Преступление

      — Но ведь ты же ещё сам не выкладываешься на полную, верно?       — Что?       — Такое ощущение, что ты далеко не такой выдающийся, как я думал.              Отвернувшись, Комори прыснул в кулак, не сумев сдержать смех. Забавляло не столько то, что первогодка из безызвестной команды заявляет нечто подобное в лицо сильнейшему асу, сколько реакция Сакусы на это. Мотоя чувствовал, что его сокомандник испытал огромный спектр эмоций за несколько мгновений. Не надо было просить снять маску, чтобы понять, какую мину скорчил Киёми. Либеро не нуждается даже в том, чтобы просто смотреть на своего аса, ведь знает его достаточно хорошо. Знает и то, что лучше бы вмешаться.              Комори вставляет первую пришедшую на ум реплику, так же резко, как и влез в разговор вначале. То, что говорит Мотоя, вовсе не успокаивает Сакусу. Ас уходит. Либеро не остаётся ничего, кроме как, извинившись перед первогодками, чью трапезу нагло прервал Киёми, последовать за ним.              Сакуса грозно и быстро шагал по коридору, раздражаясь всё больше с каждой новой мыслью, мелькавшей в голове; Комори покорно, не отставая, шёл позади, подбирая нужные слова. Необходимость сказать что-то всё росла, ведь тёмная аура вокруг Киёми стремилась к тому, чтобы стать материальной.              — Не переживай. Кагеяма ведь никогда не видел тебя на официальных матчах!              Подбадривающая улыбка должна была скомпенсировать то, что сказанное сейчас было совершенно неубедительным. Школьник, увлекающийся волейболом, точно не мог пропустить финал национальных. Не мог не наблюдать за тем, как Итачияма доказывала всем своё превосходство над другими, своё право называться сильнейшей командой. Понимая это, Комори продолжил:              — Ты же и впрямь не особо стараешься сей…              Мотоя резко замолкает, ощутив на себе гневный взгляд Сакусы, брошенный из-за плеча. Снова не те слова. Либеро хранит молчание вплоть до прихода в комнату, куда их поселили, однако, когда Киёми снимает маску, и Комори видит гримасу товарища, то слова сами срываются с губ.              — Меня аж бесит, что ты злишься из-за такой фигни, — подойдя к другу почти вплотную, сказал Мотоя. — Ты же восхитительный ас! Я постоянно вижу твою игру, поэтому знаю, насколько ты хорош, лучше всех! Так почему мои слова для тебя не в приоритете?              Неосознанно, либеро даже поднялся на носках, чтобы их лица были ближе. Но когда он закончил свою маленькую речь и ощутил дыхание аса на своей коже, то только тогда осознал, что с близостью переборщил. Сакуса терпеть не мог, когда нарушали его личное пространство, мало кого он подпускал к себе. Хоть Мотоя и был одним из немногих, у кого были привилегии, однако такое расстояние было непозволительным. Комори опустился на пятки и хотел отдалиться, побоявшись того, что лишь сильнее разгневал аса, но не успел. Тяжело вздохнув, Сакуса уткнулся в плечо либеро, тем самым заставив его застыть в удивлении.              По всему телу Мотои пробежалась волна. Что это было, он понять не успел, ведь все его мысли были не о том. Комори больше волновало странное действие Киёми. Конечно же, он ничего против не имел, очень даже наоборот. Первым порывом было обнять Сакусу, но парень не шевельнулся, слишком сильно он боялся нарушить идиллию…              Ведь Киёми сам коснулся его… Кому-нибудь это могло показаться мелочью, но только не Мотое. Касаться Сакусы просто так было под запретом, уж очень он не любил контактировать с другими, поэтому его прикосновения были невероятной редкостью. Либеро помнил каждое, ведь у него они вызывают не только удивление… Бешеный стук сердца. Казалось, что он раздаётся по всей комнате. Но если бы Киёми мог его слышать, то уже давно бы понял… как безумно Комори влюблён.              Постояв так совсем немного, Сакуса отстраняется, подходит к своей кровати, чтобы взять вещи. Мотоя разочарован, хочется попросить аса вернуться и на этот раз всё-таки заключить его в объятия, прижаться к нему, но либеро поджимает губы, в мыслях моля самого себя молчать. А Киёми не поворачивает головы, пытаясь так скрыть своё залитое румянцем лицо. Он снимает свою чёрную олимпийку, бросив её на кровать, принимается собирать вещи в ванную. Дело не хитрое, поэтому ас уже готов уйти, но чувствует, что не стоит делать это молча:              — Прости. Просто весь этот лагерь бесит меня слишком сильно, хоть он только и начался. Мия… теперь ещё и этот первогодка-выскочка, — Сакуса произносит это тихим голосом, полным усталости. — Хорошо, что хоть ты со мной, а то совсем бы свихнулся.              После этих слов ас тут же покидает комнату, оставляя Комори наедине с его непониманием и смущением. Либеро закрывает лицо руками, пытаясь хоть как-то охладить пылающие щёки. Один за другим в голове всплывают вопросы. Но объективные мысли и ответы самому себе заглушаются «розовыми» теориями о нежных чувствах, терзающих сердце Киёми.              Разумеется, Мотое хотелось, чтобы его любовь не была безответной. Он постоянно искал в действиях аса намёки. Но тщетно. Комори слишком боится обмануть себя, так что эту затею он оставил уже давно. Он не мог позволить себе потерять расположение Сакусы, которое заслужил за эти годы. Не мог позволить себе пойти ва-банк и лишиться даже мимолётных моментов близости, подобных этому.              Комори не решится рассказать ему, пока на все сто не будет уверен, что услышит «Я тоже люблю тебя».              В таком случае, единственное, что остаётся, это тешить себя фантазиями. Глупыми, несбыточными и такими, за которые будет стыдно перед самим собой. И именно последние издевательски демонстрировали неприличные картины, заставляющие краснеть ещё больше. Мотое было стыдно… За похотливые желания, за реакцию тела на них… За то, что сейчас сделает, он уже мысленно вымаливал у Киёми прощение.              Несколько шагов и он стоит у кровати аса. Комори неуверенно смотрит на олимпийку, которую снял Сакуса перед уходом. Она наверняка ещё хранит его тепло. Мотоя не решается взять её сразу, знает, что Киёми убьёт его за это, если узнает… Если. Короткое «Не узнает» придаёт ему смелости, и быстро, пока не передумал, либеро хватает предмет одежды и надевает на себя. И впрямь становится теплее, ещё и ощущается запах, который можно было уловить, лишь подойдя к асу очень близко. Мотоя не знал, пахнет ли так его гель для душа, шампунь или ещё что, но этот аромат нравился либеро. Парень уткнулся носом в ворот олимпийки, наслаждаясь моментом.              Так нагло взять вещь Сакусы было настоящим преступлением. Впервые либеро осмелился на нечто подобное, и останавливаться на этом не собирался. Комори осмелел уже настолько, что плюхнулся на чужую постель, закутываясь в одеяло. В голову лезут всё более и более непристойные мысли. Воображение, рисовавшее раньше нежные объятия и робкие поцелуи, сейчас выдавало множество идей, чем же таким на этой кровати могли бы заняться Мотоя и Киёми. Ничего приличного на ум не приходило…              Парень и сам удивился своему развратному воображению. Но тем не менее фантазии казались настолько реальными, что Комори будто действительно ощущал обжигающие прикосновения своего аса. Он больше не мог сдерживаться — его рука скользнула вниз. Остановиться Мотоя уже не мог, окончательно став заложником своих желаний. Когда пальцы касаются возбуждённой плоти, по телу будто пробегается ток. Ладонь наполовину скрытая в рукаве олимпийки уверенно начала двигаться. Комори так сильно нравилось, что что-то принадлежащие Сакусе касалось его члена, что он погрузил руку в рукав полностью.              С губ уже срываются сдавленные стоны, и Комори закусывает губу пытаясь сдержать их. С каждым новым рывком Мотоя приближался к разрядке. Единственная здравая мысль во всём море разврата, в котором он тонул, гласила, что нельзя замарать спермой постельное бельё, иначе разоблачения не избежать. Голос рассудка был услышан как раз перед тем, как Мотоя кончил, и наслаждение растеклось по его телу.              Приятно… Комори расслабился, растянувшись на кровати.              Понимание того, что он замарал своим семенем олимпийку Сакусы, пришло не сразу.              В ужасе либеро вскочил на ноги. Натянув приспущенные шорты, он кинулся искать, чем же можно это стереть, но в комнате ничего полезного не нашлось. Мотоя выбежал в коридор, надеясь добежать до туалета и отмыть в раковине. Однако за одним из поворотов за руку его ловко схватил Киёми, возвращавшийся из душа. За ту самую руку.              Комори умер на месте.              Парень не мог выдавить из себя хотя бы слова извинений. А после стального «Моя…» считал, что его уже ничего не спасёт. Киёми нечитаемым взглядом сверлил свою испачканную ладонь, а после лишь тяжело вздохнул.              — В следующий раз для этого просто иди в душ… вместе со мной.