Я провожу свои ночи в твоих снах

from h to l. Мы не знакомы лично и никогда не были, а может, и никогда не будем, но я знаю твой адрес, и я знаю твою электронную почту, и твой профиль в Facebook первый в моем списке закладок в браузере, и я с легкостью могу отправить тебе это. Но я никогда не сделаю этого, как не сделал с сотней предыдущих писем. Может, все дело в том, что я никогда не буду достаточно хорош для тебя, или ты всегда будешь недостижимым идеалом, или просто все настолько очевидно: у тебя есть жизнь, любимая девушка и интересы и без меня. У меня — нет. Я помешан на тебе, и, пожалуй, это ужасно неправильно, и мне стоит сосредоточиться на учебе и работе в пекарне, иначе вся испорченная мной выпечка полетит в мусорное ведро, но ты никогда не выходишь из моей головы. Я зависим от тебя, я нуждаюсь в тебе, я не могу представить, как это — жить без мыслей о тебе. Ха, звучу, как глупая влюбленная девочка. Кто бы мог представить, что я дойду до такого? Никто. Но в моей жизни появился ты, как гром, как набат, и я просто провалился в любовь к тебе, как в чертову яму. Мне плевать на твою внешность — на самом деле, она идеальна, как весь ты, — потому что я с ума схожу от того, какой ты внутри. От твоих слов поддержки, от твоих действий, от всего. Я мечтаю, чтобы однажды ты спел только для меня, потому что я слышал твой голос и видел твое не особо удачное — я все еще считаю, что это было выступление победителя — прослушивание на Х-фактор, как бы сильно ты ни пытался скрыть ото всех, что был там. Ты улыбаешься так, словно солнце выходит из-за туч, ты играешь в футбол лучше английской сборной, твои пальцы вытворяют невозможное на фортепиано, а еще ты рядом с детьми — самое прекрасное зрелище во Вселенной. Ты умеешь так много, ты делаешь так много, ты значишь так много, что мне никогда не сравниться с этим. Поэтому я промолчу обо всем этом. С любовью, Эйч. never had been sent

Моя жизнь всегда была размеренной, обычной. В школе я не был одинок, да я вообще никогда не был одинок, я был очень даже счастлив. Ничем не отличался от среднестатистического подростка. После школы я поступил в колледж и нашел приличную работу в местной уютной пекарне. Я просто учился на экономиста — да, я не отличался оригинальностью, как и все мои предки по отцовской линии — и пек булочки, эклеры и пирожные, пока однажды в моей жизни не появился он. Луи Томлинсон. И вроде мне уже было не шестнадцать, и вроде я даже считал себя адекватным человеком, но я просто сошел с ума. После нашей встречи на вечеринке по поводу дня рождения Зейна — это парень Найла, моего лучшего друга, я не мог не прийти, эта блондинистая макушка съела бы меня живьем, — где Луи, скорее всего, даже не заметил меня, да я и не выделялся, ведь я не люблю вечеринки и знакомства с пьяными людьми, я стал замечать его везде. Серьезно. Абсолютно везде. На конкурсе пианистов, куда я пришел поддержать сестру, выиграл именно он. На футбольном матче, куда меня затащил Найл, храни его пивное божество, Луи сидел на три ряда перед нами. Его девушка училась в моем колледже, и он всегда забирал ее от крыльца. Да черт, в тот день, когда я впервые посмотрел Х-фактор по телевизору, показывали его прослушивание. Я видел Томлинсона везде и всегда, постоянно, но он никогда меня не замечал. Все дело в том, что, знаете, я принадлежал к той категории людей, которые вроде бы и существуют, но вы позвоните им только тогда, когда с вашего мобильника удалятся остальные контакты и пропадет интернет, а вам нужны будут срочно деньги. И то не факт. Я всегда был «последней возможностью», той фигурой на шахматной доске жизни, которой жертвуют в первую очередь, и не то чтобы меня это задевало, нет. Я привык так жить, и мне даже было хорошо. Просто после встречи с Луи мне уже никогда не могло быть хорошо. И ситуация была настолько ужасна, что я даже не знал, хорошо это или плохо — быть с ним откровенно незнакомцами. С одной стороны, я не мог поговорить с ним, не мог просто так написать или позвонить, вообще ничего не мог. С другой стороны, худшее чувство на свете — это любить друга. Всегда рядом, всегда поддерживаешь его начинания с девушкой, сгорая внутри. Но все равно, такому идеальному парню я никогда не мог бы стать другом.

from h to l. Я уже два месяца хожу на этот чертов баскетбол, знаешь, почему? У нас один спортивный центр. Каждое второе воскресенье футбольная тренировка заканчивается в то время, когда начинается баскетбольная. И я просто могу наблюдать тебя, наблюдать за тобой, наслаждаться из своего неприметного угла раздевалки видом на твою чуть загорелую кожу с родинками и рельефом мышц. Ты не перекаченный, нет, ты такой, как надо. И твой маленький животик выглядит очень мило, перестань пытаться избавиться от него, пожалуйста. А еще я изменил свой маршрут: теперь перед колледжем я проезжаю на четыре километра больше на своем велосипеде, чтобы проехать мимо твоей автобусной остановки. В восемь тринадцать подходит твой автобус, и ты всегда-всегда опаздываешь на него, и иногда я специально проезжаю перед ним, чтобы водитель постоял на остановке подольше и ты успел зайти. Не хочу, чтобы ты опаздывал. Бывают случаи, когда я езжу мимо твоего дома после занятий. Я оставляю в твоем почтовом ящике испеченный мной брауни и немного йоркширского чая, потому что я знаю, что ты любишь это. Может быть, ты веришь, что это делает добрая соседка или твоя девушка, или тайная поклонница, и, упс. Это поклонник. Ранним вечером четверга я еду в том же вагоне метро, что и ты. Мне на работу, тебе — на тренировку. Я готов тратить на метро деньги, что оставляю на обед, хоть каждый день, а не раз в неделю, если это будет значить, что я смогу смотреть на тебя. Ты всегда ездишь стоя и читаешь что-то, но изредка, когда у тебя плохое настроение, ты садишься на свою спортивную сумку и просто слушаешь музыку, закрыв глаза. Ты выходишь на пробежку в семь пятнадцать и никогда не меняешь свой маршрут. Ты бегаешь два часа, как ты это делаешь? Я знаю это, потому что моя пекарня в пятидесяти метрах от твоего дома, и ты пробегаешь мимо каждый раз. В такие моменты мы ближе всего — в метре. Ты на тротуаре, а я за стеной, смотрю на тебя в окно. Я знаю так много о тебе, Луи, а ты не знаешь даже о моем существовании. Это так глупо. Я знаю, что ты пьешь молоко и сок исключительно из прозрачных стаканов без ручки. Я знаю, что ты всегда берешь карамельный латте в Старбаксе напротив своего универа. Я знаю, что ты очень любишь The Fray, и я слышал твой кавер на их песню. Я знаю, что ты не любишь бананы и шоколадное мороженое, но любишь растянутые свитера с длинными рукавами. Я знаю, что ты искренне улыбаешься, только если у твоих глаз появляются крошечные морщинки. Я знаю, что у тебя шрам на левой лопатке от падения с качелей. Я знаю, что у тебя выбит третий коренной зуб справа сверху. Я знаю, что твои глаза едва-едва отличаются по цвету. Я знаю, что у тебя татуировка на внутренней стороне бедра, которую ты прячешь ото всех. Заметил? Я знаю твои привычки, повадки, знаю все о твоей внешности, о твоем распорядке дня и манерах поведения. Но я ничего не знаю о тебе. Я не знаю твоих секретов, я не знаю, с какими мыслями ты засыпаешь и что тебе снится, я понятия не имею, что происходит в твоей голове и как ты относишься к тому или иному событию, я не имею даже представления о том, как ты вел бы себя со мной. И это то, что я больше всего хотел бы знать, и это то, что я никогда не узнаю. С любовью, Эйч. never had been sent

Теория шести рукопожатий гласит, что мы знакомы с каждым человеком на Земле через шесть других людей. Например, у моей матери есть подруга в Кентукки, у которой завалялся номерок бывшего Кайли Дженнер после бурной ночи. И именно так я связан с Кендалл Дженнер — ее сестрой. В общем, вы поняли. Моего лучшего друга с самого детства звали Найл, и он был самой настоящей занозой в заднице. Он привел меня работать в пекарню к своей двоюродной бабушке, и это почти единственное, за что я ему был благодарен, потому что даже наши «ночи секретов» он умудрялся вечно портить. А еще у него бездонный желудок, так что пекарня постоянно терпела убытки, когда он стоял за прилавком. Ладно, я приукрашиваю, конечно. Я был бесконечно благодарен Найлу, что он у меня был, потому что этот крашенный белобрысый терпел все мои загоны и всегда поддерживал. И я до одури любил Хорана, как друга, и дорожил им почти больше всего на свете. И в свои неполные двадцать Найл уже успел сойтись с парнем по имени Зейн. Они жили вместе около года, любили друг друга безумно сильно, но при этом ссорились так часто, что я понятия не имел, как они еще не поубивали друг друга, ведь Хоран был упрямым надоедливым ослом, а Малик — еще более упрямым и загадочным бараном. Я дарил им сервизы дважды, и оба раза они их разбили в порыве страсти — не знаю, кидались ли во время ссоры или уронили со стола, когда занимались бурным сексом прямо на столе, — так что теперь я дарю им исключительно что-то съедобное. А у Зейна был собственный лучший друг. По имени Луи Томлинсон. Докажите, удобно иметь среди знакомых лучшего друга любви своей жизни, чтобы знать о нем все, да? На самом деле, не очень, потому что если Зейн и заходил к нам в пекарню, то только чтобы поболтать с Найлом. И не только поболтать. В общем, в подсобку особо хрупкие вещи мы тоже не носили. Так уж вышло, что я упускал свою возможность знать о Луи все, как заправский неудачник — почему «как»? — каждый раз, но и жаловаться было мне не на что, ибо сам виноват. Однажды после такого визита Найл выглядел каким-то притихшим и буквально избегал моего взгляда. Поначалу я не придал этому значения, но когда Хоран начал протирать тряпкой прилавок третий раз за пять минут, я понял, что что-то случилось, затащил друга в кухонные помещения и пообещал сунуть его голову в духовку с его любимыми круассанами, если он продолжит молчать. Тогда я и узнал, что у Луи появилась девушка. Найл смотрел на меня с огромным сочувствием и выглядел так, будто только что разрушил всю мою жизнь, а я буквально чувствовал себя растоптанным. Как будто я Муфаса, а Шрам — моя собственная медлительность. Это было почти месяц назад. С тех пор я, кажется, не улыбался вообще ни разу. Даже процесс приготовления выпечки перестал приносить удовольствие, превратившись в простое исполнение заученных движений. А про учебу и говорить нечего: моя карьера экономиста летела к чертям из-за моих пропусков, да и меня почти выперли, в конце концов, разбитое сердце причиной прогулов не является. Медленно, но верно Луи Томлинсон разрушал мою привычную жизнь, при этом даже не зная обо мне, как о человеке. Мне тогда казалось, что даже если он и слышал мое имя, то ему послышалось, что кто-то спросил о его новой прическе* или что-то типа того. Это было так глупо — фантазировать о ком-то и искренне верить, что это моя любовь навсегда, имея за плечами всего двадцать лет жизни, но это то, что я делал и делаю до сих пор.

from h to l. Ты влюблен, наверное. И тебя это окрыляет, наверное. Дает радость, счастье, переполняет положительными эмоциями, наверное. Тебе хорошо с ней, наверное. Мне плохо. Знаешь, она красивая, я не спорю, и ты, может быть, не видишь никого на свете, кроме нее. Но ты стал пропускать вечерние пробежки по средам и пятницам. А вчера в бассейне, где я заменял своего дядю в качестве спасателя, ты сначала успешно тренировался — черт, как ты можешь проплыть бассейн три раза под водой, не всплывая? — но ей было скучно, и ты пятнадцать минут просто потратил на ее капризы. Я не говорю ни о чем. Но она отбирает тебя у самого себя. При этом она может целовать тебя, она может говорить с тобой, она имеет право на твое доверие, она может назвать тебя своим, она вправе делить с тобой все свое свободное время, она знает твои тайны, она знает тебя, таким, какой ты внутри. А я нет. И я могу только мечтать, чтобы однажды у меня появилось право на тебя. С любовью, Эйч. never had been sent

Дьявол приходит только к заблудшим душам. Наверное, я слишком заблудился в тебе, потому что он пришел ко мне. Дьявол всегда знает глубочайшие секреты. У него очень глубокий голос, который звучит отовсюду, черные бездонные глаза и безумно заманчивые сделки. И я выбрал согласие. Я обменял реальность на сон: я мог управлять собственными и чужими сновидениями, я мог приходить в чьи угодно сны, я мог делать все, но однажды должен был настать тот день, когда я заплачу за это. Уже наяву. Я не рассказал никому об этом, даже Найлу. Он и так считал меня сумасшедшим идиотом, потому что я был буквально повернут на Луи, и если бы Хоран узнал, что я заключил чертову сделку с Дьяволом за то, чтобы приходить к нему во снах — да, я сделал это только ради этого, — он бы проклял меня к чертям. В конце концов, в какой-то степени, Найл был прав. Я действительно помешался на Луи, и я сам не был в восторге от этого, но я ничего не мог поделать с этим. Мне хотелось кричать и плакать, а иногда и истерически смеяться, потому что порой наши встречи были настолько неожиданными и глупыми, что мне хотелось подбежать и крикнуть ему в лицо: «Опять ты?!» И я почти уверен, что я закрывал глаза на недостатки Луи, но я видел его абсолютно идеальным, я не видел в нем чего-то не превосходно восхитительного. И это даже не было историей, где клишированный ботаник-заучка до смерти влюбился в клишированного мудака, нет. Потому что Луи не мудак, да и я ботаником никогда не был. У меня ведь даже друзья были, работа, любимое дело. Просто после того, как судьба свела меня с Томлинсоном, я перестал считать что-то в своей жизни стоящим внимания, и я знал, что это ужасно, но я все еще ничего не мог сделать. Одна мысль о нем заставляла меня таять и терять рассудок, в желудке словно взлетал рой чертовых ос, а не бабочек, и все мои слова превращались в бессмысленный бред, потому что все мое внимание и все мои мысли улетали в сторону Луи. И это не приносило ничего хорошего. — Может, тебе стоит перестать думать о нем? — спрашивал меня Найл иногда, заходя издалека и выбирая выражения, чтобы не дай бог не сказать лишнего, ведь темы связанные с Луи были буквально минным полем. — Может, и стоит, — отвечал я, грустно пожимая плечами и усмехаясь. — Да не могу только.

from h to l. Начну с основного: это мое последнее письмо тебе, которое я напишу. Не потому, что мой ящик уже забит листами бумаги, или память телефона заполнена заметками — нет, этого у меня как раз в достатке. Просто теперь у меня есть другой способ быть хоть как-то связанным с тобой. Никаких больше неотправленных писем, поверь мне. И прости меня. Прости меня за все те слова, которые я не сказал тебе. За то, что не сказал, и за тот смысл, который они могли бы нести, тоже прости. Прости меня за все те мысли о тебе и чувства к тебе, что я испытываю, потому что я знаю, что ты бы не хотел этого. Прости меня за бесконечное молчание, за долгие взгляды в раздевалке, что ты мог ловить, за те непонятные события, которые случались с тобой по моей вине, вроде брауни и чая в почтовом ящике или коробки твоих любимых «шоколадных поцелуев» на День Влюбленных. Прости меня за все те разы, когда я мог, но не подошел к тебе познакомиться, за все те ситуации, когда я не успевал помочь тебе, за все те долгие недели, когда я буквально преследовал тебя. Прости меня за то, что я знаю тебя вдоль и поперек, что я узнаю все новости о тебе, что я будто слежу за тобой, я знаю, это глупо. Прости меня за дальнейшее и прости, что я не могу оставить тебя в покое. Я разочаровался явью, и раз я тот, на кого в реальности ты никогда не обратишь внимания, я приду к тебе во снах, потому что только там у меня есть возможность хоть как-то побыть с тобой. С любовью, Эйч. had never been sent

Мой первый сон после сделки поначалу был самым обычным. Как чаще всего случалось, снилась мне пекарня — я не знаю, по какой причине, но почти все мои сны были про нее. Все те же бежевые стены и мебель из красного дерева, что и в реальности, милая хозяйка с атласной лентой в давно поседевших волосах, две напарницы по кухне и Найл, что работал кассиром. Как будто я и не ложился спать. В действительности, я и не понимал, что это сон, поначалу, я просто существовал, как наяву: взбивал белки до стойких пиков, чтобы приготовить хрустящее безе, а вокруг витал легкий аромат лимона и ванили, потому что Карла — одна из напарниц — только что поставила в духовку лимонный пирог. На самом деле, я до сих пор не знал, почему все еще был худой, ибо на моей работе пахло свежей выпечкой семь дней в неделю и двадцать четыре часа в сутки, впрочем, Найл был еще более тощий, чем я, а он при этом еще и стоял за прилавком и подъедал плохо расходящиеся пункты меню. Я как раз загрузил взбитые белки с сахарной пудрой с кондитерский мешок, чтобы выдавить на пергаментную бумагу и запечь безе, когда услышал гудок грузовой машины со стороны служебного входа. — Эй, фокачча, — я обернулся на зов Хорана. И да, он называл меня фокачча. — Поднапряги свои бицепсы, нам фрукты привезли. Да, мисс Эдвардс, заварной крем в этих эклерах просто нежнейший, клянусь, я сам могу три дня питаться только ими, — последняя реплика была адресована уже покупательнице, а судя по тому, что Найл слизнул с верхней губы заварной крем, за его нежность поручиться блондин мог со всей уверенностью. Правды ради, крашеный блондин. Хоран думал, что этого никто не замечал, хотя как его пятисантиметровые темные корни можно было не заметить оставалось для меня загадкой. — Есть, капитан Кексик, — усмехнулся я и, отсалютовав другу, отряхнул руки от капель взбитых белков. И да, в ответ я звал Найла кексиком. — Хей, Джесс, можешь пока наложить безе? Да, в форме привидений, мы их будем использовать, как украшение для брауни, Хеллоун на носу все-таки, — попросил я девушку и проследовал было к задней двери на кухню, чтобы выгрузить ящики со свежими фруктами для различной выпечки, но мое внимание привлекла необычная дверь, которой в этом коридоре никогда не было. Серая, едва заметная, но с резным узором по периметру, как будто кто-то закрасил яркую цветастую дверь в серый, чтобы спрятать. В самом верху над барельефом лиры виднелась витиеватая надпись «Apollo», а в самом центре, почему-то вписываясь в основной стиль, находилась пластина с вырезанной мышью. По моей спине пробежал легкий холодок, а в голове тут же всплыли слова Дьявола о том, что дверь — это символ, это отражение человеческого подсознания; твоя дверь — это ты сам. Я не был особо силен в символике, но моя дверь, судя по всему, считала меня стеснительным и неприметным человечком. Понятия не имею, причем тут Аполлон, на него я похож точно не был, но вот мышь и серый цвет отчаянно намекали мне, что я слишком незаметная личность. Впрочем, это не было особо важно, потому что я внезапно осознал: я нахожусь во сне. Впервые в жизни я понимал это до пробуждения, и ощущение какой-то вседозволенности резко заполнило мою грудную клетку. В конце концов, это мой сон, и я могу делать все, что захочу. Во всяком случае, Дьявол обещал мне именно это. Я легонько толкнул дверь от себя, и та на удивление легко отворилась. Первые мгновения казалось, что за ней ничего нет, лишь сплошная темнота, из-за чего волосы на затылке даже немного встали дыбом, но потом я заметил очертания еще одной двери на противоположной стороне странного коридора. Собрав в кулак всю свою волю, я рискнул сделать шаг за свою серую дверь, но закрывать ее не стал. Знаете, мало ли — чужие сны, конечно, интересно и хорошо, но в своем уютнее будет. Особенно после того, как Дьявол рассказал, какие твари могут бродить по этому коридору. — Здесь кто-нибудь есть? — тихо спросил я в темноту коридора и, не услышав в ответ и шороха, выдохнул. — Я… Я пришел с миром? — чувствуя себя крайне неловко, пробормотал я. А что вы хотели? Я понятия не имел, что нужно говорить в таких ситуациях! Но коридор был пуст, и я решил сосредоточиться на его изучении, все также не отходя от своей двери и держась рукой за ее край. В темноте понимать цвета и оттенки было сложно, но стены, вроде бы, были светло-коричневого цвета, а дверь прямо напротив моей — синего. Коридор шел в обе стороны и кончался поворотами, и я был почти уверен, что тут был целый лабиринт коридоров с дверьми: на каждого человека на этом свете. Дверь слева от моей имела ярко-ярко-желтый цвет, который очень сильно выделялся на фоне достаточно непримечательных обоев. Где-то около центра на деревянной двери красовался барельеф из двух кружек пива, а наверху скотчем были прикреплены два перекрещенных ирландских флага. И еще от этой двери буквально пасло выпечкой вперемешку с баварскими колбасками, а согласно словам Дьявола двери близких и дорогих тебе людей всегда находятся рядом с твоей, так что если эта дверь не открывала путь к сновидениям Найла, я готов был отсечь себе руку. Оглянувшись вокруг, я заметил еще дверь мамы — светло-голубого цвета, ее любимого, с легким цветочным орнаментом — и, кажется, Зейна — в дальнем конце коридора, темная тяжелая и металлическая, отдающая тайной и буквально закрывающая проход к секретам и личному. В голове крутились речи Дьявола, который с упоением рассказывал мне о Коридоре Сновидений, я то и дело подмечал некоторые вещи, о которых он говорил мне, и меня уже пробирало нескончаемое любопытство, так что я отошел от своей двери и подошел к той, что закрывала путь к снам Найла. Я помнил, что Дьявол говорил: «Путь в сон человека откроется тому, кто имеет при себе вещь этого человека», а еще я помнил, что последнее время спал в толстовке Хорана, которую тот мне одолжил, пока мне в новую комнату не проведут отопление. — Сначала надо будет открыть замок, только потом откроется путь, да, — бормотал я себе под нос, пародируя слова Дьявола. — Хах, все эти двери выглядят так, словно их откроет малейший сквозняк, — усмехнулся я сам себе и хотел было толкнуть дверь Найла внутрь, как вдруг перед моим носом возникло странное маленькое существо с зеленом костюмчике, причем возникло так резко, что я буквально отпрыгнул назад. — Вашу ж мать! — Попрошу не выражаться, молодой человек, — пропищало существо, подлетев ближе ко мне. И, черт подери, это был лепрекон. — Лучше принеси мне стаканчик имбирного эля. Я помотал головой из стороны в сторону, будто пытаясь согнать галлюцинацию, но это не было галлюцинацией. Передо мной на полном серьезе висел в воздухе маленький лепрекон, который, судя по всему, защищал вход в сны Найла. Ну, как защищал. Наверняка имбирный эль и был необходимой платой за вход. — Пропусти меня внутрь, пожалуйста, — прохрипел я севшим от удивления голосом и прокашлялся. — Имбирный эль, — напомнил мне лепрекон, крутанувшись в воздухе вокруг себя. — Пока не принесешь, не буду говорить с тобой. Это действительно был лепрекон, принадлежащий подсознанию Найла, ибо Хоран вел себя абсолютно также в реальной жизни. Закатив глаза, я вспомнил, что, вообще-то, нахожусь во сне, так что быстренько придумал себе в руке стеклянный стакан с налитым по края элем и протянул его лепрекону, который тут же встрепенулся, схватил напиток и отхлебнул разом половину. — Вот так-то лучше! Проходи, — подмигнуло мне существо и мигом вернулось в вид резного барельефа на двери в форме головы лепрекона, а сама дверь чуть приоткрылась, словно сама приглашая войти внутрь. И я зашел. И ничего сверхъестественного не случилось. Серьезно, я просто попал в комнату Найла в его квартире, в которой бывал сотни раз. Да ладно, Хорану снилась его собственная комната и то, как он играет в компьютерные игры? Правда что ли? Я усмехнулся и присел на краешек как всегда не заправленной кровати, желая пронаблюдать за тем, как будут сменяться события. Найл сидел спиной ко мне в своей растянутой джерси и играл в какую-то из своих любимых игр, параллельно разговаривая по телефону с Зейном. Поначалу все шло хорошо, но потом Хоран зачем-то поставил игру на паузу и откинулся в кресле поудобнее, и тогда я понял, что лучше бы выбрал другой момент, чтобы зайти к Найлу в сон. Нет, ну серьезно, ему снилось, как он занимается с Зейном сексом по телефону? Он мог бы и в реальности это делать! Стараясь издавать как можно меньше звуков, чтобы не попасть в безумно неловкую ситуацию, я быстрым шагом удалился из комнаты Найла через ярко-желтую дверь и попал обратно в Коридор Снов, где остановился, чтобы перевести дух. Не каждый день я заставал друга за таким делом, все-таки. Но когда не самая приятная картина с Найлом в главной роли улетучилась из моей головы, я внезапно осознал: Дьявол не лгал. У меня действительно была возможность ходить по чужим сновидениям, и я мог бы стать миллионером, пробираясь в сон к какому-нибудь олигарху, или идеальным наемником, да вообще кем угодно, но меня заботила лишь одна выгода, и имя этой выгоде было Луи Томлинсон. Все, что мне нужно было, это достать в реальности что-либо из его вещей и найти дверь в Коридоре. Единственное, что меня действительно интересовало, это как далеко она была от моей и как выглядела. Я был уверен, что смогу по первому лишь взгляду отличить дверь Луи, но я не был уверен, считался ли Томлинсон близким мне человеком и были ли наши двери в непосредственной близости друг от друга. Деревянный пол под ногами был чуть скользким, а может, это была вина моих затасканных кроссовок, и это придавало какой-то мрачной атмосферы этому месту. Казалось, будто я скольжу по воздуху, хотя, может, сказывалось то, что это был сон. Или, может быть, я сам себя накручивал, но тишина казалась буквально давящей со всех сторон, только мои шаги отдавались эхом от пустых стен. Я медленно подошел к той самой синей двери ровно напротив моей. Выгравированный посередине олень, не вычурный, но своеобразный растительный орнамент по периметру двери, легкий металлический блеск и похожая на мою лира внизу и напротив наверху. Какое-то шестое чувство внутри ясно говорило мне, что это нужная мне дверь, что именно эта — Томлинсона. Как будто на ней светодиодной подсветкой было выведено его имя. Интересно, это было чутьем дичайшей моей влюбленности к нему или просто самоубеждением? Я встал вплотную перед запертой сейчас дверью и, едва касаясь металлической поверхности, провел по ней подушечками пальцев, словно пытаясь прикоснуться к Луи. Если бы я прислонился лбом к ледяному металлу, я был почти уверен, я бы почувствовал сердцебиение Томлинсона, пусть я и знал, что это так не работает. По спине бежали мурашки от осознания, что я буквально в одном шаге от подсознания Луи, что меня с ним разделяла одна чертова дверь. И это было самым меньшим препятствием между нами за все время. Поняв, что даже наши двери напротив друг друга, я истерически усмехнулся и оторвался от двери Луи, чтобы вернуться в свой сон и там уже спланировать, как я зайду в сновидения Томлинсона. Уходя обратно «к себе», я не отрывал взгляда от синей двери напротив своей, словно Луи мог прямо сейчас выйти в Коридор, но, конечно, этого не произошло. Я снова оказался в пекарне перед закрытой серой дверью с ощущением нескончаемого удовлетворения в груди. В голове уже созрел план действий, который я собирался воплотить в жизнь на следующее же утро, и единственное, что мне оставалось сделать — проснуться.

***

Я стоял перед забором, которым был обнесен участок семьи Томлинсон, и нервно сжимал в руках руль велосипеда. Пытаясь понять, есть ли кто-нибудь внутри, я вглядывался в щель между досками, но не мог уловить какого-либо движения. Собравшись с духом, я прислонил велосипед к забору и подошел к наиболее низкому участку забора. Подпрыгнув и подтянувшись на руках, я кое-как перелез внутрь участка, надеясь, что издавал как можно меньше звуков и что никто этого не видел из прохожих. Я спрыгнул на землю и отряхнулся, пытаясь понять, когда это я докатился до такого, что пробираюсь на участок к парню, в которого бесконечно влюблен, чтобы украсть какую-нибудь из его футболок, которые сушились посреди двора. Видимо, мне все-таки повезло, и дома никого не было, потому что я не напоролся на семью Луи, пока шел по его участку. Да уж, меня могли бы арестовать за проникновение на частную территорию, и из-за этого у меня немного подгибались коленки, но отступать было уже крайне поздно. Прикинув, какая из футболок могла принадлежать именно Луи, я несколько секунд простоял посреди чужого двора, будто сам себя приближая к тому, чтобы быть замеченным. В конце концов, я остановил свой выбор на белой кофте с красными рукавами, снял ее с веревки, аккуратно свернул, положил в рюкзак и рванул к забору, чтобы умчаться отсюда как можно быстрее и сделать вид, будто ничего не произошло. Все прошло крайне глупо, потому что я зацепился краем майки за забор и оставил на нем кусок ткани, а еще содрал кожу на предплечьях, пока падал. Ну и ладно, впрочем, зато у меня теперь была футболка Луи, и пусть она пахла пятновыводителем или стиральным порошком, а не им, она все еще принадлежала ему. Это был мой билет в его, с позволения сказать, душу, и из-за осознания этого меня с головой накрывала эйфория. Еще никогда я не крутил педали так быстро, и это действительно так, потому что я оказался дома уже через семь с лишним минут, хотя обычно дорога занимала как минимум минут пятнадцать. Я забежал внутрь со скоростью пули, лишь поздоровался с мамой, которая что-то готовила на кухне, и тут же помчался к себе в комнату, чтобы закрыться и подумать над тем, до чего я, черт подери, докатился. Воровать вещи у людей, боже. Если бы мне кто-то сказал даже полгода назад, что так будет, я бы рассмеялся, потому что деградировать до такого я точно никогда не планировал. За окном был ясный солнечный день, и на душе все ощущалось абсолютно точно так же. На лице моем сияла широкая улыбка, потому что я осознавал, что сегодня я буду ближе к Луи, чем когда-либо был или мог быть, или даже смогу. Я бы отдал все что угодно за возможность посещать подсознание человека, в которого безгранично влюблен, и это, наверное, так и есть. Я не знал, что за плату возьмет Дьявол, но он ее возьмет. Не знал, буду ли я к тому моменту готов отдать все, но тогда я ни о чем не жалел. Еще час потратив на объятия с кофтой Луи, я был вынужден выйти из дома и поехать на работу. В конце концов, мои вечерние смены в пекарне никто не отменял, да и почему-то мое желание готовить внезапно проснулось с удвоенной силой. Наверное, это означало, что я был впервые счастлив за долгое время. Это отметили все. Найл даже поинтересовался, где я взял травы, но я лишь отмахнулся от него и принялся за выпечку. Создавалось даже ощущение, что тесто в моих руках становилось более воздушным и мягким, крем — более нежным, а безе — буквально тающим во рту. Карла и Джесс прониклись моим энтузиазмом, и, наверное, за этот вечер Найл набрал пару лишних килограмм, потому что вся наша выпечка на пробу уходила в его желудок. К ночи я чувствовал себя выжатым лимоном, но это совсем не уменьшало моей жизнерадостности. Хоран пожелал мне приятных снов и сказал, что был рад видеть меня таким радостным впервые за несколько недель, когда мы прощались у выхода после закрытия до следующего утра. Я улыбнулся ему и уехал к себе домой, будучи готовым сразу же завалиться спать, чтобы как можно быстрее оказаться во сне Луи. Знал бы Найл, что у меня было на уме, он бы не радовался так сильно. Хорана невероятно бесила моя зависимость от Томлинсона, и я мог бы его понять, если бы у блондина не было Зейна, о котором тот поначалу говорил вообще не затыкаясь. Впрочем, это было уже не так важно. Для меня больше вообще ничего не было важно, кроме того, чтобы приехать домой, принять душ и пойти спать. Честно, я впервые так сильно хотел спать, причем даже не от усталости, а для того, чтобы просто уснуть. Меня буквально распирало от нужды попасть в Коридор Снов снова. И, наверное, я выглядел как маньяк, преследующий свою добычу, потому что мама спросила, в порядке ли я. Я был в полном порядке. Выпив на ночь стакан теплого молока и сходив в душ, я забрался в свою мягкую постель, не забыв надеть кофту Луи, и устроился поудобнее. Кофта была чуть мала мне в плечах, но это почему-то было очень милым фактом. Усталость вырубила меня почти мгновенно, и буквально в следующую же секунду я видел десятый сон. Преувеличиваю, конечно, но именно так это ощущалось. Мне снился пляж. Из тех времен, когда я ездил в музыкальный лагерь в пятнадцать лет. Мне бы очень хотелось остаться в этом сне подольше, потому что я любил вспоминать те дни, как одни из лучших в своей жизни, но впереди меня ждал сон Луи, и именно это было моим приоритетом. Серая дверь ждала меня на входе в бунгало. Стараясь не отвлечься на соблазн пойти и поболтать с друзьями, которых не видел уже несколько лет, пусть и во сне, я вышел из сна наружу. В Коридор. Он обдал меня уже привычной прохладой и полумраком. Синяя дверь все также находилась напротив моей, а вот остальные даже немного поменяли свое положение — я увидел дверь Найла на противоположной стене через одну дверь, а не прямо рядом с моей, как вчера. Наверное, они меняются местами. Интересно, дверь Луи когда-нибудь сдвинется с места прямо напротив моей? Я довольно быстро преодолел небольшое расстояние между нашими дверьми, не забыв закрыть свою, и снова встал вплотную перед дверью Луи, не решаясь прикоснуться пальцами к золотой круглой ручке. Ничего не препятствовало мне, кроме какого-то внутреннего барьера, я буквально не мог пересилить себя несколько мгновений и зайти внутрь. Будто я нарушал личные границы Луи, заходил туда, куда мне нельзя было заходить. Будто я разрывал завесу тайны, которую нельзя было разрывать. Будто я делал что-то настолько запретное и страшное, что лучше не думать об этом. Впрочем, лишь одна мысль о том, что во сне Луи я хотя бы смогу быть с ним рядом заставила меня забыть обо всех этих глупых предчувствиях и открыть дверь в его сны. Она была тяжелой и поддалась не сразу, но все равно открылась, и если у Найла была хоть какая-то защита в лице лепрекона-алкоголика, то дверь Томлинсона можно было открыть просто так. Сначала я даже не понял, что произошло, потому что меня озарило ярчайшим светом, но как только я прищурился и сфокусировал взгляд, я понял, что Луи снится какой-то огромный мегаполис в ясный солнечный день. Дверь в Коридор заменила вход в общественный туалет, так что мое появление, вероятно, было неловким. Я заметил Луи сразу же. Да что уж там, такого светлого и яркого человека, как он, сложно не заметить. Он сидел на лавочке, катая ногой скейтборд, и ел чипсы, запивая кофе из ларька неподалеку. На моем лице тут же расплылась улыбка, потому что Луи выглядел безумно маленьким в сравнении с огромным городом, полным небоскребов и людей, но при этом выделялся. По крайней мере, для меня. Мне было интересно, почему Луи снилось что-то типа Нью-Йорка или Майами, возможно, как воспоминания или от желания там побывать, но это было лишь делом его подсознания. Я же решил прикинуться всего лишь персонажем его сна и подошел к нему, чувствуя непривычную уверенность — обычно в реальности рядом с Томлинсоном я терялся и забывал, как дышать. — Хей, привет, можно я присяду? — спросил я, широко улыбнувшись парню. Тот сначала немного удивленно посмотрел на меня, а потом улыбнулся в ответ и чуть подвинулся, чтобы мне было больше места. — Да, присаживайся, никаких проблем, — кивнул Луи и не сводил с меня взгляда, пока я садился рядом с ним. — Угощайся, — сказал Томлинсон и протянул мне упаковку сырных чипсов с самым добродушным выражением лица на свете. Я буквально таял от того, что слова, сказанные этим ангельским голосом, предназначались мне. — Спасибо, — улыбнулся я и взял пару снеков, стараясь сильно не пачкаться в крошках. — Ждешь кого-то? — Мой друг попросил подождать, пока он сходит за милкшейком. Его нет уже пятнадцать минут, так что я рад, что ты составишь мне компанию, — усмехнулся Луи, и я с удивлением заметил, что вокруг его глаз образовались те самые морщинки-лучики. Боже, я бы все отдал за это. Томлинсон выглядел идеально в своей белой майке и с обнаженными рельефными руками. Ветер чуть сдувал челку на его лицо, и я боролся с желанием поправить падающие на лоб пряди. — Не жарко тебе?.. Хей, у меня есть такая же кофта! — воскликнул Луи и, посмеявшись, отпил немного кофе. Я чуть покраснел, потому что не буду же объяснять ему, что это его кофта. — Возможно, мы созданы друг для друга, — подмигнул парню я и облизнул палец от специй после чипсов. Брови Луи взметнулись вверх, но он тут же улыбнулся еще шире, чем раньше и пожал плечами. — Возможно, — ответил он и повертел головой, явно в поисках друга. — Ну, ты достаточно милый, знаешь ли, — мой язык действовал самостоятельно, и я уже даже не пытался остановить поток глупых фразочек, за которые в реальности мне было бы жутко стыдно. Но это был сон, и Луи, может быть, даже не вспомнил бы его после пробуждения. Томлинсон посмотрел на меня расширенным от удивления взглядом и смущенно улыбнулся, опустив глаза на пару мгновений. И от легкого румянца, что появился на его щеках, у меня в легких словно расцвели лилии и свело желудок. — Спасибо, — тихо ответил Луи и, наконец, поднял на меня глаза, в которых читалось какое-то детское счастье. — Мне редко такое говорят. — Серьезно? — настала моя очередь удивляться. — А что насчет твоей девушки? — А что моя девушка? — тут же переспросил Томлинсон, с каким-то недоверием глядя мне в глаза. Счастливые искорки тут же пропали из глубины его зрачков, и, ладно, это даже немного интриговало. — Ну, она должна тебе такое говорить, — пожал плечами я, уже жалея, что завел разговор об этом. Каждый раз, когда я вспоминал, что Луи был занят, мое сердце словно сжимали в металлические тиски. — Может быть, и должна, — парень повторил мой жест, пожав плечами, и медленно откусил половину снека, будто задумавшись над чем-то. Это ввело меня в легкий ступор. Да, я все еще находился во сне, и, может быть, ничего общего с реальностью это не имело, но одна мысль о том, что у Луи могли быть проблемы с девушкой, заставляла меня радоваться в глубине души. И да, я был ужасным человеком. — Знаешь, не у всех в отношениях все хорошо, — махнул рукой Томлинсон, ясно намекая, что эту тему лучше закрыть. — Но ты тоже милый, если хочешь знать, да. И в этот момент что-то внутри меня сорвалось вниз, в глубокую черную бездну, а я был готов подпрыгнуть и завизжать от переполняющей меня радости. Но вместо этого всего я лишь улыбнулся и поправил упавшие на лицо волосы. Никогда бы не подумал, что общаться с Луи так просто. Он открытый, немного заботливый и очень вежливый, и из нашего долгого разговора, который последовал дальше, я узнал о нем довольно много нового. Я, конечно, был ходячей «Луипедией», но только с сухими фактами, а теперь передо мной открывался Томлинсон с других сторон. Как собеседник, как человек, как личность, а не просто как имя и истории из жизни. И я был бесконечно рад тому, что так было.

***

Так и проходили дни. Около двух недель назад я начал приходить во сны к Луи и к сегодняшнему дню я уже мог видеть прогресс. Огромный прогресс. Томлинсон начал доверять мне, как реальному другу, пусть и только во снах, и его глаза будто загорались, когда он видел меня. Честно, это очень сильно прельщало и льстило, но я предпочитал думать, что это просто совпадения, чтобы не начать думать о возможности нашей с ним дружбы, как о чем-то реальном. Мы были близки в его снах, но все также далеки наяву. Я приходил к нему каждую ночь, я видел разные тайны его подсознания. Я бывал в его кошмарах, и теперь я был единственный человек на свете, кроме самого Луи, кто знал о его страхах. Темнота и высота. Так банально, но оттого не менее важно. Однажды я вошел в его сон с широкой улыбкой на лице, а попал на крышу какого-то небоскреба, где Луи сидел, сжавшись в комочек, и прижимался спиной к трансформаторной будке, пытаясь не смотреть на горизонт или едва заметные крыши домов внизу. — Эй, ты в порядке? — тут же подбежал к нему я и сел на корточки рядом. Томлинсон резко поднял голову и практически вцепился пальцами в мое предплечье, тяжело дыша. — Я боюсь высоты, на самом деле, немного, — пробормотал он, запинаясь и шумно глотая воздух. — Я здесь будто несколько часов, но я не уверен, все так одинаково… Я пытаюсь выйти, но словно хожу кругами, я все время оказываюсь на краю, как это работает? — Хей, Луи, чшш, все хорошо, — перебил парня я, аккуратно проводя ладонью по волосам и подвигаясь чуть ближе. — Я рядом, видишь? С тобой ничего не случится. Луи сдавленно кивнул и положил вторую руку ко мне на коленку, наверное, пытаясь почувствовать поддержку, но от этого прикосновения у меня будто прошли электрические заряды по телу. — Сейчас мы с тобой встанем и уйдем отсюда, ладно? Спустимся вниз и пойдем прогуляемся по парку, скушаем по мороженому… Ты любишь мороженое? — я нес всякую ахинею, пытаясь отвлечь его, параллельно поднимая на ноги и делая шаги в сторону выхода. Слава богам, что дверь в Коридор вела внутрь трансформаторной будки, а не на чердак, иначе у меня были бы проблемы, ну, а так я вывел Луи с крыши, мягко приобнимая за талию и не переставая говорить обо всем подряд. Пока мы спускались, Томлинсон не прекращал сжимать мое запястье буквально до синяков, даже на первых этажах, даже когда лифт открылся в самом низу. Только когда мы вышли на пустынную улицу, и Луи увидел, что мы в самом деле на твердой земле, он выдохнул и заметно расслабился. — Спасибо, ты мой герой, — прошептал он и уткнулся лбом в мое плечо. — Всегда пожалуйста, милый, — слабо улыбнулся я и мягко провел рукой по его затылку, горько глядя на горизонт, жалея о том, что это лишь сон, причем даже не мой. Но теперь я мог похвастаться, что не только в реальности помогал Луи, например, не опоздать. Теперь я превращал его кошмары в нормальные сны, словно чертов супермен, и это заставляло меня чувствовать себя лучше, потому что хоть что-то полезное я мог сделать в этой жизни. До сих пор в моей памяти застрял тот кошмар Луи, где его похитили и держали в грязном подвале, а я вытащил его оттуда. На самом деле, мне пришлось применить силу своего воображения, чтобы достать откуда-то пистолет и пристрелить похитителя, но для Томлинсона я просто был чертовым супергероем в тот момент. По крайней мере, так он говорил весь оставшийся сон, после того, как провел минут сорок, крепко обнимая меня. И я действительно до сих пор ощущал на себе те прикосновения парня, даже если это был чертов сон. Луи привязался ко мне, и я видел это. Пусть я существовал всего лишь в его снах, он доверял мне. Мы попадали вместе с ним в разные неприятности и приключения, от плавания на пиратском корабле до прогулки по необитаемому острову — и это далеко не все, на что было способно воображение Луи, — я показывал Томлинсону разные «фокусы», пользуясь всеми возможностями своей фантазии, потому что я знал, что находился во сне, и коварно пользовался этим. И с каждым разом мы были с ним все ближе, наши разговоры становились все душевнее и честнее. Вчера, например, мы сидели на качелях на краю обрыва и делились своими тайнами. Луи сказал, что это место — самое спокойное и безопасное на свете, здесь нас никто не достанет, и тогда я понял, что его подсознание впустило меня даже туда, в его убежище. — Иногда я жалею о том, что я делаю, — сказал Томлинсон, глядя на розовое рассветное небо на горизонте. Я хотел прервать его и начать говорить о том, что он вообще не прав и является идеалом во всех пониманиях, но решил дать ему выговориться, потому что это было важно. — Я жалею о том, какие слова говорю, и о поступках, которые совершаю или наоборот не могу совершить. Мне иногда категорически не нравится то, какой я человек, и я никому не говорю об этом, потому что хочу быть поддержкой для всех. Я не говорю о своих сомнениях и проблемах, но всегда готов выслушать, и это частенько оставляет меня вообще без сил. Слишком многое наваливается, понимаешь? Я кивнул и лишь на мгновение перевел взгляд от лица Луи, которое изучал все это время, на горизонт, чтобы он не заметил этого, потому что посмотрел на меня. — И мне становится легче сейчас, потому что я так много рассказал тебе, как с камень души спал. Извини меня за это, ну, что свалил на тебя все свои проблемы и переживания, но… Ты единственный, кому я могу доверить это, — проговорил парень и с легкой улыбкой посмотрел на меня, а в моей груди словно все сжалось от осознания, что Луи доверял мне больше, чем кому-либо еще. — Я готов выслушать тебя, правда, всегда, — заверил Томлинсона я и протянул руку к его качелям, чтобы найти его ладонь и сжать в своих пальцах в знак поддержки на мгновение. — И никогда не жалей о том, какой ты есть, потому что это ты, а не твой образ. Я… Я считаю, что тебе не о чем жалеть и нечего менять в себе, потому что ты — прекрасный. На щеках Луи появился легкий румянец, а губы растянулись в чуть кривоватой от горечи в ней улыбки. Он поднял голову и глубоко вдохнул свежий воздух, молча какое-то время, а потом снова посмотрел мне в глаза, из-за чего по моей спине буквально табунами помчались мурашки, а я сам почти упал с качелей. — Это так глупо, что я доверяю тебе все свои тайны и даже не знаю твое имя, — усмехнулся парень и чуть прищурился, словно пытаясь прочесть невидимое имя на моем лбу. — А если серьезно, как тебя зовут? И в тот момент мой мозг практически отключился. Я представил, что Луи узнает мое имя, найдет меня в реальности и вместо улыбчивого и уверенного в себе парня с подвешенным языком, который знает себе цену и умеет подбирать слова, встретит меня настоящего — смущенного, стеснительного и невзрачного, и это было последним, чего бы я хотел. Поэтому мой мозг выдал прежде, чем я смог остановить сам себя, первое пришедшее на ум имя, которое слетело с языка раньше, чем я сумел закрыть свой рот: — Найл, — и в следующее же мгновение я был готов разбить собственный лоб в глубочайшем жесте «рука-лицо», потому что сам копал себе яму. — Классное имя, — улыбнулся Томлинсон, а в его глазах как будто загорелся огонек азарта. — Найл… Мне нравится. Я сдавленно улыбнулся ему в ответ, но на самом деле мне было безумно паршиво от осознания, что я впервые соврал Луи, причем соврал капитально и существенно. И пусть дальше наш разговор шел, как прежде, мне все равно было не по себе. Я узнал так много о Луи, что меня распирало любовью к нему, и я не знал, как все еще был в своем уме наяву. То есть, серьезно, я существовал только для того, чтобы дожить от ночи до ночи и прийти в сон к Луи. Я был зависим от наших разговоров, приключений, простых встреч, от всего, что было связано с Томлинсоном. Его кофта, в которой я спал каждый день, вся пропахла моим потом, потому что отопление все-таки включили, но я не рисковал стирать ее, потому что она могла бы не высохнуть до ночи. Если честно, я перестал обращать внимание на явь, и это особо сильно стало ясным, когда я забыл о футбольном матче, на который должен был идти с Найлом, неделю назад. Теперь он дулся на меня, потому что мы опоздали на пятнадцать минут, и он профукал свою возможность получить свой автограф какого-то там футболиста, и если сначала я думал, что все будет как обычно, и Хоран пообижается пару часов да забудет, то все зашло дальше. Пока я не пообещал исполнить любую его прихоть в любой момент времени, он даже не говорил со мной. Кто же знал, что его прихоть сотворит это. — Фокачча недопеченная, иди сюда! — позвал меня Найл, печатая что-то в телефоне со скоростью молнии и параллельно стягивая свободной рукой с себя форменный фартук кассира. Так было заведено — на кухне у нас, ясное дело, были фартуки, но в зале кассир, бариста и милая официантка для тех гостей, кто пришел сюда, как в кафе, а не как в пекарню, тоже надевали полосатые фартуки кофейного цвета. — Иди-иди, твой тирамису не растает. — Чего хотел? — спросил я, подходя к выходу в зал, что скрывался за стеной и витриной, и отряхивая руки от муки. — Постой за меня на кассе часик, пожалуйста. Карла с Джесс и без тебя справятся, а мне срочно нужно отойти, — сказал Хоран и протянул мне фартук с именным бейджиком, даже не услышав моего согласия. — Хей, это так не работает, я не кассир, а пекарь, твои неотложные дела могут и потерпеть, — хотел было возразить я, но Найл окинул меня своим «снисходительным взглядом истинного ирландца». — Считай это моей прихотью, — ответил блондин и всунул фартук в мои руки. — Зейн… — Боже, не продолжай! — воскликнул я, потому что не хотел слушать то, чем они собрались там заниматься с Зейном, раз это так неотложно. — Ладно, ладно, но я не обязан постоянно прикрывать твою ненасытную задницу, — закатил глаза я, натягивая на себя другой фартук на замену своему пекарскому, уже покрытому пятнами. — Буду признателен, оладушек, — подмигнул мне Найл, широко улыбаясь. — Не растолстей! — кинул он уже через плечо, уходя из-за прилавка и не забыв «на прощание» оставить на моей щеке влажный поцелуй. — Голос не сорви, — ответил ему я с легкой ухмылкой. — Чертовы кролики, — пробормотал я себе уже под нос и поправил съехавший ценник на миндальных пирожных. И все шло хорошо, я даже почувствовал себя прирожденным кассиром, потому что умудрялся продавать клиентам лишнюю выпечку, пользуясь своим природным обаянием. Если бы Найл умел печь, я бы поменялся с ним местами, потому что очаровать клиентов, оказывается, могли мы оба — ладно, с Хораном в сравнение не шел никто, но я мог бы попытаться, — но я не съедал половину ассортимента за рабочие сутки. Я только что продал девушке коробку шоколадного печенья и три капкейка с малиновой глазурью и был готов сесть на стульчик и отдохнуть, потому что пекарня опустела, но колокольчик над дверью зазвонил, оповещая о новых клиентах. Уже успев надеть на лицо широкую приветственную улыбку, я поднял глаза и буквально замер, не в силах выговорить даже обычное «здравствуйте», не то что там «приветствуем вас в нашей пекарне, вам посоветовать что-то или вы не впервые у нас?». Потому что я встретился взглядом с тем, кого меньшего всего ждал и, может быть, хотел здесь увидеть. В глубине светло-голубых глаз плескался шок и удивление, и мы оба застыли в немом ступоре, тупо пялясь друг на друга, и я пытался что-то промямлить, но не слышал сам себя. Наверное, он тоже меня не слышал, потому что даже не пытался ответить. Воздух словно загустился до состояния желе, тишина давила на мозги, и те несколько секунд, что прошли, казались какой-то бесконечной вечностью. А глаза его в реальности казались еще ярче и глубже, если вы хотите знать, и они метались от моего лица на бейджик с именем и обратно. — Найл? — тихо спросил Луи, и я даже не заметил бы этого, если бы не смотрел на его губы, по которым и прочел это имя. — Какой еще Найл? — раздался голос девушки, которая стояла рядом с Томлинсоном и почти висела на нем, обхватив за руку. — Вы знакомы? — прищурилась она, глядя то на Луи, то на меня. — Эм, извините за заминку, приветствуем вас в нашей пекарне, вам помочь с выбором, может быть? — кое-как взял себя в руки я, но улыбнуться так и не смог. — Я очень советую попробовать ирландский хлеб, прямо как будто из Дублина привезли, — пробормотал я, называя первый попавшийся на глаза продукт с прилавка. — Погоди, Найл, это реально ты? — проигнорировав и меня, и свою девушку, снова спросил Луи уже громче. Его голос звучал выше, чем обычно, и, наверное, он был удивлен видеть меня в реальности. Я не знал, что ответить ему, просто растерянно пялился на его лицо, и он мог бы подумать, что я понятия не имею, кто он такой. Пауза затягивалась, и Элеанор, видимо, это раздражало, причем очень сильно. — Так, ладно, я хочу большой американо без сахара и малиновый чизкейк, спасибо, что ухаживаешь за мной в нашу первую крупную дату отношений, — с львиной долей сарказма в голосе сказала она, отпихнув Томлинсона в сторону, приводя в чувство и его, и меня. Окей, они пришли праздновать месяц отношений в пекарню, где я работаю, и именно сейчас я подменяю кассира, которого зовут тем же именем, что я назвал во сне Луи в прошлую ночь, боже, судьба, за что ты так со мной? — Хорошо, вот ваш чизкейк, мисс, подождите секунду, я позову баристу, она вас обслужит, — выдавив из себя подобие улыбки и протянув девушке тарелочку с кусочком десерта, пробормотал я и умчался в помещение кухни, где Джейд — бариста — распивала чаи с Карлой. — Джейд, спасай, обслужи клиентов, большой американо без сахара, и оплату возьми тоже, я не могу больше, — на одном дыхании выдал я, тяжело дыша и практически задыхаясь. К горлу подкатывала паника, потому что, черт, Луи узнал меня и узнал, где я работаю, и он все еще думает, что меня зовут Найл. — Конечно, милый, — легко согласилась девушка, с легким волнением глядя на меня. Выглядел я, вероятно, неважнецки. — Ты в порядке? — Да, да, — яростно закивал я и выпил залпом стакан воды, чтобы успокоиться. — Спасибо огромное. Джейд отсалютовала мне двумя пальцами и вышла к прилавку, обращаясь к Луи и Эль в приветственной речью, но я уже не вслушивался, потому что бросился в подсобные помещения, чтобы спрятаться ото всех и восстановить возможность дышать. Итак, я окончательно загнал себя в угол. Теперь Луи нашел меня наяву, и скрыться у меня вряд ли получится, и я не знаю, как объяснить ему, что я на самом деле Гарри, и на самом деле не такой крутой, как в его снах, и что я вообще делал в его сновидениях. Но судя по растерянности на его лице, которую я заметил ровно перед тем, как с позором убежать, Томлинсон решил, что я его не узнал или старательно прикинулся, что он мне незнаком. Впрочем, это было бы логично, если бы я взял себя в руки и спросил, кто Луи вообще такой и откуда меня знает, потому что обычно люди во снах и в реальности — не одни и те же люди, но я благополучно подставил сам себя, начав нервничать и мямлить что-то нечленораздельное. Я просидел в подсобке час, ровно до тех пор, как вернулся Найл, чтобы наверняка не встретиться с Луи больше. Ирландец пытался выяснить у меня, что случилось, но я лишь отмахнулся тем, что все в порядке, и пошел искать успокоения в выпечке. Весь день на кухне царила атмосфера тишины и напряженности, все искоса поглядывали на меня, словно пытаясь понять, действительно ли все со мной хорошо, а я старательно делал вид, что ничего не случилось и что я не замечал их пытливых взглядов на себе. Ближе к вечеру же случилось нечто еще более ужасное: Луи пришел снова. Уже в одиночестве. Тогда за прилавком стояла лишь Джейд, потому что Найл хотел первым попробовать новое черничное суфле, и Томлинсон, по сбивчивому рассказу баристы, а потом и присоединившегося к ней Хорана, дрожащим голосом попросил позвать Найла. Конечно же, к витрине вышел ирландец, пытаясь скрыть следы недавнего преступления в виде двух съеденных порций суфле за две минуты, вводя в ступор Луи. Я при этом не присутствовал, и хорошо, потому что я бы не выдержал, наверное, смотреть на потерянного и почти разбитого, как его описывала Джейд, Томлинсона. Он буквально весь трясся, заикался и запинался, не понимая, что происходит, и почти умоляя привести «правильного Найла». Того, кудрявого кассира по имени Найл, того, который должен, нет, обязан тут работать. Джейд пыталась объяснить ему, что в пекарне только один кассир и тем более один кассир по имени Найл, совсем позабыв о том, что я выходил днем на замену, а Хоран, в силу того, что пришел только к середине разговора, лишь молчал и пытался вникнуть в суть. В конце концов, Луи сильно расстроился и ушел, а Найл обслужил следующих клиентов и помчался дополнять рассказ Джейд, которая пересказывала всю эту историю мне. Как вы поняли, спать я ложился в ужасном настроении. Не поужинав и не особо позаботившись о вечерних процедурах типа умывания или чистки зубов, я упал на кровать и вырубился почти сразу. Ночью я не сразу вышел в Коридор Снов, и еще довольно долго простоял перед дверью Луи, не решаясь войти, но в конце концов я снова был внутри его сна. Было довольно темно, и я поначалу не понимал, что происходило, но потом до меня дошло, что Томлинсону какого-то черта снилось долбанное кладбище. Я нафантазировал себе фонарь и побрел куда-то вперед, зная, что где-то тут есть и сам Луи, а не только жуткая атмосфера, устрашающие могильные памятники и деревья. Никогда не ходите ночью по кладбищам, даже во сне. Особенно во сне, где все ваши мысли могут материализоваться. Я искал Томлинсона довольно долго. Я просто шел, шел, шел вперед, уже подозревая, что хожу по кругу, и в один момент резко увидел Луи, сидящего на могильной плите, причем это было так неожиданно, что мое сердце чуть через рот не выпрыгнуло. — Луи? — позвал я парня, прекрасно помня об его страхе темноты, но он не выглядел боящимся чего-то. Его плечи были расслаблены, а смотрел он куда-то вдаль в темноту. И он мне не ответил, лишь вздрогнул слегка. — Луи, что ты здесь делаешь? — спросил я, подойдя ближе. Томлинсон чуть повернул голову и взглянул на меня через плечо, будто не веря, что я действительно тут есть. — Это сон или реальность? — вдруг спросил он, повернувшись ко мне всем корпусом и глядя прямо в глаза. Я опешил. Не знаю, мог ли я говорить Луи, что мы во сне, потому что обычно люди в такие моменты просыпаются, а я не хотел снова оказаться в темной мрачной пустоте, как в прошлый раз. Да, однажды я не успел уйти из сна Луи до его пробуждения. — Что ты имеешь в виду? — решил не отвечать напрямую я. — То, что я и спросил, — пожал плечами Томлинсон, не прекращая пристально смотреть мне в глаза. — Ты существуешь только во снах, и каждый раз, когда я тебя вижу, я надеюсь, что это реальность, но это всегда сон. Я почувствовал в его голосе горечь и какую-то боль, но я не знал, что ответить, поэтому промолчал. — Я был уверен, что это реальность, когда увидел тебя тогда в пекарне, но потом пришел, а там не было тебя, там был другой Найл… Может быть, я настолько помешался на тебе, что мне уже мерещится везде твое лицо? — истерически усмехнулся Луи, говоря сам с собой, но от каждого его слова мне становилось как-то тяжелее на душе. Помешался на мне. Это могло бы значить так много, но я не мог думать об этом. — Скажи, ты вообще реален?! Или ты просто часть моего воображения, м? Томлинсон вскочил с могильного камня и встал прямо напротив меня, с болью во взгляде оглядывая всего меня с ног до головы. Я пытался выглядеть менее растерянно, но продолжал молчать, потому что даже если бы знал, что ответить, все равно не смог бы и звука из себя выдавить. — Я с девушкой расстался, потому что не мог уже выносить ее капризов, потому что знал, что где-то есть парень по имени Найл, который буквально моя родственная душа, но, черт, может быть, ты вообще только моя фантазия! Я зажмурился, пытаясь справиться с наплывом эмоций, а Луи все продолжал говорить, но звон в моих ушах от понимания, что парень сказал, не давал мне понимать его дальнейшую речь. Вдалеке прогремел гром, на мое лицо упала капля дождя, но мне было плевать, потому что Томлинсон отчаянно пытался достучаться до меня, яростно жестикулировал, что-то говорил и спрашивал, а я все также молчал и не мог услышать его от шума в ушах. А когда я хотел уже что-то сказать, хоть одно слово, да хоть свое имя, я проснулся. Через мое открытое окно на меня капал дождь, который, вероятно, меня и разбудил. Возможно, Луи тоже спал под окном, поэтому в его сне и пошел дождь. Я чувствовал себя крайне паршиво, и не потому что не выспался, а потому что, кажется, заставил Луи поверить, что я — лишь часть его снов. А он мне, кажется, в симпатии признавался. И это чувство вызывало спазмы внизу живота. Луи Томлинсон признавался мне в симпатии. И это то, о чем я думал весь следующий день, с пяти утра, как проснулся, и до вечера, потому что уснуть дальше я не смог. В колледже я пялился в одну точку на экране и пытался вспомнить, что еще Луи говорил вчера в своем сне, но не мог. По дороге домой я чуть не въехал в столб на велосипеде, потому что не мог сосредоточиться на чем-то кроме своих мыслей и ЛуиЛуиЛуи. Дома я был один. На календаре была пятница, поэтому я достал все необходимые ингредиенты из закромов шкафа — что-то все кончается, надо бы в магазин сходить, ЛуиЛуиЛуи — и испек брауни. Коробочки йоркширского чая рядами стояли в моей тумбочке, и я взял одну, когда герметично и красиво запаковал кекс и собрался везти его Томлинсону, пока он еще свежий. В конце концов, Луи должен был быть в университете сейчас. Привычный забор казался каким-то слишком ярким, может, они покрыли его прозрачным лаком к зиме, а кусок ткани с моей майки все также висел на одной из досок, что вызвало легкую улыбку. Улица была непривычно тихой, как будто опустевшей, а дом Луи словно источал уют и тепло и умолял остаться подольше. Но я лишь открыл чуть поскрипывающий почтовый ящик и уже положил внутрь контейнер с брауни, когда услышал за спиной резко остановившиеся шаги и шумный вдох. Рука с зажатой в ней коробочкой чая замерла на половине движение, а я сам не мог даже вздрогнуть от неожиданности. Время текло словно патока, а я боялся обернуться, чтобы не увидеть то, чего видеть бы категорически не хотел, не в такой момент. Тишина была нарушена лишь спустя пару секунд. — А я думал, что не сплю уже, — послышался почти разочарованный голос Луи из-за моей спины. — Та продавщица выглядела достаточно реальной. Я медленно распрямился и повернул голову, встречаясь с Томлинсоном взглядом. Тот выглядел достаточно уставшим, но не от учебы или похода в магазин, о чем свидетельствовал пакет с покупками в руке, а от ситуации и нереальных встреч со мной. Только, упс, эта встреча была что ни на есть реальной. — А ты… — я запнулся и прокашлялся, чтобы в горле перестало першить, — а ты и не спишь, — тихо сказал я и выдохнул, глядя на то, как менялось выражение лица Луи. — Ч-что? — переспросил он и сделал шаг в мою сторону. Я сглотнул вставший в горле ком и медленно пожал плечами, не отводя взгляда от Томлинсона. — Это не сон, — повторил я и отошел от велосипеда. Теперь между мной и Луи было не больше двух шагов. — То есть… то есть ты реально существуешь? — удивленно спросил Томлинсон, широко раскрыв глаза и явно отказываясь верить в происходящее. Я лишь успел кивнуть, а Луи опустил пакет на землю и бросился ко мне, крепко обнимая. Я оторопел на мгновение, но обнял Томлинсона в ответ, утыкаясь носом в его шею и вдыхая аромат, который давно мечтал вдохнуть. Луи напоследок прижал меня к себе так крепко, что я почти задохнулся, и отпустил, с улыбкой глядя на мое лицо. — Найл, ты… — Я Гарри, — признался я и густо покраснел, отведя глаза. — Гарри? — переспросил Луи и окинул мое лицо взглядом. Я подумал было, что тот начнет меня осуждать или еще что, но Томлинсон лишь рассмеялся и положил руку мне на лицо, заставляя посмотреть себе в глаза. — Мне так еще больше нравится, Гарри. Я улыбнулся так широко, что свело скулы, и Луи зачем-то ткнул мне пальцем в ямочку на щеке, глупо хихикая. Нет, серьезно. Хихикая. — И что… Что будем делать теперь? — поинтересовался я, нервно перебирая в пальцах край толстовки. — Ну… — протянул Луи и окинул взглядом коробку в моей руке. — Теперь я приглашу тебя на чай? Поговорим, покушаем твой прекрасный брауни, нам как раз многое нужно обсудить. Расслабившись и продолжая широко улыбаться, я кивнул и зашел во двор Луи, который придержал калитку специально для меня. Я буквально кожей ощущал, как моя жизнь сворачивала в кардинально другую сторону. И если в этой стороне есть Луи, мне уже нравится эта сторона.

from h to l Я говорил, что больше никогда не буду писать тебе писем, но я и так много врал в своей жизни, могу позволить себе еще одну ложь. Я просто хочу сказать тебе, что благодарен. За все, что случилось, случается и случится с нами. Ты увидел во мне что-то, что я никогда в себе не видел, ты заставил меня стать уверенным в себе, ты изменил меня в лучшую сторону. Ты улучшил нас обоих. Мне нравится все, что есть между нами. И редкие ссоры, и частые поцелуи, и постоянная бесконечная любовь. И я иногда все еще провожу ночи в твоих снах. Я так и не рассказал тебе о том, что делал в твоих снах, но зато рассказал о реальности. Ты посмеялся и сказал, что я глупенький, потому что на такого парня, как я, ты в любом случае обратил бы внимание. Но это сблизило нас еще сильнее. Единственное, что меня беспокоит и чего я боюсь больше всего, это Дьявол. Потому что однажды мне все-таки придется отплатить. had never been sent