***
Олег в чужое взаимодействие не вмешивается, лишь наблюдая пока, внимательно и настороженно — чутье, которое заменяет ему (слишком часто) рассудительность, беспокойно дергает где-то на периферии. Возможно, дело в том, что в его, уже казавшийся беспроигрышным, сценарий охоты вмешивается это спонтанное пиздливое нечто? Охоты. Она не первая — но одна из немногих, а потому едва ли просчитанная до мелочей. Мердок, сколько Олег помнил, только начав его учить, не уставал повторять, что люди не обладают ни нюхом, ни слухом, способными соперничать с восприятием вампиров — а потому могут полагаться только на глаза и инстинкты. Олег повторял это как мантру, стоя в провонявшем спиртным, сигаретами и потом помещении, сопротивляясь слепящим вспышкам прожекторов и лазеров, и действительно старавшийся увидеть. По поведению, движениям, контакту с людьми — что-то, что могло бы помочь определиться его с целью на сегодняшний вечер. Олегу давно уже стало известно, что некоторые кровососы успели облюбовать этот клуб для охоты, и для того были все основания — многолюдно, тесно, темно. А если добавить к тому море алкоголя и обдолбанное равнодушие людей ко всему происходящему вокруг, то получалось и вовсе идеальное место. Олег был спокоен и собран, все как по учебнику и совершенно не по атмосфере — к тому примешивались легкий азарт и старательно подавляемое лихорадочное возбуждение, навеянное окружением. Олег клубы не любил, но его возбуждение и не имело ничего общего с общим помешательством. Когда рядом появился он, Олег как раз отвлекся на какого-то подозрительного типа, и потому проглядел другого под самым своим носом. Достаточно было встретится с ним глазами, чтобы в голове щелкнуло — бинго. Мердок часто говорил, что с чутьем у Олега все в порядке и потому тот не опасался на него полагаться. Это случилось неожиданно, но Олег успел взять себя в руки, чтобы не было причин оказаться в чем-то заподозренным. В его голове крутилась единственная мысль: «Не выдай себя». Сохранить свой пульс ровным оказалось сложнее, чем думалось сначала, но к счастью, Олег успел объяснить его для вампира незавуалированным флиртом и откровенным интересом. Он до последнего сомневался, прав ли, и не уходит ли сейчас настоящий вампир со своей жертвой из клуба, но чем больше Кирк убеждался в удачности своей охоты, тем ярче себя проявлял. Как ненавязчиво проверять вампиров до того, как они оскалят клыки, Олег не знал. Мердок давал пару уроков, но все они сводились к тому, что сперва объект подозрений стоило, как минимум, обездвижить. То есть ничего, что можно было бы использовать в полевых условиях — наверное, потому, что Мердок утверждал — Олег еще не готов для засад. Открытая охота, преследование, загон — пожалуйста, но никаких слежек и самостоятельных вычислений. Олег был с ним не согласен, а потому собирался переубедить, в качестве доказательства своей самостоятельности притащив голову вампира. Чужая инициатива упростила задачу, так как Олегу даже предлогов не надо было придумывать, чтобы выбраться с вампиром на улицу, подальше от людей — там, где больше места и простора для маневра. И все шло гладко, пока в сценарий безупречной, казалось бы, охоты, не вмешался посторонний. Единственный вопрос, который сперва возникает в голове Олега, когда его плечо облюбовывает какой-то парень — «какого хуя я?». Не отказаться, не послать погрубее — это бы могло все сорвать, отпугнуть вампира, заставить его что-то заподозрить. Этого Олег допустить не мог, поэтому отшить внезапное пополнение в их компании собирался максимально осторожно. Пока не понял. За всеми этими обсуждения, спорами и ощущением себя третьим лишним — или главным блюдом, как посмотреть, — от Олега ускользало что-то очевидное и тревожное, на поверхности, но при этом до ужаса размытое. Он не осознавал до последнего — хотя стоило, учитывая это невероятное соперничество за свою скромную персону. Как только Кирк соглашается на предложение странного навязчивого парня, Олега озаряет. Он уже иначе смотрит на Сергея — впивается взглядом, разбирает на составляющие, — но не может поверить, что по его душу явилось сразу два вампира. Потому что иначе сложно было сказать, кем это могло в итоге его сделать — самым удачливым из охотников или самым неудачливым из трупов. Но отступать — поздно и не в его характере, если уж ввязался. Он не ощущает внушения — татуировка фантомно печет под лопатками, надежно защищая от попыток поездить по ушам, — но понимает, что его тут сейчас хоть отбавляй. Ему известен механизм действия, которое ему по боку, и потому он может без риска залипать на чужих глазах — они у этих тварей, увы, блядски красивые. Наблюдение дает ему время все как следует обдумать и оценить, в какое дерьмо он влип. Олег отвлекается, представляя, как воткнет в один из глаз свой нож, и это придает ему немного уверенности. Просто потрясающе. Если в начале его все устраивало, то сейчас вопрос «почему я» стал еще актуальнее. Это что, какое-то специфическое охотничье обаяние? Они выходят на улицу, и прохладный ночной воздух Олег встречает с благодарностью и облегчением. Ненадолго — чужой жадный взгляд печет спину, напоминая расстановку сил. — Вообще-то, парни, я сегодня на совместное времяпрепровождение не настроен… — Олег решает, что сейчас будет проще действовать не на опережение, а на защиту, а потому неуверенно усмехается, косясь в сторону ближайшей темной подворотни. Ему хочется начать диктовать правила, но перевес в силе сейчас точно не в его пользу. Олег разделяет себя и вампиров расстоянием, но делает это ненавязчиво, выказывая больше сомнение, чем опасения. — Может мне вас двоих оставить? Не люблю чувствовать себя третьим лишним. Он обращает свой сомневающийся взгляд, в первую очередь, к Сергею, незаметно касаясь мизинцем выдвижного стилета под рукавом куртки. — И куда делась вся уверенность? — скептично хмыкает Кирк. — Мы-то точно справимся и вдвоем, — Сергей нежно кладет руку на плечо Кирку, заглядывая в лицо, в то время как тот старается смотреть прямо, — а вот ты не пожалеешь ли? Олег понимает — обращено к нему. Всё-таки эти твари слишком любили играть, и особенно с едой. Что ж, Олег не против, лишь бы было, с чего начинать. Ему нужно еще немного времени. Кирк застегивает куртку и накидывает капюшон. — У тебя машина? — Да, оставил ее неподалеку, — отвечает Олег. Подстраиваться под ситуацию, которая меняется не по его воле, удается с трудом. Он пытается одновременно притворяться недалеким бревном, судорожно продумывать план дальнейших действий и предельно пессимистично прикидывать возможный исход. Хорошо, он неплох в том, чтобы валить вампиров один на один. Но с однозначным — сомнений уже почти не остается, — преимуществом на чужой стороне все становилось гораздо сложнее. Внушение не действует, оставляя чужую силу витать в воздухе, а разум — ясным, но что-то другое забирается в Олега в обход любой защиты. Что-то, что Сергей источает, помимо убийственной ауры — Олег засматривается его глазами, только сейчас задумавшись, что эта тварь слишком красива для своего вида. Возможно это страх? Или здравый инстинкт самосохранения? Олег сглатывает и коротко улыбается. Нет, он не сядет в эту чертову машину и не поедет черт знает куда под руку с двумя вампирами. Его взгляд упирается в Кирка, но тот, кажется, уже тоже проникся чужими идеями. Блядь. — Кстати, тут мотель буквально в соседнем доме — и тачка не понадобится, — Олег вздергивает бровь и старается вести себя естественно-расслабленно, как вел бы себя в подобной ситуации человек, рассчитывающий на тройничок. Он показательно кивает в сторону подворотни за спиной, понимая, что его не отпустят — вцепились, суки, мертвой хваткой и уже мысленно делят, — поэтому охота продолжается. Охота Олега, а не на Олега. Обоймы и прочих сюрпризов под одеждой хватит, чтобы никто из них не заскучал. Руки он держит у тела, но улыбается в противовес внутреннему напряжению вальяжно и вызывающе. Кирк кривит рот, будто уже порядком устал от этих лобзаний и натужного флирта. — Мне без разницы, если мы перестанем терять время, — Кирк не стряхивает руку Сергея, но ведет головой от него и шагает вперед. — Нетерпеливый, — Сергей заливисто смеется и наконец переключается на Олега. Олег переводит взгляд с Кирка на Сергея и пытается понять, кого из них ему стоит опасаться в первую очередь. Об иерархии вампиров он имеет довольно общие представления — Олег ненавидит теорию, — но догадывается, что эти твари должны взаимодействовать друг с другом по какому-то особому принципу. В какой-то момент ему уже начинает казаться, что вампиры в курсе того, с кем имеют дело, и весь этот спектакль не имеет никакого смысла. — Я тоже не против поторопится, — он перехватывает взгляд Сергея, — хищный, влажно поблескивающий, — и перетирает челюстями, чувствуя, как от чужого внимания копится тревожное в животе. Это не тот случай, когда кровосос пялится на тебя как на сырой бифштекс — тут будто бы крылось что-то еще, что точно не сулило Олегу ничего хорошего, но читалось обещанием в смеющихся глазах. И вот это Олег ненавидел — ощущать себя жертвой. Никогда не умел, не собирался и начинать не планировал. Если эти ублюдки сегодня чего-то и отхватят своими жадными пастями, то только металл в глотку. Напряжение растет прямо противоположно количеству людей вокруг, толпа рассасывается и мрачные углы домов и подворотен кажутся темнее обычного. Олег уверен в своей защите, но она будто бы тает с каждым лишним прикосновением Сергея, давлением его близости, фантомным ощущением дыхания у себя на шее, тогда как лицо находится куда дальше. Олег трясет головой, коротко оглядывается, когда они сворачивают на очередном повороте — он без понятия, куда идет, — над головой мигает фонарь, за спиной между домов проезжает машина и в воздухе на мгновение повисает неестественная тишина. Сейчас. Олег резко дергается в сторону, хватая Сергея за шею и загораживаясь им от Кирка, к которому обращается взглядом — следит. Выдвинутый стилет блестит в воздухе, направленный в шею, пока второй рукой Олег достает пистолет. Сейчас. Пан или пропал. Олег видит всё излишне четко, почти как в замедленном действии сменяются кадры какого-то неправдоподобного сюжета, где Кирк сперва не успевает среагировать, не реагирует, тогда как Сергей успевает перехватить руку с лезвием. Кирк отмирает на следующем движении, бросаясь в тень и растворяясь в ней где-то между домов. Не маневр — он просто сбегает. Так ему кажется. Олег остается с Сергеем один на один. Тот не освобождается от захвата, но пистолет направить на себя не дает, содрогаясь от беззвучного смеха. — И что ты будешь делать? Олег видит, как перед ним с Сергея не сходит улыбка — она разрезает лицо шире, выцветая черно-красным на белом как мел, безумием на сумасшедшем. — Кажется, план не так уж хорош? — Сергей, буквально ластясь, откидывается на плечо Олега и улыбается ему клыкасто и уродливо. Довольно. Кирк ступает из тени обратно, возвращается, но подходить ближе не спешит. — Ты знал, — в его голосе и удивление, и гнев, и недоверие напополам к обоим. — Ну конечно, — Сергей выдыхает это так просто, словно все было очевидно изначально, и Олегу становится почти обидно. Пошевелиться ему не дают — начиная с какого-то момента уже держат его, а не он. — Тогда удачи, — злой шепот Кирка падает Сергею под ноги и тот снисходительно вздыхает, когда они остаются с Олегом наедине. — Так на чем мы остановились? Пропал. Олег пытается отшатнуться, среагировать, успеть — но все слишком медленно, когда тягаешься с рефлексами вампира. И даже то, что Кирк сбегает, не облегчает ситуацию — Олег лишь осознает, как эпично облажался, как легко и играючи с чужой подачи меняется расстановка сил (иллюзорная изначально). Он пытается пошевелить руками, но хватка такая, что легче отпустить оружие. Превосходство вампира и не наигранная вальяжность заставляют зло стиснуть зубы. — Любишь поиграть, прежде, чем сожрать? — цедит Олег, дергаясь снова, но безуспешно. Беспомощность — худшее из положений. — Любишь посопротивляться перед тем, как проиграть? — парирует Сергей и жадно наблюдает за чужими эмоциями. Попытка дотянуться до курка сопровождается усилением давления на руку. Становится больно, но страха Олег не выказывает — хрен там. Даже если понимает, насколько влип, смотрит все равно прямо и яростно. Если подыхать, то без удовлетворения чужого эго своим страхом. — Если знал, какого хера цирк этот разыгрывал? — Какой цирк, сладкий? Я хотел развлечься, вы тоже, и вот мы тут… Сергей давит с резким толчком, всплеском силы, и меняет их положение на противоположное — теперь он за спиной Олега, прижимает того к стене, так же фиксируя руки. — И разве вы, охотники, менее аппетитные? — Сергей задевает дыханием висок и снова удрученно вздыхает. — Хотя и более глупые, пусть даже знаете больше. Сергей вдавливает Олега в стену так, что ещё чуть-чуть и затрещат ребра, но прочесывает волосы ногтями почти нежно, ласково. — Совсем ещё юный. Ну вот и куда тебя послали? Сергей бьет Олега лбом о стену и исчезает прежде, чем тот находит в себе силы поднять голову от асфальта.***
Когда щелкает дверная ручка, Разумовский поворачивает голову ко входу, но со стола не смещается, легко покачивая ногой. — И крепость свою защищал он с отвагою, и враги его пили с ним вино. Разумовский вдыхает глубже и дышит чужими запястьями, пальцами в порохе, одеждой в пыли и спирте. Он находит на Мердоке запах крови, что ярче самых грязных пятен — но не его, конечно же. Тот уже не позволял своей крови проливаться зря, и Разумовский даже на расстоянии узнал бы ее без усилий. Этот сладостный привкус на языке, если втянуть запах глубже. Разумовский любил его. — Приятно, что ты оставляешь окна открытыми. Жаль, что только в кабинете. Как поживает твой протеже? Мердок гостю, видимо, не удивляется — за столько лет должен был уже привыкнуть и смириться, что, единственный надежный способ уберечься от нежданных визитов — заколотить двери и окна, обложиться вербеной и надеяться, что пронесет. — Кажется, мы с тобой договаривались, что дела моих учеников — не твое дело, — Мердок не избегает смотреть в глаза, не держит опасливого расстояния, хотя лучше любого другого знает, что за существо сейчас перед ним. Он не боится — разучился и перестал находить для этого поводы, и вместо этого старается, как может, не дать Разумовскому оборзеть окончательно. Не то чтобы у него это успешно выходило. Собственно, именно так и можно было кратко описать долгую историю их непростых отношений. — Зачем ты до него доебался? Парень толковый, но неопытный ещё совсем, — Мердок скрещивает руки на груди, вопросительно поведя бровью. — И слезь с моего стола. — Я просто не удержался, чтобы познакомиться, — Разумовский улыбается, не двигаясь с места. — И я его даже не тронул, а, между прочим, было бы полезно — глядишь, и ты бы выбирал кого получше, поумнее. Такое ощущение, что ему совершенно ничего не объясняли. Разумовский уважительно относится к чужим принципам и оборонительным стенам — он их не трогает, не пытается сломить, но абсолютно спокойно преодолевает. — Эти же ученики потом будут прикрывать твою спину, а ты будешь на них глупо полагаться, что в итоге, с такими успехами, приведет к смерти. А вот твоя жизнь — это уже моё дело. Но можешь сказать мне спасибо, потому что, не вмешайся я — и твой дорогой мальчик уже был бы испит досуха. — О, так значит, теперь ты за моими учениками еще и следишь, и на путь истинный наставляешь? — Мердок недоверчиво хмыкает, привычно пропуская мимо ушей все комментарии в адрес своих воспитательных процедур. — Может тебе своего собственного завести? — Может, мне завести тебя? —Разумовский щурится и расплескивает взглядом золото, мешая его с темно-синей ночью. — Когда тебе наконец надоест отказываться от бессмертия… Он касается чужого открытого локтя, чувствуя пульс и обжигающее тепло кожи. –… я бы не отказался от такого ученика. Это не был вопрос — Разумовский знал, что дождется, что всё равно получит то, что хочет. Потому что, несмотря на то, что с желаниями Мердока приходилось считаться, тот сам этого хотел. Но Разумовский не спешил. Он смотрит прямо и одновременно как-то сбоку, с наглым вопросом, считывая внимательно реакцию. Молчание — уже не ярость, и то славно. — Кстати, я тоже бы не отказался утолить голод. — Да что ты? — на лице Мердока отображается красноречивый скептис, когда он смотрит в чужие глаза — хищные и алчные. — Найди себе ужин где-нибудь в другом месте. У этой игры продолжительность — до гробовой доски, не меньше, — отсутствие правил и чужие жизни вместо ставок. А в качестве конечной инстанции любых спорных моментов — Разумовский и его желания. — Так мне уйти? Мердок смотрит долго и тяжело, молчит, не бросаясь в споры и отрицания. Знает, что бессмысленно. Разумовский был тем самым змеем, облюбовавшем злосчастную яблоню, и Мердок знал, что рано или поздно, когда все прочее вокруг него сгниет окончательно, он все равно к нему придет. — А тебе нужна моя просьба остаться? — риторически интересуется он, кинув взгляд на окно и, видимо, оставив вариант распрощаться с неожиданным гостем с его помощью — зная, что все равно не уйдет. Мердок не бросает какую-то нелепую фразу, оправдавшую бы его согласие, он просто выдыхает, и подходит ближе, так, что они соприкасаются бедрами и сталкиваются вплотную взглядами. Просто потому что Разумовский давно научился преподносить все это не как обращение к жертве, а как к партнеру. — Не представляю, как я еще жив с твоими аппетитами. Разумовский любит, когда Мердок сдается. Их бесконечный список побед и поражений друг с другом — бессмысленный и увлекательный, как и само определение жизни. — Ну я же с твоими справляюсь, — он улыбается, и поцелуй даже без крови отдает металлом. Разумовский знает, что его внушение не действует на Мердока — и оттого приятнее смотреть, как прикипает и темнеет взгляд, как меняется пульс и дыхание. И все змеи округи уже были на его груди, чтобы бояться полчища крыс штурмующих крепость.