этом, как Бобби терпеть не мог кушать морепродукты - его выворачивало от одной мысли о том, что он предавал свою гордость, себя самого ради денег. Грязных денег. - Я бы не стерпел, - Зико повёл острыми бровями, словно прогоняя свои мысли и шустро заворошился по карманам, проверяя их на наличие чего-то, потом поднял быстрый взгляд на закутанного в тяжёлое облако каких-то собственных вещей Мино и щёлкнул перед ним пальцем. - Курево есть? Как назло, забыл. Мино уставился на него непроницаемым, многотонным каменным взглядом и немного заторможенно кивнул - видимо, опять думал о своей главной проблеме. - Чувак, с ней всё будет хорошо. Не грузись, идём отсюда, - он ободряюще хлопнул по плечу и немного приподнял Сон за локти, цокая себе под нос. - Даже девок нормальных нет. *** Жизнь - это вечный выбор. Мино понял это ещё тогда, когда отец кинул их на произвол судьбы, оставив его семилетнего и крошечную Бёль на руках матери в двухкомнатке рядом с западным гетто - Сон навсегда бы стёр воспоминания о нём, если бы не присутствие в них Бобби, которые он впервые встретил там. - Ничё сё ты красивый, - их крепкая, детская дружба началась с того, что Бобби резво скользнул своими пальцами, шершавыми и грубо исцарапаннымм чем-то вроде проволоки, по его лбу, приподняв немного грязные, взлохмоченные волосы, которые он не мог помыть из-за того, что крошку Бёль нужно было часто купать в тёплой воде. Мино почему-то сразу тогда понял, что не будет один, - эта мысль с облегчением пронеслась по всему телу, оставаясь тёплым утешением, когда кто-то забирал у него жалкие центы и толкал в стоптанную грязь, когда он прибегал домой и не знал, что надеть вместо отмытой наспех футболки, когда уставшие, чуть трясущииеся мамины руки ставили перед ними полупустую тарелку, а в её взгляде сквозило такое отчаянное сожаление и извинение, что он отодовигал тарелку и вымученно улыбался, наблюдая за тем, как спокойно кушает Бёль на её руках. Он знал, что не один, потому что Бобби всегда отпугивал от него всяких наркош и хватался за свою украденную у кого-то пушку, припрятанную в широких шортах, одалживал ему свои или футболки хёна размером с футбольное поле и иногда приносил с собой свёрнутую в пропитанной маслом газете еду, потому что Бобби всегда улыбался - широко, беззаботно и легко, будто бы говоря "эй, жить в нищете не так уж и хреново", и эту улыбку он не мог найти ни в цветных комиксах, которые они обменивали на заработанные в магазинчиках деньги, ни в мультиках, которые они вместе могли смотреть лёжа на диване, казалось, всю жизнь, ни в безжизненных лицах, которые калейдоскопом пробегали мимо него каждый день, - эта улыбка будто была подарена ему для того, чтобы он мог снова и снова находить в себе силы жить ради своей семьи, ради себя, ради Бобби. Бобби помог ему сделать первый правильный выбор. Но со вторым он должен был разобраться сам - он возник так же неожиданно, как все самые пугающие и отталкиваемые надольше вещи в этом мире. Он только начинал новый семестр в средней школе, когда его мама тяжёло заболела, - в гетто не было врачей, но семья Бобби помогла провести анализы в ближнем госпитале. Бобби тогда очень сильно сжимал его руку и молчал, хмуря брови. - Улыбнись, - наверное, это было то подрывающее, острое чувство с каким люди неожиданно отступаются с обрыва и летят вниз, краем сознания понимая, что через несколько секунд больше не будут жить и не смогут провернуть назад время. - Пожалуйста... Мино понял, что всё-таки сорвался, не удержался, но выжил, пусть и с огромным трудом и больными ссадинами - возможно, потому, что эта улыбка снова вытянула его на берег. С этим надо было как-то жить - маленькая Бёль, больная мать и складывающиеся в стопку неоплаченные долги. Он не мог принять помощь семьи Ким - они сами страдали от нужды, пытаясь переехать в другой район, он также не мог покормить семью, работая в местном круглосуточном фасовщиком. Это была точка рассечения, точка, из которой кажется есть другой выход, но единственно правильный и действенный на самом деле только один. - Ты уверен? - Бобби понимал его, как никто другой, разделял с ним ту же участь, но вместе с тем между ними была огромная пропасть. - Я знаю, что из этого выйдет. Не хочу, чтобы ты влезал в это дерьмо, как я. Мино тоже не хотел, но жизнь расставляет всё по своему заранее разложенному порядку, в ней нет чекпойнтов и кнопок назад и вперёд - и Сон мог поклясться, что, если бы знал, куда всё это приведёт, то попытался бы по крайней мере не завязнуть в этом так глубоко. Сначала это началось с наркотиков - всё всегда начиналось с них. Подготовка, обмен, перепродажа - два плюс два для чайников. Таблица умножения начиналась с поставки нелегального оружия самых разных мастей в разные районы и заканчивалась зачисткой лишних людей - всё просто, а главное, прибыльно. Из последствий - собачья преданность и послушание - виляй хвостиком, принеси палку и косточка твоя. Никто ничего не спрашивает, только требует и отплачивает в ответ - не нужно большой смекалки, чтобы понять, что последует в ином случае. Постепенно десять долларов превратились в сто, тысячи, а там - накопились до таких сумм, которые могли оплатить не только лечение матери, но и переезд хотя бы в приближенный к центру район, в котором обособленно теплились азиаты. Мино знал, что мать догадывалась об источнике денег - она как будто видела насквозь пятна крови, растекающиеся по купюрам, - мама, это тебе. Но не могла ничего сказать, только плакать, прожигая отчаянными слезами свою иссушившуюся кожу, пряча своё лицо в дряблых руках, постаревших за несколько месяцев на десять лет. - Я обещаю, всё будет хорошо, - верил ли он сам в это, Мино не помнит. Его голос немного дрожал и боялся споткнуться о её истерзанный, больной хрип. - Скоро ты полностью выздоровеешь, а Бёль пойдёт в школу. Мам, она будет большой и красивой, и станет певицей, как и мечтала. Как Рианна, правда? Я обещаю, я буду вас защищать. - А ты? - её бархатный голос тоже поменялся - раньше он напоминал нежное подогретое молоко, а теперь царапал уши постоянным кашлем. Мино часто думал о том, сможет ли она после окончания лечения вернуть себе ту самую кожу, тот голос и взгляд - пусть вернёт, иначе он не знает, как сможет жить дальше. А он... Он попытается не сдохнуть в погоне за деньгами. В те моменты, когда он находился рядом со своей семьёй, в его груди открывался люфт, дыхание выравнивалось, а сознание переставало прокручивать все вещи, в которые он опускал свои руки по самый локоть, - главное, не утонуть, главное, не поддаться жалости к себе. Но, когда он отдалялся от них, его снова возвращало в трясину, на ту же точку отсчёта с которой началась его адская гонка. - Чё так задумался? - едкий сигаретный дом расплывается перед узкими глазами Зико - он выдувает большие кольца и рассеивает их в воздухе, как огромная пыхтящая гусеница из сказки. Ночи в Лос-Анджелесе почти всегда звёздные - россыпь маленьких блестяшек кружится над ними, спокойно и безмолвно наблюдая за тем, как они здесь, на земле в грязных лужах гниют в своих проблемах. И правда. - Просто... - Мино медленно прожёвывает каждое слово у себя внутри крошевом - осколки втискиваются в него, прорываясь изнутри. Прохладный железный капот Мустанга под головой и бездонное поле над. Чихо, поддавшись задумчивому настроению, подпирающий его плечо слева. Грязь, дикий гогот, толчки, удар в ребро - эй, мелкий, штаны снимай, долгий, ненавистный путь домой, улыбка Бобби. Грязь. - Кажется, я до сих пор не выбрался оттуда. Кажется, я никогда и не выбирался. *** "Выйди. Надо поговорить." Набранное в спешке короткое сообщение - он и не ожидал большего от Джиёна. Странно, что он вообще связался так быстро - обычно он всегда оставлял его одного, даже ребёнком, разъезжая по гастролям, он только хлопал его по плечу и говорил Ханбину побольше кушать, надвигая солнцезащитные очки на свои глаза, - вот и всё, что на самом деле его волновало. Наверняка потому что он знал - Ханбин не наделает глупостей, для него это слишком безынтересная деятельность. Оставаясь один, он всегда ловил в своей голове смутные обрывки хрупких фраз, они шелестели внутри него, поддаваясь какой-то невидимой, неосязаемой, но ощутимой внутри мелодии, - такие моменты он пытался словить быстро, ловко, словно выхватывая воздушные мыльные пузыри до того, как они столкнуться с твёрдой поверхностью и лопнут, растворившись в воздухе. Всё, чем занимался, Ханбин, - изучал себя, пытался найти границы своих возможностей в то время, как другие пытались их стереть, и в этом заключалась его упорные отличие от других. Пока Ханбин, сам того не замечая, торопливо завязывает шнурки на своих конверсах, в кармане щёлкает ещё одно уведомление, и он уже знает от кого оно. "Надень куртку." Ханбин долго смотрит на запись и засовывает телефон обратно в карман, замерев, смотрит на большую ветровку Чживона армейской расцветки на вешалке в прихожей - как всегда огромный размер с длинными рукавами, и замирает прежде, чем раскрыть входную дверь и выйти наружу. Знакомый душный запах, перекрываемый стрекотом ночных цикад врывается внутрь, и Ханбин, пытаясь выдохнуть всю накопившуюся усталость, спрыгивает по ступенькам, замечая вдали Джиёна на какой-то явно незнакомой, но дорогой машине с матовой, лоснящейся покрышкой - как ни странно, вопреки всем ярлыкам, Ханбин никогда не интересовался марками машин, и сейчас также не заинтересованно подошёл к силуэту, стоящему, облокотившись на крышу спорткара. Вид у него был предельно обычный - скрытые под очками глаза и пускающая пахучие столпы дыма сигарета между пальцев - он как будто совершенно не вписывался в эту яркую и сочную картинку с высокими раскидистыми пальмами над головой и зажёгшимися фонарями, которые были вовсе и не нужны, - сам воздух будто бы имел оранжеватое свечение, тёплое и вкусное, словно недавний закат ещё расслаивал свои лучи в ночном мраке. На улицах то и дело раздавались чьи-то смешки и голоса, играли где-то на задворках олдскульные песни и проносились со звучной скоростью машины, растирая колёсами асфальт, стучал по площадке выдохшийся мяч - кто-то даже умудрялся в такое время играть в баскетбол. Ханбин оглянулся через плечо на небольшой двухэтажный дом с тёмными окнами - все уже давно спали, пытаясь выспаться, чтобы встретить новый рабочий день, и это всеобщее трудолюбие и беготня немного смущали самого Ханбина, который никогда так много не работал и удивлялся тому, что семья Ким никогда не находилась в состоянии покоя, возможно, поэтому Чжиун и Чживон тоже были полны какой-то внутренней энергии и харизмы, несмотря на свою убийственную усталость. Свет в комнате Чживона тоже не горел - Ханбин так сильно не хотел ночевать там, что попросил Чжиуна пристроить его на диване в гостиной, лежачее состояние на котором было сродни инквизиционным пыткам. Хоть тётушка Ким долго противилась, но в конце концов сдалась, видя как неуютно чувствует себя Ханбин даже при упоминании имени Чживона. - Ты понимаешь, Ханбин-а, в детстве ему пришлось очень несладко, - вечером, когда в гостиной, как впрочем и всегда, громко работал голос баскетбольного комментатора, она отвела его в сторону от мужской компании, усаживая за кухонный стол, который вроде как выполнял и функцию стола важных переговоров, и взяла его ледяные пальцы в свои, тёплые и домашние, нагретые от вечной стряпни. - Чживон не всем доверяет. Он очень долго привыкает к людям, которым хочет понравиться. - Аа... - протяжно кивнул Ханбин, пытаясь показать свою заинтересованность. Ханбин ощущал себя учеником в новой школе, которому предстояло добиться уважения и тёплых чувств со стороны одноклассников, а если быть точнее, со стороны одного из них - самого недобросовестного, непредсказуемого и проблемного, который не желал идти с ним на контакт или просто шёл на контакт отрицательного направления. Видимо, его мама действительно хотела их подружить - как жаль, потому что у Ханбина не было сил терпеть детские выходки, а у Чживона не было сил терпеть его. И поэтому, будь его воля, он бы не задержался в этой выдуманной школе ни на секунду. - Он очень добрый в душе. И ранимый, - она внимательно посмотрела на него сквозь линзы очков и погладила по ладони, вызывая у Ханбина ещё большее чувство непонимания и вины. За что-то, чего он сам не мог понять. - Я бы хотела, чтобы у него было больше хороших друзей. То, что Чживон не хотел волновать свою маму, на самом деле оказалась полной брехнёй - после её возвращения домой он с довольной улыбкой и постанываниями принимал её прикосновения, ругательства на беспечное отношение к своему здоровью и чрезмерное внимание, которое действовало на него лучше, чем любое другое болеутоляющее. Ханбин только стоял у двери, опёршись плечом и сложив руки, с сардонической улыбкой наблюдая за тем, как актёрствует Чживон и как разительно отличается его недавнее поведение от нынешнего, - это почти нервировало Ханбина и ставило в недоумение. Он умолчал тот факт, что, когда немного успокоившийся после недолго прогулки, вернулся в дом, то увидел пустой диван и пустую кружку на столе - это ничего не значило, но Ханбину было бы интересно знать, хотя бы почему он выпил то, что ненавидел больше всего, потому что у него самого не было никаких предположений. Чживон, полностью выздоровевший, сбивший температуру и излечившийся от своего недуга, сидел в огромном сбитом коконе из одеяла перед телевизором, высовывая свою руку из пухового царства только для того, чтобы взять немного начос. И всякий раз, когда он смотрел на Ханбина, в его глазах стояло какое-то нечитаемое выражение, в котором у него не было никакого желания разбираться, - чёрные донышки регулярно бегло осматривали его и быстро возвращались обратно, будто бы выстроив себе определённый график поглядываний. - Да, Чживон - отличный парень, - замялся Ханбин и сжевал нижнюю губу думая о том, как это неестественно звучит. - Просто у нас с ними разные характеры. И это всё, что у него получилось произнести, потому что он не мог ничего обещать, он вообще не собирался ничего никому обещать - своего тупого характера ему и так хватало, без примешения к нему ещё более сложного. - Ты не надел куртку, - Ханбин почти забыл его твёрдый голос, и только сейчас, в тонкой футболке почувствовал, как в спину ударило несильным порывом прохладного ветра, наверняка океан бушевал в преддверии большого ливня. Ханбин не колыхнулся и поднял на него взгляд - сколько раз он наблюдал такую картину - словно они с ним по разные стороны баррикад, словно они стоят на двух разных материках, которые уже давно раскололись и вряд ли ещё сойдутся вновь - непонимание, недосказанность. Называть Джиёна братом - было иногда даже немного чужеродно. - Забери меня отсюда. Это не должна была быть просьба, но Ханбин съёжился от своего скрипящего голоса, который будто бы сгибался от тяжести его мыслей. - Не могу, - Джиёна выкинул сигарету и притоптал её пяткой подошвы, стирая между ними один барьер, снял очки, продвинув их наверх, убрав второй барьер, и внимательным, почти змеиным взглядом посмотрел на него, думая о чём-то своём. Этот взгляд снова и снова прокалывал в нём слабые места, разглядывал всё, что разгорается у него внутри. Ханбин и сам знал, что его можно прочитать так же легко, как и книгу, но для того, чтобы понять, требовалось намного больше, чем скольжения взглядом. - Что тебе ту не нравится? Всё, хотел произнести Ханбин, но почему-то тут же скованно закусил губу. Это странное чувство перепутья возникло в нём уже давно - хуже всего, когда ты не знаешь, чего хочешь на самом деле, когда ты не понимаешь, что тебе действительно нравится, а что - нет, и Ханбину не мог чётко определить границы своей симпатии к чему-либо, словно кто-то обрезал его по сторонам, оставив только одно большое и глупое чувство - растерянности. - Я не хочу, чтобы ты становился таким, как я. Не хочу, чтобы ты был один. Но я не знаю, чем тебе помочь. В голосе Джиёна сквозили вина и сочувствие. Иногда хватает одного мгновения, чтобы упустить что-то важное из виду и потерять навсегда, - если бы он однажды помог Ханбину, просто оказался с ним рядом, когда он падал в бездну, из который слишком трудно выбраться одному, возможно, они не разговаривали бы так сейчас друг с другом - натянуто, с недомолвками и громким молчанием с кучей фраз и мыслей в голове. Потому что Джиёна хочет вернуть доверие Ханбина, но Ханбин больше не может ему доверять. - Каким? Джиёна вскинул брови и пустил пар в сторону, скользя взглядом по дому Кимов. Надо же, оказывается, есть и такая жизнь - живая, семейная, бурливая. - Ты и сам знаешь. Я думал, что нахожу спасение в одиночестве и отталкивал людей, но самом деле единственное, в чём я нуждался, - в чужой теплоте, - сизый дым оглаживал его худое лицо, затянутое маленькими морщинками усталости, голос сбивчиво дрожал, дёргаясь с низкой тональности к высокой. Не знай он Джиёна подумал бы, что он готов зарыдать, но он никогда не плакал, даже, когда провожал Ханбина в реанимацию, находившегося на волоске от желанной смерти. - Никого не отталкивай, заведи себе друзей, ни о чём не думай, ни о чём - так легче. Так будет легче. - Почему тогда ты этого не делаешь? - Ханбин поёжился от нового порыва в спину и повернулся боком, облокачиваясь на тонированную оконную раму. - Ты мастак в мудрых советах, который сам ни черта в этом не смыслит. - Я слишком слаб, - его губы изогнулись в ироничном оскале, Джиён смеялся сам над собой так, будто это его совсем не волновало. - Не совершай ошибок своего хёна и живи хорошей жизнью. - А... Если я уже не могу так жить. Что если я больше никогда не смогу жить хорошей жизнью? - порывистый ветер ударил в лопатку, задевая дыхание Ханбина. Возможно, люди во многом зависят от древних инстинктов - так же, как и детёныши, вылетающеюие и гнезда раньше времени, обречены на смерть от руки самых близких людей, люди получают наказание за свои необдуманные желания, теряют дом и семью. Похоже, он давным-давно сделал что-то не так, раз жизнь поставила на нём крест так рано. - Я хочу сказать тебе пару слов... - Джиён нервно стряхивал пепел на землю. - Это касается меня. Нас с тобой. У Ханбина отлично получалось создавать вид неприсутствия, пока их диалог не скатывается в очередной монолог псевдозаботы от Джиёна. Всегда. Словно он знал что-то огромное и громоздкое, нёс на своём горбу тяжесть в тысячи невысказанных слов, которые кололи ему кожу, но он всегда начинал чем-то важным и заканчивал пустым, обыденным, будто Ханбин не имел права на это знание, будто он ещё не дорос или не докипел до нужной кондиции. - Мне плевать. Возможно, смелости ему придал сегодняшняя встряска с Чживоном. Начав, Ханбину всегда было трудно остановиться. Больно - так всем. Плевать - так на каждого. - Плевать на всё, что касается тебя. Или меня в отношении тебя. "Семья" - кажется, так называются люди, которые связаны родством. Тебе не помешало бы поискать его в словаре, ну, знаешь, для общего развития. Это о том, что я не до сих пор не понимаю, кто мы друг другу. Одно за другим - эти фразы не значили для Джиёна почти ничего, он всё так же стоял с опустевшими, непроницаемыми глазами, как у старого манекена в кладовой, пока наконец-то не выдохнул и не опустил резко голову, словно был на гильотине. И Ханбин почувствал, что это что-то другое, это не от его слов, сквозящих обидой, не от сильного прорыва похолодевшего ветра, который пнул в спину, выталкивая горячий воздух из лёгких, не от цикад, замолкнувших после своей шумной трескотни - это была та бездна, которая открылась совсем незаметно и поглотила все звуки и цвета, вибрацию и дыхание. - Ханбин-а, это наша последняя встреча, - Джиёна не поднимал глаз. Джиёна всегда смотрел прямо в глаза собеседника. - Ты же не сильно обидишься, если твой хён оставит тебя на некоторое время? - Насколько? - он спрашивал не потому, что хотел знать. Ему совсем не было интересно. - Надолго, - Джиён скривил губы в некрасивой усмешке и кинул сигарету на асфальт, грубо подмяв её носком. Он так и не поднял взгляда на Ханбина, который готов был наброситься на него и избить или собрать вещи и улететь первым же рейсом. Но почему-то он никогда не делал ни того, ни другого, пока Джиён снова и снова бросал его валяться где-то, где ему будет удобнее. - Это место, в котором ты не сможешь меня навещать.. - Я и не собираюсь... - Тюрьма. Меня сажают в тюрьму, Ханбин. Наверняка, это была шутка. Одна из тех шуток, которые сначала кажутся страшными и заставляют сердце замолкнуть на мгновение, а потом снова проснуться, облегчённо стирая все сомнения и догадки. Но это не было шуткой - напряжённое, словно выгравированное из холодной глины, оно полностью источало серьёзность и сковывало все мысли на одном слове "тюрьма". - На какой срок? Ханбину было плевать, за что: убийство, кража, насилие - что бы это ни было, он больше не хотел видеть Джиёна, не хотел слышать его голос, умевший препарировать тело, не хотел знать о том, что у него есть брат. Главное, что ему было крайне важно - насколько его посадят, насколько он сможет избавиться от него в своей жизни. - Двадцатка. Тебе не интересно, почему? - Джиён приподнял брови, поднося фильтр к губам. Кажется, его пальцы немного дрожали. - Нет, - Ханбин охватил свои плечи и постарался показать всем своим видом нежелание находиться тут рядом, с ним, хёном, на которого всегда можно положиться - он всегда втаптывал его в дерьмо. - Будет очень некруто, если я попрошу твоей помощи? Невероятно. Дамы и господа, будьте добры, взглянуть на самого гребаного человека. - Ты сейчас серьёзно? - Ты можешь не соглашаться, - это было первым сигналом к побегу, после которого всегда наступал какой-то страшный пиздец. Ханбин должен был знать уже тогда. Джиён смотрел на него выжидающе, очень внимательно, сканируя каждую его реакцию, словно вычисляя в голове задачки по высшей математике о том, можно ли раскрывать Ханбину свои карты или нет. В конце концов, он кашлянул, отнимая руку от лица, долго постоял в тишине, собираясь с чем-то тяжёлым внутри, и посмотрел ему прямо в глаза. - Я знаю, что я хреновый брат. Я знаю, что я хреновый человек. И я тебя недостоин, - Ханбин только скрестил руки на груди и согласно кивнул, подписываясь под каждым словом. Если бы он признал эти вещи перед трибуналом, может, что-то и могло измениться в лучшую сторону. - Но я прошу тебя не делать поспешных выводы. Я не тот, кем являюсь. Возможно, потом ты будешь ненавидеть меня еще сильнее, чем сейчас, ты будешь проклинать меня каждую секунду. Я и так это делаю, хотел злорадно прошепать Ханбин, но молча сгрыз свои мысли, прищуристо разглядывая нервно дребезжащие брови и ресницы Джиёна. - Ты живёшь в мире, который я создал вокруг тебя, я надеюсь, что ты будешь достаточно сильным, узнав, что именно скрывается за ним. Ты не сможешь меня найти, но, знай, что я всегда за тобой слежу. Пока ты живёшь с семьёй Ким, всё хорошо. Тэян всё видит. Не доверяй никому. Слушай только Черин и Сынхёна. - Кто такой Сынхён? - Ханбин раздражался от запутанных речей и скрытых загадок, которыми говорил Джиён. Он чувствовал себя участником какого-то поддельного шоу Трумана, где все должны были играть свои роли, и только он не мог понять сущность своей. - Он мой... друг и тот, которому ты можешь больше всего доверять, - на этих словах Ханбин почувствовал что-то чужеродное: на лице Джиёна впервые появилось что-то наподобие улыбки. - Но никому больше. Никому. Он говорил с огромной уверенностью, говорил так, словно завтра же Ханбин столкнётся с какими-то межгалактическими врагами и ступит на опасный путь. От этого хотелось смеяться и орать одновременно - все его покидали, все оставляли его одного со своими мыслями, разбегающимися, как разорванный с ожерелья бисер. Тюрьма, доверие, Сынхён, Черин - всё складывалось в какую-то большую тягомотину, вытравливающую ему жизнь, от которой и так ничего не осталось. - Эй, ты в порядке? В порядке ли он. Вряд ли Джиён беспокоился об этом, вряд ли он вообще хотя бы раз щелкнул мыслью о его настоящем и будущем. Не обязательно говорить о том, что ты не в порядке, - это видно по лицу, по словам, даже по походке. Человек, которому нужно знать, что с тобой всё в порядке, обязательно заметит, что ты горишь в аду, а не живешь на земле. Ханбин знал, чего ему будет это стоить - отсутствие Джиёна в жизни - то, о чем он мечтал и боялся при этом представлять все последние годы. Хён, который не понимал, хён, который вернул в мир, в который он не хотел возвращаться. Он не терял многого. - А деньги? - звучало слишком жеманно и грубо, но ему было уже всё равно. Этим только он и умел заглаживать свои дыры. - Я положил тебе на две карты и в банк. Ты не будешь ни в чём нуждаться, - Джиён попытался к нему приблизиться, но ничего не вышло. Они оба знали, что объятия лишние. - Тогда ладно. - Ладно. Ханбин моргнул и повёл плечами, отходя от Джиёна на шаг. Прощаться было совсем нетрудно - не так, как это делают в фильмах. Никто не плакал друг на друге, никто не смотрел долго и тоскливо в глаза, вспоминая все хорошее, что было. Ханбин просто кивнул, когда Джиён сел за руль и захлопнул дверью, помахал рукой и остался стоять на улице, провожая взглядом чёрный спорткар, отлетевший от асфальта с огромной скоростью. Во всех домах был выключен свет, вдалеке замолк чей-то музыкальный бит в перегон куб со смехом, остался шёпот ветра и вой сирен полицейских машин далеко за несколько кварталов, где-то в груди всё ещё молчало сердце, ожидая какой-то развязки. Всё-таки зря он не надел куртку.