Сон в камере пыток

      Доктор Олланд поправил очки на носу, постоянно съезжающие из-за пота, капающего со лба на лицо. В комнате было душно – жаркое лето укутало своей духотой всех и каждого, душа и не отпуская. Доктор с затаенной тоской оглядел семерых мужчин, сидящих на расставленных кругом стульях, а после ободряюще похлопал по плечу того, что сидел по соседству слева:       - Смелее, мистер Стинсон, продолжайте.       Но мистер Стинсон угрюмо молчал. Мистер Стинсон был параноиком с манией величия, который убил свою жену и двух дочерей, потому что ему казалось, что они завидуют ему. А еще так ему сказали голоса. Мистер Стинсон очень редко разговаривал на групповой терапии, все больше смотрел в пол, боясь оглянуться по сторонам, боясь заметить эту мнимую зависть, боясь, что голоса снова начнут петь свои ужасные песни. Но мистер Стинсон зря переживал – та дрянь, которой накачивали его здесь круглыми сутками, выбивала из мозгов не то что лишние голоса – а вообще любые возможные мысли, даже свои. Особенно свои.       - Ну что ж, господа, так мы не сдвинемся с мертвой точки, - доктор Олланд немного откинулся на спинку, шурша бумажками в руках. – Вам нужно выговориться, это поможет справиться с переживаниями и разобраться с мыслями. Кто-нибудь желает получить поддержку коллег и помощь, молодые люди? Мистер Мориарти, вы не желаете высказаться? Как чувствуете себя после приступа?       - О, господин Олланд, вы так любезны, спасибо, что поинтересовались! – Слегка растрепанный молодой человек лет двадцати пяти всплеснул руками, предплечья которых были плотно замотаны бинтами. Маска скучающей брезгливости, не покидавшая его лицо последние минут десять – или, вернее, все время от начала групповой терапии, - была мгновенно спрятана под таким ярким и кричащим счастьем, что доктор Олланд слегка скривился. – Вы знаете, мне стало значительно лучше после прошлого инцидента! Уже несколько дней я в полном порядке. Синдром Котара*, знаете ли, не самая приятная вещь в мире, уф. - Джим Мориарти театрально скривился, прикрывая рот рукой. Застарелые шрамы, кожа которых была менее рельефная, почти глянцевая, блеснули в свете утреннего солнца. Синяки под глазами были близки по цвету к черноте волос, а сам пациент, хотя старательно юлил и делал вид, что счастлив от одного лишь взгляда на одутловатого потного доктора Олланда, был порядком измотан недавним рецидивом.       - Замечательно, мистер Мориарти, - доктор не смог скрыть нотки недовольства в голосе от неприкрытого вранья. – Надеюсь, что вы будете чувствовать себя с каждым днем все лучше и лучше. А что насчет галлюцинаций? Помогают ли препараты?       - Да, я отлично себя чувствую, и мне ничего не мерещится уже много дней, - ровно отвечает Джим, поддерживая приятную улыбку, и стараясь не смотреть на то, как горит адским огнем сидящий рядом с ним Дерек Гривз, пойманный за насилием над убитой им женщиной, совершая половой акт в отверстие от ножа в животе. Джим привык к этому, он в состоянии отличить фантазии больного мозга от реальности. Он знает, что огня, сжирающего пустые глазницы Гривза, не существует, и этот биомусор, к несчастью, жив и проживет еще долго под теплым крылом Бетлемской королевской больницы для душевнобольных преступников, которая заботливо кормит его нейролептиками и успокоительными, словно мать своего новорожденного ребенка. Увы, бракованного по всем статьям, позорно и бесповоротно. Здесь были только такие – отъявленные негодяи, желающие извращенных смертей и похоти, убийцы-шизофреники, не видящие связи с реальностью. Здесь был Джеймс Мориарти, которого признали невменяемым и опасным для общества, чтобы можно было оставить его в нем. Опасным даже для тюрьмы, набитой бандитами. Хуже них, много хуже.       - Мистер Мориарти, это прекрасные новости! Я счастлив вашим успехам. Помните, что можете зайти ко мне в любое время, если хотите поговорить с глазу на глаз, - привычная отеческая улыбка доктора, сулящая понимание, была искренней в той же степени, в какой был искренен сам Джим, и оба это прекрасно понимали. Здесь нет дела никому ни до кого, ведь все они – отработанный материал, который никогда не выйдет из-за стен этого заведения, только если вперед ногами. Джим не обижался, только лишь изредка, в минуты адской меланхолии или же после очередного инцидента самоповреждений, лежа под смесью лекарств такой адской, что мысли ворочались в голове медленнее во стократ, вопрошал в потолок, какого же хуя весь букет психиатрических расстройств коснулся именно его. Лениво пробегая взглядом по шестерым психам, сидящим в круге, закрадывается мысль о том, что все они смотрят. Смотрят, наблюдают, осуждают. Наверняка каждый из них сейчас подглядывает за ним, Джимом, из-под нечесанных челок, каждый ехидно ухмыляется, пока он не видит. Бегающий взгляд становится паническим, пальцы подрагивают. Голова, что мечется из стороны в сторону, начинает кружиться, а лица – почти что круговоротом мелькать перед лицом. «Зачем они думают о том, как я ужасен, я не виноват, это не я убил Артура, это был демон, и шрам резал лицо надвое, прекратите орать!..». На периферии сознания мечется здравая мысль, которая, четко роняя слова, медленно успокаивает: «Мнительность – один из симптомов шизофрении, Джимми, успокойся, это не ты, в тебе кричит болезнь».       Когда удается выровнять дыхание и перестать вздрагивать от любого движения, идиот Олланд наконец-то замечает, что с Мориарти что-то не так:       - Все ли в порядке, Джим?       - Да пошел ты, старый мудак, - Джим все также ласков и улыбчив, аккуратно встает со стула и направляется к двери, желая выйти из комнаты групповой терапии. Духота мутит голову.       Нет, голову мутит шизофрения.

***

      POV Шерлок Холмс       Синяя атласная рубашка ложится на плечи идеально, застегиваю ее сначала на все пуговицы, затем, немного подумав, все же расстегиваю верхнюю. Да, так лучше, намного лучше. Причесываю чуть влажные волосы после душа, провожу руками по ногам, разглаживая складки. Отражение смотрит на меня чуть сурово, однако прическа не позволяет серьезному образу полностью захватить мой внешний вид. Определенно, прическа все портит.       - Хватит наряжаться, принцесса. Когда я уходил в душ, ты уже стоял у зеркала, - Майкрофт, завернувшийся в огромный пушистый халат, выходит из душевой, шлепая босыми ступнями по паркету, проходит в комнату, вешая мокрое полотенце на дверь. – Мне звонили?       - Пару раз. – Кривлю усмешку ему в зеркале, затем с неохотой отхожу вглубь комнаты. – Мне понравилась рубашка, спасибо.       - Твоя исключительно черная и белая одежда наводит тоску, - Майк улыбается, одеваясь в темно-синий костюм. Он выглядел весьма перспективным молодым политиком, движущемся стремительно по карьерной лестнице. – Ты все также предпочитаешь есть свою отвратительную сырую рыбу в недоваренном рисе, или же пойдем обедать в какое-нибудь более благопристойное место?       - Боже, ну давай, предложи мне на выбор какое-нибудь из тех чудесных мест, где ты ешь своих жареных насекомых, полностью благопристойное место, как же, - от воспоминаний о красочных рассказах Майкрофта за семейными обедами, когда матушка краснела и бледнела от историй, чем питается с удовольствием брат, становится одновременно брезгливо и смешно.       Продолжая шутливо перепираться, братец отгоняет меня сначала от зеркала, а затем из квартиры, запирая дверь на два замка. Затем со словами: «У меня нет карманов, держи ты», он отдает мне ключи.       Улица дышит жарой и солнцем, шумными машинами и спешащими пешеходами.       - Ты держишь меня в неведении все утро, я жажду узнать, что все-таки заставляет тебя молчать так таинственно! – Восклицаю я, перекрикивая уличные звуки, пока братец ловит кэб. У него длинные пальцы, покрытые веснушками, и развевающиеся на ветру и лезущие в глаза рыжеватые волосы, которые, как говорит отец, с годами потеряют свой рыжий оттенок, ведь так было у него, его отца, деда и так далее по списку. О, папа был в ярости, когда Майкрофт изъявил желание пойти в политику, а не в юриспруденцию, как он, его отец и дед, отчасти из-за этого я не смог найти силы «разочаровать отца» и, усмирив собственное эго, просидел за партой еще несколько лет, получая почетную корочку юриста. Слишком много пришлось сделать, чтобы папа успокоился, а ведь это образование мне вряд ли пригодится, поскольку с годами понимание, что юриспруденция – совершенно не мое, окрепло окончательно и пустило корни.       Такси подъехало довольно быстро, мы сели с Майкрофтом на заднее сидение, он назвал адрес. Я вновь разгладил несуществующие складки на брюках.       - Я хотел предложить тебе работу, - морщинки собрались в уголках глаз от улыбки брата.       - Я ведь буквально вчера приехал из Илфорда, даже не отдохнул как следует, а ты о работе! – Тем не менее, слова Майка принесли большое воодушевление, ведь не далее, как вчера вечером, по приезде из семейного гнездышка, я жаловался брату, насколько глубоко и отчаянно мне встало поперек всего это юридическое образование. И что у меня появились мысли, чем я все-таки хотел бы заниматься в своей жизни.       - Думаю, тебе понравится мое предложение. У меня тут как раз назрели некоторые подозрения о недобросовестности моих коллег… - Брат задумчиво постучал пальцами по колену, подбирая слова. – Нет, не буду говорить. Лучше ты сам составишь свое мнение и выскажешь мне его. Не хочу, чтобы ты был предвзят. Я не сомневаюсь в тебе, однако считаю своим долгом проконтролировать хотя бы это, первое дело, а после твоего успеха пущу тебя в свободное плавание. Если ты будешь причастен к раскрытию чего-то громкого и грязного, отбоя от клиентов у тебя наверняка не будет.       - Правильно ли я понял, что ты хочешь припахать меня к какому-то преступлению? – Вопрос звучал грубовато, но голос был воодушевленным. Я не ожидал, что смогу начать раскрывать преступления так скоро. Нетерпение заструилось вдоль пальцев, вызывая легкое онемение и покалывание.       - Ну, раз уж ты приехал сюда на целую неделю питаться на мою скудную зарплату и жить в моей маленькой квартире…       - Еще носить рубашки, которые ты покупаешь! – Брата хотелось обнять.       - Особенно носить рубашки. Думаю, ты сможешь в качестве благодарности помочь мне разобраться в этом.       - И никаких деталей? – Дорога в такси заняла не больше десяти минут, машина остановилась около небольшой кофейни. Майк оплатил поездку и указал мне в сторону заведения. Я вошел внутрь, придерживая дверь и пуская его следом. Заняв столик у окна, мы дождались официанта и сделали заказ.       - Что ж, я подозреваю нескольких своих коллег в связи с террористами, - брат сплел пальцы в замок, смотря на солнечную улицу. Необычная погода для этого места! – И ниточка, которую я нащупал, ведет к убийству некоего Артура Рэя Нормана.       - Знакомая фамилия. – Я напрягаю память, сортирую воспоминания. - Это не он ли занимался теми йогуртами, ну, там такая реклама была еще отвратительная, въедалась в голову на целый день?       Майкрофт посмеивается немного укоризненно:       - Когда ты станешь наконец соответствовать своему возрасту? Немаленькому причем, - он кивает благодарно, когда девушка приносит ему горький черный кофе, а мне – зеленый чай. – Да, ты абсолютно прав, дорогой Шерлок, теми йогуртами занимался именно он, как и много чем еще, причем из абсолютно разных отраслей и сфер. Парень был предприимчивый, чувствовал прибыль буквально нутром. Но был жутким и странным. Весьма. Кстати говоря, был открытым геем. И два года назад был убит своим сожителем, Джеймсом Ричардом Мориарти, - брат отпивает глоток, удовлетворенно кивая качеству напитка. Мое веселье быстро поубавилось, потому как я вспомнил эту историю, но отчего-то только сейчас связал ее с тем самым Артуром Норманом. Про это много писали в газетах. Сумасшедший педик окончательно сбрендил и убил своего друга, это сквозило во всех строчках каждой газеты, пренебрежение и брезгливость. Я зло отводил взгляды от заголовков. Джеймса насильно положили в психиатрическую лечебницу для душевнобольных преступников, он задушил Артура голыми руками, а после утверждал, что это был демон во всполохах адского огня. Парня было жаль, он ведь не виноват, что болен, Артура тоже было жаль. Но журналисты настолько отравили эту историю, что вчитываться в какие бы то ни было еще детали было брезгливо.       - Я вспомнил, не нужно подробностей. – Замолкаю на несколько секунд, чтобы отпить чаю и подвинуть к себе тарелку с пастой Болоньезе, которую принесла официантка. – Отчего это дело двухгодичной давности внезапно всплыло?       - Повторюсь, не буду навязывать тебе свои домыслы. Мы вместе с тобой пройдем по всем этапам моего импровизированного расследования, а затем ты выдашь мне свой вердикт. – Брат распаковывает столовые приборы над своим салатом. - Последний факт: мои подозрения позволяют предположить, что Джеймс Мориарти не лгал. Что его близкого друга заказали, а убийство повесили на удачно попавшего под руку психа.       - Он шизофреник, даже если ты прав, как ты можешь быть уверен в его показаниях?       - Возможно, он вправду видел кого-то. Хоть его больное сознание и представило вместо убийцы картинку из религиозной брошюры, возможно, он поделится какими-нибудь деталями, которые мы сможем интерпретировать на здоровый лад. Пошмотрим, - трапеза продолжилась в молчании, поскольку говорить с набитым ртом Майкрофт считал дурным тоном, и позволял себе это крайне редко.       Закончив обед, расплатившись и вновь поймав машину, брат назвал адрес Бетлемской королевской больницы. Машина неспешно двинулась на окраину города.       - Кстати, помнишь ли ты, как я рассказывал, что купил старый полуразрушенный дом в Лондоне, чтобы снести его к чертям и построить новый для родителей? – Спросил Майк спустя минут десять в дороге, старательно выглядывая из окна и щурясь от яркого света.       - Конечно, я помню эту историю полугодовой давности, и как успехи, братец? – Ехидно интересуюсь. Он трещит об этой земле в каждую нашу встречу, однако полноценно заняться сносом и строительством не позволяет отсутствие свободного времени.       Игнорируя мое ехидство, он указывает пальцем куда-то в окно, подзывая меня ближе:       - Вот эта рухлядь, гляди.       Домик и в самом деле представлял удручающую картину. С дырявой крышей, потрескавшейся краской снаружи и огромным замком на дверях, который можно выбить легким ударом ноги.       - Замок на этих досочках? Шутишь? – Едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.       Машина неспешно везет нас в сторону сумасшедшего дома.