Белый волк

Через лес пробирались долго. Приходилось часто спешиваться и вести коней в поводу. Вероятно, когда-то здесь пролегал мощёный камнем тракт и росли исполинские деревья, но было это десятки, если не сотни лет назад. Сейчас остались лишь редкие булыжники под травяным ковром, да статуи-указатели, некогда возвышавшиеся по обочинам широкой дороги, а теперь увитые плющом и скрытые молодой древесной порослью. Мейло каким-то образом находил не только сами указатели, но и разбирал полустёртые надписи на них. В итоге, он вполне уверенно вышел именно сюда, хотя Риваль ни за что бы не признал в заросшем кустарником и мелкими деревцами холме то самое место, где когда-то был источник силы. К низкому, частично осыпавшемуся, порталу они успевают выйти с последними лучами заходящего солнца. Им везёт, они находят целую гору старых, но вполне пригодных факелов всего в паре шагов от входа. Иначе пришлось бы сидеть снаружи до утра, а потом искать в лесу сухие ветки и делать факелы из них. Совершенно забыли в суматохе сборов, что больше не могут видеть в темноте, и Мейло не зажжёт магический огонь, когда будет нужно. Ривалю это кажется забавным, вот так забыть о чем-то настолько важном, о потерянной силе, и он хочет поделиться шуткой с Мейло, но в последний момент не решается, обрывает себя на полуслове. Боится ранить. Испортить эту спокойную сосредоточенность между ними. — Не знаю… — Мейло откладывает лист с переписанным пророчеством и дышит на озябшие руки. — Мы, вероятно, сделали что-то неправильно или не доделали. Нужно понять, что именно. Здесь сказано: «Сможет тогда он забрать своё из-за грани миров. Боги вернутся. Погасший алтарь запылает вновь». Может, он уже зажегся, но очень слабо, и отсюда не видно? Надо подняться на самый верх и проверить. Указав за спину, где возвышается следующая ступень скрытого во тьме сооружения, Мейло встаёт и запрокидывает голову. Пытается оценить, насколько высоко им придётся лезть. В этом нет смысла. Риваль уверен, что это место давно опустело, силы здесь нет ни капли. Они бы почувствовали, наверное, если бы хоть что-то осталось. Но он всё равно соглашается и поднимает сумки. Он бы и Мейло поднял, но тот отказывается от помощи и лезет сам. Террасы высокие, больше чем в половину роста Мейло. Приходится вскарабкиваться на каждую, подниматься на ноги, лезть дальше. На третьей Мейло шипит, больно ударившись о каменный выступ, на пятой опирается о протянутую руку. На пятнадцатую или больше, они сбились со счета, заваливаются, тяжело дыша, и остаются лежать. Эта последняя. В её центре небольшое возвышение, и на нем, кроме склизкого мха, больше ничего нет. Ничегошеньки. Никакой магии, силы, источника, огня. Совсем ничего. Вполне ожидаемо, но Мейло так надеялся, что Риваль поверил тоже. А теперь остаётся только разочарованно вздохнуть, глядя, как Мейло подходит к центру, осматривает со всех сторон, трогает, и, даже, пытается ободрать пальцами мох. — Бесполезно. Ничего нет. Мейло садится возле Риваля, обняв колени и опустив на них голову. Пусть магии нет, и связь между ними не ощущается тоже, но Риваль чувствует его отчаяние как своё. Всепоглощающее. Как будто последнее, что было дорого, рассыпалось мелким прахом. — Тебе так важно вернуть силы… прямо сейчас? Не то чтобы Риваль не хотел тоже, но, в конце концов, он просто рад уже тому, что жив. Вдвойне рад, что жив Мейло. Втройне — тому, что может быть с ним рядом. В его жизни теперь есть достаточно важных вещей, чтобы не задумываться об утерянном. А вот у Мейло, кажется, нет. И это больно. Очень больно думать, что нужен Мейло только для того, чтобы вернуть всё как было до проклятого полнолуния. Что именно он — Риваль, причина всех бед, и от него мечтают поскорее избавиться. Больно, зато правда, без всяких прикрас и пустых надежд. Конечно, он во всем виноват, и пусть, это время вместе — последнее, что у Риваля осталось, он в лепёшку разобьётся, стараясь как можно быстрее исправить то, что натворил и избавить Мейло от своего присутствия. Для начала пытается хоть как-то приободрить упавшего духом графа. Укрывает плащом, легонько хлопает по спине. — Не расстраивайся. Мы поищем другой источник, третий, четвёртый, пока не найдём тот, который жив. Ты обязательно сможешь вернуть свои силы. — Мои? А ты? Тебе это не нужно? — Мейло поднимает голову и смотрит на Риваля, словно впервые увидел. — Ты понимаешь, что поиски могут занять годы? Мы можем умереть от старости раньше, чем найдём живой источник. Ты не боишься, что всё между нами может закончиться, едва начавшись? Сколько живут люди? Шестьдесят лет? Семьдесят? — Это те, которым очень повезло, — Риваль грустно улыбается, хотя всё ещё готов подбадривать и утешать, — но я был бы рад попутешествовать с тобой, даже если это будет всего год или пара десятков лет. Всё равно будет намного больше, чем ничего. Помогу тебе, а потом уйду. — Уйдёшь? Но почему? — в голосе Мейло удивление и непонимание. — Потому что не нужен тебе, я же вижу. Я хотел бы быть твоим, но насильно мил не будешь… — Но ты мой... Мой! — Мейло так ошарашен, что начинает повышать голос. Почти кричит. — Ты мой. Я пошёл за тобой на Ту сторону и всё, что я говорил там, это не просто так. Это пророчество… Между нами связь. Ты, может быть, не чувствуешь её сейчас, но это не значит, что её нет. Это не то, что можно просто так взять и забыть, перестать обращать внимание. У тебя след на шее, я пробовал твою кровь и назвал тебя своим. Мы связаны, понимаешь? У меня тоже твоя метка. Вот. Мейло дёргает ворот рубахи, обнажая плечо, но кожа на нем гладкая и чистая. Никаких следов. Он не может этого видеть, но каким-то образом догадывается, что что-то не так. Поднимается на колени, почти вплотную к Ривалю. Возмущённый и растерянный одновременно. Кладёт ладонь Ривалю на затылок и заглядывает в глаза. Сбивается. Прячет взгляд за ресницами. Шепчет едва слышно — Ты мой… там так написано, и это то, что я чувствую. Но… я... я тоже хотел бы принадлежать… тебе. Быть твоим. Чтобы ты признал меня своим. — Мейло… У Риваля в голове пустота и грохот, как будто он оглох. Как будто заложило уши. Как будто рухнула стеклянная стена, он сам разбил её, и теперь осколки ранят их обоих. Каждое движение друг к другу — больно. Каждый вздох отдаёт горечью. У него дрожат руки, когда он тянется к Мейло. Кажется, пальцы оплавятся, едва коснувшись прохладной кожи. Риваль гладит то место на стыке плеча и шеи, где должен был остаться след от его зубов. И ему безумно жаль, что ничего не осталось. Ему стыдно, что там вообще что-то было. Если бы он был в себе, то никогда бы не посмел. Не позволил бы себе даже подумать. Если бы не полнолуние, так не вовремя и бесповоротно испортившее всё, что было между ними. Разрушившее вообще всё. Может быть, даже хорошо, что луна больше не имеет над ним власти. Он так виноват перед Мейло. — Я хочу, чтобы ты признал меня своим, — уверенно повторяет Мейло. Риваль продолжает гладить плечо, едва касаясь кончиками пальцев. Ничем не подкреплённая метка сошла слишком быстро. Исчезла сама, будто её и не было, или осталась на Той стороне. Неважно. Хорошо, что её больше нет и… совершенно неправильно. Это не правильно. Он не должен даже думать об этом. Хозяин не принадлежит своему псу. Он и так слишком виноват перед Мейло. Мейло поднимает на него глаза и окончательно теряется, краснеет так сильно, что это видно даже при свете факела. — Риваль? Ты не хочешь? Риваль проглатывает едва не вырвавшееся: «Как я могу?», «Разве можно?», «Ты действительно хочешь этого?», только сейчас начиная осознавать, о чем именно просит Мейло. — Я..? — этот вопрос такой неожиданный, что у Риваля не находится слов для ответа. Как вместить в них все, что он чувствует? В какую форму облечь? — Я принадлежу тебе, я твой, и не вправе требовать от тебя ничего, но если ты хочешь... Если ты хочешь… я бы хотел, чтобы ты тоже. Чтобы ты был моим. Тоже. Я бы очень этого... Слова заканчиваются. Мир немного расплывается и кренится вбок, когда он наклоняется и целует мягкие, приоткрытые от удивления губы. Легонько касается, неспеша прихватывая то верхнюю, то нижнюю, обводит языком, пробует на вкус. Привыкает к тому, что теперь можно. Мейло не отвечает, он вообще не шевелится, и даже не прикрывает глаза. Смотрит, не моргая, и Риваль тоже смотрит в эту лиловую бездну, тонет в ней. А потом Мейло вздыхает на грани всхлипа, подаётся вперёд и буквально падает в его объятия. Рубашка, плащ, ещё рубашка — одежда падает на камни бесформенной кучей. Риваль хочет потрогать всё и везде, отмечая краем сознания, что хочет этого не только он. Пальцы путаются в завязках и пуговицах, задерживаются в голубых волосах и скользят по белой, никогда не видевшей солнца, коже. Мейло запрокидывает голову, и Риваль целует подставленное горло. Вылизывает. Прихватывает зубами кожу на стыке с плечом и отпускает. Без магии метку не поставить, да и не нужно это сейчас. Не важно. Важно то, как вздрагивает Мейло, и как беспорядочно шарят по телу его руки. Риваль заталкивает мысль о метке куда-то в глубины сознания и сосредотачивается на том, о ком мечтал все эти дни. Придерживая Мейло под спину, осторожно укладывает на ворох одежды. Помогает избавиться от оставшихся вещей. Нависает над ним и целует, целует, целует, как будто умрёт, если не будет касаться губами. Мейло весь белый, гладкий, такой тоненький, что кажется хрупким и прозрачным, как дорогой фарфор. Только волосы в паху темнее, чем на голове, не голубые, а, скорее, темно-синие. Риваль спускается к ним неспеша, облизывая и целуя всё, что попадается ему на пути. Маленькие соски, подтянутый живот, впадинку пупка, аккуратный член. Мейло не знает, куда деть руки, и шипит на него: — Стой! Прекрати! Хватит меня облизывать! Ты что собака? Ах, да… Вздрагивает, когда щекотно. Сам сгибает колени и раздвигает ноги, позволяя Ривалю устроиться между ними. Напрягается всем телом, тяжело дышит и закрывает себе рот ладонью. Наверняка, и глаза зажмурил, но Ривалю не очень хорошо видно. Риваль немножко занят. И не только тем, что берет в рот и посасывает член Мейло, словно вымечтанную и купленную на последние деньги конфету, но и мыслями о том, что он идиот. Непредусмотрительный дурак. Даже предположить не мог, что так обернётся и, в итоге, совершенно не подготовился к такому развитию событий. Вот Мейло бы обязательно учёл все детали. — Мейло? Риваль выпускает член изо рта и довольно усмехается, когда Мейло с возмущённым стоном приподнимает бедра. — А? Риваль облизывает собственные пальцы и проводит ими по мошонке вниз, пока не упирается в сжатые мышцы. — Аа...ы? Звуки, которые издает Мейло, такие забавные, что Риваль слушал бы их вечность, но всё же спрашивает, снова облизав пальцы и нажимая на дырочку. — У тебя случайно нет с собой какого-нибудь масла? Мейло пытается одновременно свести ноги и расставить их сильнее, зажать рот ладонью и при этом ответить словами, а не мычанием. — Мм..асло. А...ся. Ася дала… ах, — это Риваль накрыл член Мейло своей большой ладонью и провел пару раз вверх вниз, одновременно вдавливая смоченный в слюне палец на целую фалангу внутрь. — Сказала-а для ритуала на-адо, — Мейло приподнимает бедра в такт движениям Риваля, дышит всё тяжелее, но не прекращает говорить. — Да...ла. Я дума-ал, что на-адо жечь. А оно во-от… для чего… Риваль довольно усмехается и вместо вопроса проворачивает палец, нажимает, словно пытается ввинтить второй. — В сумке! — то ли выдыхает, то ли выстанывает Мейло, не распыляясь больше на длинные фразы. Риваль дотягивается до сумки, не вставая. Роется в ней одной рукой, попутно вытряхивая листочки с записями, и те разлетаются по всему небольшому плато, а некоторые планируют вниз, словно пришла осень, и начался листопад. Флакончик находится на самом дне. Риваль вытаскивает пробку зубами, и масло льётся на пальцы, на Мейло, на одежду под ними. С маслом проще. Пусть всё ещё туго, но, хотя бы, скользко. Мейло помогает, старается расслабиться, хоть и продолжает закрывать рот ладонью. А потом вдруг убирает руку от губ, сжимает в кулаке лежащие под ним вещи, хватается за них, словно пытается удержаться и не упасть куда-то. Напрягается всем телом, начинает издавать невыносимо мелодичные хныкающие звуки и двигается навстречу. Риваль забывает дышать, только сильнее и глубже двигает пальцами. У Мейло начинают дрожать бедра, и он скулит на одной ноте. Потом вскрикивает и тут же снова расслабляется, растекается по импровизированной лежанке. Зовёт так тихо, будто думает вслух: — Риваль… Риваля мгновенно накрывает паникой, до ледяного пота по вискам. Он сделал что-то не так, сделал больно, навредил. Он готов прекратить всё сию же секунду. Он так сожалеет. Его дергает вперед, на голос, как за ошейник. Спросить, что случилось, просить прощения. Мейло перехватывает его на полпути. Пальцами в волосы. За затылок притягивает к себе и целует. Долго, с упоением целует — так пьют умирающие от жажды. А потом толкает от себя. Вниз. — Давай! Риваль делает, что сказали. Всё ещё аккуратно, но вполне уверенно, втискивается внутрь. Тянется поцеловать, начинает двигаться. Двигается, и в глазах темнеет. Может, просто погас забытый на сырых камнях факел, а, может, это Риваль сам зажмурился и не заметил, но вокруг темно. Узко. Тесно. Страшно. Хорошо. Двигается и, словно, плывёт во мраке, теряясь во времени и пространстве. Двигается и чувствует Мейло руками, всем собой здесь и сейчас. И, одновременно, очень далеко, вовне. Звездой во тьме. Двигается, тянется за путеводной нитью к свету, что нарастает и ширится. Вокруг и внутри. Перестаёт разделять себя и его. Чувства, ощущения, мысли — всё сливается в единое целое. Перемешивается. Они и сами сплетаются в единый клубок. Мейло скрещивает ноги, притягивая к себе, цепляется руками. Риваль не прекращает целовать. Глаза, губы, шея. Вылизывает то самое место, на стыке с плечом. Двигается. Зная, что всё теперь правильно. Всё хорошо. Обоим. Ярко и сладко, на грани. За гранью. Сжимает зубы. Взрывается фейерверками. Перед закрытыми глазами цветными пятнами. Стоит открыть их — мягким светом вокруг. Переливается, течёт. По рукам, по лицу Мейло, по его груди. Сверху. Стекает на камни, и они больше не кажутся мёртвыми. Весь огромный зал больше не кажется мёртвым и заброшенным. Блестит самоцветами, сверкает отражениями. Мощный световой фонтан бьёт из центра сооружения прямо в потолок пещеры, а оттуда низвергается по ступеням-террасам, и стекает на пол, образуя светящееся озеро от стены до стены. Свет кажется вполне осязаемым, но на деле бесплотный. Не потрогать, не набрать в пригоршню. Мейло коротко стонет, когда Риваль выходит из него и усаживает к себе на колени. Не отвечает на вопрос: «Больно ли?», только восхищённо шепчет: — Вот значит, как это работает… Трогает свежую метку пальцами, кладёт голову на плечо Риваля и смотрит на источник. Впрочем, Риваль вскоре понимает, что спросил глупость. Он и сам знает как оно. Чувствует то же. Сидят так долго. Не разговаривают вовсе, вместо слов ощущают, прочувствовывают чувства друг друга. Переживают изменения. В пещере больше не зябко. Вместе со светом пришло тепло, и будто сам воздух стал другим. Насыщенным, свежим. Как ранним утром в начале лета, когда хочется смеяться и прыгать от счастья, просто потому, что ты жив. Они не прыгают. Сидят, обнявшись, пока внизу одной из стен не появляется серое пятно. Снаружи встало солнце. Тогда поднимаются, и Риваль помогает Мейло одеться и спуститься вниз. Обратно едут медленно, больше наслаждаясь прогулкой, чем спеша добраться до места. Держатся в тени деревьев, хоть солнце больше не опасно ни одному из них. Просто так привычней для Мейло, который по обыкновению задумчив, но нет-нет, да и взглянет на Риваля, и улыбнётся так солнечно, что Ривалю хочется орать во всю глотку от счастья. Он старается вести себя прилично, но не выдерживает очень скоро, начинает раздеваться прямо в седле, едва не наворачивается с лошади. В итоге спрыгивает, заканчивает начатое, кидает поводья Мейло и уносится в лес уже на четырёх лапах. Возвращается, делая круг и мешаясь у лошадей под ногами. Мейло смеётся, глядя на него, заливается колокольчиком. В полдень лежат в высокой траве и целуются, пока не начинает кружиться голова. А, когда приезжают в замок, то там уже все всё знают. Асе сложно было бы пропустить пробуждение магического источника прямо под боком. Поначалу ничего особо не меняется, кроме того, что Мейло научился оборачиваться летучей мышью ультрамариновой масти и повадился исследовать окрестный лес вместе с белым волком. Да через пару недель пришла весть о том, что остатки стервятников решили не дожидаться своих и ушли из города, но никуда не дошли. Сгинули где-то в лесах. Поговаривали, что на их поиски был выслан другой отряд, уже поздней осенью, но, то ли никого не нашёл, то ли тоже пропал. ЭПИЛОГ Интересные новости приходят только к середине следующего лета. В звёздном городке начинают рождаться дети. Они там и раньше регулярно рождались, но теперь чуть ли не у каждого третьего проявляется магический потенциал. К зиме выясняется, что у остальных он тоже есть, просто стал заметен чуть позже. Ещё через год все обитатели замка перебираются в городок, чтобы помочь жителям управляться с магически одарённой детворой. Ещё через какое-то время Мейло открывает магическую школу и ведёт в ней теоретические дисциплины. Риваль ему во всём помогает, но занимается в основном практикой. Родион заведует библиотекой, Ася берет на себя заботу о здоровье всех обитателей, а Ангелина, решив, что если она управилась с такой оравой чужих детей, то ей уже ничего не страшно, и решает завести своих собственных. Для чего выходит замуж. За Варда. Но это уже совсем другая история. Что до более глобальных изменений, так из столицы пришли вести о смене власти и расформировании стервятников. Слухи утверждают, что едва повсеместно начали рождаться маги, фанатика Лионеля по-тихому придушила собственная охрана, а его место занял его то ли упрятанный им в темницу старший брат, то ли счастливо и своевременно найденный кузен. КОНЕЦ