Путь к Большой Земле

От недавней грозы не осталось и следа, ветер пахнет свежестью и влагой, паруса надуваются тугими пузырями, неся по морю «Веселый Роджер», будто на крыльях, и на палубе совершенно нечего делать. Ближайшее океаническое течение, в которое надо бы вильнуть, чтобы скорее доплыть до места – в сотне миль отсюда. Ближайшие опасные рифы – еще в двухстах. Поэтому капитан стоит у штурвала чисто ради удовольствия. Щурит глаза на солнце, вдыхает ветер, наслаждается тем, что он в пути, и думает, куда бы отправиться потом. На самом деле, идея поискать новые сокровища не так и плоха. Еще утром, подумав об этом, Крюк неожиданно вспомнил одну историю – о том, как полтора века тому назад к Небывалому причалил побитый пиратский фрегат. Пэн, конечно, затопил его, но до этого капитан все же успел немного пообщаться с «коллегами по разбою». А те рассказали занятную историю. Мол, как-то раз им попалась шхуна с английским флагом. Быстрая, но почти безоружная. Они, понятное дело, ее догнали, взяли на абордаж, обыскали, и в одной из кают нашли целый сундук алмазов. На такие богатства можно было купить целый замок! Счастливые пираты уволокли добычу к себе, подожгли разграбленную шхуну… И на радостях забыли проверить, остался ли там кто живой. А там остался. Едва они отплыли, как бабахнуло сразу две пушки. Одно ядро угодило им в борт, почти на ватерлинии, а второе сломало фок-мачту, которая, падая, снесла еще и штурвал. Массивный фрегат после этого, конечно, не потонул, но управлять им сделалось невозможно. Дней десять они дрейфовали, кое-как маневрируя на оставшихся парусах. Потом течение вынесло их в облако странного, непонятно откуда взявшегося тумана, и в нем проступили очертания острова. Хотя, судя по картам, никакого острова там не было, да и быть не могло. Но дареному коню в зубы не смотрят! Экипаж высадился на берег, нарубил деревьев, и побитый корабль кое-как подлатали. Только новую мачту поставить не удалось, не было подходящих инструментов. Плыть к материку без нее было рискованно. Поэтому капитан решил поступить, как любой пират: велел закопать награбленное в безопасном месте, потом выйти на торговый путь, где сновало множество кораблей, сделать вид, что они мирное торговое судно, атакованное пиратами, и попросить помощи. Удалось. Но, когда они починили корабль и вновь приплыли к загадочному острову, то не смогли даже причалить к берегу. Он будто не подпускал их к себе! То на пути неожиданно возникали рифы, то налетал жуткий ветер, срывающий паруса, то опускалась такая пелена тумана, что и собственных рук не видать… Но, самое удивительное, вблизи острова никто не старел. Точно так же, как у Небывалого. Пираты назвали его «Geheimes Land», что в переводе с немецкого значило Тайная Земля. Несколько месяцев они упорно пытались туда попасть, но успеха не добились. В конце концов, плюнули на эту затею, отложили ее «на потом» и отправились на новые поиски сокровищ. Хотя Крюку, ждавшему не одно столетие, казалось, что им просто не хватило терпения. Так вот. Пен затопил этот корабль. А если затопил, то стащил у них все карты, он всегда так делает. Иными словами, он реально может знать, где остров Тайный и где там закопаны сокровища. Нет, координаты он, конечно, не запомнил, для этого надо уметь читать... Но любая карта – это «вид сверху». А для пацана, который летает по небу, вид сверху понятнее любых координат. И память у него, кстати, феноменальная. Капитан, конечно, не надеялся, что Пэн так легко покажет ему путь к алмазам, но чем черт не шутит?.. Из кубрика слышится хохот пьяных пиратов, и Крюк задумчиво косится в ту сторону. Вот, кстати. Неплохой способ утихомирить команду и заставить ее не трогать Потерянных! Надо только намекнуть, что Питер знает путь к новому кладу. Все-таки, одно дело – везти мальчишек домой «по договору», когда сокровища с Небывалого УЖЕ у тебя в кармане, и ты, собственно, только соблюдаешь данное на словах обещание… И совсем другое – надеяться на новую добычу. Об этом явно стоило подумать. Уже в сумерках капитан слышит за спиной чьи-то шаги. Оборачивается и видит, как из трюма вылезают мальчишки. Видимо, они так волновались за Питера, что вскрыли-таки замки на клетках и пошли его искать. К счастью, пираты на данный момент все в кубрике, и никто больше не видит побега. – Стоять! – командует Крюк, поднимая на них мушкет. – Вы как оттуда выбрались-то?! Потерянные застывают, глядя на него большими глазами. – Ну-ка все назад, пока я вас не перестрелял! – Где Питер? – тихо спрашивает один из мальчиков. – Он… еще жив? – Да нормально все с вашим Питером! Сидит у меня в каюте, учится работать с компасом и астролябией! Так что советую кинуть на пол украденные ключи, спуститься в трюм и занять свои места! Мальчишки, стиснув зубы, все-таки выполняют указание. Крюк поднимает связку ключей, опять, видимо, украденных у кого-то из команды, оглядывается по сторонам и топает вниз, чтобы проследить, как дети вернутся в клетки. Это необычайное везение, что никто из пиратов их не заметил. А то пришлось бы наказывать больного Питера дважды. Едва он вновь поднимается на палубу, как из кают-компании выходит Грязный Билл, чтобы сменить его за штурвалом. Капитан делает вид, что ничего не произошло, и невозмутимо топает ужинать. Дети вряд ли опять сбегут без ключей, а ему надо подкрепиться. Команда, весь день игравшая в карты под самогон, изрядно «на бровях», но в благостном настроении. Попутный ветер, ясный день, уверенное движение по курсу – что еще надо? Капитан подсаживается к ним. Делает глоток из общей бутылки, чувствуя, как ягодная бурда мягко согревает желудок... А потом как бы невзначай упоминает о тех пиратах, что закопали сундук алмазов. И говорит, что Пэн, возможно, знает, где именно. Тут же становится тихо. – А он расскажет? – сомневается Сми, у которого, тем не менее, блестят глаза. – Не знаю. Но попытка не пытка! Сами-то вы чем будете заниматься, когда приплывем на Большую Землю? Жить, как сухопутные крысы, на вырученные деньги? Что ж, я не против! Кто хочет остаться на берегу – пускай остается! Но я лично буду плавать, пока могу стоять у штурвала. И никогда не променяю море на дом и скучную сытую жизнь. Пираты переглядываются. Видимо, решают для себя, чего хотят больше: остаться на берегу или отправиться за новой наживой. Да, пока это просто слова, о Тайном никто не знает ничего конкретного, да и карты нет… Но сама идея! О привычке Пэна таскать бумаги с тех судов, которые он собирается топить, знают все. И все видели, как его стараниями потонул тот корабль. То есть, мальчишка вполне мог видеть карты кладов… Капитан ужинает, выпивает стандартную кружку самогона и топает к себе, оставив команду в раздумьях. Теперь они, во всяком случае, не будут обливать Пэна холодной водой и плевать ему в еду! Хорошо, что он об этом вспомнил. Для его пиратов жажда денег – единственный повод быть хотя бы условно вежливыми. Питер не спит: рассматривает картинки в оставленной капитаном книге и пьет чай, который, похоже, сам себе заварил. На табурете у койки полупустая миска супа. Наверняка, это Куксон ему принес, пытался накормить, но мальчишка не осилил и половины. Что ж, больным и правда есть не хочется. Капитан подходит и кладет руку ему на лоб. Жара почти нет. И выглядит Пен… лучше. Не здоровым, конечно, но щеки уже не полыхают болезненным румянцем. – Как ты? – спрашивает Крюк, хотя и сам уже знает ответ. – Замечательно. – Я бы на твоем месте не храбрился, – хмыкает он. – Претворяйся больным, пока можешь. Авось, меньше достанется. – А какой смысл? – Тебе так хочется ремня? – Не сейчас, так потом, – логично заявляет Пэн и глядит на него исподлобья. Ну да: «Бури встречаю спокойно, храбрым смешна суета»… – Пока обойдемся пятью шлепками, – все-таки решает Крюк и подходит к нему, закатывая рукав. – Повернись на живот и спусти штаны. Быстро! Питер, ни слова не говоря, ложится, как надо. Возит руками под одеялом, спуская потрепанные шорты, утыкается лицом в подушку. В пустой каюте его дыхание раздается, будто в гулкой пещере – отчетливо и странно. Капитан дожидается, пока он замрет, и откидывает одеяло. Маленькая круглая задница. Никаких синяков уже нет, на их месте – едва заметные желтоватые следы. Видно, магия все-таки не совсем его покинула. – Пять, – напоминает капитан, дотрагиваясь до голых ягодиц и чувствуя, как вздрагивает Пэн от этого легкого, почти невесомого прикосновения. – Не шевелись, понял? Он замирает, и Крюк, встав коленом на койку и высоко подняв ладонь, смотрит на его худую спину. Господи, почему он такой тощий? Он всегда таким был? Хотя в целом фигура ничего, вполне пропорциональная: длинные ноги, красивые изгибы… Да и задница хороша. Маленькая, но симпатичная… Он собирается с духом, выдыхает… И от души бьет по левой половинке, сложив руку «лодочкой». Снизу вверх, с оттягом, по тому чувствительному месту, где ягодицы переходят в ноги. Питер не двигается, но едва заметно ерзает на койке и шипит сквозь зубы. Капитан дает ему отдышаться. Гладит по правой половинке, намечая новый удар – и опять, сильно и резко, снизу вверх. Шмяк! На сей раз Пэн утыкается в подушку и громко пыхтит. Ладонь – это не ремень, конечно, но и ей можно добиться определенного эффекта. Глядя на его дрожащую спину, хочется спросить, в порядке ли он, и не надо ли прерваться, но, в целом, и так понятно, что от пары шлепков ему ничего не будет. И от пяти не будет, максимум, порозовеет кожа. Не смертельно. Даже для больного. Крюк все-таки мягко проводит ладонью по его спине, успокаивая, массирует затылок, зарывается пальцами в рыжие волосы. Дает передохнуть. Он знает, что мальчишка дрожит не столько от боли, сколько от самой ситуации, но бить без перерыва не хочется, не то настроение. Хочется посмаковать и в то же время пожалеть. Два в одном. В следующий раз он бьет плашмя, сразу по обеим половинкам. Это не так сложно, учитывая, какой маленький у Питера зад, и мальчишку аж подкидывает от этого удара. Он опять зарывается лицом в подушку. Бубнит: «Чтоб тебя!», и Крюк медленно гладит покрасневшую кожу самыми кончиками пальцев. Целую минуту, пока у Пэна не выравнивается дыхание. А потом – новый шлепок. По тому же месту. На сей раз Питер уже ощутимо подскакивает на койке, шумно выдыхая сквозь зубы. Ему не слишком больно, просто это неожиданно после таких плавных и нежных касаний. Крюк невольно усмехается углом рта. – Последний, – говорит он. И с каким-то вновь проснувшимся азартом предлагает: – Если покажешь мне, какой ты послушный мальчик, и поднимешь задницу повыше – сильно бить не буду, обещаю. Питер, естественно, не двигается с места. Как лежал в одной позе, так и лежит. Поэтому капитан сам подсовывает ему под живот крюк, немного поворачивает, царапая нежную кожу острием где-то в районе лобка, вынуждая выпятить ягодицы – и, когда Пэн все-таки приподнимает бедра, уходя от болезненного укола, звонко шлепает, опрокидывая этим ударом на постель. Хорошо, что крюк успел вовремя убрать… Мальчишка тяжело дышит, жмурит глаза, будто не желая смотреть на того, кто задал ему трепку, и комкает в пальцах одеяло. Наверное, когда это было больнее, Пэну было проще, думает капитан. Тогда можно было сосредоточиться на другом. На том, чтобы продержаться ради благой цели, защитить Потерянных. Ведь если не он – то его мальчики будут страдать, верно? Хорошо терпеть боль ради кого-то близкого. Тогда чувствуешь себя героем, избавителем, почти святым. А это, несмотря на все муки, даже приятно. Только вот сейчас никаких особых мук не было. Его просто отшлепали. Да, больно, конечно, и задница, вон, покраснела… Но в целом – ерунда! Подумаешь, пять ударов ладонью, на пытку не тянет в любом случае! Это и праведным самопожертвованием назвать нельзя, краснота за десять минут пройдет… Но вот именно это и тяжело. Символическое наказание. Капитан бы на его месте тоже, наверное, предпочел пытки. Однако, самому Крюку это почему-то понравилось куда больше серьезной порки. Он с удивлением ловит себя на этой мысли и пытается понять: почему? Он ведь больше не хотел издеваться над Питером! Потом он понимает. Подобного рода… взаимодействия порождают связь. Ты делаешь кому-то больно, он тебе подчиняется – и ты, вроде как, берешь на себя ответственность за все, что он испытывает. Когда он виноват, а ты злишься, там все просто: бери да колоти от души, пока тебя не отпустит. Но, когда злобы нет и в помине… Когда тебе доверяются без особого страха, зная, что ты сам переживаешь и серьезного вреда не причинишь… Когда нет противостояния, только беззащитное маленькое тело в твоих руках, уже не бессмертное, хрупкое и податливое… Ты чувствуешь такую близость, что она связывает похлеще якорной цепи. Да и просто нравится видеть, как Пэн лежит смирно, молчит и не делает пакости. Такое редкое зрелище! Капитан опять проводит рукой по теплым чуть покрасневшим ягодицам и накидывает на мальчишку одеяло. – Молодец, – говорит он. И задает все-таки мучавший его вопрос: – Ты в порядке? Питер возится, натягивая под одеялом шорты, потом поворачивается на спину и смотрит ему в глаза: – Да. Только… не делай так больше. – Как? – Вот так. Или бей во всю силу, или не бей вообще. Это не порка, это издевательство какое-то. Зачем? – Ну, ты ведь болеешь… – А ты обязан следовать договору в любой ситуации? Один раз дал слово – теперь не нарушишь? Так мы вообще-то с тобой договаривались, что ты будешь бить меня тем жутким ремнем! Или в этом отношении договор соблюдать не обязательно? В целом он прав, хоть капитану и не хочется этого признавать. Потому что, если признать, надо будет или отказаться от собственного слова, чего Крюк не делал никогда, или все-таки пороть его по-настоящему, до синяков. Хотя… – Как и чем тебя наказывать, я буду решать сам, – холодно говорит он. – Могу хоть веником отхлестать, если захочу! Для тебя шлепки ладонью – издевательство? Ладно, не вопрос! Будешь получать тогда чем-нибудь другим! Пэн опять кусает губы – видимо, уже пожалел о собственных словах. Но отступать не собирается. – Тебе это приносит удовольствие? – Неописуемое! – Но ты ведь меня жалеешь. – Не жалею, – говорит капитан, изо всех сил надеясь, что это прозвучит убедительно. – Ты мне должен века мелкого и крупного хулиганства. Я ни за что об этом не забуду! Просто… бить больного – это в пиратский кодекс не вписывается. – Да ну?! Еще как вписывается, на самом деле, и они оба об этом знают. Но не говорить же мальчишке, что капитан ему действительно сочувствует! Хотя бы потому, что терять себя – это страшно. Кем бы ты ни был: пиратом, постепенно забывающим, каково бороздить океаны, или пацаном, который начал взрослеть и впервые в жизни заболел. Но все-таки, следующие три дня, пока мальчишка не поправился, капитан порет его чем угодно, только не ремнем с бляхами. Шлепает деревянной кухонной лопаткой, найденной у кока. Стегает запутанным клубком веревок такелажа, которые легче было срезать, чем размотать. И даже хлещет веником – чисто ради смеха, обещал ведь! Эти наказания хоть и болезненные, но вполне терпимые. Во всяком случае, мальчишка во время них ни разу не засмеялся. Десять-пятнадцать ударов – и все. Это некий компромисс между серьезной поркой и чисто символическим наказанием. Их обоих это устраивает. Потом они часами говорят. Обсуждают, как дела с командой, шутят или рассказывают байки. А вечером капитан достает книгу и долго читает, пока Пэн не заснет. Однако, на четвертый день мальчишка выглядит здоровым, да и Потерянные начинают беспокоиться. Так что откладывать серьезную порку больше нет смысла. Уходя утром на палубу, Крюк долго смотрит Пэну в глаза, и тот, конечно, все понимает. Кивает, поджав губы, и невольно ерзает в постели. А вечером ждет у окна: прямой как палка, бледный и не в меру веселый. – Привет, Кэп! – широко улыбается он, едва завидев Крюка в дверях каюты. – Ну что, сегодня все согласно договору, да? Капитан только вздыхает и запирает дверь на ключ. Да, согласно договору. Пэн должен отвечать за все выходки Потерянных, а те напали на пиратов и едва не сбежали. Да и потом совершили попытку побега, хотя Крюк никому об этом и не сказал... Как бы там ни было, символической поркой тут явно не отделаешься. Но, господи, как же не хочется всерьез его бить! Сняв куртку, промокшую от дождя – весь вечер лило, как из ведра, хотя ветра не было – капитан откидывает с лица мокрые пряди волос и вынимает из сундука ремень. Бросает его на кровать, садится. Хлопает себя по коленям, закатывает рукав. Объяснять что-то нет смысла: Питер и так уже понимает его без слов, поэтому только шумно сглатывает и подходит ближе, переминаясь с ноги на ногу. Лицо у мальчишки такое, что Крюк невольно закусывает губу. – Знаешь, – подумав, говорит он, – я могу и отменить это наказание. Если ты будешь мне полезен. Просто заключим новую сделку. Глаза у Питера медленно расширяются. Бог знает, о чем он подумал в этот момент, но явно не о чем-то хорошем. – И… что тебе нужно? – Я долго думал о другом острове. К Небывалому как-то причалило судно – побитый военный фрегат с остатками слова «Виктория» на левом борту. Помнишь его? Пэн изумленно кивает. – Это ведь ты его затопил? А карты забирал оттуда? – Скорее всего, да, на всякий случай… – Там были какие-то пометки? – Точно не скажу, – признается он. – Больше ста лет прошло… Да и карты я обычно только просматриваю, а потом выкидываю. Пометки запоминаю, конечно, только… не по координатам, как ты, а по-своему. Для меня каждое место – это не набор чисел, а скорее, просто ощущение, куда лететь. С воздуха я мог бы найти любую точку. Но все эти меридианы и параллели, градусы и секунды… Я даже внимания на такую ерунду не обращал, понимаешь? Крюк задумчиво хмурится. Да, действительно, зачем Пэну эти ненужные в полете подробности? – Но ты знаешь, где остров под названием Тайный? – Тайный? – Питер поджимает губы и моргает глазами, пытаясь вспомнить. – Да, было что-то такое… И клад на нем был – у какой-то скалы, под камнем… Сам бы я наверняка его нашел, если бы мог летать. Но тебе это не поможет. – Почему? – Потому что у меня все по-другому. То есть, было по-другому… Когда я увидел этот остров на карте, то подумал: если в июне подняться в небо на закате и лететь в три четверти сил, то доберусь до него, когда созвездие Кассиопеи поравняется с луной. Капитан открывает рот, пытаясь осмыслить эту информацию и найти ей какое-то применение, но у него, естественно, ничего не выходит. – Ладно, – говорит он. – Вот тебе карта мира, попытайся указать на ней этот остров. И дай клятву, что не будешь меня обманывать. Если укажешь, я не только отменю твое сегодняшнее наказание, но и вообще не буду тебя наказывать ежедневно. Только если твои мальчики опять что-нибудь не вытворят. Лады? – Серьезно? – удивляется Пэн. – Поверишь мне на слово? – Поверю. Какое-то время он смотрит капитану в глаза, пытаясь найти слабину или неискренность, но, видимо, так и не находит. Поэтому берет у него карту и, молча, раскладывает ее на столе. – Сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, – водя пальцем по бумаге и что-то просчитывая в уме, бормочет он. – Тайный был немного севернее… Помню, я подумал, что к нему хорошо летать весной, когда ветер попутный – тогда можно успеть за ночь. Стало быть, он где-то в этом районе, – Питер обводит внушительную область на карте и досадливо кривит губы, понимая, что не внес никакой конкретики. – Можно я еще подумаю? Или тебе нужен ответ прямо сейчас? – Думай, – кивает капитан, с облегчением вставая с койки. – А я пока чайник поставлю. Хотя бы примерно укажи, ладно? Пэн хмыкает и кидает на него хитрый веселый взгляд: – Что, совсем не хочется наказывать, да? – Хочется, – ворчит капитан. – Но, если не придется… Я, скажем так, не сильно расстроюсь. Еще с минуту они смотрят друг на друга, потом Пэн кивает и опять склоняется над картой. Когда капитан ставит ему на край стола чашку с чаем, он берет ее, не глядя, будто так и надо. Отпивает и так же, не глядя, возвращает на место, зная, что, если промахнется, капитан успеет поймать. «И когда это стало нормой? – удивляется Крюк. – А главное, когда я сам-то успел к этому привыкнуть?» Вскоре выделенная область на карте сужается до размеров монеты. Учитывая масштаб, это все равно слишком большой район поиска, но точнее Питер пока сказать не может. – Надо вспоминать, Кэп, – разводит руками он. – Это как из музыки делать картинки – сразу не получается… Маловато, чтобы избежать ремня, да? Сказать по правде – да, маловато. Но капитан действительно не хочет его бить. – Ладно, иди сюда, – зовет он, вновь садится на койку и кивает на пустое место рядом с собой, чтобы Питер тоже сел. – Давай-ка поговорим начистоту. Я сказал, что буду тебя наказывать за каждую выходку Потерянных. Но это было... не из ненависти. Точнее, не только из нее. Просто эти выходки могут стоить кому-то жизни, ты ведь понимаешь. – Понимаю, конечно! – с удивлением говорит Пэн. – Ты меня совсем за ребенка держишь?! – Ты и был ребенком, – замечает капитан. – До недавнего времени. А дети не верят в смерть. Мало того, я думаю, ты НИКОГДА не видел смертей. Для тебя это веками было чем-то наподобие выхода из игры – плохо, но не окончательно. Да и твоих Потерянных мы никогда не убивали, только индейцев, а тебе они, по сути, никто… – К чему ты клонишь? – К тому, что твои мальчики запросто могли погибнуть во время попытки побега. Не все, но хотя бы кто-то. В первый раз я едва удержал руку Чекко с ножом, ты помнишь? А во-второй... В общем, повезло, что никто, кроме меня, этого не видел! Угадай теперь, кому пришлось бы заботиться о погибших? Ага, вот именно – их лидеру. То есть, тебе. Хочешь, расскажу, как в океане хоронят людей? Сначала надо вытащить мертвеца на палубу, сложить ему руки в замок, а тело обмотать парусиной. Потом набить в эту парусину камней, чтобы сразу потянуло на дно. Потом обвязать веревкой, поднять по доске – и выкинуть за борт. Никаких могил, никаких прощаний. Был, и нету. Ну, и как много, по-твоему, в тебе осталось бы от ребенка после всего этого? Крюк замолкает, увидев потемневшие и действительно уже недетские глаза Питера. – В общем, я не буду тебя наказывать, – подумав, говорит он. – Только скажи, что ты меня понял, хорошо? – Я понял, – тихо кивает мальчишка. И отводит глаза. До этого момента он, похоже, и правда не думал о смерти. То есть, думал, но не с такими подробностями. Для него стычки с пиратами действительно были забавной, хорошо знакомой и безопасной игрой, в которой он всегда выигрывает, потому что владеет магией и сам устанавливает правила. А теперь... Когда он вновь поднимает взгляд, капитан едва не протыкает крюком одеяло. Слова, сказанные вместо наказания, попадают в цель. И бьют, похоже, куда больнее ремня. Господи... Все-таки это было слишком жестоко. – Прости, Питер... – Почитаешь мне книгу? – едва слышно, одними губами спрашивает мальчишка. – Почитаю. Но потом ляжешь спать, ладно? – А ты опять в кресле? – Еще немного выпью, и мне сгодится любая поверхность. Не привыкать. – Могу я в кресле, – говорит Пэн. – Или… могу подвинуться. Вот это уже не лезет ни в какие ворота, и капитан изумленно хлопает глазами. Койка у него довольно узкая – на одного – спать пришлось бы вплотную. Питер это понимает, конечно, но все равно почему-то предлагает. Да еще и смотрит с какой-то потаенной… надеждой, что ли? Наверно, ему одиноко, думает Крюк. И плохо. И страшно. Плюс, он совсем недавно понял, каково это, когда о нем заботятся… Катастрофическая нехватка тепла. В этом все дело. Раньше он тупо не знал, что это такое. Потом появилась Венди, но только раздразнила, опять оставив его одного. А капитан сидит рядом, заваривает чай, кутает в одеяло, читает книги… Собственно, чем не близкий человек? И плевать, что бьет. После двух веков постоянных провокаций кто угодно бы озверел, да и вообще, могло быть хуже! А Крюк еще и помочь пытается. И разговаривает на равных, и понимает. На фоне всех пугающих перемен и тотального одиночества – он единственный, кто остался прежним, не бросил и не ушел. – Носом к стенке, – велит он, стаскивая куртку и отстегивая крюк с левой руки. – И не вздумай пинаться во сне, понял меня? Питер как-то странно дрожит, но выполняет указание без вопросов. Капитан, стащив надоевшие сапоги, которые не снимал больше двух суток, умывает лицо и с наслаждением валится на постель, шумно выдыхая. Все-таки в кресле нормально не выспишься, насколько бы ты ни был пьян. Он читает Шекспира около часа. Потом откладывает книгу и сползает вниз по подушке, чувствуя, как расправляется позвоночник – это дикое, непередаваемое блаженство! Пэн тут же поводит плечами, будто напоминая о своем присутствии, и Крюк поворачивается к нему. Обнимает поперек худой груди, собственнически прижимает к себе… И слышит громкий выдох, почти стон удовольствия. Такой вымученный, что опять колет в сердце. – Не надо? – на всякий случай спрашивает капитан. В ответ Питер лишь прижимает к своей груди его ладонь. Двумя руками, так, будто боится, что Крюк передумает и отодвинется. Капитан долго не может уснуть. Пэн давно уже вырубился, по-детски уткнувшись носом в его ладонь, которую подтянул к лицу, а он все лежит и слушает его дыхание. Почему так? Почему этот пацан, который всегда раздражал до кровавой пелены перед глазами и вечно пакостил, теперь вызывает… ну, почти нежность? Да и сам тянется, будто к родному, не смотря на то, что Крюк делает ему больно. Причем, не видит в этом никакого противоречия. Пока его наказывают – глядит с насмешкой и пытается казаться непрошибаемым, но стоит наказанию закончится – и он мгновенно становится просто мальчишкой. Усталым, напуганным, истосковавшимся по теплу. Может, для Пэна это тоже типа игры? Они с капитаном уже много лет играют свои роли: один злодей, другой – защитник острова, и это продолжается так давно, что уже вошло в привычку. Тогда у Питера есть четкое разделение: капитан, делающий больно – это роль, а капитан, сидящий рядом, читающий книгу и подтыкающий одеяло – это настоящий человек. Может быть такое? Вполне может! Собственно, для Крюка так же. Есть мелкий пакостник, заслуживающий наказания, и есть Питер – неожиданно взрослый и одинокий. Мелкого пакостника хочется драть ремнем без устали, хоть целыми днями. Питера хочется кутать в одеяло, приносить ему чай и болтать с ним по душам. Странное чувство… Капитан вздыхает, плотнее прижимаясь к маленькому хрупкому телу, и решает подумать об этом завтра. Как долбанная Скарлетт О"Хара.