***
Эмма сдалась после третьей попытки открыть дверь и позволила Августу разобраться с этим, пробурчав себе под нос что-то неразборчивое. Когда мужчина вошел внутрь, она впервые задержалась на пороге, словно подмечая про себя, как все сильно изменилось. Она кричала. Кричала так громко, что никто не слышал, какой болью пронизаны ее слова и как сильно она себя ненавидит. Начиная с того дня, когда жизнь пошла по наклонной и теперь уже не видны даже малейшие проблески света. И как бы девушка не старалась, какими методами бы не пыталась найти свое спасение, ей оставалось лишь одно – нести этот тяжелый камень внутри и ждать, когда боль станет привычкой. Эмма присаживается на диван и тихо вздыхает. Со стороны это выглядело так, словно у девушки совершенно ничего не произошло, лишь очередной день, наполненный повседневной рутиной и какими-то малейшими несуразными и ненужными вещами. Но Август вглядывался предельно близко, не желая упустить ни детали, и этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть все цвета боли и отчаянья. — Я могу остаться. Эмма никак не реагирует на его слова, продолжая сидеть на диване и на несколько секунд прикрывая глаза, закусив нижнюю губу. Она пытается понять, заканчивается ли ее жизнь в этот момент или только начинается. — Эмма? Девушка открывает глаза, но смотрит словно сквозь мужчину. Куда-то глубже, пытаясь разглядеть частичку света и взять немного себе. И ему становится страшно, потому что, по правде говоря, он ожидал неминуемой истерики и то, что он видел сейчас – пугало его. — Я хочу побыть одна, — невнятно, дрожащими губами выдавливает из себя девушка. Август молча выполняет ее просьбу, захлопнув за собой входную дверь и думая о том, как много яда выпила Эмма и какой непосильной стала эта ноша. Он понимает, что, возможно, жизнь в разы упрощается, когда тебе абсолютно нечего и некого терять. Эмма же впервые замечает, какими холодными на ощупь стали стены, насквозь пропитанные воспоминаниями и каким просторным стал дом. До одури и до слишком жуткого отчаянья пустым. Но она по-прежнему чего-то ждет. Будто завтра настанет очередной день, когда она будет бороться с порывом поехать в больницу и с осознанием того, что придется смотреть больной матери в глаза, натягивать на лицо улыбку и твердить это отвратительное «все будет хорошо». Осознание произошедшего приходит гораздо позже, когда ее пальцы тянутся к запыленной пачке с сигаретами, и она достает одну, поджигая и позволяя ей верно дотлевать в руке, обжигая пальцы. Слезы наворачиваются на ее глаза, и она хочет окликнуть Августа, думая, что, может быть, он услышит и все же останется, но будто ком застревает в горле, и Эмма не может сделать этого. Она чувствует глухие удары в груди и чувствует, что задыхается. Задыхается от боли, что обжигает всю ее грудь.***
Август несколько раз подавлял в себе желание взять телефон и набрать номер Эммы, беспокоясь за девушку. Произошедшее не укладывалось даже в его голове, потому что причина смерти так и не была выяснена, и ему оставалось лишь кормить себя пустыми догадками. Еще утром все показатели были в норме, не было абсолютно никаких отклонений, способных привести к затрудненному дыханию и остановки сердца. И Август не понимал, отчего это все же случилось. Он сидел с охранником в кабинете и пересматривал видеозапись снова и снова, уже чувствуя приступы тошноты. Медсестра оставляет спящего пациента, покидает палату, и картинка словно заедает на этом моменте. К слову, Август пытался вытянуть что-нибудь из медсестры, но та оказалась совершенно бесполезной. Настолько, что мужчина, не выдержав десятиминутного разговора, просто уволил ее. Они начали пересматривать сначала, и охранник уже устал бороться с тем, что не выспался и едва ли не заснул на пятнадцатом просмотре, но Август ударил его в плечо. — У нас могут быть проблемы? — заспанным голосом произнес охранник, потирая подушечками пальцев свои глаза, — может она сама решила покончить с жизнью и вколола себе что не то. Август закатил глаза, но слова охранника все же заинтересовали его. — Навряд ли Эмма будет подавать в суд за халатность. Она даже не захотела проводить вскрытие, но, думаю, это дело времени, — мужчина пожимает плечами, — твоя смена уже закончилась. Можешь быть свободен. Мужчине показалось, что стоило ему только моргнуть, и доблестный охранник будто бы испарился, оставив за собой лишь громкий звук захлопнутой двери. Но, впрочем, он прекрасно понимал, как сильно устал тот за целый день. Ведь практически ничего не делать – это тоже работа, от которой устаешь сильнее, чем от бумажной рутины. Август даже усмехнулся, подумав об этом. Стоило ему на секунду расслабиться, как двери в его кабинет снова открылись и на пороге стояла девушка, видеть которую не было ни малейшего желания. Но Август подметил, что она выглядела гораздо лучше, нежели утром. — Работа в больнице должна быть такой утомляющей и нервной, — лениво протягивает девушка, присаживаясь напротив Августа и вытягивая ноги, — как только тебе удается держаться? — Я удивлен, что ты все еще не сбежала, — без интереса отвечает мужчина, снова начиная копаться в бумагах или делая вид, что сильно занят чем-то. Она принимает задумчивое выражение лица, начиная обдумывать его слова. Реджина действительно уже была бы на другом конце города, распивая очередную порцию коньяка или водки в каком-нибудь борделе или что-то вроде этого, но внезапно охвативший порыв оказался гораздо сильнее. Она сама не могла понять, откуда возникло столь спонтанное желание и почему она испытывала в этом необходимость. — Зачем ты пришла? — раздраженно интересуется мужчина, — ведь явно не для моего благословения. — Я пришла попрощаться, — спокойно отвечает девушка и смотрит на него, улыбаясь и чуть склонив голову на бок. Он смотрит на нее с недоумением и настороженностью, хмурясь еще сильнее и совсем не понимая, как воспринимать подобного рода слова от Реджины. Август знал, какой свихнутой порой бывает девушка и к чему могут привести такие неоднозначные и как бы невзначай брошенные фразочки. — Серьезно? — Если бы ты оказался на месте моего напарника, я бы никогда не выстрелила в тебя, — шепотом произносит девушка, отводя взгляд в сторону и резко поднимаясь с места, — я дорожу твоей жизнью гораздо больше, чем своей, — она покидает кабинет Августа, оставляя недосказанности витать в воздухе и заставлять мужчину из раза в раз прокручивать только что прозвучавшие слова. А после Август подрывается с места, спеша догнать девушку. Потому что он понимает, что той самой неизвестной, способной прояснить внезапную смерть Мэри-Маргарет, может быть именно Реджина.