Time travel 2006 년의 해 춤에 미쳐 엄마 허리띠를 졸라맸지
(Вернёмся назад, в 2006 год, я сходил с ума по танцам, и маме пришлось потуже затянуть пояса)
- Бля, - выругался по-французски Намджун, завозившись со своим телефоном и почти его уронив, пока пытался отыскать приложение, записывающее звук. – Господи, это ж его собственный голос, Джин, это голос Хосока… - Он уже говорил, когда мы были в караоке, что танцевальный клуб работал с музыкальным клубом, чтобы записать пару песен для концерта, ты что, не слышал? – зашипел Джин, замахиваясь на Намджуна, и встал, подготавливаясь кричать. У них был такой обычай – орать всякий раз, когда выступал Хосок. – ХОСО-О-О-ОК! - ХОСО-О-О-ОК! – перекричал Юнги остальных, но осторожно, так, чтобы его рука не дрогнула. Он внимательно вслушивался в текст и понял, что песня отдавала должное маме Хосока, сердце Юнги переполнилось чувствами, и ему вспомнились времена, когда они сидели в его квартире и говорили о трудностях быть андеграундным рэпером и танцором. Они говорили о разном: о том, как тяжело было их семьям в период исполнения их желаний, о том, что у них на душе… Хотя в последнее время они не так уж и много времени проводили вместе из-за того, что Хосок усердно готовился к этому концерту, Юнги всегда был ему близок, и сейчас старший радовался, что выступление Хосока получилось настолько искренним и душевным. Он сам таким и являлся, на самом деле, и это делало номер ещё более потрясающим. – ХОСО-О-О-ОК… Хосок на сцене сиял, обращая внимание даже на самые мелкие детали. Его руки прикрывали уши, и он опустился на колени, приподнимая лицо к свету, глаза его были какие-то причудливые, а на лице играла улыбка.전화로 듣는 엄마의 목소리는 선명하고
(Через трубку телефона я четко слышал мамин голос…)
- Я втирал этот концерт Югёму неделями, он с ума сойдет, - пробормотал Чонгук, снимая выступление на телефон. – Твою мать. Твою мать, Тэ, ну ты видел? Видел, как он на коленях проехался? Капец… Я даже видео не в состоянии заснять… - Умолкни, Чонгук, мне нужно записать видео, а ты орёшь, - прикрикнул Юнги на Чонгука. Тэхён был слишком занят, фотографируя всё на телефон, и попросту не мог обратить внимание на своего лучшего друга, а рот его удивленно распахнулся. - ХОСОК-ХЁ-Ё-ЁН! – резко завизжал он, а голос его от нагрузки дрогнул, пока они смотрели, как Хосок вскочил на ноги, широко улыбаясь, и забормотал припев, ведающий о его стремлении стать успешным танцором и о том, как сильно его воодушевила сила и поддержка матери. – ХЁН, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Теперь на них уже пялились, но Юнги на это было как-то всё равно, пока на сцене стоял Хосок, вложивший сердце и душу в эту песню, этот танец. - ХОСОК, ДЭБАК! – крикнул он, наблюдая за другом через экран и стараясь заснять каждое движение. Будь то музыка или танец, сочинение песен или их исполнение, выступление или процесс подготовки – всё это является искусством, и это вызывало у Юнги крайнюю степень уважения. Он так гордился Хосоком за то, что он посвятил своей маме что-то настолько важное, как сольное выступление. Должно быть, потребовалось много времени так чётко связать всё воедино, сердце Юнги из-за этого наполнялось радостью, и он был уверен, что четыре человека, сидящие рядом с ним, чувствовали ту же гордость, когда наблюдали за Хосоком на сцене. Хосок двинулся в то же время, когда музыкант на записи ударил по тарелкам, и ярко засиял и совершил кувырок в воздухе, приземляясь прямо к началу припева. Публика снова начала аплодировать, когда он принялся за эффектную комбинацию энергичных движений, плавно обращаясь к воображаемому партнеру на сцене, по-видимому, к своей маме.Hey mama 이젠 내게 기대도 돼 언제나 옆에 Hey mama 내게 아낌없이 주셨기에 버팀목이었기에
(Эй, мама, теперь ты можешь положиться на меня, теперь я всегда буду рядом, Эй, мама, ведь ты всё бескорыстно отдавала мне и была моей поддержкой)
Джин прикрыл рукой глаза, а Намджун обвил рукой его талию. - Боже мой, я не плачу, это ты плачешь, - жалостно захныкал он и отчаянно потёр лицо. Скорее всего, ему вспомнились времена, когда Хосок разговаривал с ним и Джуном о своих стремлениях и мечтах стать танцором, о трудностях, с которыми столкнулся, преследуя свою цель. Быть выбранным такой известной компанией, как Big Hit, должно быть, сильно повлияло на текст песни, успокоило Хосока и его семью. Юнги выдохнул, когда Хосок главенствовал на сцене под непрерывные вопли Тэхёна, улыбаясь тихим похлопываниям в такт песни. Он и сам покачивался, крепко удерживая в руках камеру, когда Хосок носился по всей сцене, крутясь рядом и улыбаясь воображаемой фигуре матери, приобнимая её. - ХОСО-О-ОК! – кричал он, прислоняя свободную руку ко рту и пытаясь побороть желание улыбнуться. – ХОСО-О-ОК!Hey mama 이젠 아들내미 믿으면 돼 웃으면 돼 Hey mama
(Эй, мама, теперь ты можешь поверить в своего сына, теперь ты можешь улыбаться Эй, мама)
Юнги смотрел на Хосока и видел кого-то, созданного для танцев, кого-то, кто полностью отдавался искусству. Он почувствовал, как у глаз собираются морщинки, когда вспомнил, как он кривился при виде мозолей на ногах Хосока, как ругал Хосока за его чрезмерные старания, вспомнил каждое сообщение, которыми они обменивались, в которых сомневались в выборе собственных путей, в шансах на успех. Он радовался за своего друга, своего брата. Хосок посмотрел прямо на них, когда звуки их восклицаний стали особо громкими, широкая красивая улыбка засияла на его лице. Как и ожидалось, исполнитель такого уровня светился ярче обычного, когда занимался тем, что обожает – танцами.Hey mama!
***
- Спасибо, что посетили сегодняшний концерт, - говорил лидер университетского танцевального клуба. После соло Хосока им показали ещё три выступления, каждое на разную тему. Публика в равной степени смеялась, плакала и аплодировала, и это означало, что концерт получился по максимуму успешным. И Хосок, и Чимин принимали участие в двух из трёх групповых танцев, демонстрируя энергичность высокой степени, зажигая сцену вместе со своими приятелями по клубу. Бутылка с водой Юнги уже опустела, потому что он очень громко их подбадривал. - Я с удовольствием возглавлял эту замечательную команду в течение моего обучения здесь, в Сеульском университете, вместе мы прошли огонь и воду, - продолжил он, - и я благодарен за право называться лидером этих прекрасных ребят. - Его речь была встречена бурными аплодисментами, и он улыбнулся со слезами на глазах, поднося руку к занавесу справа. – Студенты знают, что у нас существует обычай выбирать и объявлять нового президента во время концерта в честь Чусока. Я хотел бы представить единогласного избранника на пост лидера следующего года, Чон Хо… Юнги, Намджун и Джин уже поднялись на ноги и восторженно вопили. - ХОСО-О-О-ОК! – проревел Юнги, поднимая в воздух руку со сжатым кулаком. Намджун опрокинул свой стул, когда прыгал вверх и вниз, а Джин из-за его действий чуть не упал. Их совместные крики заглушили имя Хосока, положив начало волне одобрительных возгласов, аплодисментов и смеха. – ЧОН ХОСО-О-ОК, ДЭБАК! Тэхён и Чонгук присоединились к ним, крича и восторженно вертясь на месте. - FUCK YEAH, - вскрикнул последний, побуждая Намджуна расхохотаться, а Джин перетянулся через своего парня и Тэ, чтобы треснуть Чонгука по руке за ругательства. Хосок взял у сонбэ микрофон, застенчиво смеясь, а зал притих. - Э-э, - произнёс он в микрофон, не пытаясь сдержать улыбку, - всем привет, меня зовут Чон Хосок. Как и хён, я тоже хочу сказать спасибо за то, что вы пришли сегодня посмотреть на наши выступления. – Он сделал паузу, ухмыляясь, когда публика снова коротко прогудела. – Да. Клуб действительно старался над этим концертом, я так благодарен за то, что я открывал его своим соло в этот раз. Мы даже объединились с музыкальным клубом, чтобы убедиться, что на сцене будет что-то уникальное, всем понравилось? Хоровое «ДА-А-А» заполнило зал. - Оу, это хорошо, - посмеялся Хосок, почесывая заднюю часть шеи. – К сожалению, концерт подходит к концу, но перед этим я хотел бы немного рассказать о нашей финальной части и вдохновении темой «Мераки» в этом году. - В помещении стало спокойно, а Хосок сделал шаг вперёд, осторожно огибая провод, соединяющий микрофон и динамики. – Не уверен, что все это знают, но на буклетах наш концерт называется «Мераки». Это греческое слово, оно означает… - Делать что-то с душой, креативностью и любовью, - тихо сказал Намджун, глаза его следили за Хосоком, пока тот произносил те же слова. – Отдавать часть себя тому, чем занимаешься. Тэхён был впечатлен и закивал на слова, произнесённые Намджуном. Чонгук внимательно слушал своего хёна, издавая протяжное «а-а», когда услышал краткое пояснение. - Итак, опираясь на эту значимую тему, нам удалось подготовить множество номеров, которыми мы гордимся, - продолжил Хосок, ослепительно улыбаясь, - и наше последнее выступление – не исключение. Оно олицетворяет борьбу, отчаяние и, в конце концов, нашу признательность за пыл, который находится у нас внутри, это очень трогательно! Серьёзно, я, по правде говоря, расплакался в первый раз, когда смотрел, как он исполняет эту хореографию, ребят, реально. - Он смахнул воображаемую слезу с глаза, делая вид, что плачет, а публика посмеялась над его выходками. – Без лишних слов, я с гордостью представляю наше финальное выступление, исполненное нашим талантливым Пак Чимином, леди и джентльмены, пожалуйста, поприветствуйте на сцене моего милашку-донсэна! – Он активно захлопал в ладоши вместе с публикой, и огни заново начали тускнеть. Но перед тем как свет окончательно погас, можно было заметить, как силуэт Хосока отступил к правому занавесу, быстро вытаскивая оттуда Чимина и направляя его к центру сцены. Темнота в зале заставила Юнги нажать на кнопку записи на видеокамере, которую он конфисковал на весь концерт. После соло Хосока и его песни, ему не терпелось увидеть, что подготовил Чимин. Он внимательно вслушивался в начало песни, удивленно распахивая глаза, когда до его ушей дошли звуки скрипки и оркестра. Он резко вздохнул, когда музыка всё нарастала после недолгих звуков виолончели, софиты вдруг вспыхнули и легли на единственную фигуру на сцене. Глаза Чимина были завязаны полоской темно-синей ткани.내게 말해 너의 달콤한 미소로 내게 내게 말해 속삭이듯 내 귓가에 말해
(Скажи мне Со своей сладкой улыбкой, Расскажи мне, Расскажи, словно шепчешь что-то на ухо)
Плечи Чимина в этой белой рубашке, то, как джинсы, будто вторая кожа, облегали его ноги – из-за всего этого голова Юнги чуть закружилась, а голос Чимина сжал его глотку. Похожий на мёд, тон Чимина соблазнял, когда он пел в такт с тяжелым битом, более высокий голос оказывал необходимую поддержку основному вокалу. Джин торопливо потянулся забрать из рук Юнги видеокамеру, и тот, не споря, её отдал, зная, что его руки могут затрястись, пока он смотрит на выступление Чимина. В отличие от приподнятой атмосферы, вызванной танцем Хосока, самое начало соло Чимина погрузило помещение в безмолвие. В течение номера, пропитанного сильной эмоциональной окраской, в зале стояла тишина, протяжный голос Чимина точным заклинанием убаюкал всех, и Юнги не был исключением. На сцене губы Чимина следовали за словами песни, а руки двигались в такт музыки. Казалось, у себя в голове он точно рассчитал габариты сцены, когда приблизился к передней части, вращаясь на месте, а затем отступил на прежнее место двумя большими шагами. Руки его совершали широкие и драматичные движения рядом с лицом, спина изящно изогнулась, и свет упал на глаза, сокрытые повязкой. Он поднял руки и крепко себя обнял, пошатываясь, лицо его исказилось от напряжения.내게서 떠나 떠나 떠나줘 내게서 떠나 떠나줘. 뭐라도 나를 나를 구해줘 나를 구해
(Уйди от меня, уйди, уйди от меня. Чего бы этого ни стоило, спаси меня, Спаси меня)
Юнги не мог отвести взгляд. Он слабо распластался по сидению, глядя на Чимина широкими немигающими глазами. Его сердце быстро билось, когда Чимин закрыл лицо ладонями, будто плачет, опустился на колени и завел руку назад. Текст песни был душераздирающе правдивым – это был рассказ о трудностях Чимина, когда он пытался найти своё место, отчаянно цепляясь за остатки самого себя в шквале сомнений. Юнги вспомнилась их с танцором первая встреча, то, как его глаза наполнялись теплотой, когда он рассказывал о своей семье, своей бабушке. Ему также вспомнилась его робость, когда он признавал свою нетрадиционную ориентацию. На песню можно было взглянуть с разных сторон, каждая из которых составляла единую картину – Пак Чимин. Тэхён, которому, как ни странно, удалось уловить настроение, вёл себя тихо. Он и Чонгук видели, как Чимин практикуется в студии, но даже они были сильно впечатлены мощным исполнением на сцене. - Он хорошо справляется, - прошептал Тэхён. Намджун молча кивнул, глаза его были прикованы к движущейся фигуре Чимина. Внезапно, танцор повернулся и снова слепо ринулся к краю сцены, а сердце Юнги чуть не остановилось, пока песня не перешла к припеву.Caught in a lie; 순결했던 날 찾아줘 이 거짓 속에 헤어날 수 없어 내 웃음을 돌려놔줘
(Пойман на лжи, Найди невинного меня, Я не могу освободить себя из этой лжи, Верни мне мой смех)
- Он прекрасен, - тихо пробормотал Юнги сам себе, а Джин, глядя боковым зрением, кивнул, наклоняясь вперёд. Левая рука Чимина тянулась к публике, а другая сжимала повязку на лице, будто он отчаянно хотел её сорвать. Он откинул голову назад, когда его голос на записи взял высокую ноту в припеве, все его тело ослабло, когда он снова оказался на коленях, как бы отказываясь от помощи и принимая будущее, в котором он никогда не познает настоящее счастье. Юнги тяжело сглотнул и удивился, когда понял, что пытается сдержать слёзы. Он уже давно не испытывал такие чувства, слушая музыку. Чонгук в руках держал телефон, записывая очередное видео, наверное, для своего друга, Югёма. - Чимин-хён испытывал сложности с этой хореографией, - тихо сказал он Юнги, не отводя глаз от экрана. – Он говорил, что хочет, чтобы она стала его лучшей, потому что ты смотришь. Юнги даже не знал, что на это ответить. Разве кто-то вроде него заслуживал такого замечательного выступления? - Ещё не конец, - перебил Тэхён Чонгука. Юнги на секунду взглянул на младшего. – Это не всё, - сообщил Тэ, глубоко вздыхая, когда песня перешла к очевидному бриджу песни. - Секундочку, уже бридж? – спросил Намджун, хмуря брови, выглядел он расстроенно, когда схватил Юнги за плечо. Тот не отреагировал, потому что был слишком погружен в выступление. – Так быстро закончится? Разве финальное соло не должно быть долгим? - Ш-ш! – зашипел на них Джин, сосредоточенно держа видеокамеру. – На видео не будет слышно голоса Чимина!아직 나는 여전히 똑같은 나인데 예전과 똑같은 나는 여기 있는데 너무나 커져버린 거짓이 날 삼키려 해
(Я все еще тот, кем был раньше, Прежний "я" все еще здесь, Но ложь, что стала слишком большой, Пытается поглотить меня)
Губы Юнги обратились в шаткую улыбку, когда за бриджем снова последовал припев, быстрые и энергичные комбинации Чимина разрывали сцену. Как композитор, рэпер, музыкант… Юнги подчинился голосу Чимина, аранжировке его песен и глубине текста. Он и не догадывался, как… Как красив был Пак Чимин на сцене, и он был поражен, пока наблюдал, как этот парень завоевывал сердца зрителей, управляя ими каждым взмахом рук, каждым поворотом головы. Как только закончился припев, Чимин изящно снял свою повязку, отбрасывая её в сторону. Он поднял руки и лицо к потолку, световые лучи упали на его губы и мягкие очертания челюсти. Изгибы его локтей были нежными и хрупкими, и он тяжело дышал, грудь медленно и размеренно поднималась и опускалась, когда драматичные звуки виолончели зазвучали снова, подводя песню к концу. Хотя несколько человек начало хлопать, Юнги всё ещё не двигался, каким-то образом догадываясь, что это ещё не конец того, что подготовил Чимин. Он не ошибся. Пока Чимин восстанавливал дыхание, готовясь к следующей части своего соло, кто-то полностью одетый в чёрное – должно быть, член их команды – вынес стул и расположил его за танцором. Когда зрители с нетерпением наблюдали, слабый и простой звук пианино заполнил помещение. Рука Юнги метнулась прикрыть его рот.내 기억의 구석 한 켠에 자리잡은 갈색 piano
(В уголках моей памяти Коричневое пианино стояло на одной стороне)
- Хён, - хрипло произнёс Намджун. – Эта песня… - Боже мой, - прошептал Джин, руки его задрожали, несмотря на все усилия держать их ровно. – Юнги, разве это не… Тэхён повернулся взглянуть на Юнги со всей серьёзностью, внимательно изучая его лицо. Юнги не спускал глаз с Чимина. Танцор выступал так, будто зал пустел, он был полностью в своём собственном мире, где существовали лишь он и сцена. Выражение его лица смягчилось, когда он опустился на стул, каждое движение было чётким и неторопливым. Он будто бы полностью перевоплотился в роль пианиста, его пальцы элегантно замерли в воздухе, пока он покачивался на сидении. Хотя он и расположился на одном месте, казалось, будто он находился в каждом уголке сцены сразу, так же легко очаровывая публику, как и в первой половине соло.그때 기억해 내 키보다 훨씬 더 컸던 갈색 piano 그게 날 이끌 때 널 우러러보며 동경했었네
(Я помню время, Когда коричневое пианино было Намного выше меня, оно направляло меня. Я тянулся к нему, желал его)
Юнги помнил. Абсолютно точно помнил этот момент. Тот самый, когда он влюбился в пианино, как это стало его первой любовью, единственной, которую он познал. Хотя он так сильно не хотел соглашаться с Сынги, Юнги знал, что начинал испытывать чувства быстро. Музыка, рэп… Он никогда не замечал за собой признаков вышедших из строя эмоций. Пианино завоевало его в ту же секунду, когда он положил руки на клавиши этой большой старой вещи в Тэгу, и оно раскрашивало его жизнь красками по сей день. «First Love» была песней, которую он написал для того, чтобы собрать в ней всю ту страсть, которая была у него по отношению к пианино, и Чимин превосходно под неё танцевал. Взгляд Юнги затуманился, и он изо всех сил старался сдержать слёзы, наклоняя на секунду голову, чтобы попытаться усмирить свои эмоции. Свободной рукой Джин потянулся погладить его по спине. Тэхён ничего не сказал, а Чонгук тактично старался не ронять взгляды на дрожащие плечи Юнги. Намджун приобнял Юнги, побуждая его сесть прямо, дабы не пропустить ни детали соло Чимина. В глазах его лучшего друга тоже стояли слёзы. - Серьёзно, он такой классный, - в оцепенении проговорил Намджун, наблюдая за Чимином, который без труда переключался между замедлением движений и их ускорением в соответствии с рэпом Юнги. – Он так замечательно танцует под твою песню, хён.그때 기억해 초등학교 무렵 내 키가 너의 키보다 더 커졌던 그때 그토록 동경했던 널 등한시하며 백옥 같던 건반 그 위 먼지가 쌓여가며 방치됐던 니 모습 그때도 몰랐었지
(Я помню то время, ближе к концу начальной школы. Я наконец-то стал выше тебя. Тогда я пренебрегал тобой, тем, что так любил. Белые нефритовые клавиши покрылись слоем пыли. Твой заброшенный образ, Даже если я не знал твоей значимости…)
С этим куплетом что-то в Юнги треснуло, лицо его сморщилось, а слёзы потекли по лицу вниз. Намджун не позволял Тэхёну и Чонгуку этого заметить, успокаивающе потирая его руку, но Юнги не мог перестать плакать. На сцене Чимин оторвался от стула, вставая, когда голос Юнги разогнался. Теперь он танцевал быстрее, его движения идеально отражали отчаяние в Юнги, который описывал боль и сожаление о том, что он бросил что-то, чем так дорожил. Юнги никогда и подумать не мог, что его песня, его рэп способны послужить вдохновением для танца – сложного, неземного, такого, что сейчас исполняет на сцене Пак Чимин. Пианино, как и рэп, не раз спасало Юнги жизнь. Он не представлял, каким был бы без своей музыки, пианино всегда занимало важное место в нём. По сей день он возвращался к нему, когда был печальным, злым или даже счастливым и спокойным. На протяжении большинства лет его существования, Юнги был проникнут страстью к инструменту, и воспоминания того, что он оставлял его без внимания, ломали что-то внутри Юнги каждый раз, когда он об этом думал."내가 떠나도 걱정은 하지마 넌 스스로 잘 해낼 테니까 널 처음 만났던 그때가 생각나 어느새 훌쩍 커버렸네 니가 우리 관계는 마침표를 찍지만 절대 내게 미안해 하지마 어떤 형태로든 날 다시 만나게 될 거야 그때 반갑게 다시 맞아줘”
("Не переживай, даже если я уйду, Ты хорошо справишься сам без меня. Я помню, когда впервые увидел тебя До того, как понял, ты повзрослел. Хоть ты и заканчиваешь наши отношения, Никогда не извиняйся передо мной. Я снова встречусь с тобой, Не важно, в каком образе я буду, Встреть меня счастливо тогда")
Правая рука Чимина пересекала его грудь, губы растянулись в улыбке, а ладонь ласкала левую сторону его лица так, как это делал бы любимый человек. В глазах его плескалась тоска, и он резко отвёл руку в сторону, вдумчиво разворачиваясь на каблуках, совершая переворот к передней части сцены и прижимая к себе колени. Он руками обнял свои ноги, защищаясь, будто пытался не пострадать, хотя рядом никого и не было, и когда он заново поднял голову, глаза его обратились к потолку, будто тот был бескрайним небом, заполненным надеждой. Сердце Юнги сжалось, пока он наблюдал. Каким образом тот, кто знал его лишь неделю, был способен так чётко расшифровать его песню, а затем воплотить в жизнь таким способом? Он вдруг почувствовал, будто совсем не знает Пак Чимина, и эта мысль одновременно его опечалила и разочаровала. С какого чёрта он вообще пыхтел над всей этой херней с поддельным парнем вместе с Пак Чимином, когда мог бы научиться по-настоящему его понимать, узнать побольше о том, насколько этот человек глубокий и чуткий. Он потёр свои глаза, всхлипывая и прикрывая лицо, всё ещё наблюдая за выступлением, с трудом дыша и пытаясь перестать плакать. Джин с заботой протянул ему пачку салфеток. Юнги их принял и тихо прочистил горло, быстро-быстро моргая и выпрямляясь.그때 기억해 까맣게 잊고 있었던 널 다시 마주했던 때 14살 무렵 어색도 잠시 다시 널 어루만졌지 긴 시간 떠나있어도 절대 거부감 없이 날 받아줬던 너, Without you there’s nothing, 새벽을 지나서 둘이서 함께 맞는 아침 영원히 너는 나의 손을 놓지마 나도 다시 널 놓지 않을 테니까
(Я помню то время, которое тогда совсем забыл, Когда встретил тебя снова, мне было 14. Я чувствовал неловкость совсем не долго, и еще раз прикоснулся к тебе. Даже несмотря на то, что меня долго не было, Ты принял меня без отвращения. Без тебя у меня ничего нет. После рассвета мы с тобой встречали утро вместе. Никогда не отпускай мою руку, и я больше не отпущу тебя)
Когда Юнги было четырнадцать, он заново открыл для себя пианино, но уже с другой стороны. Это случилось, когда он находился в школе и пытался перебороть действительно тяжелый приступ паники. Яростно пожевывая губу в туалете, он услышал звук пианино, доносившийся из кабинета музыкального клуба на другом конце коридора. Когда он решился выбраться, опасаясь, но ведомый мелодией этой неизвестной, хотя и многообещающей песни, он столкнулся лицом к лицу со старым осунувшимся школьным учителем музыки, и тот предложил ему присесть рядом на скамейку. Юнги играл медленно, неловко из-за отсутствия практики, но потихоньку возвращал себе комфорт с помощью знакомого звона клавиш. И больше он никогда не позволял себе забывать. Вся та музыка, которую он создавал на протяжении десяти лет, количество листов, заполненных нотами, и классическая успокаивающая мелодия песен Yiruma… Он никогда не отдалится от пианино снова. Чимин на сцене затронул подающую надежды возможность, описанную в песне, поднимаясь с земли на ноги и скрещивая руки, пробегаясь кончиками пальцев от ключиц до длинной шеи. Лицо его выражало спокойствие, будто он медленно, но верно сбрасывал тот мрак, который охватывал Юнги в те годы, когда он не прикасался к пианино.박살난 어깰 부여잡고 말했지 나 더 이상은 진짜 못하겠다고 포기하고 싶던 그때마다 곁에서 넌 말했지 새꺄 너는 진짜 할 수 있다고
(Я сказал, схватившись за свое вывихнутое плечо: "я больше не могу". Каждый раз, когда я хотел сдаться, Ты был рядом и говорил: "Глупый, ты все можешь сделать")
Юнги вспомнил, как подрабатывал курьером, когда был помладше, как это делало его бесполезным больше чем на месяц. Он вспомнил депрессию, в которую был погружен, сжимая челюсть, когда сталкивался с трудностями в погоне за мечтами и защищал свое стремление добиться того, чего хотел, будучи рэпером, музыкантом, артистом. Хотя то, что он рассказывал Сынги о занятии архитектурой, было правдой, часть Юнги никогда не отпускала мечту стать музыкантом. В глубине души он всё ещё жаждал сценической славы, изголодался по признанию публики, хоть и на протяжении нескольких лет не выступал с рэпом и не выпускал нового материала. Он не выступал на концертах вот уже практически десять лет. Он уже упустил свой шанс, растрачивая попусту юность, переключая своё внимание на другие вещи? Должен ли был сильнее бороться за те просмотры, надо ли было побудить себя пойти на все те неловкие прослушивания? Казалось, что Чимин говорил с ним, только с ним одним, на протяжении своего выступления, и это была хорошая, действительно необходимая встряска. Чимин будто пытался напомнить ему, как сильно над ним в жизни господствовала музыка, осуществляла его мечты. Он будто показывал ему, что всё ещё существует надежда на то, чтобы он продолжил гнаться за теплым светом на сцене, за пьянящим звуком оваций. Песня продолжалась, и он вспомнил, как редактировал «First Love» в музыкальной студии, в которой работал, когда был помладше, играясь с функциями и по частям собирая песню. Осторожно и тщательно он прослушивал каждую часть песни снова и снова, пытаясь соединить звучание и смысл, стараясь создать конечный продукт, которым мог бы гордиться. Чимин сиял со сцены с тем же усердием, каким обладал тогда Юнги, с той же страстью, хоть и занимался он другим видом искусства. Его волосы развеялись, когда он взглянул на публику сквозь прикрытые глаза, прикладывая одну руку к своей рубашке и изображая стук сердца, молотя кулаком по обнаженной коже.그때 기억해지치고 방황했었던 절망의 깊은 수렁에 빠졌던 그때 내가 널 밀어내고 널 만난 걸 원망해도 넌 꿋꿋이 내 곁을 지켰지 말 안 해도 그러니 절대 너는 내 손을 놓지마 두 번 다시 내가 널 놓지 않을 테니까 나의 탄생 그리고 내 삶의 끝 그 모든 걸 지켜볼 너일 테니까
(Я помню, когда был сыт по горло и потерян, Когда упал в яму отчаяния. Даже когда я оттолкнул тебя, Даже когда я возмущался встречам с тобой, Ты стойко оставался на моей стороне. Тебе не нужно было ничего говорить. Так что не отпускай никогда мою руку, И я больше не отпущу тебя. Мой день рождения и конец моей жизни - Ты всегда будешь рядом, чтобы наблюдать за этим)
Тэхён плакал. Чонгук плакал. Чёрт, даже Намджун и Джин плакали. Если даже Юнги пустил слезу, то было бы удивительно, если остальным удалось бы остаться невозмутимыми. Они все наблюдали, как Чимин вытянул руку в сторону публики, глядя на них так, будто бы они были тем самым пианино, о котором ведал Юнги в своей песне. Каждое движение было точным и красивым, передавало глубину лирики Юнги и зрелость его страсти к пианино. Как и Хосок, Чимин в этот момент принадлежал лишь сцене. Юнги дышал с трудом, когда Чимин вернулся назад к стулу, с которого начинал выступление, с легкостью демонстрируя присутствующим, как всё бумерангом вернулось к месту, с которого всё и начиналось. Танцор присел обратно, когда кульминация перетекла в последний припев, подводя песню к концу. Чимин повторил ту же хореографию, что и в первом припеве, но в этот раз на его лице не было боли. Казалось, будто в нём укоренилась надежда, всё вокруг него стало светлее, пока он совершал первоначальные движения. Кончики его пальцев, его плечи и острая челюсть больше не были напряжены, как в начале – похоже, за время своего выступления он наконец достиг спокойствия. Юнги в этот раз не стал утирать слёзы, позволяя им свободно падать вниз. Возможно, с его стороны так считать будет самовлюбленно, учитывая, что он создал эту песню, но выступление Чимина, несомненно, являлось идеальным воплощением темы концерта – «Мераки».내 기억의 구석한 켠에 자리잡은 갈색 piano; 어릴 적 집 안의 구석한 켠에 자리잡은 갈색 piano
(В уголках моей памяти Коричневое пианино стояло на одной стороне. В уголках дома моего детства Коричневое пианино стояло на одной стороне)
Чимин закончил танец, когда его тело свернулось на стуле, лицом он уперся в коленки, отворачиваясь от зрителей. Его профиль, освещенный огнями, тенью ложился на пол, а на лице была сдержанная и мягкая улыбка, подчеркнутая белыми лучами прожектора. Сначала никто не двигался. А затем все вдруг встали на ноги. Некоторые швыряли на сцену букеты цветов, другие кричали имя Чимина, будто им оно было знакомо. Тэхён и Чонгук кричали тоже, протискиваясь между Намджуном и Джином, чтобы быстро вывалиться в проход, однако перелезть через неподвижную фигуру Юнги им всё же пришлось. Он не шевелился, в ушах загудело, пока он смотрел, как Чимин распрямляется, принимая все аплодисменты и похлопывания по спине и вместе с этим робко заливаясь румянцем. - ЧИМИНИ! – во всё горло проорал Тэхён, решительно проталкиваясь через толпу и запрыгивая на сцену вместе с Чонгуком. – ЧИМИНИ-И-И! Чимин простонал достаточно громко, чтобы его услышали, счастливо смеясь, когда Чонгук и Тэ сжали его в медвежьи объятия. Он крепко обнял их в ответ, пытаясь отдышаться. Юнги наблюдал, как они праздновали выступление вместе под жесткими лучами света на сцене. Намджун схватил его за плечо, беспокойно хмурясь. - Хён? - Юнги-я, - по-доброму сказал Джин, сползая вниз и останавливая запись. Он положил камеру на сидение и улыбнулся Юнги. – Давай пойдем и встретимся с Чимином. Юнги молча поднялся на ноги, потирая глаза краешками ладоней. Он глубоко вздохнул, надеясь, что его глаза не сильно покраснели, и прошагал по проходу до сцены. Он всё ещё не знал, что сказать Чимину, но это должно быть чем-то вроде «спасибо» или «ты был прекрасен». Намджун сопроводил его через столпотворение народа, прижимаясь рукой к лопаткам, медленно, но уверенно приближаясь к сцене. Юнги поднял голову и увидел, как Чимин кланяется своим старшим, лицо его сияло от счастья, когда его хвалили за блестящее выступление. Хосок присоединился к трио, приобнимая Тэ и Чонгука, а Чимин разговаривал с товарищами по клубу. Как только он закончил, то поднёс руку к лицу и принялся искать кого-то в толпе. Юнги был слишком ошеломлен, чтобы понять, что Чимин искал его, поднимаясь по ступенькам рядом с Намджуном и Джином. Взгляд Чимина потеплел, когда упал на Юнги, и сам он, тяжело дыша, ринулся к нему. - Юнги! Глаза Юнги инстинктивно в удивлении расширились. Он совсем не хотел падать назад на Намджуна с Джином. - Чимин, стой… Рука Чимина обвила шею Юнги, глаза его закрылись, и он поцеловал Юнги прямо в губы. Сзади стоящий Тэхён ахнул, прикрывая руками свой рот, а Чон уставился на них, широко распахивая глаза. Джин врезался в спину Намджуна, когда тот замер на месте, а Хосок издал громкое «ОУ-У-У», разнесшееся эхом по залу. Но всё это было не важно. Юнги усваивал каждую деталь. Изгиб губ Чимина, то, как их рты прижимались друг к другу, вкус поцелуя, одновременно головокружительного и невинного. Он запоминал наклон спины Чимина, выделяющиеся тазовые косточки и выпуклые бицепсы на его руках, перекинутых через шею Юнги. Запах пота от стараний, волосы, светящиеся под прожекторами и падающие на его ясные глаза, которые сверкали от удовольствия и счастья. Юнги, как и ожидалось, отступил на пару шагов назад, когда Чимин набросился на него всем телом. После секундного шока, прошедшего сквозь него, он поднял руку, хватаясь за затылок младшего, чтобы удержать его на месте, всё ещё прижимаясь своими губами к его. Глаза его закрылись, и он вкусил, распробовал чиминов восторг. А Чимин ему позволил. Это продлилось всего секунду, а может, и меньше. Но внезапно, отчаянно и жадно, Юнги захотелось. В его голове эхом раздались слова брата на прошлой неделе. «Юнги», резко говорил он через скайп, «в твоей жизни не бывает «ничего особенного»». Ему хотелось кричать. Когда Чимин отступил назад, их лица пылали, но по разным причинам. Юнги сжал кулаки, кожа его была холодной и влажной, и он смотрел на то, как Чимин блаженно улыбался, всё ещё заведённый от своего соло. - Юнги, - застенчиво произнёс он, пожевывая свою нижнюю губу, а члены его клуба переговаривались и перешёптывались вокруг них. – М-м. Я не спросил разрешения использовать твою песню, но, надеюсь, всё в порядке. Тебе понравилось? – Он нервно почесал шею, а Юнги молча на него глядел. – Я… Голова Юнги закружилась, пока он смотрел на говорящего Чимина, слыша его монотонный голос, но не различая слова, покидающие его уста. Каждая вещь, каждый человек исчезли, мир вокруг него погрузился в серый цвет, за исключением Чимина. Его ненастоящего парня. Горло Юнги сжалось, и дышать стало сложнее. Рукой он сжал ткань своей рубашки, а Чимина сразу же отвлекли его товарищи по клубу, он, с извиняющимся взглядом, позволил утащить себя в сторону. Намджун первым заметил, что что-то не так, касаясь плеча Юнги сразу же, как Чимина оккупировали. - Хён, - без промедлений сказал он, распахивая глаза. – Юнги-хён. Ты в порядке? Юнги рассеянно сбросил руку Намджуна со своего плеча, а когда отвёл взгляд от Чимина, в его груди что-то заболело. Он глубоко вздохнул, отталкивая лучшего друга, чтобы уйти, игнорируя крики Джина, который пытался его остановить. Он просто не мог смотреть на него, ни на кого не мог, да и не хотел, чтобы на него смотрели. Он хорошо знал, что в его глазах будет заметна обнаженная боль, и это выдаст с потрохами то, что он только что начал испытывать настоящие чувства к Пак Чимину, своему ненастоящему парню. Этого не должно было случиться. Юнги несколько раз чуть не упал, пока, расталкивая всех, пробирался через толпу у сцены, не слыша крики Тэхёна и просьбы Хосока остаться. Он не мог смотреть на Чимина в тот момент, не мог остановиться. Не хотел с этим разбираться прямо в ту же секунду, прямо там. Его сердце так быстро стучало, и он тяжело сглотнул. Юнги нужно было уйти. Он схватил сумку со своего прежнего сидения, пробрался через зрителей, достиг выхода и, не оглядываясь назад, захлопнул за собой двери.