Fate/Re

Серое небо неприветливо нависало над Резиденцией Мато низкими тучами, давя на плечи тяжёлым, но неосязаемым, грузом. Всё тело затекло, и сейчас повиновалось с трудом — глаза слезились, голова была словно чугунной… Заболел. Я — заболел. Прекрасно! Сакура лежала в своей кровати — недвижимым изваянием собственной скорби, съёжившись под тонким одеялом. Едва спутанные волосы — даже помытые ночью, к утру те сбивались в неприглядные космы, бледное лицо — с огромными кругами под глазами, фиолетовыми — в тон волосам. Девочка выглядела столь уязвимой, слабой, опустошённой… Медленно поднимаюсь на ноги, укутываясь в тонкий плед. Окно, неблагоразумно раскрытое ночью, пропускает внутрь комнаты холодный предательский воздух начала весны — способный продуть недостаточно осмотрительного человека, навроде меня. Нос едва дышит, горло болит — и даже тело едва откликается на команды. Во всём теле странное ощущение — знакомое, при высокой температуре. Сглатываю — и морщусь от боли — будто пытаюсь проглотить толчёное стекло. А Сакура?! Быстро, но достаточно тихо шагаю к ней — но ноги предательски подгибаются, заставляя меня рухнуть рядом с ней, на кровать. Замираю, осторожно слушая тихое, размеренное дыхание девочки. Хоть бы не разбудить её… Сестра тихо сопит, скрючившись и свернувшись калачиком. Облегчённо выдыхаю и медленно поднимаюсь, скидывая с себя плед и дополнительно укрывая близкого человека. Когда-нибудь… Она вспомнит об этом. Не сегодня — и даже не завтра, но… Ей станет лучше. Надо просто продержаться до этого момента. Тихий скрип двери — и в нос бьёт знакомый затхлый холодный воздух Резиденции. Родной, парадоксальным образом одновременно знакомый и новый — сейчас дышать им тяжело. Тяжесть в теле — и в голове — но это не повод прекращать свою ежедневную рутину. Необходимо подготовиться к тому, что будет ночью — приготовить лёгкий ужин для Сакуры и купить сладкое. Иначе — откуда у неё будет энергия? Медленно спускаюсь по лестнице, полностью погружённый в свои мысли. Что делать? На что я, ребёнок, способен? Как мне спасти мой бедный Сапфир, если единственное, чем я сейчас обладаю — бесполезный кинжал, небольшая сумма денег и почти полное истощение. Последнее — особенно опасно. Судя по всему, я был отвратительным братом — так как уже чувствовал истощение. Просыпаться ночью — лишь затем, чтобы уложить сестру — потом дежурить в её комнате — на всякий случай, после — готовить еду, пытаться отоспаться — и всё это — в постоянных размышлениях о том, как изменить происходящее. Сколько выдержит Сакура? Неправильный вопрос — она уже не выдерживает. Не знаю… Нет. Знаю. Я знаю, что с ней делают. И от этого мне лишь хуже — потому что её крики слышны даже отсюда, сквозь толстые, каменные стены. И по ночам мне хочется закрыть себе уши руками — но — нельзя. Мне необходимо слышать это. Что бы не забыть. Мир перед глазами покачнулся — и я со стоном привалился к лестнице, хрипло дыша и тихо поскуливая. Больно… Голову ломит, любые громкие звуки воспринимаются раскалёнными гвоздями, забиваемыми мне в голову. Дыхание прерывистое — недостаток сна и усталость — которые буквально мешают дышать. Что я могу в таком состоянии? Надо… Надо передохнуть. К чёрту всё. Просто взять небольшой перерыв. До встречи с Айрисфиль ещё день — мы договорились встретиться послезавтра вечером — и с каждой минутой ожидание всё более томительно. Эта встреча не может исправить ни единой из моих проблем — но просто от осознания, что рядом будет хоть кто-то, благодушно настроенный ко мне, на душе становится немного теплее. Настроение скакало — от тотального уныния, до какой-то робкой уверенности. Всего минуту назад мир вокруг казался серым, пустым — холодным. Сейчас же даже появились силы — их хватило ровно на то, чтобы подняться с холодного каменного пола и зашаркать вниз. Сегодня останусь дома. Просто быстро приготовлю какую-нибудь еду Сакуре на вечер — что-то, не требующие больших усилий. Есть сладости — их хватит ещё на один вечер. Завтра выберусь за одеждой и едой на несколько дней — деньги, пусть и немного, ещё были — да и, если наберусь смелости, можно будет попросить Зокена о небольшом финансировании — и обсудить, что мы… Ладно, что мне делать дальше. Вся моя полезность на данный момент исчерпана — и, с одной стороны, напоминать об этом Зокену мне не хотелось — статус-кво меня вполне устраивал, но с другой — не может же так длиться вечность? Четвёртая Война Святого Грааля — сколько она ещё будет длиться? Мы участвуем — но ни Зокен, ни, тем более — Бьякуя (я не был уверен в том, что он и вовсе способен на что-то подобное), не участвовали. Сакура? Маловероятно. Я? Точно нет. Значит, есть ещё кто-то. И что мне от него ожидать? Вся моя семья — сумасшедшие. И я — верящий в собственное перерождение, преследуемый призраками прошлого — первый из них. Со вздохом дохожу до конца лестницы и буквально вваливаюсь в хол. Он непривычно темён — и с плотно задёрнутыми шторами сейчас даже мрачнее обыкновенного. Моя теория о врождённом зрении в темноте среди Мато подтверждается? Слабо улыбаюсь, приваливаясь к стеен и переводя дыхание. Как-то мне совсем нехорошо. Простыл — понятное дело, но и усталость, очевидно, сыграла свою роль. Что там говорил уже почти забытый мною доктор Морган? Не перенапрягаться и соблюдать постельный режим по меньшей мере месяц? Доктор Морган! Останавливаюсь, как вкопанный. Какой же я идиот! Полнейший, неисправимый придурок! Доктор Морган! Врач одной из лучших детских больниц Лондона — а значит, и всей Великобритании! Чёрт возьми, да это одна из лучших больниц Европы! Кто он? Детский врач, верно? А кто Сакура? Ребёнок — и кто, как не он, может лучше знать, как ей помочь? Что ему сказать? Нервно отрываюсь от стены, и, не замечая вокруг ничего, иду в кухню. Всё гениальное — просто, но я, очевидно, нисколько не гений. Придумываю сложные схемы — в то время, как, судя по всему, лучшим — и самым оптимальным, решением, было бы обратиться к профессионалам. Как обосновать свой интерес? Уважаемый доктор Морган, моя родная сестра каждую ночь подвергается психологическому и физическому насилию? Вполне очевидно, что в лучшем случае он отправит меня к психологу — за излишне развитое и нездоровое воображение — а в худшем — поверит. И, если я правильно понимаю, что он за человек — попытается помочь. А это служба опеки, а потом и полиция — что с ними может сделать маг, не отягощённый нормами морали и нравственности, я уже понял. Значит, необходимо замаскировать мой интерес. Теоретический вопрос? Нет, слишком подробно — мне нужны практические инструкции, желательно в варианте «для не самых разумных людей». А если мне попытаться, например… Не знаю уже, что тогда придумал. Захваченный мечтами — приятными мыслями о том, как помочь собственной сестре, мне не посчастливилось нарушить главное правило Резиденции Мато — всегда быть готовым к худшему варианту развития событий. Выходя из длинного коридора в холл я был не был готов — слишком болела голова, ломило тело, а все мысли были заняты не поиском опасности, а попыткой придумать, как попросить от доктора из Англии о помощи. Возможно, частично я был озабочен скорой встречей с Айрисфиль — и приятно взволнован. Настолько, что потерял бдительность — и этого хватило. Удар сбил меня с ног куда проще, чем мне бы хотелось в этом признаться. Пинок — унизительный, швырнувший меня вниз и заставивший заскулить и попытаться поднять глаза. — Мелкий урод. — Злой голос отца вырывает из ступора. — О-отец. — Голос слабый. Прерывающийся. Ничтожный — такой, что противен самому себе. Почему? — Дрянь… — Зло, но чуть заплетающимся языком, прохрипел тот, схватив меня за шиворот и поднявший над землёй. Свободная футбола удавкой врезается мне в горло, душа и заставляя захрипеть, поднимая взгляд. Передо мной действительно стоит Бьякуя — злой, взбешённый, глаза сверкают, от него разит едким духом, непередаваемый дух чего-то спиртного. — Где он?! Где мой чемодан и кошелёк, ублюдок?! — Остались… — Прохрипел я, отчаянно хватаясь за держащую меня в воздухе руку. Слабое, уставшее тело, едва подчиняется командам. — В аэропорту! — А какого чёрта?! — Рявкнул он, отпустив руку и заставив меня рухнуть на холодные плиты пола, отчаянно хватая ртом воздух. — Я… Я не мог самостоятельно доставить их! — Отчаянно возразил я. Надеясь, что он услышит и поймёт. Почему? — Ты специально оставил их там! — Рявкнул он, нависая надо мной непреодолимой громадой. Высокий, несравненно более сильный, нежели я — но проблема не в этом. При звуках его голоса мне не хочется сопротивляться — лишь сжаться, втянуть голову в плечи и скрыться. Пятеро молчат. Ни слова не слышно от них — те, кто помогали в борьбе с Рюноске издевательски не проронили ни слова. — Нет, отец! Честно! Я… — Закрой рот! — Взвыл он, и… Пнул меня. Легонько — не так сильно, как мог бы пнуть сильный мужчина — но это заставило меня скрючиться, спрятаться, закрывая голову руками. Страшно. Невыносимо страшно. Нет сил поднять голову и встретиться с ним глазами — потому что там не будет ничего, кроме злобы, ненависти, презрения. Потому что… Я уже проходил через это. Десятки, сотни раз — в прошлом и будущем. — Это ты виноват! Во всём, маленький гандон! Удар. Дыхание сбивается. — Не пришёл вытащить меня! Удар. Глаза до омерзения мокрые. — Даже не можешь принести мои вещи! Удар. Из груди рвутся сдавленные всхлипы. — Выродок! Удар. Удар и вновь удар — он уже не говорит, а просто кричит — раз за разом пиная моё скрючившееся тело. Почему? Почему я? За что?! Мне… Мне нужна помощь. Прямо сейчас. Кто угодно! — Помог той мрази в самолёте! Вновь удар. Мрази? О чём он? Какой… Нет. — Т-ты… — Только и удалось пробормотать мне. — Н-не… Не называй т-так… — У меня не было сил молчать. Просто потому, что даже так — даже с этой болью, я не мог просто забыть уверенную улыбку Артурии, изумрудные глаза — и преисполненное благородства лицо. Даже так. Удар. Удар. Удар. Удар. Сколько это продолжается? Не знаю — и не хочу знать. Просто понимаю, что в один момент боль притупляется — не заканчивается, конечно, а просто приостанавливается, сглаживается, чуть угасает. Она уже не рождается в теле взрывами — а просто живёт во мне. Разлепляю глаза — до этого плотно сжатые — дыхание сбитое, заглушенное — из груди рвутся ненавистные самому себе стоны. Бьякуи тут нет — исчез, ушёл — неважно куда. Конечно. Почему бы и нет. Как только я посмел задуматься о том, что у меня есть пусть плохой, но план по улучшению ситуации — всё вновь изменилось. Медленно, на трясущихся ногах, поднимаюсь — живот и грудь болят, дышать тяжело — но я встаю на ноги и медленно, в полубессознательном состоянии, бреду на кухню. Почему-то, несмотря на то, что я не помню, чтобы подобное со мной происходило — всё кажется до омерзения знакомым. Бьякуя, ненавидящий и срывающий на мне злобу. Сакура — лежащая в кровати недвижимой фигурой. Зокен — молчаливо наблюдающий за этим со стороны. Живой простреливает острая вспышка боли — с задушенным стоном хватаюсь за него. Вздрагиваю, но иду вперёд. Ненавижу их. Всех. Каждого из этой поганой семейки. Ненавижу Бьякую — ублюдка-алкоголика, спустившего жизнь под откос после смерти моей мамы. Только и может, что срывать свою ненависть и разочарование на мне и окружающих — подобострастно лебезя перед главой семьи. Медленно подхожу к кухне, оглядывая её мутным взглядом. Что… Что я тут делаю? Ах, точно… Надо приготовить еду для Сакуры. Медленно тянусь к шкафу, задевая мешочек с солью — тот падает на пол с глухим стуком и просыпается — создавая белый, трескающийся под ногами ковёр. Не обращаю на это ни малейшего внимания, доставая кастрюлю и ставя ту на небольшой огонь. Ненавижу мать, пусть никогда и в глаза её не видел — кто она? Почему решила, что родить меня — того стоит? Неужели она не понимала, на что обрекает ребёнка?! Вода медленно закипает — тупо бросаю в неё соль — на автомате, даже сам не очень понимая, что делаю. Готовлю еду, ведь так? Да. Для Сакуры. Для Сапфира. Ей… Надо помочь. Надо спасти. Голова раскалывается от боли — дышать тяжело — нос не дышит, горло болит, в груди при каждом вздохе что-то будто бы тихо трескает. Ненавижу Зокена — архитектора этого абсурдного паноптикума худших человеческих качеств, собранных под одной крышей. Вода закипает — опускаю туда рис, вновь солю — частью разума понимая, что это бессмысленно и даже вредно — слишком много белых кристаллов могут быть губительны. Может?.. Может оно не так уж и плохо?.. Ненавижу Сакуру — за то, что та просто лежит в своей кровати и не делает ничего, чтобы облегчить мне задачу её спасения. Ни слова от неё не дождёшься. Останься она в своей семье — ничего этого бы не было! Не было бы этих срывов ненависти Бьякуи, участившихся с её появлением, не было бы её самой — безвольного куска мяса, за которым я должен приглядывать! Рис готов. Достаю поднос и тарелки, медленно, не для растягивая момента, но просто по причине отсутствия любых сил пересыпаю рассыпчатую крупу в блюдо. Достаю рыбу — уже приготовленную, накладываю на тарелку. Соевый соус — налит в небольшую плошечку. Конечно. Всё для Сакуры. Сакура ведь такая чертовски важная — Наследница Мато. А Синдзи? Кто он такой, этот Мато Синдзи? Бездарность, ничтожество… Ненавижу себя. Еда отправляется в холодильник до ночи — сладости возращаю на поднос и устало сажусь на пол — среди хрустящих кристаллов соли, просыпанного риса — с мертвенно-бледным лицом и покрасневшими глазами с сеткой лопнувших капилляров. Не нужный ни-ко-му. Одинокий настолько, насколько таковым может быть человек. Ты не одинок. — Мягкое увещевание Сапфир. — Ложь. — Тихо прошептал я, откидываясь на деревянную поверхность шкафа. Всё тело болит — но куда больше мучают внутренние терзания. Мы рядом, Синдзи. — Пытается подбодрить Бронза. — Рядом? — Столь же тихо повторяю, прищурившись. — Тогда где? Где вы? Вы все — мертвы, назойливые тени прошлого, стремящиеся убить меня. Старающиеся помешать мне выжить! Так?! И даже я? — Голос тихий, но при этом звонкий, успокаивающий — но и вместе с тем ободряющий. Молчу. Варианты — один хуже другого. Так я существую, Синдзи? — Я не знаю, Лилия. — Тихо отвечаю, поднимаясь на ноги и медленно отряхиваясь, мёртвым взглядом обшаривая помещение в поисках метлы — стоящей в углу. Начинаю сгребать созданный беспорядок. Я бы всё отдала, чтобы помочь тебе. Тогда почему не поможешь?! — Это крик души — не уверен даже, закричал я вслух или у себя в голове. Тишина. Лилия молчит. Пятеро молчат. Я один. У меня нет союзников. Нет друзей. Нет тех, на кого я мог бы положиться. Вокруг меня — убийцы, насильники, маньяки, маги — и последние хуже всех. Но… Поднимаю голову и стискиваю зубы. К чёрту их. К дьяволу Пятерых. Горите вы огнём. Не знаю, кем вы были для меня там — но сейчас вас нет рядом и вы не будете диктовать, как мне жить. Я хотел помочь Сакуре потому что она Сапфир — но это было неверно. Мне нужно помочь ей, потому что она — моя сестра. Которую я ненавижу — как ненавижу и самого себя — но она ребёнок. Ни один ребёнок не должен проходить через то, что проходит она. Пусть даже помогать хоть кому-то мне не хочется — а единственное желание, что у меня осталось — просто сделать окружающим так же плохо, как мне сейчас. Хорошо, наверное, что у меня нет магии. Потому что магом я бы получился первоклассным — вот кто у нас мастера извращать и искажать мир вокруг. Ненавижу магов. Ненавижу магию.