Инъекция спектакля

Накрашенные черной помадой губы расплылись в жуткой улыбке, представляя реакцию слушателя. Ножки сразу вцепились друг в друга, а выражение лица было каким-то маньячным, сумасшедшим. — Хочешь расскажу тебе сказку? — задала вопрос Камелия, что так и рвался наружу, легонько прикусив внутреннюю часть щеки. Немного странная привычка кусать свои щеки изнутри, когда всё внутри горит от возбуждения, а мысли желают разорвать психику подростка на части, чтобы потом обратно склеить. Но уже собрать совсем новый пазл с необычными деталями, осколки души с острыми краями, вырванные фотографии воспоминаний и разбитые вздребезги грезы, обмазанные горячей червонной жидкостью. Садист внутри проснулся, желая жестко отыметь совесть, дабы та спряталась где-то в глубине души и не высовывалась. За дверью послышался приглушенный девчачий смех. — Мне? Сказку? Серьезно? — уже не скрывая своего громкого, поддельного, похожего на мужской смеха, проговорила шатенка. — Угу, — ответила Камелия, прижимая к себе толстую книгу. Её тон не имел лукавости, сарказма, сказанное ею не было стёбом - Сандерс серьезно говорила это. — Ну чтож, давай, удиви меня, — усмехнулась Паула и придвинулась поближе к двери, чтобы четко расслышать каждое слово. Камелия Сандерс глупа как пробка, раз решилась на такой безумный поступок. Однако вина и совесть будут грызть её саму, когда Мел облажается. А Пауле всё равно. Она предупреждала эту надоедливую девчонку. — Первая сказка. Пианист. Ненависть вытекала из ее души, изворачивая и ломая личность, отчего в голове эхом отдавался этот противный, вызывающий тошноту звук. Он похож на хруст костей, получивших трещины, такое ощущение, будто пианист играет на неправильном инструменте с многоцветными клавишами, средь которых нет привычнычно черных и белых. Играющий не знает куда нажимать, в его разуме наступает хаос. Льющаяся, словно прекрасный ручеек, вода превращается в кипящую лаву для слушателя. Гармония исчезает. Она чувствовала себя так, будто в чистое море выкинули самые гнойные помои и заставили омыться в нем. Всё внешнее казалось избитыми временем руинами, покрытыми плесенью, пылью и заполнеными едким, отравляющим внутренности дымом. Каждая произнесенная буква вызывала бурные серные чувства, отчего хотелось замолкнуть как водянистая, слизистая рыба, а прикосновения и вовсе были для нее чем-то отвратным, словно яд змеи каким-то образом попал на бледную кожу, просачивался сквозь покров в отбивающий ритм орган, прожигая его по кусочкам издевательски медленно. Когда к ней прикоснулся другой человек, тело бросило то в ледяной вулкан, то в горячую вышку горы. Или наоборот. Она запуталась. Но существо под названием «ненависть» издевалось над ней, заставляло босыми ногами ходить по еще не остывшим камешкам угля. А после обливало морозной водой нагое тело. Становилось трудно дышать, воздух стал ядом, а зависимость от иллюзорной реальности — кислородом. Стоит отобрать что-то привычное, дарящее духовный уют, и всё рушится. Наступает конец света с израненным главным героем. Может второстепенным. Кожа рвется из-за умелых движений лезвия, давая густой крови просочиться сквозь рану и перекрасить ноги из телесного в темно-красный цвет. Пианино рушится. Хаос исчезает. Раны превращаются во вбитые в память шрамы на теле. Или на духовной плоти. Ненависть испаряется. Остаются только отвращение и равнодушие. Самые верные друзья. Быстро добежав до унитаза девушка начинает блевать. Грязная. Отвратительная. Её выворачивало наизнанку. Духовный гастрит. Каждый поступок — новый спазм в животе. Тело стало неотъемлемой частью души, произошло объединение. На музыкальном инструменте появляются большие трещины, в пальцы болят так, будто их кто-то с маньячным удовольствием сломал, используя молоток. Слезы начали литься из глаз, буквально крича о её слабости. И в один миг что-то в душе перевернулось. Она стала смотреть на мир сквозь призму равнодушия, не желая вновь насладиться розовыми 3D очками. Внутри все опустело, исчезло то самое прекрасное пианино. Все краски сменились серым цветом, а губы начали произносить холодные, сухие высказывания. Ребенок в душе заперся в клетке. Он всё ревел, кричал, желал выйти наружу. Но всё разрушилось одной фразой: я ведь уже взрослая. Камелия закончила, а у девушки за дверью случился взрыв мозга. Она тупо сидела и наслаждалась голосом, толком не вникая в сюжет, да вообще в мораль сказки. — Как-то муторно всё. Мне не понравилась сказка, я ни слова не поняла, — задумавшись, произнесла Паула. Все должно быть немного не так. Схема была примерно такой: незнакомка читает народные или сказки Андерсена, чья мораль ясна как пень, подросток высмеивает её и выгоняет вон. Но что-то пошло не так. Сандерс зацепила Паулу. — Не нравится всё непонятное, значит… Тогда я могу оставить её тебе и после того как приду в следующий раз, ты мне расскажешь свою точку зрения насчет этой сказки. У каждого глазки-то разные, мировоззрение и восприятие сложных вещей тоже. — Мел усмехнулась, когда произнесла слово «сложных». Вся эта ситуация казалась ей крайне забавной. Оторвав листок, она просунула его в щель, ибо понимала, что сама Буш по любому не выйдет наружу. — Постой! — Паула прижалась к деревянной двери, — почему эта сказка такая мрачная и вообще с плохим концом? Они же другие… — Ты ведь уже взрослая, — снова та маньячная улыбочка, которую к счастью или к сожалению не увидит Плек.