Сгорать или гореть

Августу не пришлось прикладывать много усилий для того, чтобы догнать девушку и задать волнующий вопрос. Когда он покинул стены своего кабинета, она стояла и ждала лифт, нервно топчась на одном месте и теребя длинные рукава рубашки. То, как волновалась девушка сейчас, заставило волноваться даже мужчину. — Ты не оправилась окончательно, — она оборачивается, когда слышит голос Августа, — тебе стоит остаться хотя бы до результатов анализов. Реджина отчего-то хмурится и смотрит на мужчину так, словно он сказал что-то очень неразумное и несуразное. Прежде она никогда не оставалась в больнице так долго и чувствовала, что уже начинает ненавидеть это место. — Ты ведь прекрасно знаешь, что я не останусь здесь, — в своей манере отвечает девушка и пожимает плечами, — к чему все это? — Нам нужно поговорить, — он чувствует, что начинает волноваться с каждой секундой все больше, потому что у него нет весомых доказательств обвинять в чем-то Реджину. За исключением того, что ей не впервой убивать людей. Когда двери лифта открываются, Реджина не заходит внутрь. Она кивает мужчине и отходит немного в сторону, спиной облокачиваясь на подоконник. Август пытается подобрать более правильные слова, но с каждой секундой запутывается все сильнее. Девушка выразительно закатывает глаза, думая о том, что еще минуты две, и она точно уйдет. Но он все же решается. — Над каким заданием ты работала, когда попала в больницу? — он оглядывается и замечает, что в коридоре нет никого, кто смог бы стать нежеланным слушателем. Август был непривычно заинтересован. И именно этот факт испугал Реджину, потому что раньше все было гораздо проще, и ей не приходилось так много лгать. Она просто делилась с ним чем-то, о чем так тяжело было молчать, и он просто слушал. Если бы кто-нибудь, кроме Августа, узнал об этом, Реджина бы здесь не стояла. — Я рассказала тебе более, чем достаточно. Если в этом замешан лишь твой интерес, то меня это не интересует вовсе. Попробуй по-другому, — она скрещивает руки на груди, прекрасно понимая, к чему ведет мужчина. — Сегодня на операционном столе умерла женщина, которая должна была прожить как минимум еще год, — Август начал неуверенно, но после очень быстро собрался с мыслями, — ее сердце не могло остановится просто потому что солнце зашло или в комнате стало на один градус холоднее. Реджина старается оставаться невозмутимой. Она пожалела о том, что повиновалась сиюминутному желанию и направилась в его кабинет, вновь нуждаясь сказать ему необходимые слова, как ей показалось. Но теперь деваться было некуда. — Ты считаешь, что я могла поспособствовать этому, так? — с нажимом спрашивает девушка. — Не пойми меня неправильно. Просто это действительно никак не укладывается в моей голове, и сейчас я пытаюсь найти произошедшему разумное объяснение и… — он тяжело вздыхает, когда осознает, что слова совсем закончились и сказать ему больше нечего. В то время, как Реджина уже нажимает на кнопку лифта. — Если у тебя будут доказательства – милости прошу. Но сейчас не стоит обвинять меня в том, в чем виновата далеко не я, — девушка улыбается и заходит в лифт. Она мысленно радуется своей победе, но также огорчается при мысли о том, что рано или поздно их отношения сведутся на нет или произойдет что-то более ужасное, чего бы ей совсем не хотелось.

***

Эмме не собиралась и не хотела говорить о том, что по-прежнему живет в ней и так больно дает о себе знать. Руби не стала настаивать, понимая, как тяжело девушке и думая о том, сколько потребуется времени, чтобы пережить произошедшее. Генри не произносит ни слова, но, возможно, тоже понимает, что это произошло. Возможно, он понимает гораздо больше. Эмма упорно пытается понять, с чего именно началась эта череда черных полос и когда они начнут заменяться белыми. Но больше всего ей хочется верить, что это просто несчастливая случайность. Продолжительные случайности, которые когда-нибудь, да должны закончиться. — Почему это произошло? — спрашивает Руби, но вопрос словно повисает в воздухе, накаляя его. Эмма не знает и поэтому молчит. Смерть Мэри-Маргарет была тем, что было неизбежно и к этому можно было подготовиться заранее, но девушка не думала, что такие способы существуют и это реально. Не может быть ничего хуже, чем потеря близкого и родного человека. — Генри понравилось? — после трехминутного молчания все же спрашивает Эмма, но не смотрит на девушку, боясь увидеть в ее взгляде свое отражение. — Он выглядел заинтересованным, когда наблюдал за черепахами, но остальные животные его не впечатлили. Когда-нибудь мы узнаем, почему Генри так сильно любит черепах. Эмма не говорила об этом. Никогда не произносила эти слова вслух, потому что боялась, что они начнут иметь еще большее значение. Сколько девушка себя помнила, Мэри-Маргарет всегда была неравнодушна к черепахам. Им было некуда и незачем торопиться и поэтому они живут долго, потому что делают это в свое удовольствие. Растягивая каждую секунду по минутам. Или было что-то еще, о чем Мэри-Маргарет не говорила, но изредка думала об этом. Любовь к черепахам – единственное, что заставляет Генри не терять надежду. И Эмма жалеет, что все так вышло. Потому что ребенок всегда был слишком проницательным, чтобы скрывать от него что-либо. В особенности в последнее время, когда правду он мог вытянуть одним лишь взглядом. — Да, когда-нибудь он сам расскажет об этом, — тихо отвечает Эмма. Они снова сидят в тишине и оборачиваются, когда замечают Генри в дверном проеме. Он держит мягкую игрушку-черепашку в своих руках и крепко сжимает ее. Эмма улыбается, а Руби думает о том, что никогда не видела столько боли в одной лишь улыбке.