Пока Берлин Спит

      Мне всегда нравилось чувствовать тяжесть твоего тела на себе; гладить коротко стриженные волосы, слушать, как ты размеренно дышишь во сне, видеть редкие моменты полного умиротворения в твоих жестких, абсолютно мужских чертах.       Пока Берлин дышал дождем, и в высоком ночном небе рвались на клочки облака, рассекаемые обоюдоострыми лезвиями молний, в моей квартире царили слепая темнота и глухая тишина, изредка прерываемая громовыми раскатами. Вещи валялись на полу, на измятых простынях - мы. Внутри нас – кровавые ошметки плоти разодранного почти насмерть сознания. Вечером, ты пришел ко мне, чтобы залечить свои раны, и я, как обычно, не отказала тебе в этой услуге. Впрочем, не знаю, догадываешься ли ты, но моя душа тоже изрядно пострадала за прошедший день. Изломанная нежность твоих пальцев, оставляющая синяки, сделала свое дело. Я снова могу дышать, снова чувствую, что жива.       Спасибо.       Утром, ты после недолгого разговора уходишь, своим бархатным голосом бросив небрежное «до скорого». «До скорого», потому знаешь, что один из нас обязательно не выдержит, сломается, проиграет и явится за новой дозой препарата.       Выглядывая в окно, я вижу, как ты шагаешь по мокрому асфальту и на прощание поднимаешь прищуренный, чуть лукавый взгляд холодных голубых глаз. Город шумит, тысячи лиц движутся, будто молекулы в кипятке, но твое - все так же выделяется среди них. Даже отвернувшись спиной, делая спешные шаги и лавируя между прохожими, ты продолжаешь быть особенным. Будто вся видимая мной картинка - это черно-белое немое кино, и только ты в нем выделен цветом.       День проходит скомкано: крепкий кофе, путь на работу, опоздание, проверки. По мозгам бьют сплетни коллег, начальство безостановочно жужжит, и рутина ест меня живьем. Возвращаясь в пустую квартиру, пытаюсь закончить отчет, но, сбросив очки, понимаю, что скорее выпрыгну из окна, чем еще минуту смогу заниматься этой дребеденью.       Что ж, спасение утопающих - дело рук самих утопающих.       Набрасывая куртку, я торопливо преодолеваю три этажа вниз, и спешу по давно знакомому адресу. Знаю, что не должна была приходить сегодня, ты не ждешь. Но уж прости.       Дохожу до твоего дома, поднимаюсь по лестнице и стучу в железную дверь. Ты не скоро соизволишь открыть.       Встречаешь меня с ухмылкой, и за отвернутый борт куртки втаскиваешь внутрь. Видимо, не только мне сегодня пришлось помотаться, и ты неспроста решил уйти утром пораньше. В твоих морозных глазах явственно читается усталость. Это мучит, тебе никогда не нравилось чувствовать себя слабым.       Ты нуждаешься во мне так же, как и я в тебе. Снова доза. Снова спасение, которое придет либо на несколько минут, либо на всю оставшуюся ночь. Не тратя времени на пустые разговоры, ты требовательно целуешь меня, запуская руки под блузку. От холода твоих пальцев по мне бегут мурашки, и я невольно ежусь, что веселит тебя. Ты усмехаешься мне в губы и, вцепливаясь в волосы, заставляешь откинуться назад и подставить твоим поцелуям шею.       В прихожей становится слишком жарко и тесно, я обхватываю тебя ногами и ты несешь меня в спальню, где мы в прямом смысле падаем на низкую кровать. Я слегка ушибаю спину, но знаю, что больно больше не будет. Впереди только экстатические, полубезумные рывки друг к другу, обрывки фраз, учащенное дыхание и эйфория: туманная, дурманящая, как дым от твоей сигареты.       Сегодня нам уже не уснуть, мы говорим обо всем на свете, забыв, что завтра рано вставать. И пока Берлин спит, не спим мы. Пока мириады огней освещают старые улицы столицы, ледяной свет твоих глаз освещает то, что я называю своей жизнью.