Сгорать или гореть

В этом мире нет места для честных и добрых людей, способных на милосердие. Таких людей, как правило, растаптывают, прогрызая через них свой путь наверх. Эмма не была одной из тех, кто пожертвует собой во благо других или бросится спасать своего друга, рискуя собственной шкурой. Она относила себя к тем, кому абсолютно безразличен их статус в мире, гражданская позиция, доход и, в общем, все то, благодаря чему расценивается человек. И, возможно, в этом была ее главная ошибка. Но Эмма по-прежнему считала, что судьба совершенно не благосклонна к тем, кто добр и милосерден, кто пытается помочь кому-то, не ожидая ничего взамен и то, что происходило в ее жизни, лишь подтверждало это. — Эм…ма, — прохрипела старая женщина, сидевшая в инвалидном кресле. И она не смогла сказать больше ни слова, потому что не смогла подобрать подходящее из того, что помнила. Эмма присела рядом с ней, оглядывая обстановку и то место, в котором ее мать проводит остатки своих дней. Она была здесь один раз, когда подписывала нужные документы и толком не успела ничего разглядеть. Но сейчас понимала, что это место гораздо лучше, чем она представляла. — Тебе нравится здесь? — Эмма накрыла ее руку своей, крепко сжимая. Мэри-Маргарет рассмеялась, а после закашлялась, подавившись. Медсестра, находившееся в непосредственной близости, подала ей стакан с водой и помогла отпить из него. Эмма лишь кивнула, думая о том, что человек просто выполняет свою работу. И она подумала о том, что, когда ты постоянно делаешь что-то и это впивается в тебя, становясь твоей частью, то ты уже не можешь избавиться от этого и просто действуешь так, как запрограммировано. Так вот, такая штука работает с милосердием и злобой, любовью и ненавистью. Каждый из нас запрограммирован на что-то и только время, люди, обстоятельства и наши поступки позволят понять нам это. Эмма всегда старалась думать о чем-то увлеченном, чтобы не думать о той боли, что буквально в геометрической прогрессии разрастается внутри ее. На ее вопрос Мэри-Маргарет лишь кивнула, и Эмма задумалась о том, поняла ли ее мать суть вопроса и не успела ли забыть его, но переспрашивать не стала. Глаза Эммы наполнялись слезами, как и каждый раз, когда она смотрела на свою мать. Она не могла поверить в то, что это происходит именно с ней, ведь такой человек не заслуживает такой участи. Первые несколько дней Эмма жила с мыслью, что предала человека, который верил в нее. Но успокаивала себя тем, что так будет лучше для них обеих. Врач, который постоянно наблюдал за Мэри-Маргарет, сказал, что смерть мужа окончательно подкосила ее и болезнь Альцгеймера стала быстро прогрессировать. Он рекомендовал отправить ее в психиатрическую лечебницу, но Эмма наотрез отказывалась от этой идеи. Она сомневалась в том, что в комнате с белыми стенами кому-то может стать легче, тем более ее матери. Именно поэтому Эмма решила отправить Мэри-Маргарет в обычную клинику, осознавая, что такой выбор не лучший, но лучший среди возможных. Директором санатория был один из ее знакомых, и он пообещал, что сделает все возможное, чтобы она не чувствовала себя одинокой и брошенной. Эмма отдала практически все, что копила несколько дней, лишь бы к Мэри-Маргарет была приставлена личная медсестра и психолог, который занимался бы с ней каждый день. Август, тот самый знакомый, одобрил идею и даже помог в ее осуществлении. Он постарался сделать все, чтобы женщина, с болезнью Альцгеймера, была в полной безопасности и в случае чего не была лишена поддержки. — Это хорошее место, — Эмма улыбнулась матери. Но Мэри-Маргарет лишь напряглась, а после и вовсе резко изменилась в лице, испуганным взглядом посмотрев сначала на Эмму, после на медсестру. Девушка вспомнила, что так было каждый раз, когда она что-то забывала. — Я… Кто вы? — она смотрела на Эмму с искренним недоумением. И Эмма поняла, что этот момент настал и буквально почувствовала, как все внутри ее рухнуло и ударилось об ребра, ломая их. Словно вся та вера, что жила внутри ее, стала непосильным камнем. Мысль о том, что рано или поздно Мэри-Маргарет забудет ее, всегда подкашивала и заставляла покрываться мурашками, но она не думала, что это случиться так быстро и так внезапно. — Я Эмма, — она на секунду замолчала, плотно сжимая губы и начиная учащенно моргать. — Твоя дочь. Мэри-Маргарет по-прежнему смотрит на нее с недоумением, в то время как медсестра с помощью специального прибора вызывает психолога, врача и Августа. — Дочь? Эмма смотрит на медсестру, пытаясь найти именно в ней ответы на свои вопросы, но та лишь с грустью в глазах смотрит на девушку. — Я привезла ей фрукты, — ее хватает на четыре слова, и Эмма пулей вылетает из комнаты. Она бежит прямо по коридору, ладонями смахивая слезы и сдерживая крик внутри себя. Эмма не знает, что будет с ней, когда она приедет сюда в следующей раз, но уверена в том, что обязательно приедет. Эмма вернется, когда станет сильнее и сможет смотреть в глаза матери, в которых больше никогда не увидит любви. Но боится лишь того, что этого будет недостаточно и что следующий раз – последний. Эмма останавливается в тот момент, когда понимает, что начинает задыхаться. Она замечает, что все это время за ней бежал Август и буквально падает в его объятия, когда уже не находит в себе сил стоять на ногах. Мужчина доводит ее до своего кабинета и помогает сесть на диван. Она закрывается руками, продолжая громко плакать. — Она не помнит! — громко вскрикивает Эмма. — Не помнит! И Августу остается лишь догадываться, насколько тяжело сейчас Эмме. Он не произносит ни слова, лишь подает девушек стакан с водой, предварительно смешав ее с успокоительным. Свон залпом выпивает его, пытаясь отдышаться и, наконец, взять себя в руки. — Невыносимо… Он кивает и садится рядом, тяжело вздыхая. — Осталось совсем немного до четвертой стадии. И Эмма снова начинает плакать, буквально готовая рвать все на своем пути. Август обнимает ее и утешительно поглаживает по спине, но ведь они прекрасно понимают, к чему приводит и чем заканчивается четвертая стадия. — Моя мать не заслуживает этого, — яростно произносит Эмма. — Ни мой отец, ни моя мать не заслужили того, что произошло с ними! Если все так пытаются доказать существование Бога, то почему он не пытается доказать свое существование? — она резко замолкает, словно начиная думать об этом. Август действительно начинает задумываться над тем, как несправедливо с Эммой поступает жизнь и, вспоминая ее ненависть, придирчивость к окружающим и ее мироощущение, понимает, что это вполне оправдано. — Скажи, почему кому-то – все, а кому-то – ничего? — она смотрит на Августу заплаканными глазами. — Я не знаю, Эммс. Она кивает и, кажется, действительно начинает успокаиваться, но кто бы только знал, какой ураган метет внутри нее. Она старается, потому что понимает, что это – не то место, в котором нужно закатывать истерики и бессильно бить кулаками стену. Пытается понять, что подобное поведение – не выход, но сейчас не может переступить через себя. — Я…передай ей, что я люблю ее, — она встает и спешит выйти из кабинета, как Август просит остановиться. — Не делай ничего дурного, пожалуйста, — шепотом произносит мужчина. — О чем бы ты не думала, это невыход. Эмма кивает и уходит, громко хлопнув дверью. Она спускается по лестнице, осознавая, что все вокруг словно душит и терзает ее. Эти сине белые стены, кафельные плитки лестницы и люди – приходящие и уходящие. Собственные мысли съедают ее, оставляя горький осадок. Даже охранник останавливает ее, пытаясь помочь, но ей не нужна его помощь. Эмме не нужна помощь человека, который наверняка даже не смыслит ничего о том, что произошло с ней и насколько это может быть больно. Но на выходе из клиники она сталкивается с темноволосой женщиной, ноги, когда-то белоснежное платье и руки которой в крови, а в глазах столько боли, сколько, наверное, и в глазах Эммы. Ослабевшими руками она хватается за Эмму и падает на землю. На что Эмма громко вскрикивает и теперь уже просит охранника о помощи.