The story’s getting old and my heart is getting colder, I just want to be Jekyll, but I’m always fighting Hyde. История надоедает, а мое сердце холодеет, Я хочу быть Джекилом, но вечно сражаюсь с Хайдом. Five Finger Death Punch
— Доктор Зельтзам? Проходите. Зельтзам, направляя коляску в дверной проем через слишком высокий для него порог, тихо вздохнул, вспоминая оставшуюся дома электрическую: ему были нужны деньги, а счета их накоплению не способствуют. Приходилось довольствоваться малым, впрочем, не впервой — что-что, а потребность передвигаться своими силами он точно переживет. — Дэниел мог бы помочь вам, — кивнул в сторону своего помощника пригласивший его мужчина. — Как видите, — сквозь зубы ответил Зельтзам, когда ему наконец удалось преодолеть препятствие, — я вполне справляюсь и без Дэниела, — и тут же прикусил язык: вышло грубо, а грубить сейчас очень некстати. Зельтзам натянул на лицо улыбку, надеясь, что реплика сойдет за шутку, а улыбка не будет смахивать на оскал. Собеседник только пожал плечами. Бенджамин Рэй, человек в некотором роде известный и определенно влиятельный, предложил сотрудничество, и упустить такую возможность из-за несдержанности и чрезмерной гордости было бы непростительной глупостью. Зельтзам слышал о нем раньше, но видел впервые — и не мог не восхититься. Рэй был старше Зельтзама лет на двадцать, но в нем, казалось, кипела жизнь, да и выглядел тот превосходно: волосы с изрядной проседью тщательно уложены, костюм сидит словно сшитый на заказ (не исключено, впрочем, что так оно и есть), поза — расслабленно-небрежная, а взгляд, напротив, цепкий и внимательный. Зельтзам позволил рассмотреть себя и приблизился к столу, протянул ладонь для рукопожатия. Его взгляд задержался на стоящей рядом трости — явно недешевой, украшенной резьбой и металлической головой змеи на набалдашнике. При желании ее можно использовать как оружие, подумал Зельтзам и тут же отогнал эти мысли. Пистолет за поясом в роли оружия был бы куда эффективнее. — Кофе? — предложил Рэй, продолжая рассматривать его. Зельтзам колебался какое-то время: он старался не есть и не пить ничего из предлагаемого посторонними, однако в последнее время сон был редким гостем — проклятые ночные кошмары, — и теперь его знобило, кружилась голова, а мир расплывался перед здоровым глазом, благо воспринимаемая протезом картинка оставалась достаточно четкой. Кофе бы помог. Лишний раз выпить кофе для Зельтзама сейчас тоже непозволительная роскошь. — Да, спасибо, — он все же решил согласиться. Рэй едва заметно кивнул Дэниелу, и тот скрылся за дверью, оставив их наедине. — Протез — ваше изобретение? — в голосе слышалось искреннее любопытство, оно и понятно — логично выяснить, насколько далеко простираются таланты ученого, которого собираешься нанять. — Я просто доработал существующее, — честно ответил Зельтзам. «Ну да, доработал и налажал при этом, а потом вопил от боли, приделывая его к своей черепушке». Рэю, как и любому другому человеку, об этом знать совсем не обязательно. — Да и вам ведь нужен химик, верно? — Верно. Уж простите обывателю интерес к такой диковинке. Рэй, пожалуй, понравился Зельтзаму. Тот смотрел на него не как на нечто непривычное и странное, не как на калеку, не как на нестабильного психа — смотрел как на возможного партнера. Как на равного. Рэй излучал какое-то обманчивое ощущение надежности, стабильности. Он внушал бы доверие, если бы Зельтзам вообще доверял хоть кому-то. — Вы оторвались от работы ради этой встречи? — Что? — У вас защитные очки на шее, — пояснил Рэй. — А… это… Да. Я сразу из лаборатории, — Зельтзам стиснул зубы, пытаясь заставить себя собраться, наконец, с мыслями. Не говорить же Рэю, что работает он почти все время, едва прерываясь на сон и еду (вернее, на попытки сна и то, что в ближайшем ларьке с фастфудом называется едой). И что лаборатория находится в соседней со спальней комнате. Сам Зельтзам уже давно перестал замечать мелочи вроде очков на шее: для него вообще все слилось в одно сплошное марево — дни, недели, люди, сделки… — Вам про меня Андервуд рассказал, да? — наконец спросил он, поняв, что молчание снова затягивается. — Вы не так уж преуспеваете, — кивнув, усмехнулся Рэй. — Да нет, просто мало кто знает про это вещество. Я его создал и не очень об этом распространяюсь. Поэтому такая цена. Зельтзам с облегчением выдохнул — едва заметно, через нос. Он снова почувствовал себя в своей стихии, потому что знал: здесь его никто не сможет заменить. Уже второй человек собирался платить за препарат хорошие деньги, и, если все сложится, нужная сумма в скором времени будет собрана, а он еще на шаг приблизится к своей цели. Дэниел вернулся, поставил поднос с кофе на стол и такой же беззвучной тенью исчез опять. Рэй взял чашку. Зельтзам, потянувшись ко второй, обнаружил, что у него дрожат руки. Плохой знак. Плохое качество для ученого, работающего с довольно опасными вещами. Оставалось надеяться, что Рэй этого не заметил. Поднеся чашку к губам, Зельтзам принюхался: конечно, запах кофе перекроет почти все, что в него могут подсыпать, но мало ли… — Вы на ком-то это испытывали? — На себе, — пожал плечами Зельтзам. — Ну и еще на паре людей, само собой — они обращались ко мне за лечением. Андервуд тоже, я полагаю, уже убедился в эффективности препарата. — За лечением? Вы еще и врач? Вспышка — и мир вокруг Зельтзама зарябил, начал меняться, сереть, выцветать, исчез аромат кофе, сменившись запахом лекарств, послышались смутные отголоски чьей-то речи… — Скорее медбрат, — чудовищным усилием воли подавив это, ответил он. — Я закончил медицинские курсы, чему-то учился сам и могу справиться с не очень сложным ранением. Ко мне тогда с таким и обратились, и я решил, что можно попробовать залечить с помощью препарата. Все прошло успешно. — Какие-то побочные эффекты есть? — взгляд Рэя был все таким же пристальным и сосредоточенным, но кроме этого — еще и совершенно спокойным. Зельтзам цеплялся за этот взгляд, как утопающий за соломинку. — Возможна повышенная возбудимость, иногда переходящая в агрессию, больше ничего. По крайней мере, ни у кого из тех, кто уже испытал на себе действие этого. Ну и еще небольшое жжение в месте укола, вполне терпимо. — Вы сказали, что немногим известно об этом препарате, но вы ведь использовали в качестве подопытных случайных людей. Они в курсе? Вспышка. Но комната на этот раз осталась такой же. Зельтзам не успел ни удивиться, ни обрадоваться этому. — …Самоконтроль подопытного остается на достаточно высоком уровне, — раздался тихий ровный голос где-то позади, а Зельтзам настоящим чудом не подскочил на месте. — Наблюдается небольшая заторможенность… «Замолчи, ублюдок, замолчи, тебя нет, тебя не может здесь быть», — мысленно протараторил Зельтзам, хотя ему безумно хотелось обернуться, а лучше — выпустить весь магазин пистолета (отданного охраннику Рэя пистолета) в сторону голоса. Он снова забыл про таблетки. Он всю квартиру обклеил стикерами с напоминаниями, поставил упаковку на самое видное место, но все равно забыл и теперь расплачивался за это галлюцинациями. Просто галлюцинация. Не призрак. Не человек из плоти и крови, который может как-то навредить. Просто порождение больного рассудка, не больше. — Бояться нечего, — Зельтзам надеялся, что очередная пауза была не очень долгой. — Один из них пробыл некоторое время без сознания, думаю, вряд ли он что-то заметил. — А второй? — Мертв. Убили парой дней позже. Поддерживать разговор. Не оборачиваться. Не реагировать на голос, шаги и все остальное. Не пытаться застрелить или прирезать пустоту, черт подери. Быть нормальным человеком. Пытаться быть нормальным человеком. Или хотя бы выглядеть им в глазах окружающих. Покидал Рэя Зельтзам с негаснущим чувством тревоги. Он хотел только вернуться домой — слишком громкое слово для той дыры, где он теперь жил, — принять чертово лекарство и взяться за работу. Лучше было бы, конечно, лечь спать — недостаток сна еще ни на ком не сказывался хорошо, но Зельтзам боялся: как будто кошмаров наяву ему мало. По крайней мере, не было настоящего приступа, это уже неплохо. У каждого есть свой внутренний демон. Его демона звали Рю Томео. Его демон принял форму человека, которого Зельтзам боялся и ненавидел больше, чем кого бы то ни было. Его демон просыпался от мимолетного неосторожного слова, от с виду безобидной мелочи, просыпался, приходил и издевался над ним снова, снова и снова. Демона можно загнать обратно. Демона можно отравить лекарствами, демона можно старательно игнорировать, цепляясь за тех, кто не видит его, в крайнем случае на демона можно просто напасть — чтобы обнаружить пустоту на его месте. Демона можно загнать обратно, но нельзя убить, сколько ни пытайся. Кому нужен ад, когда повсюду вокруг сплошные черти? На самом деле Зельтзам осознавал, что с ним происходит — еще не настолько сошел с ума, чтобы не осознавать, да и собственный диагноз был ему известен. Посттравматическое стрессовое расстройство. Последствие травмирующего события. Но проще было назвать это демоном. Проще было думать, что так плохо не ему одному, что абсолютно всех что-то изводит и мучает так же. По статистике, каким-либо ментальным заболеванием страдает один из десяти человек. Но свой внутренний демон есть абсолютно у всех. Зельтзама трясло всю дорогу. Окружающий мир казался нереальным, ненастоящим, словно все было во сне — или в наркотическом бреду, хотя наркотики он уже давно не употреблял. Голоса окружающих людей казались слишком громкими, цвета — слишком яркими, запахи — слишком сильными. И среди толпы то и дело мелькала слишком хорошо знакомая фигура невысокого и худощавого черноволосого человека в затемненных очках с сиреневыми стеклами. Старая высотка со съемной квартирой на последнем этаже показалась настоящим спасением: хотя Зельтзам и опасался оставаться в одиночестве, когда галлюцинации возвращались, там хотя бы было привычно и тихо, там не давила на сознание какофония из обостренных ощущений. И там было лекарство. Остановившись перед дверью и попытавшись отпереть ее, Зельтзам уронил ключи — настолько сильно дрожали руки. Соседняя дверь тут же приоткрылась, явив малоприятную физиономию соседа. — Эй, химик, — позвал он, наблюдая за не очень успешными попытками поднять ключи, — вонь уже задолбала. — И что? Я же плачу тебе. — Ага, и месяц кончается, а денег так и нет. — Да подавись ты. Тот быстро выхватил протянутую купюру и снова скрылся у себя. Зельтзам показал соседской двери средний палец, шепотом выругался и кое-как дотянулся до ключей. Он когда-то читал, что зеленый цвет успокаивает, но это место явно было исключением из правила — грязно-салатовые стены откровенно бесили. Впрочем, раздражало здесь абсолютно все: от придурка-соседа до норовящей развалиться на части старой мебели. Квартира была двухкомнатной, гостиную Зельтзам переделал в спальню и кабинет вместе взятые, а спальню — в лабораторию. Владельцу было все равно, пока платили в срок, это относилось и к единственному соседу, которого стойкий запах реактивов начинал беспокоить, только когда кончались деньги. Зельтзам принял лекарство, прилепил еще один стикер — на упаковку с чаем, зная в глубине души, что это бесполезно. Демон сделал его рассеянным. Положив на тумбочку пистолет и растянувшись на кровати, Зельтзам уставился в грязно-белый потолок и замер. Он не собирался спать: нужно было начать работать над заказом Рэя, продолжить один из старых, созвониться с поставщиком… Но усталость все же взяла свое, и он провалился в темноту. Слишком хорошо знакомые серые стены. Слишком хорошо знакомые ремни на запястьях, лодыжках и груди. И фигура невысокого человека, записывающего на диктофон ненавистный текст: — Двадцать шестое июня тысяча девятьсот девяносто второго года, подопытный номер четыре-ноль-восемь-пять. Испытание реакции на световой сигнал, — щелчок диктофона, тихие шаги и такой же негромкий приказ: — Смотри на лампу. Зельтзам не шевельнулся. Еще один щелчок — и через тело прошел электрический разряд. Он дернулся, но не издал ни звука и продолжал упрямо пялиться на собственные колени — давали знать о себе и остатки гордости, и искусственно завышенный болевой порог. Чертов садист и сам, очевидно, вспомнил о последнем, отошел к шкафу и вернулся с ампулой. — Ты знаешь, что это такое. Если не будешь делать то, что я говорю, — вколю тебе. Ненавидя себя за это, Зельтзам вздрогнул и перевел взгляд на лампу. Вспышка обожгла уцелевший левый глаз. Он проснулся в холодном поту и сразу же схватил пистолет, щелкнул предохранителем, сел и вскинул руку — но комната была пуста. Очередной пугающе правдоподобный кошмар, не больше. Не худший из тех, что ему снились. Не худшее из того, что было в его прошлом. Зельтзам рухнул обратно, повернулся на бок и съежился, пытаясь отдышаться. Он словно оцепенел, едва осознавая, что на самом деле все уже позади. Мерзкий липкий страх тихо копошился между ребрами, сжимал внутренности ледяными руками. Ритм бешено колотившегося сердца отдавался в ушах и в горле. Хотелось кричать, ругаться, отпугнуть ужас отчаянным воплем, но он сдерживался всеми силами. Нормальные люди ведь умеют контролировать себя, верно? Нормальные люди не кричат из-за снов. Зельтзам сосредоточился на окружающем его маленьком мире, и страх начал постепенно отступать. Было холодно, как и всегда, когда он засыпал без одеяла. Уже начинало смеркаться, блекло-зеленая комната потемнела, потускнела — словно он был в аквариуме, наполненном мутной водой. Сходство усиливалось из-за размытых очертаний: без протеза Зельтзам плохо видел. Он нащупал кнопку на черном пластике и, нажав на нее, услышал-почувствовал слабое гудение. Нужно было вставать и браться за работу. Он и так потерял большую часть дня и теперь стоял перед выбором: либо не спать всю ночь, либо делать несколько дел одновременно. Ускорить химические реакции Зельтзам не мог, но ему было по силам следить за несколькими сразу, хоть это и было нарушением норм безопасности. Наспех выпитая кружка чая, чтобы согреться и хоть как-то взбодриться — и вскоре он сидел за лабораторным столом и возился с пробирками. Машинально, механически — словно робот, запрограммированный на определенные действия. Зельтзам уже не помнил, когда в последний раз им владел научный азарт, что-то сродни вдохновению у художников — то состояние, в котором он создавал свои изобретения. Теперь же он просто выполнял работу, за которую получал деньги — без малейших связанных с этим эмоций. Он делал то, что умел делать, применял на практике свои знания, но не горел этим как раньше. Это его не пугало, еще не пугало, но уже слегка беспокоило — хотя Зельтзам и надеялся, что это все от переутомления и что запал вернется, стоит только взяться за настоящее дело. Он просто устал, его измучили проклятое обострение и монотонная работа. Уже давно миновала полночь, когда Зельтзам закончил работу и убрал пробирки с готовыми препаратами. Нужно было поспать хоть немного, иначе ему грозили обмороки от усталости, но уснуть означало вернуться в кошмар, вернуться к Рю Томео, а этого Зельтзам боялся так сильно, что не мог даже отключиться. Он провел ту ночь в беспокойной дреме, так и не смог понять, просыпался ли от нее или же видел во сне окружающее кровать пятно света, разбросанные по комнате книги и блокноты, скользящие по пистолету тусклые блики… Важно было не это. Комната оставалась пустой. Демон ушел, его удалось отогнать, и — надолго ли? — можно было рассчитывать хоть на какой-то покой.***
— Да, я уже закончил. Столько, сколько и договорились, могу привезти сегодня. Нет, присылать ко мне никого не нужно, я сам приеду. Хорошо, в два, — Зельтзам убрал телефон и глубоко вздохнул. Вот и первая его прибыль от сделки с Рэем. Надо только доставить препарат заказчику, заодно — немного развеяться, проветрить перенапряженные непрерывной работой мозги. Была и еще одна причина, по которой Зельтзам предпочитал ездить к людям вроде Рэя сам: не хотел, чтобы тем было известно, где он живет. Конечно, проследить ничего не стоило — чтобы упустить из виду человека в инвалидной коляске, который к тому же и не пытается спрятаться, нужно быть полнейшей бездарностью, но Зельтзам все равно цеплялся за ложное чувство безопасности. Он бережно сложил препарат в контейнер, контейнер — в сумку-холодильник, поставил ее на колени, перебросил через плечо ремень и в очередной раз убедился, что защитные очки остались на столе. Выключил протез и натянул поверх повязку — она привлекала меньше внимания. Окинул себя взглядом, попытался вслепую пригладить давно не стриженные волосы — зеркало в квартире было всего одно, в ванной, где он с трудом мог развернуться, и заходить туда отчаянно не хотелось. Решив, что приличнее выглядеть он все равно не будет, Зельтзам покинул квартиру. Стоило позавтракать перед уходом, но купить еду накануне он забыл, поэтому завтрак сегодня состоял из кружки чая и лекарства. Повод для гордости, между прочим: за последние несколько дней Зельтзам не пропустил ни одного раза, и галлюцинации ушли. Зато кошмары остались, и спал он все так же плохо. Лифт неожиданно замер на десятом этаже. Дочь одного мрачного типа, с которым Зельтзам иногда сталкивался по дороге домой, собиралась было забежать в кабину, но чуть не налетела на него и с тихим «Ой, простите» остановилась. Зельтзам откатил коляску чуть дальше, освобождая ей дорогу. — Вы вниз, да? — Вниз. Он видел эту девочку пару раз — огненно-рыжая, всегда взъерошенная, с россыпью веснушек на бледном лице, вопреки всему окружающему ее миру жизнерадостная и светлая, она уходила делать уроки на улицу, подальше от родительских ссор, которые порой было слышно даже из лифта. — А вы на эльфа похожи, — неожиданно произнесла она, встретившись с Зельтзамом взглядом. — На эльфа? Почему? — Ну, они тоже светловолосые, стройные и высокие. — Я же сижу, как я могу быть высоким? — А это все равно видно. — Скорее на вампира, — заметил Зельтзам, когда вышел на улицу и едва удержался от того, чтобы зажмуриться. — Они тоже ненавидят солнце. — Тогда вы эльф-вампир, — хихикнула девочка и направилась в противоположную сторону. Зельтзам невесело усмехнулся и натянул на голову капюшон, отчасти чтобы защититься от солнца, отчасти — спрятать лицо. Жизнь идет своим чередом — бодрым маршем и мимо него. Дети фантазируют, подростки бунтуют, взрослые увязают в рутине, старики отдыхают, а он плавно съезжает с катушек и воюет со своими демонами. Все как обычно. Все привычно и надоело до омерзения. Дорога к Рэю казалась бесконечной: все время клонило в сон и очень хотелось закрыть глаз хотя бы ненадолго, чтобы унять жжение в нем. Но нельзя: стоит лишь на мгновение утратить бдительность — и мир сожрет тебя с потрохами. Пусть даже сейчас это будет в виде банальной кражи бумажника. Оставалось незаметно разглядывать окружающих, ловить, ежась, взгляды на себе и до боли в пальцах цепляться за ручку сумки. В офисе его, как и в предыдущий раз, попросили отдать оружие и обыскали — и Зельтзама передернуло от прикосновений, а наверху встретил Дэниел — такой же молчаливый, он коротко поздоровался и предложил забрать сумку. Зельтзам очень хотел отказаться: ненавидел, когда его считали беспомощным, но с дополнительным грузом преодолеть проклятый порог ему точно было бы не по силам. Пусть уж лучше помогут донести препарат, чем хоть пальцем тронут ручки на спинке коляски, которые Зельтзам все собирался открутить к чертовой матери. Рэй, оторвавшись от документов, кивнул ему и коротко распорядился: — Дэниел, поставь сумку на стол и можешь идти. — Дождавшись, пока помощник скроется за дверью, обратился уже к Зельтзаму: — Есть что-то, что мне следует знать о препарате? — Да, конечно, сейчас расскажу. В присутствии Рэя чувствовалось странное спокойствие. Едва уловимое ощущение безопасности, словно Зельтзам пришел к старому другу, а не к замешанному в черт знает каком криминале человеку. И это чувство хотелось продлить, хотелось остаться здесь как можно дольше. Зельтзаму на какое-то мгновение показалось, что он видит все со стороны — словно его тело так и осталось в коляске, а сознание отделилось от него и взмыло куда-то под потолок. Он видел себя — тощего, мертвенно-бледного, взъерошенного, в великоватой серой толстовке и потертых джинсах, делавших его похожим на подростка, несуразного в этом дорого обставленном кабинете. Он ненадолго прикрыл глаз, стряхивая это наваждение, снял повязку, включил протез и уверенно начал: — Первое, самое главное: хранить нужно в холоде. Не в морозильной камере, но и не при комнатной температуре. Обычный холодильник подойдет. Второе, — Зельтзам открыл сумку и вытащил из контейнера пузырек, — этого количества хватит на взрослого мужчину, — едва запнувшись, окинул Рэя быстрым взглядом. — Ну, скорее на такого, как вы, чем как я. То есть, если человек весит меньше ста сорока фунтов или, во всяком случае, по нему это заметно — нужно примерно три четверти. Детям лучше вообще не вводить, но если понадобится… — Не понадобится, — прервал его Рэй. — А если ошибиться с дозировкой? — Меньше — не страшно, просто регенерация будет медленнее, но все равно значительно быстрее, чем без препарата. Больше — не ручаюсь, мыши дохли. — Вводить внутривенно? — Да. — Это все? — Как я уже говорил, возможна повышенная возбудимость, поэтому важно избегать стрессов, иначе процесс будет достаточно болезненным. При заживлении возникает сильный зуд, трогать раны, само собой, нельзя. С наркозом или снотворным сочетать можно, с алкоголем — не стоит. Теперь все. Рэй открыл ноутбук и повернул его так, чтобы Зельтзам мог видеть экран. — Деньги перевожу при вас. Хотите выпить в честь удачной сделки? — Нет, — покачал головой Зельтзам. — Мне нельзя — лекарства. «Зачем было их упоминать?..» — с досадой промелькнуло в голове, но Рэй понимающе улыбнулся и вызвал Дэниела, велел отнести препарат и попросил Зельтзама подождать, пока тот не вернет сумку. Он лишь молча кивнул, рассеянно разглядывая кабинет. Слабость, преследовавшая его с утра, усилилась, тянуло где-то в груди, все звуки доносились будто через толщу воды. Зельтзаму было хорошо знакомо это все — предобморочное состояние, и он отчаянно хватался за реальность, пытался вытащить себя — в прямом и переносном смысле, до боли вцепившись дрожащей рукой в запястье. Но мир поплыл, сгустился воздух. С едва ощутимым гудением выключился протез, перед широко открытым глазом была лишь темнота. И Зельтзам все-таки потерял сознание. Очнулся он все там же — в кабинете Рэя, с удивлением обнаружив, что полулежит на диване. Сам Рэй стоял рядом, опираясь на трость. Зельтзам бросил быстрый взгляд в сторону коляски — она осталась на том же месте, где была до обморока. Слишком далеко, чтобы дотянуться, и на несколько секунд накатила паника: чересчур остро в такие моменты он чувствовал свою беспомощность. А после закономерно возник вопрос: сам ли Рэй дотащил его до дивана или воспользовался чьей-то помощью? Кто еще видел эту слабость? — Что с вами? — негромко спросил Рэй. — Вы ведь больны чем-то, не так ли? — Всего лишь не поел с утра, — Зельтзам неожиданно для самого себя сказал правду. Просто Рэю хотелось доверять, хотя бы такую мелочь — потому что доверять в полном смысле этого слова нельзя было никому. Только себе и то с оглядкой. — С каждым может случиться, ничего особенного. Рэй подошел к коляске, снял ее с тормоза и толкнул к дивану одним сильным движением. Он прихрамывал на правую ногу, Зельтзам только сейчас заметил — прежде Рэй при нем не ходил, и этот факт пробудил что-то вроде… симпатии? Трость была не просто эффектным аксессуаром, этот человек, могущественный, влиятельный, был тоже не совсем здоров, у него тоже были слабости. А потом Рэй заговорил, и зародыш этой симпатии в один миг превратился в нечто противоположное. — Послушайте. Я — и, насколько мне известно, не только я — плачу достаточно, чтобы вы могли позволить себе завтрак. И раз я готов отдавать такие деньги за препарат, значит, он мне необходим. Как необходимы и вы, единственный человек, который может его изготовить, и было бы крайне неприятно, если бы вы в следующий раз упали так… ну, к примеру, под поезд в метро. Не хотелось бы лишиться выгодной сделки из-за чьей-то беспечности. Поэтому прошу вас, следите за своим состоянием более внимательно. Если есть проблемы со здоровьем — обратитесь к врачу, я могу посоветовать не задающего лишних вопросов специалиста. Если нет — поменяйте образ жизни так, чтобы вашему здоровью не угрожала опасность. Зельтзам успел пересесть в коляску и выслушал Рэя молча, не изменившись в лице, лишь слегка прищурившись и едва заметно сжав обод на одном из колес — хотя внутри кипела бессильная и, по сути, беспричинная ярость. Она словно забурлила под кожей, растеклась по венам и подожгла кости, и все нутро пылало одним-единственным желанием: выплеснуть гнев на его причину. Заставить проглотить эти слова обратно, запить их кровью и подавиться всем этим. Но внешне Зельтзам почти не переменился. Рю Томео пытался создать из него своего цепного пса, диковинную зверушку — не вышло. Но одно этот ублюдок все же смог выдрессировать безупречно: умение превращать лицо в маску. Просто радовать ублюдка хоть какой-то реакцией на эксперименты не хотелось. — Спасибо за совет, но, думаю, со своими распорядком и здоровьем я разберусь и сам, — главное — не повысить голоса, не дать ярости пробить корку льда. Ситуацию спас Дэниел, вернувшийся с сумкой — Зельтзам едва ли не боготворил его в этот момент. Забрать сумку, назвать примерный срок, когда будет готова следующая партия, вежливо попрощаться и не дать замурованному глубоко внутри гневу прорваться наружу — простая последовательность действий, ведущая к выходу. И только там, за дверью и трижды проклятым порогом, Зельтзам позволил себе ругнуться — тихо, но достаточно зло. — С вами все в порядке? — голос Дэниела вернул в реальность. «Нет, не в порядке, черт подери, и никогда уже не будет в порядке, и я сдохну прямо здесь и сейчас, если не врежу кому-нибудь, если не превращу эту мерзкую рожу в кровавую кашу…» — В полном, — улыбнулся-оскалился Зельтзам. Успокоиться не удалось даже дома. Даже там его все еще распирала злость, и оставалось только порадоваться, что соседа не было и они не столкнулись — иначе Зельтзам мог бы испортить и без того весьма шаткие отношения окончательно, а менять жилье в очередной раз, снова перетаскивать всю аппаратуру и реактивы отчаянно не хотелось. Это было бы непозволительной тратой времени и денег, а обе эти вещи слишком ему нужны. Зельтзам, поставив сумку на место, зашел в ванную, тщательно вымыл руки — ладонь после рукопожатия словно жгло, затем брызнул в лицо холодной водой и уставился в зеркало. Злости меньше не стало. Мысль о том, чтобы взяться за новую партию препарата, вызывала отвращение — и к препарату, и к занятию, и к химии в целом. Зельтзам не мог понять, откуда вдруг появилась такая неприязнь к Рэю. Тот не сделал ничего, за что стоило бы его ненавидеть. Не навредил, не попытался оскорбить — разве только, может, намекнул на несамостоятельность, — даже не разорвал контракт. Просто критика. Не самая мягкая, но вежливая, да и не были они друзьями, чтобы печься об обидах. Так какого же черта все связанное с Рэем вызывало по меньшей мере раздражение? — Просто вы, доктор Зельтзам, хренов псих, — сказал он своему отражению. — И даже не доктор на самом деле. Двойник в зеркале изобразил улыбку. Получилось отвратительно криво, а изуродованное шрамом бледное лицо начало походить на театральную маску. Дурно сделанную маску. Зельтзам вздохнул и отвернулся. Поесть и правда стоило. Поесть, купить еду домой, попутно хотя бы попытаться успокоиться, принять лекарство и взяться за работу — она сама себя не сделает. Теперь на улице не было так мерзко: солнце скрылось за тучами. Зельтзам мимоходом подумал, что если еще и дождь начнется, то происходящее будет походить на какой-то сопливый фильм. Как и вся его жизнь, в общем-то. Уже возвращаясь, он заметил на скамейке ту самую девочку, с которой столкнулся с утра — и удивился, что она до сих пор не вернулась. А потом разглядел тоску на лице и цифры в тетради на коленях — и все встало на свои места. Зельтзам остановился. Раздражение никуда не делось, так может, хоть это заставит отвлечься? Все равно с трясущимися руками в лаборатории делать нечего. — Помочь с этим? — спросил он, кивнув на тетрадь. — А можете? — девочка выглядела озадаченной, да и понятно — они ведь даже не знакомы. — Ну, надеюсь, что я еще не все забыл. — Да нет, в смысле вам не сложно? Вместо ответа он поставил пакет с продуктами на скамейку, сам остановился с другой стороны и заглянул в тетрадь. А затем, бросив: «А, да это совсем просто, сейчас во всем разберешься», вытащил из кармана записную книжку с ручкой и принялся объяснять — ровно, терпеливо, уверенно, словно не он хотел пару минут назад пошвырять что-нибудь в стену. И почти обрадовался, когда наконец увидел понимание у нее на лице. Зельтзаму иногда казалось, что из него мог бы выйти учитель. При других обстоятельствах, само собой, даже в другой жизни, но мог бы. Не то чтобы он любил детей — он людей в целом не жаловал, но ему нравилось объяснять, нравилось видеть искру в глазах, нравилось передавать свои знания, особенно тем, кому эти знания не давались так же легко. В другой жизни он мог бы заняться этим. В другой жизни он мог бы быть Джекилом — успешным, всеми уважаемым ученым, не этим поселившимся в Бруклине живым трупом, часами сидящим над пробирками, ловящим на себе косые взгляды соседей и шарахающимся от собственной тени. В другой жизни, в которой не было Рю Томео, не было пяти лет в роли подопытного, не было двух недель комы, не было черт-знает-сколько-времени-там-прошло психиатрической лечебницы… «Я должен быть счастлив. Я ведь достиг одной своей цели и все ближе к другой», — но вместо счастья Зельтзам чувствовал только холод. И еще немного грусти по тому времени, когда все нынешние заботы были ему неведомы. — И правда легко, — с радостью произнесла девочка, стоило ей закончить решение. — Как вы это делаете? — Дано от природы, наверное. — Он вдруг осознал, что незаметно для самого себя успокоился. — Я еще в детстве одноклассникам с учебой помогал. — А сколько вам сейчас лет? — Тридцать… — Зельтзам запнулся, пытаясь вспомнить собственный возраст. Не получилось, поэтому честно ответил: — Не помню точно. Что-то ближе к сорока. — Как так? — Не слишком важная информация. — А день рождения праздновать? — Зачем? — очередная тщетная попытка улыбнуться. — Один из плюсов быть взрослым: торт можно купить когда угодно. Его опять начало клонить в сон. Ожидаемо после сильной злости — она изрядно выматывала. Зельтзам выудил из пакета две банки: себе — энергетик, а колу протянул девочке. Незаметно одернул толстовку, пряча очертившиеся под ней контуры пистолета. — Спасибо. — Она добавила, кивнув на банку у него в руках: — А мне не разрешают. Мама говорит, что для здоровья вредно. — Правильно говорит. — Но вы-то пьете. — Было бы, — Зельтзам с ироничной ухмылкой постучал по подлокотнику коляски, — чему вредить. Девочка, помявшись, неуверенно спросила: — Как это с вами произошло? — Да никак. Родился таким. — Значит, хотя бы не знаете, что потеряли. Должно быть не так обидно. Зельтзам посмотрел на нее внимательнее, словно впервые разглядел по-настоящему, а потом ответил абсолютно серьезно: — Спасибо. Что не начала говорить, как это ужасно, какой бедный я и прочий бред в том же духе. — Да я представляю, как вас этим достали. — Нет, пожалуй, не представляешь, — Зельтзам усмехнулся, искренне забавляясь ее непосредственностью, но в голове навязчиво вертелась одна и та же мысль. Она, как и все вокруг, обречена. Внутри каждого человека сидит свой демон, свой мистер Хайд. Какой демон у этой девчушки? Есть ли он у нее уже? Или ему только предстоит появиться, занять свое место в ее душе, укрепиться в разуме, отравлять жизнь? Пока она просто ребенок, но что ждет ее дальше? Кто из нее вырастет в этой помойке, с этим отцом, среди этих людей? — Что ты здесь делаешь? Помянешь черта… — Привет, пап, — от задора в ее голосе не осталось и следа. — Домашку. Не могла решить математику, а… — запинка, ведь они так друг другу и не представились, — он мне помог и объяснил. — Живо домой. Твоя мать себе места не находит. — Ладно. — Девочка обернулась на Зельтзама: — До свидания и спасибо за помощь. А самому Зельтзаму в этот момент стало очевидно, что домашнее задание в будущем она будет делать без его участия. Отец, сверля его взглядом, не замедлил это подтвердить: — Какого хрена тебе надо от моей дочери? — вопрос предсказуемый настолько, что даже скучно. Послать бы этого придурка и удалиться к своим пробиркам — но вместо ругательства получилось ровное и ледяное: — Мне — никакого. Скорее, ей от меня — помощь с уроками, сказала же. Раз уж родителям не до этого. — Чтоб я тебя больше не видел рядом с ней, не то… — Не то что? В полицию сообщишь? — внутри закипела иррациональная злая радость: недостатков в его положении полно, но оно же позволяло бесить людей безнаказанно. — И что скажешь? «Тот ужасный инвалид-колясочник угрожает моему ребенку»? А, ну или можешь еще попробовать набить мне морду, если не хочется выглядеть дураком в глазах полицейских. Не может и не станет. Зельтзам слишком хорошо это знал. Это не акула вроде Рэя, не преступник — обычный работяга с замусоренным стереотипами сознанием, для которого поднять руку на калеку ниже собственного достоинства. Как будто такие работяги вообще знают хоть что-то о достоинстве. — Псих чертов. Я тебя предупредил. Зельтзам улыбался. В кои-то веки искренне. Хотелось засмеяться, но он сдерживался: не утверждать же этого работягу во мнении насчет его душевного здоровья. Посмеяться можно и дома, когда никто не услышит. Надо только вернуться туда. Он залпом допил энергетик — на какое-то мгновение захотелось закашляться, проводил невольных знакомых взглядом и, забрав пакет, направился следом. В квартире царила тишина. Мертвенная тишина пустого дома — даже со стороны соседа не было слышно ни телевизора, ни дурной музыки, ни пьяных воплей. Не самые приятные звуки, конечно, но все-таки лучше, чем совсем ничего. Тишину Зельтзам люто ненавидел. Во время обострений, во всяком случае: галлюцинациям она, напротив, очень нравилась. Ему порой даже хотелось завести себе питомца — канарейку, к примеру, — чтобы хоть кто-то издавал звуки, настоящие, живые звуки, не мерещащиеся. Но питомцу нужно внимание, уход и время, а позволить себе такую роскошь Зельтзам не мог, поэтому просто начинал говорить сам с собой. — Чувствую себя доктором Джекилом, — пробормотал он, доставая нужные реактивы. — Как раз есть чем отравиться. Только завещание оформить не у кого. Взяв новую упаковку перчаток, Зельтзам хотел было достать пару, но, едва открыв, тут же отбросил коробку, словно внутри была ядовитая змея — и застыл, не в силах отвести от нее взгляда. Внутри было кое-что похуже змеи. Белые хирургические перчатки. Такие же, точно такого же цвета Рю Томео использовал при экспериментах — тех, при которых подопытный мог оставаться в сознании. Зельтзама затошнило, а комната начала качаться, как корабль в шторм, и ему показалось, что сейчас он второй раз за день вырубится. Ну и пусть — лучше обморок, чем приступ. Шаги за спиной. В ту же секунду выступивший холодный пот и вспышкой мелькнувшая перед взглядом лаборатория — медицинская, не химическая, чужая. Некому, некому здесь ходить! Нужно было игнорировать звуки, заниматься своим делом — к черту перчатки и безопасность, — и, может быть, оно уйдет. Должно уйти. Но Зельтзам не выдержал: позволять этому ублюдку, пусть и ненастоящему, находиться у него за спиной было невыносимо. Он развернулся и смерил галлюцинацию — просто галлюцинацию, не призрака, не человека!.. — взглядом. — А вот и мистер Хайд, — Зельтзам не узнал свою речь — этот сиплый сорванный голос принадлежал не ему. Не ему нынешнему. Подопытному номер четыре-ноль-восемь-пять. Он уже принимал лекарство сегодня. Даже вовремя. Но демон все равно вернулся, и чем дольше Зельтзам смотрел на него, тем сложнее было думать, что все это нереально. Щелчок — ненастоящего! — диктофона, глубокий — ненастоящий! — вдох и затем привычно тихое: — Третье августа тысяча девятьсот девяносто четвертого года… — Уж лучше бы ты был Хайдом, — застонал Зельтзам, хватаясь за голову. Нужно как-то его заткнуть. Что-то сделать с этим — и не дать желанию пустить себе пулю в голову взять верх. Хотя это все исправило бы. Там, за чертой, к которой он однажды приблизился, демона больше не будет. Ничего не будет. Зельтзам зажмурился, попытался сделать глубокий вдох — вместо него вышло что-то похожее на всхлип, — а потом медленно убрал руку с пистолета. Огляделся, словно видел комнату впервые, и включил радио, оставленное здесь владельцем квартиры. Играл какой-то хэви-метал, вокалист пел что-то про свою не битву, но войну. Зельтзаму было все равно — что угодно, лишь бы не этот чертов голос. Он пытался игнорировать галлюцинацию. Пытался вникать в текст песни, а не в сухое описание подопытного номер четыре-ноль-восемь-пять — но эти же цифры горели у него на левом плече, а тихий и будто бы бесцветный голос Рю Томео каким-то образом заглушал хриплое пение и рев инструментов. «Это не по-настоящему, это у меня в голове, это все неправда», — но трезвые мысли путались, спотыкались, растворялись в кислотой пролившемся прошлом. Удар кулаком по стене — в слабой надежде хоть так отрезвить себя, и Зельтзам бросился прочь из лаборатории. Зная, что призрак прошлого последует за ним. Зная, что от этого так просто не отделаться. Он метался по комнате, как по клетке — некуда бежать, прятаться тоже негде. Не скрыться от порожденного воспоминаниями ледяного взгляда темных глаз за сиреневыми стеклами. От своей больной головы не спрячешься. Теперь и осязание начало ему врать: несуществующие ремни привязывали запястья к подлокотникам, из-за таких же ремней на груди и животе было трудно дышать. Зельтзам рухнул с коляски на пол, но ощущение никуда не делось. Будто сам собой щелкнул в руке нож, лезвие полоснуло бледную кожу на запястье, потом на втором, и еще раз, и еще — но лишь кровь, стекая по пальцам, закапала на пол, а к фантомным ремням добавилась вполне реальная боль. — Да когда же это, твою мать, закончится?! — вскрикнул Зельтзам. Ударил по коляске так, что она откатилась, закрыл лицо ладонями и разрыдался. Его трясло. Так сильно, что, наверное, со стороны выглядело как судороги. Отравлял сознание ненавистный голос, боль жгла запястья, дыхание давалось с трудом, а от металлического запаха крови затошнило. И стало холодно, так холодно, что казалось, будто он вдруг попал в снежную бурю. «Снег!» — спасительно промелькнуло в голове, и за эту мысль Зельтзам ухватился мертвой хваткой. Глубокий снег, испачканный кровью — и его собственной, и чужой. Обжигающий тело и легкие ледяной воздух, в котором, казалось, можно утонуть — выдыхать приходилось через силу. Замерзшие до онемения руки, в которых каким-то чудом еще оставалось достаточно сил, чтобы фут за футом протаскивать почти бесчувственное тело вперед. Жуткие серые стены остались далеко позади. Тогда, много лет назад, он выбрался оттуда. Он едва это помнил, но на самом деле выбрался. И приступ сошел на нет. Комната вновь стала нормальной и больше не рябила, не серела, слова, на самом деле звучавшие в далеком прошлом, постепенно затихли. Накатила слабость — словно все пережитое за день давило на плечи и заставляло рухнуть на пол. Зельтзам уставился на свои руки, несколько секунд тупо смотрел на капающую с них кровь. Порезы довольно глубокие, мелькнула запоздалая мысль. Еще немного — и задел бы вены. Глупая была бы смерть, очень глупая и безумно смешная. Он нервно ухмыльнулся, коснувшись рассеченной кожи кончиками пальцев. Придется вколоть себе свой же препарат, и все равно могут остаться шрамы. Ближайшее время придется следить за тем, чтобы рукав ненароком не задрался на людях. — Лучше бы ноги резал, придурок. Хоть не видно, да и пользы от них никакой. Полегчало. Настолько, чтобы подтянуть коляску, снова сесть в нее и отправиться приводить себя в порядок.***
Первые, будто бы робкие снежинки сбили Зельтзама с толку. Он не был уверен, какой сейчас месяц — и осень ли еще, — а исправить давным-давно слетевшую дату в телефоне руки все никак не доходили. Зельтзам смотрел, как снежинки оседают и тут же тают с обратной стороны окна, и думал, как стремительно утекает время, пока он сидит над своими реактивами и травится их испарениями. Даже порезы успели полностью зажить — хотя за это, пожалуй, стоило поблагодарить препарат. И шрамов, вопреки опасениям, не осталось. Зельтзаму очень хотелось послать все это к чертовой матери. Хотелось отключить телефон, чтобы не было больше деловых звонков — ни от Рэя, ни от Андервуда, ни от кого бы то ни было еще. Покинуть эту квартиру и больше никогда сюда не возвращаться. Забрать все накопленное, снять проститутку, нет, двух, нанюхаться кокаина и так и сдохнуть — в объятиях красивых женщин и упиваясь наркотической эйфорией. Наконец-то освободиться, хоть недолго побыв перед этим счастливым. Зельтзам спросил себя, что, собственно, мешает ему пойти и сделать это прямо сейчас. И почти моментально нашел ответ. Дурацкая смерть. Насквозь фальшивый рай перед ней. Эти девушки не взглянули бы на него без обещанных денег. Чувство радости и всемогущества — искусственные, вызванные наркотиком, а не его достижением, не тем, чем стоило гордиться. И эта фальшь отравит все удовольствие. Не для того он столько трудился, чтобы заработать эти деньги. Не для того он выжил и выбрался из ада. Нужно было созвониться с Рэем — отдать очередную и, как Зельтзам надеялся, последнюю партию. Рэй неожиданно перестал его раздражать после следующей встречи с ним, даже вернулось то подобие симпатии, возникшее в начале их знакомства — возможно, поэтому Зельтзам и собирался сообщить ему о своем решении, а не просто исчезнуть. К тому же не хотелось сжигать за собой все мосты: сохранить хоть какие-то связи не будет лишним. Хотя Рэю это в любом случае не понравится и могут возникнуть проблемы — но когда их не было? А потом он возьмет небольшой перерыв. Дождется конца обострения и устроит себе встряску — просто чтобы очнуться ото всей этой рутины, выбраться из болота и вернуть запал, без которого не получится нормально работать. Вот тогда уже будут и наркотики, и женщины — а может, он даже найдет себе одну постоянную, сможет понравиться ей достаточно сильно для подобного — и не придется каждый долбаный раз натыкаться на смятение, отвращение или просто страх при виде всех его шрамов. Спасибо, Рю Томео, и за этот «подарок». Зельтзам потряс головой, зажмурился и прислонился лбом к стеклу. Холод отрезвил его, вернул мыслям нужный ход: думать о делах, а не о всяких глупостях вроде секса и кокаина. Несколько глубоких вдохов — и жар из тела ушел, в мысли вернулась ясность. Он отодвинулся от окна, достал телефон и по памяти набрал номер. — Рэй? Партия готова. Когда ее привезти? Вопреки ожиданиям, Рэй назвал не время — место, куда нужно было приехать. — Я сейчас не в офисе, — пояснил он. — Мои люди заберут вас и отвезут ко мне. Надо отказаться, вдруг подумал Зельтзам. Отказаться и перенести встречу. Странная тревога ожила в нем после этих слов, завозилась в груди проснувшимися крысами — словно там ему грозила опасность. Словно и правда не стоило туда ехать. — Хорошо, скажите, когда подъехать, — ответил он. Еще чего не хватало — терять драгоценное время из-за какой-то там тревожности. Она возникала у Зельтзама без повода и с завидной регулярностью — достаточно часто, чтобы научиться ее игнорировать, если это было нужно. Он тщательно собрался, проверив несколько раз, не забыл ли чего, привычно сложил препарат в сумку-холодильник, поставил ее на колени. Вовремя спохватившись, принял лекарство — и, задумавшись, уставился на него. Решил, что это все не займет много времени. А потом развернулся и покинул квартиру. Упаковка осталась стоять на столе. Люди Рэя уже ждали Зельтзама: на месте обнаружился явно новый черный автомобиль с двумя крепкими парнями внутри. Тот, что помоложе, вышел, хотел было помочь ему пересесть — Зельтзам, подавив раздражение, отказался, снял с коленей сумку и толкнул ее подальше, пересел сам. Возражать против того, чтобы коляску убрали в багажник, было бы глупо — иначе ее с собой не взять, так что Зельтзам, стиснув зубы, позволил сделать это. По спине прошел холодок — как и всегда, когда коляска оставалась вне досягаемости. Уязвимость. Одна из самых ненавистных ему вещей. Дорога казалась — а может, и была — бесконечно долгой. Везли его куда-то за город, Зельтзам искренне пытался следить за направлением, но не получалось: внимание упорно не хотело концентрироваться, скакало с темы на тему, с мысли на мысль. Хотя бы подчиненные Рэя его не донимали — уже неплохо. Бросив провалившиеся попытки запомнить дорогу, Зельтзам начал разглядывать их — улавливая то и дело лица в зеркалах заднего вида. Молодому он не дал бы больше двадцати пяти — совсем юный парнишка, на первый взгляд худощавый и слабый, но, стоило ему снять куртку, как под рубашкой обнаружились тугие мышцы. Вместе с кобурой с пистолетом. Второй, сидевший за рулем, был, наверное, ровесником Зельтзама или чуть младше, уже не такой обманчиво-легкий — вообще, выглядел вполне как простой обыватель: пройди Зельтзам мимо него на улице — не обратил бы особенного внимания. Приглядываясь сейчас, он ощутил едва заметную угрозу. И тут же тревога внутри подняла голову снова, настороженно принюхиваясь: к чему было посылать двух наемников за ним одним?.. Автомобиль остановился перед довольно большим домом. Дом находился на отшибе, далеко от остальных, которые промелькнули за окном на подъезде. Рядом с ним стояла машина, наверное, принадлежащая Рэю — странно, что он не загнал ее в гараж. Зельтзам дождался, пока ему вернут коляску, вышел из машины, не успел возразить против того, чтобы один из сопровождающих взял сумку с препаратом — а потом решил, что в этом и не было смысла. Подошел к двери и позвонил в нее, а сам краем глаза наблюдал за людьми у себя за спиной. Скорее по привычке, понимая: случись что — он даже оружие достать не успеет. Замок щелкнул, и дверь открылась. Рэй стоял перед ним. Теперь трость была в левой руке, а в правой — направленный на Зельтзама пистолет. Он не испугался, хотя по задумке, наверное, должен был, — лишь пожалел, что не послушал свое чутье. И почему людям обязательно надо ему угрожать? Почему они не могут просто оставить его в покое и жить своей долбаной жизнью?.. — Добрый день, — голос не изменился ни капли — словно, как обычно, оба находились у Рэя в кабинете. — Входите, не стесняйтесь, — и отступил на несколько шагов. — Да вы само гостеприимство, — Зельтзам оскалился, но сопротивляться не стал — он знал и менее болезненные способы расстаться с жизнью. Коляска — ну надо же! — на этот раз без проблем пересекла порог. — Вы двое — свободны, — кивнул Рэй подчиненным и обратился отдельно к парню с сумкой. — Только препарат здесь оставь. — Хорошо. Но вы… — Я и сам могу о себе позаботиться. Мы с доктором вдвоем спокойно побеседуем, не правда ли, док? — улыбнулся он Зельтзаму. Парень кивнул, поставил сумку на столик в прихожей и тихо вышел — только замок двери щелкнул напоследок, словно капкан на зельтзамовских конечностях. Рэй обратился к нему все с тем же спокойствием: — Будьте добры, положите оружие рядом с сумкой. — Вы здесь один? — запоздало удивился Зельтзам, доставая нож с пистолетом. — Без охраны? Он мог бы… Нет, не мог. Снять пистолет с предохранителя и выстрелить — слишком долго, Рэй сделает это первым. Зельтзам положил оружие куда было сказано и, повинуясь короткому кивку, двинулся вперед по коридору. От звука неровных шагов и глухого стука трости за спиной было не по себе. — Мои люди сейчас заняты, — протянул Рэй, словно сомневаясь, отвечать ли, — а вы… Ну, оружие осталось в прихожей, да и вредить мне вам сейчас не с руки. Вряд ли вы смогли бы уйти, — отчетливый акцент на этом слове, — далеко, если бы решили это сделать, верно? Горькое разочарование взметнулось в душе Зельтзама после этих слов. Рэй, тот самый Рэй, к которому его так тянуло поначалу, который был ему почти приятен, в одно мгновение стал по-настоящему — и окончательно — отвратителен. А затем вдруг кольнуло осознанием: при всей своей рассеянности он умудрился ни разу не пошевелить ногами при Рэе. Рэй не знает, что ноги его слушаются. Не знает, что он может водить машину без ручного управления и что ему вполне по силам затащить коляску внутрь. Отлично. Пусть не знает дальше. Если повезет, Зельтзам сбежит отсюда. Вырубит или убьет Рэя, подожжет дом, если убьет, заберет его машину и уедет. Ему есть где спрятаться, есть на что жить, есть что делать. Главное — не выдать себя сейчас и дождаться удобного момента. — Мы с Андервудом несколько… разошлись во мнениях, — продолжил Рэй, когда они зашли в гостиную. За окном зашумел двигатель — очевидно, уехали наемники. Теперь, во всяком случае, они с Рэем один на один. Хоть какое-то подобие справедливости. — Я бы не хотел, чтобы он тоже получал препарат. — А просто сказать об этом мне не судьба? — Зельтзам, как ему показалось, вложил в эту фразу весь свой неизрасходованный яд. Рэй расслабленно опустился в кресло. Прислонил трость к угловому столику рядом, ни на секунду не перестав держать Зельтзама на прицеле. Чертов предатель делал все это так буднично, так естественно, так спокойно… Зельтзама, остановившегося рядом, слегка трясло от его двуличия. — Я мог бы, конечно. И предложить вам вдвое больше денег мог бы. Но человеческая жадность — вещь из категории вечных, и откуда мне знать, что вы не продолжите работать на обоих? — А еще могли бы просто проследить за мной и убедиться, что я больше не имею дел с Андервудом. — Вы понимаете, всегда лучше взять дело под полный свой контроль. Ведь мы же разумные взрослые люди, правда? «Черта с два я разумный человек, если быть разумным — это быть мудаком с комплексом превосходства вроде тебя», — и Зельтзам, не меняясь в лице, осторожно кивнул. Сами стены давили на него: комната была выдержана в темно-серых тонах, которые напоминали о… Нет, не думать об этом, только не сейчас. Зельтзам посмотрел на часы на стене — он пропустил прием лекарства, понадеявшись, что вернется домой к этому времени. — Вы для меня — номер в телефоне. Я для вас — номер счета в банке, и это более чем естественно для людей вроде нас. Как я уже говорил, мне нужен этот препарат. Будет гораздо удобнее, если его создатель останется… под присмотром. А я буду полностью уверен, что столь уникальное вещество не получит никто другой. Или что создатель вдруг не пропадет куда-то. Откуда он?.. Зельтзам, холодея от ужаса, бросил взгляд в сторону двери в прихожую. — О нет, даже не думайте об этом. Наивно. Вы не можете ходить, а я всего лишь хромаю — кто из нас быстрее? «Ты быстрее его, — пронеслось в голове голосом Рю Томео. — Ты можешь свернуть ему шею, а он даже не поймет, что произошло. Сверхсущество, сверхчеловек…» Зельтзам моргнул, прогоняя наваждение. Из него сверхчеловек такой же, как из его уже, наверное, бывшего соседа отец — хреновый, одним словом. Не надо слушать этого ублюдка. Слушать нужно Рэя. Живого, настоящего и опасного Рэя, а не проклятую галлюцинацию. Надо было взять с собой лекарство. Нет, надо было отказаться ехать неизвестно куда, надо было не пытаться продать еще и эту партию, надо было скрыться сразу после изготовления предыдущей… Надо было. Что толку с этого «надо было», когда прошлого не вернуть, а выход из нынешней ситуации не спешит находиться? Он в ловушке. В ловушке, в которую пришел сам — так беспечно и наивно. Паника подступила к горлу. Один из худших страхов Зельтзама — снова находиться в чьей-то власти, снова лишиться свободы, снова быть использованным в чужих целях — воплощался в жизнь здесь и сейчас. — Да зачем тебе столько?! — Зельтзам сорвался на крик. — Того, что я уже изготовил, хватило бы на полноценный боевой отряд! Это вещество всего лишь залечивает раны, оно не продлит тебе жизнь! Рэй рассмеялся. Искренне и весело — словно услышал хорошую шутку. — Нет, нет, вы не поняли. Это не для меня. Знаете, деловому человеку, такому, как я, часто бывает нужна информация, а люди не всегда готовы поделиться ей добровольно. Приходится прибегать к силе, а средство, не дающее человеку умереть раньше времени, — неплохой способ им управлять. Вспышка. За спиной Рэя мелькнула и пропала фигура человека в медицинском халате. — Называй хотя бы вещи своими именами! Это пытки! — Пытки, — кивнул Рэй. — На которые порой одно удовольствие посмотреть, — так вот каков его демон. Чертов садист. Совсем как… Вспышка. Смутный отзвук ненавистного голоса — уже не в голове, а здесь, рядом. — Я не стану на тебя работать, — выдохнул Зельтзам, всеми силами игнорируя галлюцинации. Пусть Рэй убьет его, пусть попытается убить — но он не превратится в марионетку снова. — А я полагаю, что смогу найти к вам подход. Вы ведь сами дали мне способ. В конце концов, цель оправдывает средства, верно? Вспышка. Вспышка-вспышка-вспышка — одно сплошное мелькание. Зельтзам подавился криком и схватился за голову, согнулся и уперся локтями в колени. Он забыл о существовании Рэя — чувствовал, как проваливается куда-то. В прошлое. В худший свой кошмар. — А не перебор ли это? В смысле зачем лишняя кровь и лишний риск для подопытного? — Цель оправдывает средства, — произнес Рю Томео своим неизменным дистиллированно-безэмоциональным голосом. — Какой прок в сверхчеловеке, который не может справиться даже с таким противником? Включайте сигнал. Зельтзам отчаянно хотел зажать уши, зажмуриться и не позволить этому ублюдку управлять собой — но слишком хорошо знал, что это не поможет. Вгрызающийся в сознание писк. Замедляющийся пульс. И постепенно заволакивающий разум туман. — …на этот раз эксперимент не закончился обмороком. Подопытный уничтожил угрозу и остался в себе или, по крайней мере, близок к этому, — щелчок диктофона. — Ты меня слышишь? Повернись. Зельтзам все слышал, но не мог двинуться с места. Он стоял на коленях и смотрел только лишь перед собой: на громадного черного пса, убитого обычным кухонным ножом. Тем самым, что он сейчас сжимал в руке. Снова щелчок: — Подопытный не реагирует на команды. На команды. Словно он сам — всего лишь ручное животное, которое нужно выдрессировать. Что-то хуже ручного животного — у животных хотя бы есть чувства, они могут бояться, испытывать боль, уставать… Могут загрызть своих хозяев. Подопытный номер четыре-ноль-восемь-пять скорее живое оружие, бездушный механизм, который необходимо лишь настроить под себя. И с каждым днем сопротивляться этой «настройке» становится все труднее. Зельтзама выдернула в реальность пощечина. Рэй стоял перед ним, напряженно вглядываясь в лицо, он не опустил пистолета, но трость не взял и опирался на левую ногу, едва заметно морщась. Правильно. Ему же нужна была свободная рука для удара. Не пистолет же оставлять — в конце концов, как Зельтзам уже думал прежде, из него оружие намного лучше. — Какого черта с вами произошло? — Приступ. ПТСР, — Зельтзам не нашел в себе сил даже на «не твое дело». — Ну… Думаю, предоставить вам психиатра и лекарства мне по карману. Грех терять такие мозги из-за болезни, — и коснулся его плеча. Этого прикосновения, этой руки на плече, этого… жеста превосходства оказалось достаточно для пробуждения загнанной куда-то глубоко внутрь первобытной слепой ярости, многократно умноженной таким же первобытным давним страхом. Пламя вспыхнуло в голове, разлилось по телу и сожгло остатки разума. Под руку что-то попалось — неважно, что, главное — это что-то было достаточно легким, чтобы замахнуться. Зельтзам не думал, когда наносил первый удар — по руке с пистолетом. И второй, и третий, и десятый — их уже куда попало. Взгляд заволокло пеленой, звуки исчезли, запахи — тоже. Только бешено стучащее сердце и гладкое дерево в ладони. И еще брызги на лице. Рэй тяжело осел на пол. А Зельтзам застыл, медленно осознавая, что он только что сделал. Рэй лежал неподвижный и тихий, кровь на разбитом черепе тускло блестела, такие же алые капли падали на пол с серебристых клыков змеи-набалдашника. Жар из головы ушел, его бросило в дрожь, но пелена не спала, а лишь изменилась: зарябила, задрожала, замерцали огоньки перед взглядом. Он почувствовал, как по лицу катятся слезы. Опустил взгляд на окровавленную трость в своей руке и вдруг пронзительно расхохотался: — Совсем как Джекил и Хайд…